Триумф черного короля

Притон демонов походил на заброшенный храм. От низкого арочного потолка и до самого пола стены облепили жуткие золотые маски. Их рубиновые глаза сверлили гостей недобрыми взглядами. То тут, то там на уродливых мордах вспыхивали язычки пламени, скатывались вниз, будто слезы, и гасли, добравшись до заляпанного мрамора. Роскошь соседствовала с грязью. На грубых деревянных столах стояли чаши и кубки из золота, нефрита, обсидиана и как сон невесомого разноцветного стекла, а под столами валялись обглоданные кости и подсыхали лужи пролитого вина (если не крови). С демонами ни в чем нельзя было быть уверенным. Рядом с дверью компания свиномордых карликов с козлиными рогами потягивала питьевое золото. У больших чаш с ярко желтым огнем грелись живые тени. Возможно, они отлепились от уцелевших стен в городе, на который сбросили ядерную бомбу. Их движения были медленными и тягучими, руки ртутью текли по доскам стола. Реальность отторгала чернильные силуэты, как вода масло. Справа от них две голые суккубицы держали в когтистых лапах по половинке черепа, богато украшенной самоцветами. Появление колдунов не прошло незамеченным. Свиномордые поставили стаканы прямо на замусоленные карты, разбросанные по столу. Живые тени обернулись, скрутившись, как морские угри, и холод их глаз почувствовался даже на расстоянии. Одна демоница высунула тонкий змеиный язык и сладострастно облизнулась, вторая тряхнула огненно рыжими волосами. Гарри залился румянцем и поспешно отвел глаза от ее темных сосков. Том без всякого смущения ответил на враждебные взгляды вежливой улыбкой. Несмотря на отсутствие стальных клыков и змеиного языка, она произвела эффект масонского рукопожатия. Все вернулись к своим делам и будто забыли о новых посетителях. Риддл потащил спутника к самому дальнему столу, втиснутому в небольшую нишу, которая давала иллюзию приватности. Среди сваленных в одну кучу чаш и кубков он отыскал два относительно чистых, вытряхнул из одного глаз, и тот медленно покатился по столу, виляя в разные стороны. Кажется, глаз был пьяный. Гарри наблюдал за всеми этими действиями с невозмутимым выражением лица. Однако когда чародей протянул ему кубок, где побывало шустрое око, он категорично замотал головой. Риддл равнодушно пожал плечами и поменял кубки. Очищающие чары вернули серебру благородный блеск и своеобразную красоту, под липкими брызгами вина обнаружился затейливый узор из парящих воронов. Мастер будто бы превратил птичью стаю в тонкую вязь скрытого послания. Глаз ею заинтересовался и подкатился поближе к Риддлу. Его пристальный взгляд пришелся чародею не по вкусу. Магия легонько всколыхнула воздух, но этого хватило, чтобы отправить маленький скользкий шарик под стол. — Особого шаманского для меня и воды для моего друга. Кубки немедленно наполнились; к неудовольствию Гарри, ему и вправду досталась простая вода. — Мне то же самое, пожалуйста. Вода так и осталась водой. Риддл пригубил вино, пряча улыбку. — Что, не можешь найти язык с силами ада? — Тебе лишь бы поиздеваться. Том отсалютовал ему кубком. — Раньше здесь готовили вкусные грифоньи хвосты, хочешь попробовать? — Нет, спасибо.  — Зря отказываешься, это редкий деликатес. Гарри сидел спиной к стене. Жар от золотых масок укутывал его плащом из саламандровых кож. Сначала неудобство было терпимым, но скоро по спине побежали струйки пота. Заклинание прохлады у Поттера получалось намного хуже, чем согревающие чары. Он посмотрел на Риддла, стараясь, чтобы во взгляде была вежливая просьба, но не унизительная мольба. Вместе с легким опьянением на Тома накатил приступ небывалого великодушия, и он не остался безразличен к чужим страданиям. Чары упали на стол, как холодная медуза. По коже, все еще покрытой пленкой пота, побежали зябкие мурашки. Но радовался Гарри недолго. Всего несколько секунд. А потом его снова бросило в жар. Два суккуба жадно разглядывали колдуна: рыжая похотливо закусила нижнюю губу, темноволосая положила локти на стол и выгнулась, выпятив маленькую острую грудь. Избранник адских сил поспешно опустил глаза и отхлебнул воды. Не помогло — он физически ощущал, как горит румянец на щеках. Следующая мера — передвинуться чуть вправо, так, чтобы между ним и озабоченными демоницами оказался Том Риддл, — подействовала немного лучше. Его неуклюжие перемещения не укрылись от темного мага. — Трах с демонами сильно переоценивают, — небрежно сказал он, опустошая и тут же наполняя свой бокал. Не в первый раз, как заметил Поттер. Алкоголь делал Риддла расслабленным, превращал в кобру, завороженную дудочкой факира. — Нет в нем ничего такого, ради чего стоит рисковать яйцами и жизнью. Ты в курсе, как суккубы поступают с колдунами, которые не могут удержать их под контролем? Сначала кастрируют, а потом вырывают из груди сердце. — Нет, я извращениями не интересуюсь. — Мой любовник заговорил как пуританин. С чего вдруг? Хотя, я знаю, как это исправить, — он подался вперед. По тонким губам блуждала улыбка, а взгляд привычно опустился на грудь, ища, за что зацепиться. Однако не нашел и поднялся обратно вверх. За неимением лучшего Том со всей