С Днем Рождения, Идиот

Это было настолько странно, что Хината едва мог поверить в реальность происходящего. Он впервые посетил дом Кагеямы, без приглашения — даже сам Кагеяма-то не знал, что он у него гостил — и вот он уже остается переночевать. Хината все еще пытался переварить это на пути в ванную. Вообще-то, он утомился физически и устал морально от всех протекающих сквозь него эмоций, и поэтому был благодарен за разрешение остаться. Хотя в его голове бродили шальные мысли, что если молнией голову ему теперь не снесет, то Кагеяма все равно сможет сделать это с утра пораньше. Но ведь он же не собирался дать ему знать о своем присутствии, верно? Хината невольно задержал дыхание, проходя мимо комнаты Кагеямы. Стояла тишина, лишь редкое шарканье его ног ее нарушало. Он пробрался в ванную и закрыл дверь. Хината нашел обещанное полотенце с зубной щеткой и пижаму. Он взял ее в руки — это были теплые темно-синие рубашка и штаны; ничего шикарного, зато чистое, все еще с запахом мыла. Он не был уверен, стоит ли это надевать — это все-таки была пижама Кагеямы — но мать последнего, похоже, была права. Хинате точно не хотелось спать в его собственной мокрой и грязной после дождя одежде. Может, Кагеяма и не разозлится. Конечно, не разозлится, потому что он не узнает, сказал Хината самому себе, натягивая рубашку. Потом он быстро переодел штаны и посмотрел в зеркало, вытягивая руки в стороны. Рукава были немного длинноваты, и штанины доставали почти до пола, щекоча его пятки. Ткань была мягкая, и ему нравился цвет. Он немного напоминал ему цвет глаз Кагеямы. Его собственные глаза расширились, когда до него дошло, о чем он думал. Хината повернулся к крану и сполоснул лицо в холодной воде, чтобы успокоить гудящие нервы. А вот это было кое-что новенькое, когда он успел полюбить цвет глаз Кагеямы? Пижама словно потяжелела у него на плечах. У него были очень смешанные чувства по поводу всей этой ситуации, он никак не мог собраться, его собственные мысли пугали его. А теперь еще и это. Ему надо просто лечь спать. Видимо, поздний вечер и усталость выпихивали всякие глупые идеи на поверхность его сознания. И взволнованное потягивание в его животе не имело к этому ровно никакого отношения. Хината почистил зубы так тихо, как мог (но все равно умудрился обрызгать зеркало, хоть и попытался после этого его протереть), и выкрался из ванной. Дверь в комнату Кагеямы выглядела, словно врата запретного сада или чего-то в этом роде; ему было интересно, что там внутри, какая царит атмосфера, и самое важное, что же было не так с Кагеямой. Он не хотел признавать это, даже самому себе, но какая-то часть его мозга настойчиво транслировала: не будь таким болваном и перестань отрицать очевидное, поэтому он просто решил пока об этом не задумываться. Тишина в коридоре напрягала его; мать Кагеямы уже, наверное, легла спать. Темнота, сочившаяся из-за всех углов, и подавляющая тишина вокруг заставили Хинату припомнить ту самую ночевку, упомянутую ранее. Думать об этом было явно не вовремя, но уши его слегка порозовели. Свое пробуждение Хината помнил особенно хорошо — каким-то образом он умудрился уткнуться в грудь Кагеямы и закинуть на него руку и ногу. Боже, какой стыд. Он мог лишь поблагодарить богов за то, что Кагеяма в тот момент еще спал, и Хината надеялся, что ночью он тоже не просыпался. Но когда его ход мыслей достиг самой причины той ночевки — а это был чертов ужастик — его инстинкты сработали, и он прокрался в соседнюю комнату, быстро заскакивая внутрь и аккуратно закрывая за собой дверь. Его комната, по крайней мере, его на эту ночь, была довольно уютной, но казалась заброшенной. Сперва он заметил футон; одеяла выглядели такими теплыми и манящими, что у него тут же начали закрываться глаза. Но Хината храбро покачал головой и решил сначала осмотреться. Возле окна стоял стол, забросанный бумагами, книгами, блокнотами и самыми разными вещами, которые обычно ассоциировались со школой. Возле стола стоял книжный шкафчик, тоже забитый бумажной макулатурой. Может, это было нечто вроде рабочего кабинета? Но вокруг виднелись поблекшие следы пыли — возможно, мать Кагеямы протерла тут все на скорую руку несколько минут назад, когда готовила ему футон? Хината подошел поближе, разглядывая содержимое стола — он