Триумф черного короля

— Умеешь ты взбаламутить воду, Гарри. Эти слова прозвучали как нельзя вовремя. Они не дали Поттеру разлететься на части. Невидимые силы, тащившие несчастного колдуна в разные стороны, отпустили. По прихоти магии Гарри перенесся на самый край старого, заброшенного бассейна. Когда-то белые бортики покрылись грязью, камень позеленел от влаги, внизу его облепила бурая жижа. В темной воде плавал мусор — может листья, может дохлые рыбешки или обрывки карнавальной одежды; чтобы узнать точно, требовалось остановить бесконечное кружение десятков мелких водоворотов. А сейчас Гарри не был способен сотворить замораживающее заклинание. Все, что он мог, — это растерянно моргать и пытаться понять, как ему удается стоять на ногах после встряски, устроенной зеркальной волшбой. Меж тем водовороты забирали над ним все больше и больше власти. Они притягивали, и Поттер поддался их призыву. Причем не как взрослый колдун, желающий испытать новую магию, а как потерявшийся ребенок, готовый вцепиться в любого взрослого, который обратит на него внимание… В последний момент инстинкт самосохранения перехватил контроль над телом и приказал отступить. Гарри поспешно шагнул назад, застыл. Труднее всего было заставить себя повернуться спиной к воде. Кроссовки шаркнули по камню, и тишине, обступившей бассейн, это не понравилось. — Спокойнее. Никто тебя здесь не съест. Том стоял в нескольких шагах от него, но Гарри замер, путаясь в собственных мыслях, как если бы дыхание любовника касалось его кожи. Поттер понимал, что попал в странное место. Небольшая часть его сознания усердно искала и отмечала те мелкие несоответствия, из-за которых колдуну все больше и больше становилось не по себе. Остальная же занималась совершенно бесполезным делом — пыталась угадать, о чем сейчас думает Риддл. Гарри чувствовал в его взгляде неодобрение, но с отчаянной надеждой всматривался в бледное лицо, пытаясь уловить… честно говоря, он и сам не знал что. Наверное, намек на радость от встречи, пусть и неожиданной. — Как ты меня нашел? Где мы? Это и есть место твоего бдения? — Хм… С такой кашей в голове тебя близко нельзя подпускать к магическим зеркалам, — в темной мантии, застегнутой на все пуговицы, Риддл походил на строгого учителя, и тон у него был под стать. Услышишь его, на ум сразу приходят горы грязных котлов и ряды нечищеных совиных насестов. — Я… — выбор у Поттера был невелик: обвинять или извиняться. Но он хотел найти третий вариант, в котором они с Томом разговаривали бы не как чужаки, а как близкие люди. — Ты прошел сквозь зеркало, само собой напрашивается вывод, что теперь ты оказался в Зазеркалье. Знаешь, Гарри, логика — это не фамильный сервиз, который достают из шкафа по особым случаям, — ее нужно использовать каждый день. — Как и сарказм, да, Том? Риддл рассмеялся и подошел к нему. Узкая ладонь легла на плечо. Поттер ждал, что теперь его неуверенность исчезнет, но обманулся. Стало только хуже. Прикосновение было холодным и чужим. — Гарри Поттер в Зазеркалье. Вот это сюрприз так сюрприз, за него убить мало. Гарри подавил желание отстраниться. Площадку с бассейном окружали ели, а между ними стояла густая темнота. Деревья и тени сливались в одно целое нечто, которое было крепче живой изгороди. Он повертел головой, ища просвет, лазейку для побега. — Не бойся, глупый львенок, я слишком избаловал свое любопытство и не могу просто взять и прикончить тебя сейчас, оставив его неудовлетворенным. Как бы сильно мне этого ни хотелось… Гарри сглотнул и нервно спросил: — Это место материально? — Как сон, — Том ухмыльнулся. — Здесь нет запахов и, кажется… Поттер глубоко вздохнул. Если воздух не холоден и не горяч, то ощутить его — все равно что поймать взглядом невидимку. Но когда дышишь жадно, как рыба, выброшенная на берег, язык и небо чувствуют поток, забирающий у них часть влаги по пути в легкие. А те, наполняясь жизнью, толкают ребра. В этот раз толчка после вдоха не последовало. Гарри поставил еще несколько экспериментов: придавил жилку на запястье, прижал ладонь к груди, попробовал сплюнуть — и пришел к неутешительному выводу: его внутренности мало чем отличались от сухой соломы. — Тела у меня тоже нет, — закончил он со спокойствием, которое испытывает тот, кто оказался по ту сторону своего страха. — Я материален? — Ровно настолько, чтобы чувствовать себя здесь комфортно. Ты понимаешь, что с тобой случилось? Гарри пришлось напомнить себе, что он не на экзамене. Он спрятал руки в карманы потрепанной коричневой мантии, чтобы, если совсем припрет, незаметно стиснуть ладони. — Я задал зеркалу слишком много вопросов за раз? — Да, и ответы на них едва не разорвали твое сознание на части. — Что