своей похотью уставился Поттеру в глаза, и бедняга понял: как ни крутись, от соблазна ему никуда не деться. — Шрам у тебя от суккуба или от другой демонической твари, — слова должны были стать хлипкой баррикадой, которая дала бы ему временное укрытие и возможность перегруппировать силы. За свою невинность Гарри не боялся, чай не викторианская девица, но от тепла чужого взгляда таяла жалкая решимость сохранить остатки самостоятельности. Риддл вскинулся; расслабленность слетела с него, как неопытный всадник с дикого коня. — Это шрам, — голос сочился желчью, — мне оставили на память самые мерзкие твари на свете. — Люди? — Поттер успел изучить своего любовника достаточно хорошо, чтобы понимать его саркастичные намеки. — Они самые. — Почему ты его не убрал? На лице ведь… — Считаешь, он меня не украшает? — скорее всего, эта фраза задумывалась как пародия на кокетство, но едва скрываемая ярость превратила безобидную издевку в вызов. Магия мгновенно среагировала на смену настроения хозяина. Холод усилился, воздух стал тяжелым и давящим. Гарри не испугался, хотя надо было. Вместо этого он ощутил сочувствие, которое благоразумно придержал при себе. Там, где Том хотел продемонстрировать хладнокровие и безразличие, он видел неуверенность и болезненную ранимость. Любое брошенное вскользь замечание могло содрать корку с плохо заживших ран, ударить по старым синякам или, что еще хуже для гордеца вроде Риддла, выбить почву из-под ног и превратить в объект насмешек. И тогда чародей хватался за магию, как ребенок за мамину юбку. — Наглость и самовлюбленность — вот что тебя украшает. Или тебе этого мало? — небрежно сказал Гарри. Ни в коем случае нельзя было показать Тому, что его жалеют, иначе драки не избежать. Что поделать, он сам связался с человеком, у которого не характер, а колба с опасным зельем. Риддл фыркнул и отпил вина. Отпустило. Магия успокоилась, и вовремя, а то Поттер чувствовал, что на коже нарастает слой льда. — Шрам — моя память. Предупреждение, чтобы не забывал о прошлом и не велся на соблазн прогнуться под чистокровок ради надежды стать для них своим, — слова Риддл выплевывал, будто яд, от которого нужно побыстрее избавится. Его пальцы чертили на столе спирали и восьмерки. — Я думал, ты за чистоту крови, как Слизерин. Разве его идеи не твои идеи? — Салазар говорил, что таких, как я, нужно бросать на съедение собакам. А я не ты, мне не нравятся люди, которые хотят меня убить. Гарри был сбит с толку и на подколку не отреагировал, но Риддл не ждал от него ответа. — Думаешь, если времена изменились, то в чистокровках стало меньше дерьма? Ни хера подобного. Они нашли много способов показать, что мне не место в их чудесном мире. Они бы меня сломали, если б не магия. Тот, у кого есть сила, может плевать на всех и на все: на правила, на традиции, на чужое мнение. А у меня ее столько, что ни один дьявол мне не указ. Я — темный маг, и я сам себе закон. И пусть кучка сраных аристократов повесят свое неодобрение на мантикорий хрен. Том усмехнулся, вроде как обычно, но почему-то у Поттера по спине побежали мурашки. Чары были не при чем. Самым умным в его ситуации было промолчать или попытаться увести разговор от опасной темы. Вместо этого он продолжил дергать змею за хвост. — Значит, ты не веришь в превосходство чистокровных… — Я верю в себя и свою магию. — Тогда зачем ты создал свой орден, ради чего вел войну? — Ради выгоды, как и обычно, — Том прекратил рисовать свои узоры и поставил локти на стол. — Люди часто говорят, что воюют за убеждения, вместо того чтобы честно сказать: «Нам просто нужно больше власти и денег». — А твои упивающиеся, они тоже сражались ради власти? — поколебавшись, спросил Поттер. Странно было обращаться к молодому парню, на вид полному раздолбаю, как к могущественному колдуну, вершителю какой-никакой, но истории. — Еще б они не верили, ведь вода лилась на их мельницу. — Они верили в тебя, готовы были отдать жизнь и свободу, а ты… — он едва не назвал любовника по имени, но вовремя прикусил язык, — просто взял и предал их. — И что? Это они клялись мне в верности, а не я им. Все эти чистокровки лишь кучка посредственных колдунов, которые захотели примазаться к чужой силе. Здесь я ветер, поднимающий бурю, и какое мне за дело до песчинок. Одной больше, одной меньше. — Ты не прав. С людьми так нельзя, — Гарри никогда не видел себя адвокатом дьявола, но в нем заговорила глупая вера, что людей, даже последних подонков, нельзя считать лишь разменными монетами в большой игре. — Ты их еще пожалей, — глаза Риддла злобно сверкнули, голос упал до угрожающего шипения. Воздух сгустился в мокрую вату, которой нельзя было дышать. Поттер подавил инстинктивное желание отпрянуть. — У тебя все кругом невинные котята. Только это сборище вырожденцев заслужило, чтобы их использовали, а потом бросили гнить в Азкабане, когда они уже ни на что не годились. Они убивали, пытали, насиловали. И мой приказ им для этого был не нужен — только повод и уверенность, что они останутся безнаказанными. Они все это получили, а я взял у них то, что нужно было мне. Том произнес последнее слово, будто