нашел несколько старых тетрадок Кагеямы, деловые заметки его отца с кучей слов, о значении которых он вообще не догадывался, кулинарные рецепты и еще кучу всего. Но его вниманием завладели записи Кагеямы. Его почерк был удивительно аккуратным (судя по датам, тетрадка была двухлетней давности), хотя Хината знал, что у него тоже были проблемы с учебой. А может, раньше все было по-другому? Хината не знал, а Кагеяма никогда не рассказывал. Он наскоро полистал тетрадку и нашел множество волейбольных мячей, нарисованных ручками и карандашами на полях — нет, определенно, Кагеяма и тогда особого интереса к истории или математике не питал. Иногда он даже превращал буквы и цифры во что-то, связанное с волейболом — две единицы оказались соединены сетью, пятерка как-то превратилась в спортивную форму, а иероглиф «ши» (し) преобразовался в руки игрока, проводящего прием мяча. И получился набросок… довольно… реалистичным? Хината и не думал, что Кагеяма мог так неплохо рисовать. Наверное, он просто помирал со скуки. Боковым зрением Хината заметил коробки, стоящие напротив его футона у противоположной стены. Они не были упакованы, поэтому, поддавшись приливу любопытства, он подошел к ним. Конечно, он не собирался рыться по ним, ему было просто интересно, что там внутри. Хината мельком заглянул в первую попавшуюся — она была забита медалями, дипломами и даже двумя маленькими кубками. Без сомнения, все волейбольные. Хината убедился, что они все принадлежали Кагеяме, и почти все выдавались за индивидуальные навыки связующего с тех давних пор, как он начал играть. Кубки были из средней школы, и посвящались они победам команды Китагава Даичи в префектурных отборочных два года подряд. А что же насчет третьего класса? Хината пораскинул головой. Судя по тому, что он слышал, те месяцы были для него самыми сложными. Особенно тот последний матч… теперь-то он более-менее знал, в чем было дело, и ему внезапно захотелось быть рядом с Кагеямой на той игре. Ему было знакомо это чувство — отчаянное желание остаться на площадке как можно дольше, нужда прикоснуться к мячу, забить его, прыгнуть выше любой сетки и опьянеть от победного триумфа после взятия сета. Но быть посаженным на скамейку за недостаток навыков или ошибки — это одно; быть же преданным своими же товарищами по команде, это уже совсем другое. Он и в худших кошмарах такого представить не мог; дать кому-то пас, довериться, и испытать такое ужасное унижение и шок. Должно быть, Кагеяма был действительно сильным, чтобы справиться с этим и продолжать так легко играть. Хинате хотелось верить, что и он ему в этом как-то помог. Он вернул кубки в коробку и выбрал следующую, выуживая что-то подозрительно похожее на альбом. Он открыл его, все еще чувствуя, словно он нарушал личное пространство Кагеямы, засунул свои сомнения куда подальше и стал листать фотографии. Их было немного; некоторые с его поездок с родителями, некоторые с игр, но большая часть была снята во времена его детства, до того, как он пошел в школу. На снимках он всегда был либо один — например, во время игры — либо с родителями; они стояли с ним бок о бок, улыбаясь и приобнимая его, ну а он стоял себе с каменным лицом, несмотря ни на что. Он везде был серьезным и слегка угрюмым, буквально на каждой фотографии; Хината даже начал подозревать, что он таким родился. Кагеяма хорошо умел прятать свои эмоции. Хината снова пробежался взглядом по всем фотографиям, и он все никак не мог отделаться от одной беспокоившей его мысли. Где его друзья? Пускай у него и были социальные трудности в средней школе, но… Неужели оно всегда так было? Разве у него не было друзей в детском саду, или по соседству, когда он был ребенком? Хината никогда и не задумывался, что Кагеяма был настолько скрытным для незнакомцев. Он никогда не инициировал каких-либо необязательных контактов и предпочитал не вовлекать себя в лишние взаимодействия с людьми. И это бесило Хинату. Почему он себя так вел? Почему он просто не поговорит и не откроется ему? Не то чтобы Хината был хорошим советчиком, но он бы изо всех сил постарался ему помочь. Они же были друзьями. Кагеяме даже и думать не следовало, что в старшей школе все останется по-прежнему. Его мать была права; Карасуно другие. В Карасуно были потрясающие сенпаи, которые