случилось дальше? — Дальше появился я и спас тебя. Забавно. Не находишь? — Спасибо, — Гарри хотел бы произнести это слово с большей теплотой, но Том всем своим видом дал ему понять, что воспринимает свой поступок и всю ситуацию в целом как утомительную докуку. Расплату за желание поразвлечься с неопытным колдуном. — Не стоит благодарности. Лучше пообещай никому не рассказывать о случившемся, даже своим любопытным правнукам. На моей темной репутации не должно быть ни одного белого пятна. — Не волнуйся, Том. Твоей репутации ничего не грозит. Друзья и знакомые считали Гарри человеком с легким характером, но колдун не питал иллюзий на свой счет: он был таким же, как и все люди. Совсем не ангел, скорее, чайник на плите, чье днище вместо синеватого пламени накаляет злость. Обычно ее огонек горел еле-еле. Однако снисходительность Риддла в один момент выкручивала регулятор злости на максимум; та выбивалась из-под днища и принималась жадно лизать бока. Спокойствие клубящейся струйкой пара вылетало из носика, только его и видели. И тогда Гарри сильнее всего на свете хотелось заорать во весь голос, громче, чем Чез Беннингтон: «Не смей отворачиваться от меня! Не смей игнорировать!» Но не в том случае, когда за привычными резкими фразами скрывались другие, более страшные: «Ты мне не нужен и никогда не будешь нужен. Я с тобой, только пока мне интересно, а когда интерес сменится скукой, я уйду не оглянувшись». Душа сжалась вокруг своей боли, как сжимается валяющийся на земле человек, получивший подлый пинок в бок. Поттер старался не выпустить чувства наружу. У него почти получилось: что ни говори, а практика — хороший учитель. Однако когда имеешь дело с темными магами, «почти» не считается. Том все видел, но не сделал и попытки облегчить причиненную боль. Видимо, ему было все равно. — Я превратил твой хаос в подобие порядка, — Риддл повернулся к бассейну. — Вот зеркало, вот ответы. Его взгляд скользил по темной поверхности: вода едва заметно дрожала, как больной, переживший приступ лихорадки и погружающийся в беспокойный горячий сон. — Теперь дело за тобой. — Ты вот так просто разрешаешь мне заглянуть в твое прошлое, — Поттер хмыкнул, стараясь не думать, каким образом он говорит и фыркает в мире, где невозможно дышать. «Считай это сном», — сказал он себе. — Считай, — Риддл будто перехватил его мысль, — что поймал меня на интерес. Темный маг улыбнулся. В движении его губ не было ни лукавства, ни вызова, ни насмешки. Улыбка с рекламного плаката дешевой распродажи. — Если все это — ответы… — Гарри присел на корточки и попробовал разглядеть, что же именно болталось в воде: листья, куски бумаги или дохлятина. Что бы это ни было, оно обладало плавучестью дерьма или, лучше сказать, наглухо закрытой пластиковой бутылки. На какое-то время обрывки затягивало на дно, а потом вода отрыгивала их обратно на поверхность. «Я что, правда собираюсь сунуть руку в это?» — спросил себя Гарри. — Их слишком много, а я успел задать всего пять или шесть вопросов. — Семь, но они были сложными и неоднозначными. Если бы ты поинтересовался, сколько стоила драконья печенка в лавке Кромбета 13 апреля 1953 года, то получил бы один короткий ответ. Но тебе нужно было знать все о моем настоящем, будущем, прошлом. Прошлое… Лично я всегда думал, что его важность переоценивают. Что изменится, если ты узнаешь, каким я был раньше? — Я больше не буду задаваться вопросом: темная магия испортила твой характер или он с самого начала был паршивым, — Гарри дерзил не от избытка самоуверенности, а, скорее, наоборот. Он лихорадочно соображал, как быть дальше. Станет ли Том думать о нем хуже, если он скажет, что хочет вернуться домой? Или лучше, если он доведет дело до конца? Поттер понимал: для Тома Риддла все его сомнения — надписи на билбордах. Глаза темного мага заблестели, — наверняка суккубий сын заключил сам с собой пари. — Что ж, если тебе интересно мое прошлое, то я бы посоветовал начать вот с этого дня… Желтый лоскут прибило к бортику бассейна, и Гарри без труда мог до него дотянуться. — Чудесного августовского дня. В тот день все младшие воспитанники впервые отправились к морю, кроме меня. За неделю до той поездки я подрался с Вонючкой Скарри и выбил ему зуб. Хотя, нет… — тихий смешок. — Зуб ему выбил угол подоконника, а заодно рассек губу. Не поверишь, сколько крови вытекло из одной маленькой ранки, а шуму было еще больше. Директриса высекла нас обоих, но взяла Скарри в поездку. Все потому, что я ударил первым, а Коул за несдержанность всегда наказывала суровее, чем за глупость. Гарри слушал, не замечая, как его рука опускается все ниже и ниже. Может, если бы пальцы наткнулись на холодную воду, он бы одернулся, но они будто уперлись в камень, нагретый летним солнцем. Поттера укутало тепло, которое принесло с собой запах яблок. «Почему яблок?» — Гарри опустил взгляд вниз. Яркие, солнечные зайчики плясали на его ладони, застывшей над водой. Он чувствовал: ответ на этот вопрос зудит на краю сознания и, будто звенящий будильник, пытается выдернуть его сознание из сна. Потому что… потому что… Потому что вся кухня была набита корзинами с маленькими крепкими яблочками…