молотком грохнул: кубки подскочили в воздух и перекувырнулись. Вода и вино расплескались по столу и тут же впитались в щели между досками. Несколько демонов скользнули взглядом по колдунам, но тут же отвели глаза. Умение не лезть в чужие дела здесь ценили дороже золота и драгоценных камней. — Ну вот, — Риддл кривовато улыбнулся, — разлил хорошее вино. Он быстро взял себя в руки и натянул маску, а врожденное обаяние оживило обманку. Гарри не удивился: он давно понял, что его любовник — хороший притворщик. Эта вспышка откровенности случилась по молодости. Лет через пять или даже раньше Том научится полностью контролировать свои эмоции, и тогда никто не сможет узнать, что творится в его душе. Хотя… оборвал себя Поттер. Какие пять лет, уже к утру вспыльчивый, порывистый Риддл исчезнет и вернется другой — невозмутимый, сдержанный, расчетливый. И Гарри понял, что будет скучать по этому странному парню. Жаль, что им не придется прожить жизнь вместе. Вместе разочаровываться, искать истину, укрощать магию, узнавать новые земли, открывать древние тайны. Жаль, что ему не удастся удержать Риддла от глупостей, уберечь от непоправимых ошибок и спасти от горьких разочарований. Поймав себя на последней мысли, Поттер подумал: «Я — безнадежен!» Хорошо, что Том заинтересовался надписью на столе, а то, прочитав на его лице всю эту ерунду, показал бы ему такое спасение, что мало не покажется. Гарри перегнулся через стол и постарался разобрать то, что было выжжено на потемневших досках. Безуспешно. Половина букв были знакомыми, а место другой половины занимали странные закорючки. — Что там написано? — Здесь был Вася. — Вася? Это еще что такое? Риддл фыркнул: — Колдун, который назвался именем Вася. Из Дурмстанга, может, или из Сибири. Но вроде не из моих знакомых. Кубки снова наполнились: один — вином, второй — издевательски чистой, стопроцентной водой. В зал ввалился демон, похожий на быка, вставшего на две ноги. На вытянутой морде красовался блестящий свиной пятак, а нос, большой и длинный, съехал на середину коричневой, как глина, груди. Ноздри громко сопели и подергивались, вынюхивая чужаков. Недолго думая, демон нагнул голову, наставив на колдунов острые рога, и двинулся вперед — копыта угрожающе цокали по мраморному полу. И как раз тогда, когда чудовище устремилось к ним, перед Томом Риддлом появилась тарелка с грифоньими хвостами. — Точно не хочешь? — он взял вилку. — Единственное, чего я сейчас хочу, — это выбраться отсюда целым и невредимым, — Гарри не сводил глаз с приближающегося демона и пытался припомнить те заклинания, которые мог сотворить без палочки. — У нас проблемы? — без особого страха поинтересовался его спутник. Шестипалая лапа с длинными, острыми когтями опустилась ему на плечо, избавив Поттера от необходимости отвечать. Ненависть выталкивала красные глаза демона из орбит, бешено дергающийся хвост бичевал пол. Полулай-полускрежет перескочил через желтый частокол зубов и разбил уютную тишину их маленького закутка. Риддл немедленно ответил чудовищу тем же самым. Поттеру оставалось надеяться, что любовник проявил благоразумие и не стал склонять матушку бычары во всех возможных позах. Демон оскалился еще шире, а потом добродушно хлопнул Тома по плечу и уселся рядом. Скамейка под его весом издала жалобный стон. — Давненько я тебя здесь не видел, — сказал он, а потом добавил что-то непонятное на своем языке. — И как он только что тебя назвал? — спросил Гарри. Он так и не успокоился до конца. Пусть носатый знал Риддла, но кого и когда это останавливало от убийства? — Тебе этих выражений лучше не знать, — Том самодовольно улыбнулся, а демон тем временем добрался до его тарелки и передвинул ее к себе. — Это мои хвосты, — возмутился колдун. — Откуда у людей хвосты, вроде были да все вышли. И к тому же ты, чародей, мне должен за Герхеру. — Да, — Риддл задумчиво подпер рукой подбородок и нехотя признал — За Гехеру я тебе должен. — Вы, люди, все время норовите улизнуть от оплаты, — носатый взял хвост и с чмоканьем втянул его, будто спагетину. Том отпил большой глоток вина. — А твой друг почему не пьет? Он монах и усмиряет плоть? Гарри приходилось слышать, как тролли разговаривают на языке людей. Речь демона звучала так же мелодично, но в ней слышался не грохот камней, а, скорее, скрежет чего-то ржавого. Будто две старые косы скрестились, чтобы немного поболтать. — Ему еще рано пить. — Мне сегодня 21 год, — любезно напомнил Поттер. — Будет завтра. Мы переместились на несколько часов назад во времени, — в тон ему ответил Риддл. — Эх, не повезло тебе. Особое, шаманское, — в скрежетание демона вкралась нотка нежности. — Оно сладкое, как мечта, и горькое, как утраченная любовь. Оно мучительным ядом бежит по венам и молнией пронзает сердце. Тот, кто его не пробовал, считай, и не знал вкуса настоящей жизни. — А что мне мешает, — Гарри встал и решительно обошел стол. Том предусмотрительно отодвинул кубок подальше, но вино Поттера не интересовало. Он сдвинул очки на лоб, наклонился и поцеловал Риддла. На языке любовника остался вкус вина. Гарри не распробовал заветной мечты и не уловил горечи утраченной