Однажды в Чикаго

      Белль всегда была не такой, как все. И она это знала. В отличие от напускной «особости», когда бунтующие подростки, стремясь быть уникальными, выглядели и мыслили одинаково, ее исключительность была реальной. И Белль это совершенно не радовало.       Она и сама не знала, когда это началось. Все, что Белль помнила из детства — как отец выгонял ее играть на улицу, а она упорно сидела в своей комнате за очередной книжкой. Она читала все подряд: сомнительные детективные романы, которые так любила мама, сказки для детей, научную и не очень фантастику. Она читала, а за окном проходило очередное лето.       Однажды она попыталась стать частью одной подростковой компании. Каждый вечер Белль заходила за своей школьной подругой, и они шли «тусоваться» с такими же юными и глупыми ребятами. Отец не мог нарадоваться активности дочери. Но на самом деле из-за своей природной застенчивости, Белль на всех тусовках тихонько сидела в углу и тайком поглядывала на мальчика, который ей тогда нравился. Ее романтичная натура ждала, что однажды он тоже заметит ее, но герой грез продолжал пить пиво, смолить одну за одной сигареты и ржать в голос от сальных шуток своего друга.       Много раз девушка по вечерам проводила аутотренинг. Убеждала себя в том, что заговорить о чем-то — это совсем не страшно. Однажды она даже стащила помаду из маминой косметички, которую после ее смерти отец хранил как реликвию. Белль накрасилась и придумала вопрос, который задаст своему визави: «Ты читал «Мартина Идена»? Правда, это даже грустнее, чем «Титаник»? Тогда фильм о затонувшем корабле был на пике популярности, так что фраза казалась девушке в меру интеллектуальной.       В тот роковой вечер слова все-таки сорвались с ее языка, но голос от волнения был таким тихим, что ее никто не услышал. Залившись краской, девушка предпочла признать свое поражение. Эти посиделки со странной музыкой, слов которой она не разбирала и неизменным пивом, которое она не переносила, заставляли ее грустить о потраченном на них времени. Так что со временем она отказалась от них.       Наверное, со стороны Белль казалась нелюдимой. Она ходила в нелепых нарядах — мамы уже не было в живых, и одежду ей помогал выбирать отец, который, как и многие мужчины, ставил комфорт выше красоты.       Белль сидела в парках и читала, в надежде, что однажды к ней подсядет прекрасный незнакомец, и жизнь ее изменится. Но, конечно, ничего подобного не происходило. В какой-то момент ее литературные запросы стали выходить за рамки бюджета вдовца Вулвертон. Тогда нескладная девочка-подросток впервые отправилась в городскую библиотеку, которая с годами стала для нее практически вторым домом.       Время безжалостно неслось вперед. Ее знакомые начинали выходить замуж, а самые резвые уже рожали детей. Белль старалась сохранять оптимизм, но даже ей самой не казалось нормальным отсутствие сексуального опыта в 22 года. Все дальнейшее — поступление в колледж, отчисление из-за невозможности оплатить следующий семестр и работа у отца в магазине не прибавили девушке ни популярности, ни уверенности в себе.       Как бы странно это не прозвучало, настоящая жизнь для Белль началась после закрытия библиотеки. Эскапист по натуре, она лишилась любимого убежища, и тут же жизнь закружила девушку в водовороте своего многообразия. Так она устроилась на работу к Голду.       Просыпаясь по утрам, Белль знала, что сегодня ей предстоит работа на одного из самых влиятельных людей города. «Я не хочу править миром, но я хочу быть правой рукой того, кто им правит». Она сама не помнила, откуда взяла эту фразу, но ей нравилось не быть человеком власти, и при этом принадлежать к ней, ловя отблески славы другого человека. Будучи школьницей, она раздавала флаеры в театре, и ощущение близости к искусству, пусть в такой форме, заставляли ее с улыбкой идти на работу. Здесь ситуация была похожей. Питер Флоррик делал то, что ему говорил Илай Голд. А настроение последнего во многом зависело от того, хорошо ли выглажены его рубашки и насколько вкусным был ужин, который готовила она, Белль.       А еще у Илая была собственная библиотека. Когда девушка впервые ее увидела, она подумала было, что по своей ценности она не уступает городской. Конечно, это не было даже близко к правде, но книги там были собраны интереснейшие. Уважение к его собранию литературы стало одним из первых кирпичиков, из которых Белль складывала свое отношение к хозяину.       Правда была в том, что Илай ей нравился. Властным взглядом, тонким запахом дорогого парфюма и идеально скроенными костюмами он производил впечатление. Белль долго заставляла себя думать, что чувства, которые она испытывает к хозяину, ограничиваются уважением. Однако все чаще она ловила себя на мыслях об Илае, и они были полны совершенно других эмоций.       