* * *

Никто не учил Гарри, как вести себя в иллюзорном прошлом. Он знал об омутах памяти, но от этого знания было мало толку. Он лишь в очередной раз убедился, что в необычных ситуациях факты, раз прочитанные или услышанные краем уха, разбегаются по дальним углам памяти, будто тараканы при включенном свете. Поттер не сообразил вернуть себе человеческий облик. Он крутился в углу мягким, легким облаком. Новая форма (хотя, какая там форма — просто рой золотистых искр) немного напрягала. Искры так и норовили разлететься в разные стороны. Решив осмотреться получше, Гарри осторожно поднялся к потолку. Собственная легкость его пугала: так недолго вылететь за пределы оживленного магией прошлого, в темноту и пустоту. В ничто. «Надо быть осторожнее», — он неосознанно подобрался, уплотнился и солнечным зайчиком заскользил по грязному стеклу. Полукруг широкого окна находился чуть выше уровня земли. Гарри разглядел дворик с маленьким пятном клумбы. Но все это он видел как сквозь вуаль. Наверное, миру снаружи не хватило магии, чтобы выглядеть материальным, а может, во всем была виновата грязь на стекле. Гарри сбежал на серый — в прошлом, скорее всего, белый — подоконник, прошелся по нему, цепляя чешуйки облупившейся краски и удивляясь, каким все стало странным. Он лишился всех органов чувств, но знание об окружающем мире продолжало появляться в его сознании, которое будто впитывало информацию из предметов, как… Гарри даже не представлял, с чем себя теперь сравнить. Солнечный зайчик снова начал распадаться на отдельные искры, и колдун решил, что объяснение того не стоит. Он застыл на краю подоконника и попробовал охватить окружающее пространство, так сказать, одним глотком. Место, куда его занесло, было одновременно и кухней, и царством яблок. Корзины захватили каменный пол, настолько чистый, что с него можно было есть; под их тяжестью прогибался старый деревянный стол, еще пара корзин стояли прямо на ступеньках, ведущих к двери во внутренний двор. Ковшики и тазы покинули свои крючки на стенах, а также полки кухонных шкафов и оккупировали разделочный стол. Две самых больших алюминиевых кастрюли заняли почетное место на плите. Обитатели дома наверняка считали ее последним словом техники, Гарри же она показалась музейным реликтом. Грубое черное чудовище, с тяжелыми ручками и крышкой духовки, зловещей, как дверь темницы. Скорее, ждешь, что на этой плите будут готовить невинных младенцев, а не яблочный джем. Был в кухне и очаг; видимо, им все еще пользовались, потому что его наполняло ощущение тепла. Гарри скатился с подоконника в корзину яблок и утонул в солнечном, летнем запахе. Проехался по светлым бокам, перепрыгнул в другую корзину, затем в еще одну, держа путь к толстяку с красной рожей и мальчишке. Мужчина развалился на стуле; перед ним на самом краю стола (яблоки совсем не оставили места) стояли чашка с недопитым чаем и пустая тарелка. Рядом переминался с ноги на ногу мальчишка, одет он был в серую форму: короткие штаны, пиджак с заплатой на рукаве, носки и поцарапанные коричневые ботинки. А поверх всего этого его, будто кокон, укутывало золотистое свечение. По сравнению с ним тусклый свет из грязного окна выглядел мертвым. С первого взгляда сложно было узнать в мелкой козявке будущего темного мага. И со второго тоже. Гарри прошмыгнул в последнюю корзину, ту, которая стояла у края стола, и затаился. Мальчишка занимал все его внимание. Колдун не собирался сдаваться, пока не отыщет в этом шестилетке с коротко стриженной головой и тощей шей (сочетание, которое заставляло вспомнить горшок на палке) что-нибудь знакомое. Взрослый Риддл мог служить примером всякому, кто хотел стать самоуверенным хладнокровным засранцем. Молодой Том, порывистый в движениях и резкий в поступках, напоминал злого духа. А мелкий Томми походил на воробья — прыткого, быстрого и… Гарри хотел добавить безобидного, но поостерегся. Чем дольше мальчишка стоял на одном месте, тем отчаяннее становилась его мимика. Его лицо, выразительное и живое, передавало окружающим тревожное сообщение: помогите, мои ноги атакуют кусачие муравьи. Получалось очень красноречиво. Гарри почувствовал к спиногрызу симпатию. Риддл поднял глаза, яркие, голубые, и колдун ощутил на себе