любви. Но молния все-таки ударила его в сердце. Перед этой силой он был беззащитен и обречен, как темный маг в огне. А понимание того, что в пламени можно не только сгореть, но и начать жизнь заново, к нему еще не пришло. Демона их милование нисколько не шокировало, на то он и демон. Он спокойно втянул в рот второй хвост и меланхолично вытащил козявку из носа. Если есть в мире вещи более несовместимые, чем лед и пламя, так это адские твари и хорошие манеры. Поцелуй закончился. Том посмотрел на Поттера и сбивчиво произнес: — Целуются только романтичные дураки. — У тебя есть идеи получше? Риддл притянул Гарри к себе и, обжигая щеку горячим дыханием, нашептал ему, чем именно могут заняться циничные умники, оставшись наедине. Поттер покраснел, но, когда любовник спросил: «Так ты со мной?», — быстро кивнул. Носатый лишь плечами пожал, когда колдуны поспешно исчезли, а потом одним глотком осушил оставленный кубок с вином. Не пропадать же добру.

***

Для Гарри та ночь скрутилась лентой Мебиуса, проросла сквозь себя, завязалась в бесконечную петлю. Жалкие восемь часов не могли вместить все чудеса, что он видел. Ночь длилась и длилась, не подпуская к себе рассвет и реальность. Голова шла кругом — он бодрствовал, как спал, и бредил с ясным до кристальной чистоты умом. Он пьянел от воспоминания о вине, попробованном с губ Риддла, но, когда любовник брал его за руку и тихо шептал: «Смотри», — трезвость снова возвращалась к нему. Сначала они побывали на карнавале призраков и видели, как смутные тени, сотканные из паутины и пепла, танцуют в лучах лунного света. Потом заглянули внутрь больших часов, скрывающих в себе механический город. Его улицы, площади, здания были сделаны из шестеренок, маховиков, колесиков. При этом нельзя было сказать, что город состоит из них. Нет, он состоял из движения. Детали вращались, цеплялись друг за друга, перемещались, коленца щелкали, маятники ходили туда-сюда, поршни натужно опускались вверх-вниз, будто обреченные на вечную физкультурную разминку. Город наполнял свои улицы размеренным тиканьем, гудением и уверенным механическим ритмом. Хитросплетения крытых галерей, узеньких проулков и странных, самих в себя построенных, лестниц были территорией невысоких существ с тонкими конечностями. Они походили на пухлые котелки, из которых то и дело выплескивалось, вываливалось или выпрыгивало то, что обычно принято называть остатками былой роскоши. Вензеля металлических решеток, медные пружины, осколки фарфора, щепки, на которых еще можно было различить искусную резьбу: кисть винограда или прелестное личико нимфы. Много чего теряли эти неуклюжие создания, но потерянное не оставляло их, а вяло тянулось следом, выжидая, пока хозяин остановится и можно будет запрыгнуть обратно. Кастрюльки держались с опаской, предпочитая обходить чужаков стороной. Дребезжащий звук их рваных движений нарушал гармонию городского тиканья. Но стоило с ними заговорить, они сразу же доверчиво ковыляли к странникам. Существа собирали ненужное время и могли щедро им поделиться в обмен на возможность подержать человека за руку и почувствовать тепло. Тепла как раз и не хватало этому удивительному месту. Колдуны пробыли там не слишком долго. Мерное тиканье перестало раздражать, но не успело стать привычным и незаметным. Город оставил после себя двойственное впечатление. Он был совершенен и в то же время мертв. С мостовых из шестеренок они ступили на мягкую землю, покрытую палой хвоей. На поляне гуляла свадьба оборотней. Колдуны выпили за здоровье молодых, увернулись от рук, пытавшихся втянуть их в пляску, понюхали жареного мяса. Огромная бычья туша вертелась над ярким кругом исходящих жаром углей. Жир капал на угли, и те шипели в ответ. Запах наполнял собой поляну и тянулся дальше, к затаившимся в темноте лесным зверькам да верхушкам сосен. Зверьки крепче прижимались к земле: их животы нагло урчали, — а соснам было все равно. Поттер и Риддл досидели почти до самого конца церемонии. Жених разорвал на две части тушку петуха и протянул одну половину своей суженой. Родня радостно взвыла, медленно зверея. И незваные гости смылись, опасаясь разделить участь несчастной птицы. Потом был старый, запущенный трактир. Трое посетителей — то ли живые, то ли мертвые — сидели не шевелясь в разных концах увешенного паутиной зала. В центре горбилась слепая вельва, древняя, как первое слово, и шептала путаные пророчества. От них на душе становилось тоскливо. Жизнь сжималась до четкого, короткого срока, ограниченного датами на могильном камне. Уже стоящего где-то и ждущего своего покойника. Весь шепот слов для Гарри сложился в одно — «дым». Может быть, за ним последовало бы что-то еще, хотя бы пресловутое «зеркала», но Том никогда не любил пророчеств. У него не хватило терпения дождаться конца песни. Темный маг потащил Поттера к двери. Она выплюнула любовников на колдовской рынок. — Здесь мы точно найдем тебе хороший подарок, — весело сказал Риддл, освободившийся от гнетущей власти предопределенности. И устремился к прилавкам, заваленными черепами всех форм и размеров. Их гладкие макушки матово блестели в свете