Строчки на салфетке

Ты сидишь на смятой постели, среди распотрошенных подушек и листков ежедневника. Мобильник, брошенный в стену, разлетелся на составляющие, но тебе плевать на треснутый экран нового телефона. Тебе слишком плохо и пусто. Смотришь в окно, на ясное, голубое небо. Через завесу штор оно кажется немного серым, а когда в комнату проникает солнечный лучик, прикрываешь глаза. Под опухшими веками горячо, ты бы очень хотела лечь спать, но противное слово «надо» диктует свои условия. Ты сидишь вот так, обхватив голову руками, почти не меняя позы. «Дунаева, какая же ты дура» — мысли не давали покоя. Ты, вечно занятая работой, слишком часто отменяла ваши встречи, вы с Евгением виделись преступно мало. Ночной звонок испугал до ужаса, ведь как правило, ночные новости, самые тяжелые и плохие. Вадим, друг твоего молодого человека, прорыдал в трубку, что Женя разбился на машине, этой ночью. «Не справился с управлением…» — его слова стучали в голове на повторе, как заезженная пластинка. Первым твоим порывом было поехать на место аварии, но когда ты спешно натягивала джинсы поверх пижамы, поняла, что не сможешь. Опустившись на кровать, зачем-то достала ежедневник, рассыпала вложенные в него листки и отбросила куда-то в толщу одеяла. О том, чтобы собираться на работу, ты не хочешь думать. Твое опухшее от слез лицо не спасет даже килограмм косметики, а видеть вопросительные взгляды коллег, слышать вопросы «что случилось?» тебе не хотелось категорически. Но и не идти на работу было нельзя — тебя зачислили в штат всего три недели назад. Если бы был обычный день, то через час ты бы вышла из дому. Но сейчас ты просто утыкаешься лицом в одеяло, свернувшись клубком, подминая под себя листки с номерами телефонов. Лежишь так еще немного, потом, поднимаешься с кровати, на заплетающихся ногах идешь к стене. Части телефона не сразу, но собираются воедино, включаешь мобильник и бездумно смотришь на светящийся экран. Делая себе больнее, заходишь в папку «сообщения». Первое от Евгения — «Олька, я так тебя люблю! Скучаю. Скоро приеду». Дальше читать не хочешь, но все равно пролистываешь вниз, каждый раз натыкаясь на его имя и редкое «люблю». В душе пусто и безнадежно, а мысль, что больше ничего не будет, все еще кажется смешной, глупой. Не веришь, что все происходит здесь и сейчас, что уже не будет рядом этого светловолосого, высокого мужчины, с мягкой улыбкой и вечным запасом историй, чтобы тебя рассмешить. Осталась пустота, которую пытались заполнить совместные фото, видео, его сообщения. За полчаса до выхода из дома стекаешь с постели на пол. Оттуда поднимаешься на ноги, стаскиваешь джинсы и пижаму. Надеваешь простую водолазку и брюки — ничего не надо застегивать, да и черный сейчас как никогда кстати. Умывшись, маскируешь покрасневшие от слез глаза, отражение в зеркале становится терпимым. Быстро глотаешь успокоительные, чтобы хоть как-то собраться, затем выходишь из дома. Окружающая действительность как-то смазывается по дороге в ФЭС, но тебе удается даже не опоздать на собрание. Рогозина отдает распоряжения, вы все привычно расходитесь, с тобой в паре Данилов. Ты отвечаешь на вопросы, кажется, годно выполняешь какие-то рабочие действия на месте преступления, делаешь вид, что живешь и все у тебя хорошо. На вопросы о самочувствии просто огрызаешься, чувствуя, что как раньше уже ничего не будет. Пустота вокруг, в тебе, и от нее не спастись.