хваткий взгляд. И, даже сознавая свою невидимость и нематериальность, пожалел, что у него нет когтей, которыми можно во что нибудь вцепиться. Томми дернул головой и посмотрел на толстяка. Нетерпение на лице Риддла сменилось интересом, таким же откровенным и даже немного преувеличенным. Мальчишка подался вперед, ловя каждое слово, а Гарри оставалось лишь наблюдать за ними, не представляя, где та чудесная кнопка, которая включает звук в этом домашнем кинотеатре. Он уже не в первый раз подумал, что прежде, чем совать нос в незнакомое волшебство, стоит почитать что-нибудь вроде инструкции. Мужчина развалился на стуле в пол-оборота к Поттеру, и тот мог сколько угодно изучать плохо выбритую щеку, красноватые прожилки на носу, мутный серый глаз, одну из бакенбард, встопорщившуюся, будто перепуганный еж. Кустистая бровь дернулась вверх — кожа над ней собралась в гармошку. Видимо, Томми задал собеседнику трудный вопрос. Мужчина озадаченно почесал лысую макушку. Ладонь у него была загорелой, узловатой и все еще сильной, несмотря на едва заметную дрожь. Рукава рубашки были закатаны до локтей, на правом предплечье виднелся длинный косой шрам от старого ожога. Брат ударил кочергой, но он всем врет, что это его немец на войне. Информация пришла к Гарри вместе с картинкой, не как субтитры на экране, а как образ внутри другого образа. Это было похоже на тот случай, когда усталость и недосып научили одного зубрилу из Равенкло находить в учебнике Арифмантики результаты финальных матчей чемпионата мира по квиддичу. С Гарри такого никогда не случалось. Хотя, однажды он отчетливо расслышал в песне «Моя ведьма любит красное» фразу «Марсиане следят за старыми слонами». Сейчас он удивился не меньше, и не сказать, что приятно. Лишние сведения были ему не нужны, но они шли в довесок к изображению, как блохи к собаке. Он сосредоточил внимание на шее толстяка: под кожей выпирали жилы. Ему бы на завод или в доки, а приходится вандалиться в этой богадельне: почини, убери, притащи, выпори мелких гадов, — и всё под бабским каблуком. Воротник рубашки был распахнут; саму рубашку, несвежую и помятую, явно надевали уже не первый день. Жена, корова ленивая, совсем от рук отбилась, только и жалуется на здоровье, а у самой зад шире табурета. Засаленные подтяжки имели такой вид, будто достались по наследству от дедушки, но стирки при этом еще не знали. Гарри подумал, что краснолицый должен носить твидовый пиджак с заплатками и кепку и тут же понял: всё при нем. Пиджак висел на стуле, а кепке отвели почетное место на корзине с яблоками. У нас в округе двенадцать пабов, и ни в одном не наливают в долг, и во всем виноваты проклятые комми. Дураки мы, не раздавили их в 19-том. Поттер сообразил: чем пристальнее его внимание, тем больше оживает прошлое, стремясь поделиться секретами. Он поспешно переключился на потолок, стараясь не концентрироваться на трещинах и закопченной побелке. Картинка должна была оставаться размытой, как если бы он смотрел без очков. Все получилось в лучшем виде: сигнал, который вклинивался в его мысли, затих. Гарри остался один на один с вопросом: что же делать дальше? Вихрь пылинок, его условно материальная форма, пришел в движение, закрутился от неуверенности, как от сквозняка. Если он не сможет услышать разговор, несомненно важный для Риддла, то его зависание в прошлом будет пустой тратой магии. По сравнению с полным провалом перспектива хлебнуть еще немного чужой грязи не казалась такой страшной. Колдун снова сосредоточился на толстяке. Губы шевелились; пока все было как в немом кино, но вот Гарри удалось уловить едва слышное бормотание. Звук становился громче, кухня вокруг потускнела, и только Риддл продолжал сиять. Первое впечатление оказалось ошибочным: Томми не притягивал к себе свет. Внутри него горел яркий огонек, и теплое свечение каким-то немыслимым, магическим раком вырывалось наружу, отчего мальчишка походил на хэллоуинскую тыкву. Внимание Поттера перескочило с мужчины на Риддла — и обожглось. В сознании опасным красным вспыхнуло лишь одно слово — «магия». Томми даже не заметил, что преподал урок любопытному колдуну: рассказ превратил его в кобру, равнодушную ко всему, кроме дудки факира. Однако Гарри зарекся лезть без спроса в чужую душу. Его жалкие попытки вернуть прошлому голос наконец дали результат. Сначала тихая и невнятная, речь мужчины становилась четче, громче, хотя к ней примешивалось бульканье, похожее на хрипы неисправного водопровода. — Точно тебе скажу: сильнее дождя я в жизни не видел. — С молнией и громом? — голос у Томми был звонкий, не менее выразительный, чем его мимика. — Гром, молния… — мужчина отрывисто рассмеялся. — На это только вы, детишки, ахаете, а