Игра ума кончается расстрелом. И здесь, и там, все та же волчья стая…*
Солнце, словно запыленное, проникало в полуразрушенное одноэтажное здание. Большая часть крыши отсутствовала, пропуская внутрь жару, пыль и звуки. В стеклянном крошеве, перемешанном с кирпичными осколками, до боли в глазах отражались лучи. Хотелось прикрыть глаза и не открывать как можно дольше. Душно, липко, воздух плавился и дрожал, раскаленный, иссушающий, мучительно-безысходный. Даже не видя, Роман мог точно сказать, что их временное укрытие просматривает снайпер, залегший на крыше напротив. Пятеро из их группы ушли из-за этого чертовски удачливого снайпера, которого не брали ни пули, ни растяжки — звериное, волчье чутье и, разумеется, мощные покровители. В комнате их было четверо — Роман, Пашка и Тимур — одноклассники, друзья с детства и командир — Михалыч. Пацаны, худые, загоревшие до черноты, забились в угол, старшие сослуживцы по бокам. Немигающие взгляды говорили гораздо больше, чем самые откровенные разговоры. Всем им однозначно хотелось жить, выжить, выстоять. Но пока они могли только ждать и надеяться на чудо — патроны закончились, в ответ на стрельбу они могли только кидаться кирпичами или пойти в рукопашную. Связист, за несколько секунд до смертельного ранения успел передать их координаты, а значит можно было надеяться на подмогу, только вот все четверо прекрасно понимали, что шансы слишком призрачны. Российские войска попали в «котел», потери были колоссальными, но они верили. — Лёльке своей так и не написал, дурак… — как-то слишком безразлично выдохнул Тимур, стараясь не поддаваться панике. Он раньше остальных потерял веру в то, что они выживут. — Напишешь еще, парень, не дрейфь. И домой вернешься, на свадьбе гулять будем, — хрипло рассмеялся Михалыч. — Даже не верится, что где-то есть нормальная жизнь, не стреляют… — Роман прислушался к звукам снаружи и нахмурился. Творилось что-то странное. Как будто бы кто-то осторожно ступал по насыпи между их домом и соседним, который заняли люди Радама Газаева. Потом заработал двигатель и с места тронулась машина. — Че такое? Тихо как-то, — засуетился Пашка, прижатый к стене Аристовым с одной стороны и Тимуром с другой. — Мужики, мне это не нравится, — категорично произнес Михалыч. Он попытался было привстать и выглянуть, но Пашка, трясущийся от напряжения, дернул его за камуфляжную куртку, заставляя сесть. — Вы че, дядь Миш? А снайпер? — парень испуганно округлил глаза. — Павлик, не ссы, все под контролем, — подколол младшего по званию Михал Михалыч, неуловимым движением успевший выдернуть чеку из гранаты и, широким жестом отправить в полет. Одновременно со взрывом послышались крики, едва различимый топот, звон стекла — остатки окон посыпались в комнату, и воцарилась тишина. Мужчины, прикрывая головы руками, медленно стали возвращаться в прежнее положение. Странно, но террористы не спешили обстреливать бывшую разграбленную санчасть, то ли выжидая, то ли их не было — уехали. Где-то вдалеке раздалась автоматная очередь и все стихло окончательно. — Твою мать… — командир скривился, глядя на перевязанное плечо. Запыленная, некогда белая повязка сильно пропиталась кровью, а возможности сделать новую перевязку не было — содержимое личных перевязочных пакетов давно закончилось. — Командир, сиди и не двигайся, — Аристов неожиданно улыбнулся и похлопал себя по куртке. — Че еще прикажешь? Роман достал из внутреннего кармана «заначку», взятую с собой в самый последний момент. Обычно ПИИ хранились у санитара, в сумке, но парнишку убили практически сразу, а припасы разобрали сослуживцы. — Так, мальцы, подвиньтесь, — майор оказался рядом с Михалычем и вполне умело начал накладывать давящую повязку. — Надо выбраться на разведку, а то мы так до морковкиного заговенья тут просидим. — Майор, у тебя девять жизней, как у кошки? — ехидства у командира было не занимать. — Ты возьми еще из окна вылези и с распростертыми объятиями кинься к чеченцам… Громыхнуло так, что офицеры, не сговариваясь, рухнули на пол вповалку. И только спустя пару секунд поняли, что это не обстрелы — гром. Словно кто-то наверху стучал в огромное жестяное ведро, с характерным звоном и хлопками. С серебристым шуршанием начался ливень. Первые тяжелые капли коснулись ошметков крыши, а затем и кирпичей, на которых лежали, не шевелясь, военные. Пашка, прижатый к полу Тимуром, что-то невнятно пробормотал. Под ребра парню неудобно упирались кирпичи, а поменять положение он отчего-то медлил. Аристов, не веря в окружающую тишину, осторожно, по стене, поднялся на ноги, ступая по крошеву грубыми армейскими ботинками. В доме напротив по-прежнему было тихо, характерного для снайперской винтовки блика Роман не заметил, хотя солнце все так же нещадно светило. Сухая трава быстро покрывалась каплями дождя, который не думал заканчиваться к счастью уставших от жары людей. По обе стороны. — Мужики, там все чисто. Они ушли, похоже, — отчего-то шепотом отозвался Роман, сбитый с толку. От влаги запах крови усилился, казалось, что она повсюду. Сделав еще пару аккуратных шагов на крохотный пятачок под открытым небом, майор рванул пуговицы на воротнике вниз и подставил лицо дождю. Теплые, безвкусные капли попадали на лицо, шею, грудь, смешиваясь с пылью и потом, а может быть и со слезами — их сейчас никто не видел. Промокая насквозь, Аристов хотел только одного, чтобы дождь не кончался. С собой осадки уносили усталость, боль, отчаяние, злость, принося кратковременное облегчение и… чистоту. Перед мысленным взором Романа проносились лица тех, кто ушел, тех, кто остался дома, родных и близких. До этого момента майор запрещал себе думать о тех, кто дорог, считая, что не стоит касаться сокровенного. Парни, оставшись в одних майках, подставили пропыленные тела под дождь, чувствуя себя крайне странно — они радовались как дети, дети на войне, но давно забывшие, каково это, жить мирно и спокойно. Михалыч, успевший кое-как умыться и смочить сухие, потрескавшиеся губы, наблюдал за их радостью со стороны, слушая, как затихает разошедшийся ливень. «Эх, хорошо… Знак хороший. Значит, точно выберемся, скоро наши придут» — подполковник, повидавший многое, в этот раз был почти уверен в том, что все обойдется. Ливень стих, успев порядочно освежить землю, мысли и тела людей, вынужденных быть на страшной, бессмысленной войне. Солнце, выглянувшее из-за серых, клочковатых туч, стало светить ярче и чище, или просто так казалось. В воздухе пахло озоном, травой и чем-то сладким, едва уловимым, совсем домашним. Возле одноэтажки, надсадно «хрипя» и «кашляя» мотором, остановился изрядно помятый грузовик. Один из офицеров поспешил к разрушенному дому, чтобы забрать своих до возвращения моджахедов. Прищурившись от яркого блика, попавшего в глаз, старший лейтенант, передернув затвор, в несколько шагов поднялся по лестнице. — Свои, мужики, свои. Погнали.Волки уходят в небеса, горят холодные глаза, приказа верить в чудеса не поступало… И каждый день другая цель, то стены гор, то горы стен, и ждёт отчаянных гостей чужая стая…