дьявольских огней, что говорило об отменном качестве магического ритуала. — У меня дома есть один, — Гарри повел носом, пытаясь понять, почему пахнет озоном. — Возьми еще один, для компании. — Риддл сунул ему под нос то, что когда-то венчало шею какой-то мелкой зверушки, может лисы. — Мне и одного хватает. Поттер огляделся: вокруг скользили тени, их присутствие ощущалось как нехватка воздуха, как теснота в переполненном вагоне метро. И в то же время он не мог назвать других посетителей колдовских рядов реальными. Неизвестные чары забрали их тела у этого мира, как сумерки, что крадут черты лиц у встречных прохожих. От перспективы тащить домой чей-то череп Гарри удалось отбиться, но его привередливость лишь подхлестнула Тома. Поттер не успел заметить, как оказался среди змеиных шкурок, сушеных летучих мышей и вяленых потрохов чудищ пустыни. Все это добро, подвешенное связками под хлипкими навесами, не отражало свет зеленых огней, зато, повинуясь непонятным причудам воздушных потоков, медленно крутилось, вертелось и шуршало. Продавцы проявляли себя смутным шепотом, который скользил по позвоночнику медленно, как сытая змея. Гарри ежился, оглядывался, ловил ртом странные запахи и всегда пропускал тот момент, когда перед его лицом возникала очередная колдовская диковинка. Каждое такое событие заканчивалось предсказуемым диалогом. Все они были одинаковы, хоть бери нить и нанизывай вместо бусин. В первом Поттер говорил «нет» голове большой жабы, утыканной серебряными гвоздями. — Дурак, это ж верный амулет от сглаза, — Том укоризненно качал головой. Еще несколько шагов вглубь торговых рядов, и вот в руках Риддла уже не голова, а змеиная кожа, похожая на детскую игрушку, только набита она не ватой, а прахом ведьмы. — Не хочешь усилить свои магические способности? Категоричное мотание головой вместо ответа. — Ну, нет так нет… Отказы чародея не обижали, наоборот: он был рад возможности двигаться дальше, вверчиваясь в толпу теней, как паразит в живую плоть. Они прошли через строй мумий, не человеческих, а звериных, что немного, но радовало. Гарри не пришлись по душе все эти диковинки, видимо потому, что он вырос в пригороде для среднего класса. Зато ему нравилось наблюдать за любовником: тот был как ребенок, дорвавшийся до сладостей. Ради этого зрелища стоило покорно брести от прилавка к прилавку. Снова и снова проверяя нервы на прочность. На толстой веревке висел шар из крысиных голов, их маленькие злобные глазки следили за покупателями, как живые. Или они и были живыми? Поттер все же надеялся, что свет дьявольских огней играет с ним шутки. — Крысиный ком, — сказал Том. В его голосе слышалось одобрение: да, и в наше время еще есть мастера, которые могут сделать что-то стоящее. Гарри так и не узнал, для каких неправедных дел годилась эта штука, потому что краем глаза его любовник заметил более любопытную вещицу. — Пошли, — он схватил Поттера за руку и потащил к большой прозрачной банке, стоявшей прямо на земле. — Вот он подарок, что надо. За стеклом неподвижно висело нечто, по форме похожее на рыбу, без чешуи, но в крупных ноздреватых порах. Из ее тощих боков выпирало три уродливых бугра, которые сокращались в одном ритме. Глаз у рыбы не было, но узкая, криво прорезанная щель позволяла определить, с какой стороны у нее голова. Гарри пожалел, что не согласился взять тот череп, а Том, наоборот, посмотрел на чудовище с лаской и нежностью. — Коллекционер сердец, — прошептал он. — Этот красавец способен забрать сердце из груди твоего врага на любом расстоянии. Если, конечно, знать нужные формулы. Всегда мечтал создать такого, но ритуал сложен и занимает несколько десятилетий. Поттер чувствовал, что его собственное сердце застряло где-то в горле, или это была горькая желчь из желудка. Он сглотнул и отвел взгляд от банки. Том сообразил, что в зеленоватой бледности его спутника виноваты не только дьявольские огни, и расстроено вздохнул: — Ты не знаешь, от чего отказываешься. Видишь, у него уже есть три сердца. Значит, коллекционер вошел в силу, но еще не пресытился и долго прослужит новому хозяину… Потом жалеть будешь… — А сам пожалеть не боишься? — сквозь зубы процедил Гарри. — Вот обзаведусь этим коллекционером и прикажу ему вырвать у тебя сердце… — Было бы что вырывать, — Том ухмыльнулся во весь рот. — Ладно, пошли, здесь рядом зелья продают. Захочешь купить приворотное — я, так и быть, отведу глаза в сторону. Они свернули вправо. Теперь, куда ни глянь, хлипкие дощатые прилавки предлагали пристойные баночки, пузырьки, мешки с сушеными травами, свечи, благовония… Странные маслянистые порошки висели в воздухе, будто рой мошек. Гарри порадовался, что сушеные тушки, а также их части остались позади. Его желудок тоже был доволен сменой декораций, и между ним и его хозяином воцарилась гармония. Дьявольские огни снова рассыпали щедрой монетой свои отблески, но на стекле они сияли ярче, чем на гладкой полированной кости. Зазывной шепот продавцов зазвучал по-другому: в нем слышалось не вороватое шуршание, а веселое позвякивание баночек и бутылей. Запахи сплетались в паутину, которая ловила неосмотрительных