я уже столько этих молний повидал, но вот чтобы за пару минут вся улица превратилась в реку… такого с первого раза не припомню. Там, внизу, народ всю ночь вычерпывал из подвалов воду и дохлых крыс. Наутро старуха Тибодо нашла в саду дохлую шавку, — дождем принесло. Тот, кто сидит на небесах, понимает толк в соленых шутках. Для этой стервозной бабы дохлая псина — лучшая компания. Да, в ту ночь дождь бил во все барабаны, и ветер подвывал ему на все голоса. Малявку вроде тебя он бы враз закинул на крышу, но тебя-то в ту ночь еще не было, — рассказчик фыркнул и подмигнул. Том приоткрыл рот; глаза же у него и так могли посоперничать размерами с двумя блестящими галеонами. — Шума снаружи было много. Рухни там дом, я бы ухом не повел, но у Мадам слух как у кошки. Она не пропустила стук в дверь. Сбил ты меня, наперво надо было рассказать, что за дурдом тут творился. Дождь достал нас не снизу, а сверху. Крыша тут — одно название. Все, кроме самых мелких, носились вверх-вниз, гремя посудой. Половину воды, как водится, на пол, остальную — на улицу и бегом обратно к уже полным кастрюлям. Когда небесам нужно показать, почем фунт лиха, они не мелочатся. А тут еще бродяжка брюхатая. Я услышал, как она дышит, и сразу понял: кранты. Мадам-то сообразила еще быстрее, но все равно послала меня за доктором на Оушен-стрит. Ебрш, — языку пришлось извернуться во рту, чтобы в последний момент переврать ругательство, — твою медь. Оушен-стрит. Я сделал шаг за порог и тут же вымок, как крыса. Утонуть не утонул, но отморозил себе все кишки и потом еще неделю высмаркивал по ведру соплей в день. Да, — мужчина хмыкнул и ненадолго замолчал, дав Гарри передышку. Колдун не привык к такой манере речи и быстро устал от каши из слов. Кухня погрузилась в полумрак, но темнота не пугала, ведь рядом стояла яркая свечка — Томми Риддл, мировое зло от горшка два вершка. — Тока все было зря. Человек, который дышит как влажный мех хлюпает, не жилец, — это без докторов ясно. Я бы и на ребенка ни пенни не поставил. Толстяк любил звук своего голоса, упивался им, позабыв обо всем на свете, а главное — о том, кому он рассказывает эту историю. Неожиданно он запнулся: что-то вернуло его в реальность. Скорее всего, это был взгляд Риддла, который из любопытного стал колючим. — Ты это, того, парень. Не расстраивайся, — он потер рот рукой. — Мамке твоей, может, смерть в радость показалась… Ох, епто, — долгая пауза и глубокий вдох. — Ты, главное, помни, что она была хорошей. — Откуда вы знаете? — Том вскинулся. Глаза у него блестели, голос звучал холодно и остро. — Вы даже имя ее не знаете, так почему говорите, что она была хорошей? — Так плохие всегда выгребают на берег, а хорошие — скорее идут ко дну. Доброта, честность — это тебе две гири: будешь тонуть — пожалеешь, что не родился сволочью. Гарри в свою очередь пожалел, что не может пнуть краснолицего по ноге. — Значит, моя мать была слабой? — Ну, не скажи. Ребенка родить — это тебе не в свисток подуть, — толстяк снова потер рот. Минуту назад он щедро лил слова, и, если бы его речь была пивом, Томми давно бы валялся под столом, упившись до смерти. Сейчас же балагур притих, покрутил в руках чашку, но остывший чай вызывал лишь отвращение: он же хуже яда. — Ладно, поболтали — пора и делом заняться. — Нет, есть еще мое имя, — решительно сказал Риддл и будто стал чуть выше ростом. — Это да, имя тебе мамка выбрала сама. Сто против моей печенки, Мадам оно пришлось не по душе. Должно быть, ты уже смекнул, что она не любит вычуры. Все наши подкидыши сплошь Джеки и Джоны, Джил и Мэри, и фамилии у них вроде Джонсон, Смит и Браун. Простые имена — честная судьба. А твое имя только на цирковую афишу. Крупным шрифтом. Но против воли покойницы не попрешь, — мужчина ухмыльнулся, устраиваясь поудобнее. Вопреки собственным словам, он не спешил возвращаться к работе. — А папаша твой был тот еще шутник. — Почему шутник? — Френ потом рассказывала, что мамка твоя все повторяла, мол, назовите ребенка в честь отца. — Моего отца тоже зовут Том Риддл? — мальчишка на секунду задумался, а потом улыбнулся во весь рот. Гарри догадался, какая именно идея пришла в бедовую голову. — Не ставь на это свой палец, парень. Ты еще мал, чтобы смекать такие вещи, но бывает так, что знакомишься с девчонкой просто поразвлечься чуток. И в таких случаях девчонке совсем не след знать, как тебя зовут на самом деле. Сам подумай, что это за фамилия — Риддл. Хотя, со мной служил один парень по фамилии Хотхэд, но то бузотер, а какой нормальный человек захочет, чтобы… Мужчина умолк, но не так, как замолкает человек, поняв наконец, что несет чушь. Скорее, было похоже на то, что его заткнуло меткое Силенцио или взгляд