Строчки на салфетке

Галина Николаевна оказалась дома около полуночи. Но вернулась она не для ночевки, а для того, чтобы принять душ, переодеться и вернуться обратно в контору. Ну и конечно, чтобы проверить, как там отец. После перенесенного сердечного приступа Николай Иванович жил у дочери, хоть поначалу и сопротивлялся, не желая стать Гале обузой. Сейчас же судья в отставке подрабатывал написанием статей, периодически консультировал молодых коллег, словом, не скучал. Галина надеялась, что отец не догадается, чьих рук это дело. Ей было мучительно смотреть на то, как родной человек мается от безделья и впадает в депрессию. А так, подняв некоторые связи, полковник помогла другу, учителю и отцу в одном лице, не потерять смысл жизни, и, честно говоря, успокоила совесть. — Пап, я дома! — женщина скинула пальто, разулась и пошла на свет, который, несмотря на поздний час, горел в комнате. — Полуночничаешь? А как же режим? — Мала еще, отца учить, — шутливо проворчал Рогозин, отвлекаясь от работы. — Мне главу дописать надо, вот и засиделся, — он кивнул на стол, заваленный книгами, рукописями и распечатанными черновиками. — Как ты себя чувствуешь? Все нормально? — женщина присела на корточки, поправляя плед, закрывающий ноги отца. — Все хорошо, не беспокойся. Татьяна приходила, сделала, все что нужно, — Николай Иванович кивнул и вгляделся в бледное лицо дочери. — Снова сложное дело? — Ой, папа, у нас других и не бывает, — Галина отмахнулась. — Такое ощущение, что мы ходим по кругу. Подозреваемые либо мертвы, либо у них железное алиби. — Ребенок мой Галя, запомни. Никогда не сдавайся. Ни при каких условиях. — Я помню, папа, — полковник улыбнулась, сжимая сухую отцовскую руку в ответ. — Я в душ, особо рассиживаться некогда. — Ладно, беседами сыт не будешь. Пойду разогрею ужин. — Я не голодна, — Рогозина попыталась отказаться, тратить время на еду не хотелось. — Это не вопрос, а утверждение. Тебе надо поесть. А то прозрачная вся и светишься, — пенсионер, совсем по-рогозински, усмехнулся и направился в сторону кухни. Шорох колес инвалидного кресла о пол неожиданно резанул слух, заставил содрогнуться и ощутить, как мурашки пробежали по спине. Галя так и не смогла привыкнуть к тому, что ее отец инвалид, он всегда для нее был примером силы, стойкости и мужества. Даже сейчас, не имея возможности передвигаться самостоятельно, Николай Иванович не унывал, а всячески бодрился. Стоя под струями горячего душа, Галина неожиданно вспомнила обреченные глаза отца и его фразу, брошенную с какой-то неловкостью и чувством вины: «Извини, Галочка, похоже, я еще поживу», и собственную злость, негодование в ответ. Оперативно переодевшись и приведя себя в порядок, женщина прошла на кухню. На столе ее дожидалась миска с бульоном, в плетеной тарелке лежал хлеб, а пожилой мужчина сидел у окна и любовался огнями ночного города. — Пап, извини, мы давно не гуляли, — Галина почувствовала себя виноватой. Потому что вечно была занята, дома появлялась вот так, набегами, а отпуск у нее был полгода назад, целых две недели. — Глупости какие, Галина Николаевна. Ты же знаешь, что Татьяна, в случае чего, поможет мне выбраться на улицу. Ну и во-вторых, у тебя работа, я тоже без дела не сижу. Садись, поешь, а то все остынет. После суток на одном кофе и нервотрепке, куриный суп показался сказочно вкусным, и через несколько минут тарелка была пустой. — Спасибо, очень вкусно, — поблагодарив за неожиданный, поздний то ли ужин, то ли уже завтрак, Галина стала убирать со стола. — Как только закроем дело, может быть выберемся в парк? — Хорошая идея. Главное, чтобы ничего не случилось, — серьезно заметил Рогозин, однако глазами он улыбался. Пожилой мужчина и правда понимал, как важна для дочери работа, Служба, ставшая всем. — Всё, я убегаю. Не засиживайся долго, хорошо? — Как скажете, товарищ полковник, — шутливо отозвался Рогозин и поехал в прихожую следом за дочерью, чтобы проводить. Через пару минут Рогозина спускалась вниз, уставшая, но счастливая оттого, что она не одна. И дома ее, несмотря ни на что, ждут. И верят в то, что она справится, как бы трудно не было.