Белль твердо знала, что где-то внутри он глубоко одинок и несчастен, и ей почему-то очень хотелось исправить это.       Наверное, мысли о Голде в таком ключе никогда не посетили бы Белль, если бы не эти разговоры. Почему-то все собеседники первым делом интересовались ее отношениями с хозяином... После них она впервые — на секундочку! — допустила, что могла бы быть для Голда не только домоправительницей. Затем сама же устыдилась своим мыслям, но исправно возвращалась к ним. Нельзя было сказать, что Белль была влюблена. Но он интересовал ее, абсолютно точно интересовал. Однако юношеская история повторялась. Они виделись почти каждый день, Илай был неизменно вежлив и иногда даже очарователен, но девушку словно не видел.       Все было так. До его больничного.       Белль даже немного обрадовалась перелому — насколько эта тема вообще располагает для веселья. Она надеялась, что нахождение Илая дома позволит ей поближе узнать его и, наконец, понять, что даже мысли о нем — неуместны. Однако вместо забвения события понеслись вперед, как тяжелые сани по ледяной горке. Белль с улыбкой смотрела в окно. В последнее время хорошее настроение стало ее постоянным спутником во время дел по дому Голда.       А тем временем за окном разворачивалась безрадостная картина. Разыгралась настоящая буря; Белль казалось, что на крыше стоит отряд пожарных, и все они поливают из брандспойтов окна. Грязные потоки воды текли по тротуару, смывая оставшиеся залежавшиеся островки темного снега. Деревья, закрывавшие элитный дом на Берлинг стрит, качались и выгибались, словно в приступе агонии. Серым было все: и небо, и улица, и люди на ней.       Девушка рассеяно проводила взглядом несчастного прохожего, который, пригнувшись, пытался миновать участок от офисного центра до такси. Она поежилась: обед, который пока так уютно булькает на плите, скоро будет готов, и ей тоже придется вступить в неравный бой со стихией. Пока она сидела на кухне, хозяин дома возился со своим компьютером где-то в глубине дома. Внезапная вспышка молнии за окном на секунду ослепила Белль. В следующий момент высокое дерево прямо под их окнами качнулось сильнее, чем в другие разы и с громким треском переломилось у основания. Мигнув, погасли окна в доме через дорогу, а долю секунды спустя девушка обнаружила себя в кромешной тьме.       Из глубин квартиры послышалось смачное ругательство, затем грохот и звук битого стекла. Ойкнув, девушка помчалась на звук. Ловко лавируя между креслами и журнальными столиками – не зря же она протирала с них пыль каждый день! – она обнаружила Голда в гостиной рядом с библиотекой. Илай уже стоял на ногах и со злостью тыкал в кнопки своего блэкберри. В момент, когда девушка появилась в дверях, он начал говорить:       — ...Обесточило! Не знаю, за какие такие уникальные провода я отвалил тебе состояние полгода назад, но сейчас в моей квартире нет света! Совершенно.       Взгляд Голда скользил по темноте и остановился на девушке. — Мне плевать на погоду. Жду тебя через полчаса, и только попробуй опоздать на минуту! – он с остервенением вжал кнопку отбоя и бросил телефон на ближайший диван.       — Вы в порядке, Белль? – спросил он, понимая, что нужно проявить участие.       Девушка неопределенно повела плечами.       — Все хорошо, мистер Голд. Ужин скоро будет готов.       — Да, об этом.. К нам зайдет мой старинный друг, электрик по совместительству. Скорее всего, придется накрывать стол и для него... — он помолчал и нерешительно продолжил, — Похоже, я был слишком резок с месье Люмьером… Но если я хоть чуть-чуть знаю этого старого плута, хороший ужин и бутылочка вина приведут его в отличное расположение духа.       Электрик действительно явился через полчаса.       — О, шери, так вы и есть та самая новая горничная, — с порога заговорил он, разглядывая девушку в неверном свете свечей, расставленных Белль по всему дому.       "Та самая?..."       – Ага, — кивнул он, осмотрев ее с головы до ног. С его зонта текла вода, которая уже составила небольшую лужицу на полу.       — Меня зовут Белль. Месье Люмьер, прошу вас, проходите в гостиную…       — Белль, дорогуша, оставь господина Люмьера наедине с нашей проводкой. У них много общих воспоминаний, — едко произнес хозяин, появившись за спиной у девушки. Белль ощутила, как по спине пробежали мурашки — что за странная реакция на голос! Злясь на саму себя, девушка скрылась на кухне.       Пока она накрывала на стол, хозяин и Люмьер о чем-то говорили в прихожей, где находился щиток с основными переключателями. - Ничего не могу поделать, мон шер, — услышала она, в очередной раз проходя мимо. – Обесточен весь район. Но и в этом есть свои плюсы...       Закончив с сервировкой, девушка стала собираться домой. Не так она видела этот вечер, однако мир ее фантазий уже привычно разбился о реальность. Возможно, это было к лучшему. Она надевала куртку, когда месье Люмьер заговорил:       — Прекрасная мадемуазель покидает нас? Но ведь там настоящий ад. Мокрый ад, — уточнил он.       — Я поймаю машину, — улыбнулась девушка.       — Илай, ты не можешь быть настолько бессердечным чудовищем, чтобы выставить эту belle Белль на улицу!       — Люмьер, я…       — Я думаю, наш уважаемый господин Голд хотел попросить вас остаться на ужин, — перебил его Люмьер.       Девушка вопросительно посмотрела на хозяина. В темноте его глаза казались совсем черными и было невозможно понять, о чем он думает на самом деле.       — Останьтесь, Белль, — произнес он негромко.       Горничная нерешительно повесила куртку на место. Так уйти или...       — Я накрою на еще одну персону, — решилась она. И уже тише добавила: — Спасибо, мистер Голд.       Девушка ушла на кухню, а Люмьер в своей манере горячо зашептал: — Руку даю на отсечение, эта девчонка на тебя запала!       Голд поморщился.       — Ты говоришь бред почти всегда, но сегодня ты просто в ударе, мой дорогой друг, — ответил он. — Ты хоть знаешь, сколько ей лет?       — А это важно? – легкомысленно пожал плечами электрик.       — Все готово, — приглушенно прозвучал голос Белль из гостиной.       За столом почти ощутимо витала неловкость, однако шутки и веселый треп месье Люмьера делали свое дело.       — Кстати, как Нил? — внезапно спросил Люмьер.       По лицу хозяина пробежала тень, или это просто пламя свечи дрогнуло? Слегка изменившимся голосом, стараясь звучать ровно, он ответил:       — Нормально. Если верить Миле.       — Она все еще запрещает вам видеться?       Илай с большей силой, чем требуется, начал пилить ножом говядину.       — Нет. Официально у нас все в порядке, просто каждый раз, когда я приезжаю, Нил или у друзей, или очень занят. Не могу понять, в курсе ли он вообще, что я там бываю.       Белль молча поедала свою порцию. Разговор принимал странный оборот. Кто это, Нил? Внезапно она вспомнила шкаф библиотеки, заполненный детскими книгами. Так вот оно что...       Свечи прогорели больше, чем на половину, когда гость наконец решил отправиться домой. Буря к этому времени почти стихла, и выход на улицу перестал выглядеть героизмом.       Проводив Люмьера, Белль вернулась в комнату. Что-то ей подсказывало, что сегодня может изменить все.       Илай долил вино себе и девушке. Его рука слегка подрагивала, и Белль гадала — это волнение или ему просто непривычно использовать левую? Интересно, о чем с ним можно поговорить?       — Раз уже мне выпал отпуск, — начал он, — я хочу потратить это время с умом. Мы собираемся менять направление кампании Питера. Нужно привлечь на выборы молодежь, и, естественно, никто не знает, что прячется в прелестных головках таких вот девушек, как ты, Белль. Девушка улыбнулась мимолетному комплименту.       — И это вы называете отпуском? — попыталась пошутить она, скрывая волнение.       — Вынужденные каникулы, — поморщился Голд. Прихрамывая, он подошел к окну, за которым в этот раз не было привычных огней. — Знаешь, что самое сложное для железнодорожного состава? — Неожиданно заговорил он. — Тронуться после полной остановки. В нашей кампании — я паровоз, который тащит вагоны, полные идей. Если я когда-нибудь остановлюсь полностью, мы никогда не вернемся на этот путь.       Девушка кивнула. Она не была вполне уверена, что реплика была адресована ей, а не самому себе. Нерешительно она приблизилась к Голду. От гардин пахло лавандой — чарующий тонкий аромат.       — Этот город остановился, — все также задумчиво говорил он. — Посмотри на него, — девушка сделала шаг к стеклу, и Илай оказался у нее за спиной. Облокотившись одной рукой на подоконник, Голд заговорил, и его бархатный голос зазвучал прямо над ее ухом. — Посмотри вниз. Ни одного прохожего. Город словно заколдован и это полная остановка. Не люблю останавливаться.       Девушка чувствовала уже знакомую волну мурашек на своей коже. Голова кружилась от вина и осознания близости этого мужчины, чьи карие глаза так странно и одновременно страстно смотрят на нее.       — Так не останавливайтесь, — еле слышно прошептала она, преодолевая сантиметры между их губами.       Он не двинулся ей навстречу. В чем дело?       — Белль... Я гораздо старше тебя, — мягко говорит Илай, а его руки скользят на талию девушки. — У меня есть сын.       — Я знаю, — чуть слышно, на выдохе произносит Белль. Это все так неважно! Неужели он не понимает? Еще несколько секунд промедления, и момент будет упущен. К чести Голда, он никогда не упускал шансы.       В следующий момент его губы встретили губы Белль; он целовал ее страстно, почти грубо — так звучало эхо его желания. Руки Голда нашли границу блузки девушки, и пальцы пробежали по горячей коже. Девушка растворилась в своих ощущениях — первый настоящий поцелуй казался ей настолько невероятным, что его стоило ждать.