разъяренной женщины. Толстяк мигом стряхнул с себя расслабленность и повернул голову в сторону двери; Гарри устремил внимание туда же. В проеме, уперев руки в бока, стояла тучная великанша. Поттер удивился, до чего же она была яркой, почти как закат жаркого, летнего дня: волосы огненно-рыжие, лицо пунцово-красное, но не от выпивки, а, выражаясь деликатно, из-за бурного темперамента. Ее нос демонстративно втянул воздух; огромная, не меньше подушки, грудь поднялась, натянув лиф простого коричневого платья. Лет тридцать назад мужчины бы горячо молились, чтобы пуговицы не выдержали и отлетели. Сейчас такой поворот событий порадовал бы только Томми, который потом от души бы повеселился, рассказывая приятелям о конфузе. Но годы годами, а грудь все равно приковывала внимание — Гарри видел каждую складочку лифа, маленькие чудные пуговки и почувствовал, что сейчас прошлое опять выставит напоказ подноготную — не просто грязную, а мерзкую. И вовремя отстранился, не позволив предчувствию обратиться в слова. Прошлое тут же растеклось как кисель, зато он не пропустил начала разговора. — Говард Кей, — каменный потолок усилил голос женщины, превращая ее в хозяйку грома и молний. — Ты никак вздумал заливать за воротник в моей кухне?! — Френ, милочка, окстись, — Кей оскорбился, как праведник. — Не ври мне, я твою вонючую отраву за милю чую. А назовешь еще раз милочкой — получишь половником промеж глаз. Давай выкатывайся, здесь тебе не паб. Мужчина нехотя встал; самолюбие не позволило ему уйти молча, оставив поле боя за бабой: — Я полдня таскал твои корзины с яблоками, чуть спину не надорвал. А ты даже чая не даешь спокойно попить. — Яблоки не мои. Они — детям, — отрезала кухарка. — Эй, положи на место. Сказано тебе: это — детям. — Да ладно. Им хватит, — Говард яблоко не выпустил, но укусить, отрезав себе путь назад, не решился. — Ага, как же. Нашим дармоедам, сколько ни дай, всё мало. Жрут как не в себя. Гарри не сразу заметил, что сияние вокруг Риддла потускнело. Странное дело: предметы и тени будто сплотились вокруг мальчишки, защищая его от бдительного взгляда рыжего бронтозавра. Но все-таки недостаточно плотно, потому что, ступив за порог, при этом едва не задев корзину, Френ ткнула в него пальцем: — А ты что здесь забыл? — Ничего, — выпалил Томми. — Ну-ка выверни карманы. — Не могу, мисс Топким их зашила. — А, ну конечно, — кухарка расплылась в улыбке, по-своему даже доброй. Немного. — Ты ведь ее любимчик, как она тебя называет? Казнь египетская? Том потупился, стараясь не раздуваться от гордости. — Но разве она не должна была руку тебе привязать? — Не успела… — Ты и рад. Не понимаешь, что она для тебя же старается, чтобы ты вырос нормальным, а не дурачком и писал, как все дети, правильной рукой. — Я знаю и учусь, — Риддл весь съежился, и уже нельзя было закрывать глаза на то, что шея у него тонкая, а руки и ножки как палочки. — На вот, возьми, — широкая ладонь кухарки сграбастала несколько яблок и сунула их Томми. — Спасибо, миссис Пом, — радостная улыбка будто прибавила Томми пару фунтов. — Балуешь ты их, Френ, — Кэй стоял у задней двери. Он не обладал проворством лисы, и наверняка ему нелегко было пройти через кухню, ничего не задев. Гарри даже пожалел, что пропустил это зрелище. Но прошлое отчаянно жадничало и позволяло брать из коробки конфет лишь по одной за раз. Пока Гарри наблюдал за Томми и кухаркой, всё остальное для него пропадало. — Не балую, — Френ набычилась. — Он мне за это сбегает наверх и позовет Джен, Клэр и лентяйку Мод: пора нам приниматься за работу. И тебе тоже, старый бездельник. — Миссис Пом, они и так уже идут, — Томми прижал к себе яблоки. — Джен и Клер, Мод… Они сейчас спустятся, но, если хотите, я могу еще куда-нибудь сбегать. — Ага, — кухарка повернулась к раскрытой двери, прислушалась, — и правда идут, легки на помине, свистушки. Ну у тебя и слух, малыш. Гарри попробовал разобрать что-нибудь в темноте коридора, но картинка ускользнула: раз — и вывернулась из его хватки, как хитрая змея. Колдун остался плавать в окружении разбитых кристаллов, переливающихся разными цветами. Неуклюжее сознание пыталось снова ухватить прошлое за хвост. Всё было бы намного проще, имей Поттер глаза, руки и хотя бы отдаленное представление о том, как удерживать воспоминания. Вдобавок даже мертвое время не собиралось никого ждать. Когда комната вернула себе форму, исказившись и растянувшись в кривом зеркале восприятия, Риддл уже открывал дверь, ведущую во двор. Поттер рванулся за ним через всю кухню. Теперь он ничего вокруг не видел, будто несся по стеклянной трубе, где все стенки запотели. Томми, шустрый бес, не давал ни шанса протереть небольшой кружочек, чтобы выглянуть