заботились о них и всегда были готовы предоставить крепкое плечо в твои худшие дни; второгодки тоже много делали для их тренировок, зачастую организовывали небольшие интересные мероприятия и изобретали новые игры и варианты тренировок; и первогодки — даже Тсукишима, который был очень раздражающим и определенно хотел однажды получить кулаком в лицо — были хорошими, с ними всегда можно было повеселиться (в любом смысле этого слова). Так почему же Кагеяма вообще думал, что команда его не примет и будет с ним обращаться подобным образом? Неужели они сделали что-то, чтобы пошатнуть его доверие? Очевидно, Китагава Даичи уже об этом позаботились. Хината захлопнул альбом и бросил назад в коробку. Он правда хотел помочь Кагеяме преодолеть все его страхи и сомнения, но тот попросту не позволял ему. И теперь Кагеяма никому не сказал, что ему нездоровилось, и в итоге свалился с температурой. Тем не менее, Хината не был бы Хинатой, не будь он чертовски упрямым. Он обыщет всю стену, которую возвел вокруг себя Кагеяма, если понадобится; и он найдет в ней трещину, прорвется сквозь нее и заставит его говорить. Его раздумья об этом фантастическом плане были прерваны широким зевком, и Хината попытался прикрыть рот и приглушить себя. Ему действительно надо было поспать. Его тело все еще болело после тренировки и поездки под холодным дождем и требовало заслуженного отдыха. Хината просто не мог больше держаться на ногах — он плюхнулся на футон, плотно заворачиваясь в одеяло и глубоко вздыхая. Он тут же почувствовал, как расслабились и практически растаяли в тепле и уюте его мышцы; ему было так хорошо и удобно после такого утомительного дня. Его мысли неслись одним бесконечным потоком, мерцая и летая из одного уголка его разума в другой, еще быстрее усыпляя его. Одеяла и простыни пахли Кагеямой, ну или так ему казалось. Запах успокаивал его, ободрял и обещал мирный, крепкий сон. Он повернулся на бок, сжимая мягкую ткань одеяла и утыкаясь в нее лицом, и задремал уже через несколько секунд, думая о том, каким же потрясающим будет следующий день.

***

Хината не помнил, когда открылись его глаза — они распахнулись моментально. Он поморгал, пытаясь понять, почему вообще проснулся. Его веки зудели, отчаянно желая снова сомкнуться, так что он потер их кулаками, сгоняя остатки сонливости. Хината сел и зевнул, тут же задрожав от прохладного воздуха. Окно было лишь слегка приоткрыто, а в комнате стало немного душно, но он привык к теплу мягкого одеяла. Хината потянулся, размышляя над тем, что же его разбудило. Вокруг было тихо, только дождь стучал по крыше и земле снаружи. Хината спал крепко; просыпался он дольше всех в своей семье (особенно, когда речь шла о школе). Так почему же? В тот момент он внезапно осознал, что сердце у него стучало в бешеном ритме, ладони вспотели, а лоб словно нагрелся. Он попытался выровнять дыхание, но безуспешно. В его груди что-то болело; под ребрами словно что-то пульсировало, никак не желая оставить его в покое. Это тянущее ощущение было ему знакомо, но он не мог вспомнить, откуда. Может, это просто последствия тяжелой тренировки? Хината решил сходить в ванную и охладиться прохладной водой. Он вышел из комнаты и вот уже почти зашел в туалет, как из-за двери напротив послышались какие-то звуки. Из комнаты Кагеямы. Ох. Хината нерешительно подошел поближе и прижал ухо к щели. Он точно слышал какие-то шорохи и возню, будто кто-то безуспешно пытался поудобнее лечь на кровати. Это Кагеяму так лихорадило? Он не был уверен. Но сделать хоть что-нибудь по этому поводу он все равно не мог, а будить его и подавно не собирался. Его мама сказала, что сегодня ночью должна была пройти худшая стадия. Он понятия не имел, что бы это значило, особенно в случае Кагеямы, так как до сегодняшнего дня он вообще не знал, что тот был способен заболеть. Он просто отстранился и пожелал ему удачи, пытаясь игнорировать то, насколько неприятно ему было это делать. И Хината уже хотел было направиться в ванную, как его ушей достиг другой звук. Всхлип. Он замер у двери, пораженный и поставленный в полнейший тупик. Насколько он успел понять, Кагеяме там явно приходилось несладко; может, у него даже кошмар был. Но а ему-то что делать? Идти и за руки с ним подержаться? Даже больной Кагеяма все еще был