Строчки на салфетке

— Доброе утро, Валь. Ну что тут у тебя? — стандартный вопрос, я и не помню, сколько тысяч раз задавала его, заходя в «царство мертвых». — Доброе, Галя. Только не для этих ребят. — Валь, ну я же не железная, — привычное, но такое расхожее сравнение. Раздражение прорывается помимо воли. Как будто бы мне все равно, какое дело мы расследуем, и плевать, что на столах лежат дети. — Давай к делу. Начинаешь докладывать, как всегда, только, по существу. В качестве твоей работы не сомневаюсь уже давно. Знаю, Валечка, что ты понимаешь меня как никто другой. Но иногда вот такое прорывается наружу, знаю, что ты не специально — слишком тяжело держать это в себе. Молчать об этом. Всегда легче полагаться на сложившийся образ даже близкого человека. Ты привыкла к такой «железной» и сильной Рогозиной, поэтому приходится иногда напоминать, что не такая уж и крепкая у меня броня. Да, я могу показаться холодной и бесчувственной. Но ты-то должна знать, что это не так. Мы столько лет знакомы… Дружба проверена всем, чем только можно. Я же знаю, что ты не хочешь меня обидеть. Наверное, догадываешься, как много для меня значишь. А вот если бы узнала, какой эпитет я подобрала, рассмеялась бы. Ты, Валюша, мой якорь. Якорь золотого цвета, в море бесконечных проблем и специфики нашей работы. Если ты рядом, я уверена, все будет хорошо. Заканчиваешь доклад и легко касаешься моей руки, твои, на удивление мягкие и теплые, против моих, сухих и горячих. Неприятный момент сглажен, забыт. Хотя я знаю, что ты обо мне, бывает, думаешь. В разговорах с ребятами поддерживаешь мысль, что мне все равно, но это случается крайне редко. Я и сама уже не могу с уверенностью сказать, что это — холодная отстраненность, способ защититься от негатива и чужой боли, необходимость, продиктованная должностью и званием, или действительно, полное равнодушие к чувствам других. Но знаю, что в случае чего, ты рядом. Если в ком-то я еще могу сомневаться, но только не в тебе.