наружу. Мерлин ему помоги, преследовать этого мальчишку было так же трудно, как белку. Наконец они остановились. Ну, как остановились. Гарри больше никуда не летел, но рой золотистых искр, на которых держалось его сознание, никак не мог устаканиться. Крутился, вихлялся, бесился от невозможности броситься во все стороны разом и на секунду расцвести ярким фейерверком. Потттер постарался успокоиться: вдруг эта свистопляска похожа на нервную дрожь и уймется, стоит ему взять верх над страхами. Все труды едва не пошли насмарку. — Я тебя вижу, призрак, — от этого нахального заявления его тряхнуло. Томми стоял напротив буквально в паре шагов и держал в руках одно яблоко, остальные оттопыривали низ рубашки. Видимо, мальчишка не врал, когда говорил, что ему зашили карманы. Гарри сильно удивился, забыв испугаться. В целом эффект неожиданности сослужил ту же службу, что хорошая оплеуха. Колдун умудрился собраться в плотный шарик и более-менее упорядочить мысли. Никаких сомнений, дерзкие голубые глаза смотрели прямо на него, так чем черт не шутит: — А ты можешь меня слышать? — Конечно, я же особенный, — тоном «и только попробуй утверждать обратное» заявил Риддл. — Я могу видеть и слышать то, что не могут другие. Пиджет говорит, это у меня дар, остальные не верят. Их проблемы. Том наполовину запихнул яблоко в рот, громко хрумкнул и принялся жевать. Гарри вспомнил Нагайну, ощутив при этом смутную тоску. Он решил помолчать, дав мальчишке возможность спокойно дожевать. Судя по тому, как быстро двигалась нижняя челюсть и дергалось горло, это не должно было занять много времени. Вот уж и правда змеиная глотка. Теперь он видел будущего темного мага отчетливее: пожелтевший синяк под правым глазом, царапина на подбородке, розовое пятно ссадины на одной коленке и коричневая корка засохшей крови на другой, а под ней, чуть ниже, — яркое пятно расчесанного комариного укуса. Средняя пуговица на пиджаке болталась на одной нитке… Мда, в мире, где неприятности были бы мухами, Томми точно не избежал бы сравнения с большой пахучей… хм, банкой варенья. Магия засекла его внимание, и Гарри стало неуютно, как кошке на раскаленной крыше. Он внял предупреждению и счел за лучшее изучить окружающее пространство. Оказалось, что они стояли за какой-то деревянной постройкой, доски были недавно выкрашены белой краской, уже исцарапанной надписями. С другой стороны зеленела живая изгородь, на вид жесткая и пружинистая. Гарри представил, как незадачливый сиротка пытается в нее вломиться и пробить себе путь на волю, а стена в ответ отбрасывает его обратно. Между изгородью и сараем громоздилась куча красного кирпича, накрытого брезентом. Эти три элемента: сарай, изгородь, куча — вместе создавали иллюзию секретного места. Очевидно, весьма привлекательного для местной ребятни. Их дешевые ботинки утрамбовали небольшой пятачок земли, где не росло ни одной травинки, зато валялось несколько окурков. — А как тебя убили? — вопрос Томми отбросил картинку назад. Она выцвела, предметы и вещи сохранили лишь общие контуры, но Гарри не расстроился: он узнал все, что хотел. — Меня никто не убивал. — Врешь! Все знают: призраками становятся только те, кого жестоко убили, — щеки Риддла вернулись к нормальному размеру, но мелкие кусочки яблока еще болтались во рту, поэтому говорил он немного невнятно. — Я не призрак, скорее, просто дух. — Да без разницы, — сказал человек, который полвека спустя не пожалеет сорока минут, чтобы растолковать невнимательному ученику, чем «магическая симпатия» отличается от «симпатической магии». — Ты все равно годишься. — Гожусь для чего? Вместо ответа мелкий гаденыш принялся расхаживать вокруг будущей жертвы, хрустя яблоком. Гарри наблюдал за ним сверху, как кот за псом. Заходя на второй круг, Том покончил с яблоком, потом закинул в рот огрызок, помусолил немного и выплюнул несъедобный остаток. Еще одна милая привычка старой доброй Нагайны. Пытаясь уследить за беспокойным мальчишкой, Гарри едва не рассыпался на искры. В то время как взгляд Риддла ни на секунду его не отпускал. — Покажись мне по-настоящему! Ну же, не стесняйся. Ничего страшного, если тебя топором прибили или порезали на куски: я крови не боюсь, — Том замер на одном месте и тут же принялся скоблить носком землю. — Говорю тебе: никто меня убивал, я просто путешествую без тела. — А ты уверен? Поттер сообразил, к чему все идет. Жизнь в приюте не была богата необычными событиями, а Томми, как все сорванцы, любил страшные зрелища. Чем-то таким верная магия собиралась порадовать хозяина. Еще пара секунд, и Гарри будет похож на везунчика, который свел близкое знакомство с мачете Джейсона Вурхиза. В целом он ничего не имел против жутких