покупателей. Вот и Поттер застыл, принюхался, стараясь распутать горький, острый, пряный клубок на отдельные нити. Но сообразил лишь то, что запах озона и здесь никуда не делся. Кто-то прятал грозу под прилавком? Все возможно. Любовные эликсиры занимали целый ряд, однако совесть, а также ехидный и вроде как подначивающий взгляд Риддла заставили ускорить шаг и почти пробежать мимо, не позволив себе лишнего взгляда по сторонам. Так что на территорию, где продавали экзотических фамильяров, Поттер ступил первым. Впрочем, Том быстро вернул себе лидерство и опять начал подбивать спутника на безумный подарок. Гарри сказал «нет» игуане, желатье, острозубу и лемуру, хотя в последнем случае голос дрогнул. Большие круглые глаза смотрели на него жалобно. Несчастное животное явно маялось в тесной клетке, где ему нечем было заняться, кроме как нюхать собственную мочу. Сердобольный колдун и врагу не пожелал бы такого. Впрочем, его враг не отличался терпением и чуткостью. Услышав ожидаемое «нет», он схватил Поттера за руку и потянул к соседней лавке. С ее крыши свешивались тонкие нити, на которых болтались большие черные пауки. Мохнатые лапки дергались и пинали воздух. — Съешь одного на счастье, — предложил чародей. — Нет уж, спасибо. — Так какой же подарок ты хочешь на день рождения? — поинтересовался Риддл, с неохотой признавая, что все его идеи закончились. Щеки Гарри вспыхнули. Если бы Том был на полвека старше, ему бы и в голову не пришло произнести эти слова: — Я хочу тебя. — Вот как… Они стояли очень близко, почти соприкасались лбами. Глаза Риддла притягивали свет колдовских огней и обретали способность завораживать. Во всяком случае, Поттер не то что пошевелиться — вздохнуть не смел. — Значит, ты хочешь, чтобы я подарил тебе свою невинность? — уголок губ дернулся, предупреждая, что в голову Тому пожаловала идея новой пакости. Едва дождавшись ответного кивка, он тут же выпалил: — Да черта с два, — и сунул любовнику паука за шиворот. Суккубий сын! Бормоча ругательства, Гарри вытряхивал мохнатую тварь. Риддл наблюдал за ним и при этом довольно щурился. Чужая брань была для него лучшим комплиментом. — Придется тебя довольствоваться подарком попроще. Думаю, я сумею разыскать амулет, воплощающий грязные фантазии. Злость Поттера по большей части была напускной, она взметнулась вверх, как пена от шампанского, быстро съежилась и растворилась. А когда колдун попробовал обидеться всерьез, то ничего не получилось. — Лучше обещай, что пойдешь на завтрашний матч. — Объясни, зачем я тебе там нужен. Риддл понял, что наказания за шутку не последует, и привлек Гарри к себе — тот положил голову ему на плечо. Ноги, уставшие от долгих прогулок, гудели. Короткая передышка была очень кстати. — Если ты там будешь, то гордость точно не позволит мне проиграть. — Понятно, — Том легко коснулся его спины. — Но мне-то что с этого будет? — Народ ставит десять к одному, что в этот раз я все-таки разобьюсь насмерть. Неужели ты рискнешь пропустить это печальное событие? — Тепло чужого тела проникало под одежду, уводило мысли туда, куда в данный момент, стоя посреди колдовского рынка и только что получив хлесткий отлуп, было лучше не соваться. Гарри заставил себя отступить на шаг. Все. Отдохнул немного, и хватит. — Я всегда могу отмотать назад время, но, пожалуй… это будет немного не то, — с нарочитой задумчивостью протянул Том. — Значит, договорились. — Ладно. Куда хочешь отправиться теперь? — Туда, где будем только мы вдвоем, и никого больше. Риддл решил понять его слова буквально. Череп, водруженный на длинную палку, прилежно сторожил товары, но вдруг его левая глазница начала увеличиваться в размерах. Темнота внутри обрела глубину бесконечного туннеля, и Гарри понял: она затягивает его в себя. «Вот ведь…» — это было все, что он успел подумать. Колдовской рынок исчез, а Поттера закрутило, унесло, почти потеряло, снова нашло. Темнота была голосом, он — песней, а магия — музыкой, которая позволила им слиться воедино. И когда она свое отыграла, Гарри понял, что стоит на каменной галерее и смотрит на горы. Если бы он просто шагнул через портал, то величие пейзажа наверняка бы ударило его под коленки. Но после полета сквозь тьму мозг воспринимал то, что видели глаза, просто как очень большую картину. Красиво, конечно, да разглядывать некогда: сперва нужно вспомнить, как дышать. Но вот с губ сорвалось бледное облачко пара. Пальцы ухватились за резные перила: на ощупь камень был как лед. Гарри разжал руки: только теперь он осознал, что снег на далеких вершинах не декорация. «Но почему мне тепло?» — спросил он и тут же испугался, что ему никто не ответит. — Если помнишь, в трактире я наложил на нас заклинание. Оно комплексное и само подстраивается под изменения температуры. — Как же я рад тебя слышать, чертов придурок, — вырвалось у Гарри. Он схватил чародея в охапку. Том выругался и выскользнул, обратившись в туман. Поттер не стал обижаться: полет сквозь темноту выбил из его головы пошлые мысли. Вдобавок Риддл был настолько серьезен в своем желании выглядеть великим и ужасным чародеем, что ему оставалось только посочувствовать. Быть темным магом — ничуть не веселее, чем викторианской леди, которая каждый раз, выходя в люди, напяливает на себя тонну одежды: не повернуться, не вдохнуть, не сплясать, поддавшись магии весеннего хоровода, а ведь хочется. Всегда хочется. Вот и остается держать на лице равнодушную маску и презрительно щуриться, мол, эти развлечения не про нас. Том оперся о перила. Его рассеянный взгляд пошарил внизу, потом обвел панораму зубчатых пиков. Между каменной площадкой и горами лежало глубокое море теней и тишины. Рассвет наступал, но не так, как подобает гордой армии будущих триумфаторов, а по-партизански тихо и осторожно. Где-то золото текло вниз, по склонам, увереннее, смывая с них синеву рассветных сумерек. Обнажая выступы и провалы, изрезанные стихиями, ветром и водой, которые по-своему были так же остры и безжалостны, как демонические когти. На самой высокой вершине свет лежал полосой-раной, деля гору, закованную в темную броню холода, надвое. А пятна поменьше казались всего лишь маленькими озерами или остатками разбитого войсками, окруженного превосходящими силами противника. И невозможно было не поверить в чудо, когда то, что выглядело как поражение по всем фронтам, в итоге обернулось победой. За рассветом Гарри наблюдал краем глаза, не решаясь, как Риддл, повернуться к горам лицом и дерзко смерить их взглядом. Ему не хватало самоуверенности. Величие гор вошло бы в его душу и заполнило ее, не оставив места ни для чего другого. А он не хотел стать человеком, ребра которого треснули и раскололись, потому что сердце превратилось в плотный шар, растущий с каждым вздохом. — Сейчас ветер будет играть на каменной флейте, — тихо сказал Том. Он выглядел печальным, что не могло не тронуть. Гарри встал рядом и вслушался в тишину. Она умела убеждать лучше любых красивых слов. И как было не поверить в то, что мир — сон, который видят звезды. Здесь мысль о том, что где-то не так уж далеко существуют еще семь миллиардов человек, воспринималась как сказка. Давным-давно на одной красивой, но одинокой планете люди суетливо проживали свои маленькие жизни, любили, ненавидели, мечтали, желали — сами не ведали чего, переживали мелкие пустяки как большие трагедии, а беды и невзгоды тащили на себе молча, как упорные муравьи тащат тяжелые и на вид неподъемные стебли травы… С удивлением и страхом колдун осознал, что все эти образы, грустные и в тоже время нежные, рождаются в его душе в ответ на что-то приходящее извне. Эта ночь началась с того, что он увидел танец призраков, а закончилась тем, что он услышал их песню. В ней не было ни слов, ни звуков, она проникала внутрь не через уши, а вместе с дыханием и текла по телу, растворяясь в крови. Гарри сморгнул слезы, прижал ладонь ко рту, но его тоска не хотела проявлять себя рыданием: она уважала немоту того, что ушло. Первые солнечные лучи заглянули на галерею и погладили Поттера по лицу. Тишина закончилась — ветер снова шумел, несясь сквозь ущелье, как поезд по туннелю подземки. Гарри вытер слезы и сглотнул ком в горле. — Спасибо, — тихо прошептал он. Отчасти благодарность предназначалась Риддлу, но не только. Точного адреса Поттер придумать не мог, а все, что вертелось в голове, звучало как наивное детское письмо: дорогая вселенная, спасибо, что ты существуешь… Том поднял голову, и его маска раскололась. Он пытался приладить ее обратно, неуклюже соединить осколки, но от всех этих усилий лишь сильнее дрожали губы. Почувствовав взгляд Гарри, он отвернулся и спросил с презрительным смешком: — Ну, как тебе мой мир? — Он сбивает с толку и подавляет. — Поттер, Поттер, — его ладони уже не лежали спокойно на перилах, а вцепились в них мертвой хваткой. Риддл чуть наклонился, и ветер тут же начал трепать его волосы. Только сейчас до Гарри дошло, что не только холод — ветер тоже не мог проникнуть за границу, обозначенную перилами. — Ты как турист: вернулся домой и хвастаешь «я повидал Брайтон», хотя на самом деле все время топтался на Пирсе — ни шага влево, ни шага в право, — там, где вместо картинки с открытки — старая добрая грязь и унылое быдло. Я ведь тебя провел, как того самого туриста, по самым затасканным аттракционам, показал лишь то, чем откупаются от чужаков. А мой мир другой. Чего молчишь? — Слушаю тебя. Так какой он, твой мир? — Крысиные норы под Лютным переулком, где люди жрут друг друга без горчицы; хлипкие, жалкие лавчонки; нищета; безумие, от которого воняет мочой, не романтикой; жадность; злоба, перед которой струхнет любая тварь. Холод, темнота, вечная вонь, и ты барахтаешься во всем этом, как жаба в молоке, только из дерьма масла не собьешь, и нечего думать, что выберешься, — чем дальше, тем сильнее голос Риддла дергался и извивался, будто многоножка, стиснутая между двух сильных пальцев. — Знаешь, как выживают такие, как я? Они учатся превращать страх в злость, и боль в злость, и разочарование, и презрение других, их насмешки, осуждающие взгляды, самодовольные предсказания: «Вот смотри, что натворил гаденыш, по нему уже сейчас тюрьма плачет. А что ты хочешь, от шлюхина-то выродка…» От перил поднимался пар, будто камень вбирал в себя