обличий, особенно на хеллоинских вечеринках, но быть глиной в чужих руках ему не нравилось. — Эй, — он закрутился быстрее, стараясь сбросить с себя взгляд юного колдуна, — что ты задумал? Если хочешь, чтобы я проучил твоих обидчиков, то скажу сразу: это плохая идея. Томми широко ухмыльнулся: — С придурками я сам справлюсь. Делов-то… Знаешь, на прошлой неделе Скарри обозвал меня чокнутым, думал, я ему не вломлю, потому что он больше, но я его не боюсь. А подрасту еще, так других тоже побью, чтоб не лезли. Теперь он скалился во весь рот, демонстрируя пустоту на месте верхних передних зубов и клычки по бокам. Его самоуверенность вызывала восхищение и страх. Поттер не хотел, чтобы Том на собственной шкуре узнал простую науку: всех не победишь. Но разве он мог уберечь мелкого Риддла от себя самого? Его ведь тогда на свете еще не было. — С таким характером друзей не заведешь. — Значит, обойдусь без друзей. С этим Гарри согласиться не мог. У него осталось мало убеждений, но он все еще верил в то, что никто не должен быть один. И он заговорил так, будто не было взрослого Риддла, который, пережив все назначенные судьбой испытания, чародействовал где-то в далеком настоящем. Будто прошлое снова стало реальным, изменчивым и полным возможностей. — Хорошо, а как насчет семьи? Разве ты не хочешь, чтобы тебя усыновили? В этот раз Гарри превзошел сам себя: он попытался спасти иллюзию. Томми его стараний не оценил. — Вот еще, — буркнул он. — Больно мне надо жить на ферме и лазить по куриным жопкам. — Чего?! — У детей руки маленькие, поэтому фермеры берут к себе сирот, чтобы они вытаскивали им яйца из куриц, — Риддл оттопырил нижнюю губу и смачно припечатал: — Через жопку. А еще в деревне везде навоз, потому что скотина все время гадит. Золотые искры задрожали: так сильно Поттеру захотелось рассмеяться. Но радость быстро спасовала перед грустью. Он наблюдал за Томми и видел не бедного сиротку, а рыбку в воде. И чем бы ни руководствовались усыновители — желанием любить и заботиться или мыслями о собственной выгоде, — вряд ли кто-нибудь из них рискнул остановить свой выбор на некрасивом мальчишке со странным взглядом. Риддл выглядел как отпетый паршивец. Наверняка на острой мордашке по сто раз на дню, не меньше, появлялось выражение: «Я тут ни при чем, оно само упало, разбилось, сломалось, испачкалось, треснуло, порвалось, потерялось или взорвалось. И да, зуб Скарри выбил подоконник, не я». Определенно, бешеная энергия мелкого гада была тем недостающим элементом, который нужен, чтобы превратить кучу мусора со свалки в атомную бомбу… — Эй, призрак, ты уснул? — Я думаю, Том, тебе нужна семья. — Ты мои мысли читаешь! — Риддл весь засиял, и Гарри почувствовал себя так, будто стоит перед игровым автоматом, на котором только что выпало три семерки. Но вместо жетонов из мальчишки посыпались слова: — Френ рассказывала про спи-ри-лизм. Это когда с призраками разговаривают. «Спасибо, умник, сам бы я никогда не догадался», — без всякой иронии подумал Поттер. Он бы правда не догадался, но зато теперь понял, во что его пытаются втянуть. — Там нужен медиум — это я, проводник — это ты и — круглый стол. У Палки в комнате есть такой, но… — его речь, быстрая, как дробь барабана, запнулась, — но лучше мы сначала попробуем с обычным, а если не получится… Томми на секунду умолк, помечтав о новой шалости, и опять затараторил: — Ты найдешь призрак моей матери и приведешь его ко мне, потом мы все вместе найдем моего отца. И у меня будет семья. Моя семья, а не какая-то… — Неродная, — подсказал Гарри. — Ага, — хотя земля за сараем была хорошо утоптанной, нога Риддла знала свое дело и все-таки проколупала небольшую ямку. Том туда плюнул и закопал. — Значит, ты мне поможешь? — Понимаешь… Память может подставлять по-разному. Иногда не получается что-то вспомнить, а иногда, наоборот, забыть. Забыть, что нет еще взрослого, циничного, здравомыслящего темного мага, что он не прячется внутри обычного шестилетки. — Не может быть семьи с матерью-призраком и отцом, который, скорее всего, знать тебя не хочет. Подумай о чем-то более реальном. Давай найдем хороших людей, которые станут тебе отличными родителями — лучшими, чем настоящие. — Не хочу! Не нужны мне твои хорошие люди! У меня есть мои родители! Мои! — Том, подожди! Поттер оказался окружен ярким жалящим светом, накалившим мир до белизны. Исчезли зеленая изгородь, белый сарай, темная земля; исчез и Риддл, но сквозь сияние все еще доносился его голос, цепляющий и резкий, как струна, до предела натянутая между злостью и слезами. — Ты такой же, как мои воспитатели. Не нужна мне твоя помощь! Я сам справлюсь, а ты проваливай туда, откуда вылез! Слышишь, призрак, убирайся в ад!