огонь, который жег чародея изнутри. «Не огонь, — поправил себя Гарри. — Магию». Только сойдясь с Риддлом, он понял, что для большинства колдунов и ведьм их дар все равно что брак по сговору, и живут они с магией, как с навязанным чужой волей супругом. Где-то срабатывал затасканный принцип — «стерпится-слюбится», где-то помогала привычка. Но, пожалуй, только в детстве магия не вызывала сомнений и казалась уместной, что ли… А потом начиналась рутина, декорации менялись и магия из великана, привольно жившего в сказочном лесу, превращалась в великана, угодившего в клетку многоэтажки. Со стороны Поттера было наивно надеяться, что волшебники живут иначе, чем маглы. Люди везде одинаковы. И магическому миру тоже нужны клерки, продавцы, домохозяйки и разгребатели дерьма всех видов и сортов. Магия приспосабливалась, усыхала, втискивалась в тесные рамки; ключи от потусторонних дверей терялись в ящиках шкафа, лежали поверх стопки счетов для веса или на дне банки с маринованными змеиными яйцами. Сила Риддла, наоборот, имела свою волю и готова была служить колдуну не по принуждению, а по любви. Сейчас она металась вокруг них, как мать, которая не знала, чем утешить ребенка. — И попробуй только потянись к чему-нибудь красивому — они сразу бьют по рукам. «Не твое, ублюдок», — рот Тома кривился, — А если ты все-таки ухватишь немного счастья, неважно — хоть конфету, хоть безделушку, которой цена медяшка… Другие тут же прибегут и давай отбирать, наплевать, нужно оно или не нужно. Если не нужно, поломают и втопчут в грязь, главное ведь, чтобы у тебя не было ничего своего. Мой мир большого выбора не дает: или бей, пока враг не рухнет, или сам валяйся на земле, глотая кровь, и надейся, что напоследок тебя не пнут по яйцам. Вот откуда берутся такие, как я. Гарри не мог смотреть Риддлу в лицо. Он хотел, чтобы любовник снял свои маски, а теперь струсил, когда из-под красивого фасада показалась пустота. Взгляд опустился на узкие ладони чародея. Камень на вид был обжигающе горяч и все еще исходил паром, но кожа оставалась такой же бледной и нетронутой. Десять пальцев, которые могут удержать весь мир. От рождения они даны каждому, но судьба отрезает по одному, пока под конец не останется две бесполезные культяпки. Ими-то и ложку до рта не донесешь. Ярость Риддла шла не из какого-то инфернального источника первородного зла. Это была злость калеки, который смотрит, как другие люди без усилий берут то, чего ему никогда не получить. Воображение так и рисовало эти изуродованные руки, спрятанные под призрачной обманкой, — еще одна мастерски замаскированная Риддлом пустота. Магия притихла, как перебравшая девица, которая поняла, что слишком разгулялась и последний стакан точно был лишний. «Не поддавайся жалости, — оборвал себя Гарри. — Жалость плохой советчик». — Не боишься стоять с убийцей у самой пропасти? — спросил Том. — Я ведь убил семерых. Пятерых на дуэли, один умер от страха, а последний стал жертвой магического ритуала. Ты ведь его знал. Этого Питегрю. Крысой он был, но рвался послужить мне верой и правдой. Ничего, я любому найду применение. Хоть вместо девственной козы. Видишь ли, Поттер, людям нужен триумф. Хочешь, чтобы перед тобой преклонялись, — колдуй красиво. Никто не любит гваздаться в крови, грязи и нюхать вонь падали. Им всем нужны потрахушки, власть, враги, ползающие на брюхе и с десяток-другой рабов. У них бы никогда не хватило духа сожрать чужое сердце. А у меня хватило, потому что я не хотел всю вечность ползать гниющим трупом. Ну, понял, наконец, кому ты сказал спасибо? Ему некуда было деться от острого холодного взгляда. Поттер попробовал прочувствовать то, что рассказал ему Риддл, но воображение выдохлось. Слабоватое оно у него оказалось. — Да, Том, я понял. — Не называй меня этим именем. Оно принадлежало моему отцу, а мне от него ничего не нужно. — Это твой отец был тем, кто умер от страха? — Что, Поттер, любопытство непобедимо? Нет, от страха умер мой дружок. И когда уже до тебя, придурка, дойдет, что если бы не я, то ты бы сейчас праздновал день рождения с любимой семейкой? — Каждому свой грех и свой ад, — Гарри удивился спокойствию, с которым он произнес эти слова. При этом он ни на секунду не усомнился, добавив: — Ты вот мой. — А ты, получается, мой? — Риддл позволил себе усмешку. Хороший знак. Можно было сделать шаг к чародею, протянуть руку к его руке. — Нет, я — твой рай и твой дар. — Вот уж чего я точно не заслужил, — отрывистый смех Риддла отогнал бездну в сторону. — Кто знает. Моя подруга говорила: даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время. — Я как-то покормил бродячую собаку. — Хороший поступок. — Знал бы, что за счастье ждет меня в награду, убил бы шавку Авадой, — свою ладонь из-под ладони Поттера чародей не вытащил. — Что, не терпится попасть обратно, в привычный мир? — Ты обещал мне разврат и оргию, — теперь, уткнувшись лбом в плечо Риддла, Гарри мог побороть усталость и сожаление, что прошлое нельзя изменить. — Но ведь ночь уже закончилась, и пора возвращаться. — Вот тут ты ошибаешься. Дай хорошему чародею немного времени, и он сотворит тебе вечность.