опасным Кагеямой. И ему точно не понравится наличие Хинаты в его спальне, пускай и с благими намерениями. Но в том вскрике было столько отчаяния, страха и несчастья… как он мог его оставить в таком положении? Каким он тогда был вообще другом? Хината не собирался бросать Кагеяму, как это сделали его предыдущие так называемые «товарищи по команде». Он сжал кулаки, глубоко вдохнул и тихо-тихо зашел в комнату. Разумеется, первым делом он заметил самого Кагеяму — он лежал в кровати в углу комнаты возле окна. Внимание Хинаты было сосредоточено лишь на нем, пока он медленно пробирался к нему. Одеяла были помятые и слегка влажные; в комнате было очень жарко, и у Кагеямы на лице от жары показались красные пятна. Хината быстро подбежал к окну и открыл его шире. Он знал, что это было рискованно, но создавалось впечатление, что тут уже можно было задохнуться. А недостаток кислорода был последней вещью, в которой в тот момент нуждался Кагеяма. Хината приблизился, садясь на колени на край кровати. Кагеяма был наполовину закрыт одеялами — наверное, часть отбросил во сне — и выглядел, в общем-то, ужасно. Его лицо, волосы и шея были влажными от пота, под глазами были темные круги, а о скулы словно можно было порезаться. Выражение лица Кагеямы не было серьезным, как обычно: оно было испуганным, потерянным и полным боли. Дышал он часто и поверхностно, а голова время от времени чуть поворачивалась из стороны в сторону. Его рот был приоткрыт, и он бормотал что-то неразборчивое, но явно важное и его беспокоившее. Хината оказался прав — Кагеяме снился кошмар. Он выглядел настолько истощенным и болезненным, что это его жутко напугало. Он почувствовал, как в нем с каждой секундой разгоралась злость. Как мог этот идиот позволить себе так долго плевать на свое здоровье? Он вообще хоть немного думал головой? И сколько еще он проходил бы в таком состоянии, если бы не этот дождь? Если на себя ему было все равно, может, стоило хотя бы подумать о своих товарищах? Что бы им оставалось делать, случись с ним что похуже? Что тогда Хинате осталось бы делать? Как он будет играть без него?! Кагеяма болезненно застонал, прижимая щеку к подушке и хватая одеяло так крепко, словно собираясь порвать его на ленточки. Хината обнаружил, что к его глазам подкатили слезы, и прикусил губу, стараясь держаться. Сейчас было не время выговаривать Кагеяму или обвинять его в чем-либо. Ему нужна была помощь, а не споры, ему нужен был Хината. Он фыркнул и вытянулся вперед, аккуратно обхватывая ладонями плечи Кагеямы и осторожно его потряхивая. — Кагеяма, — прошептал он. — Кагеяма, проснись. Кагеяма зашевелился, пытаясь повернуться на бок, и пробормотал что-то еще. Его брови вскинулись от удивления, а дыхание замедлилось. — Кагеяма, это просто сон, — сказал Хината, наклоняясь чуть ближе. — Проснись, все в порядке, это просто кошмар. Он сжал его плечи покрепче, внимательно наблюдая за его реакцией, и наконец, заметил что-то в уголке его глаза, совсем не похожее на пот. Открытие так шокировало его, что мышцы окаменели, он не мог думать, не мог двигаться, вообще ничего делать не мог — просто молча смотрел, как слеза пересекла щеку Кагеямы и исчезла у него за ухом. — Почему, — он услышал его шепот и невольно подался вперед, пытаясь разобрать его слова. — Почему никто не принял? — спрашивал он кого-то, возможно, самого себя, запертый в своем же сознании. Кагеяма бормотал это снова и снова, на его лице явно отражались боль, шок и чистое отчаяние, его дыхание становилось все более поверхностным, а голос все слабее, но он не замолкал. Его пальцы вздрогнули, а руки затрепетали в хватке Хинаты; его грудь поднималась и падала безо всякой цели, подрагивая на порыве ветра, залетевшего в комнату через открытое окно. Кагеяма страдал. В глазах Хинаты потемнело, и у него создалось ощущение, словно он собирался упасть в обморок. Вид настолько слабого, беспомощного и больного Кагеямы, прикованного к кровати и пойманного в ловушку своими же худшими воспоминаниями, горел в его сознании, словно костер, смертоносный и невероятно горячий. Его собственные руки затряслись, когда он безуспешно попытался сделать какие-нибудь успокаивающие круговые движения своими пальцами, он даже их контролировать не мог. Он был ударен шоком, словно молнией — поставленный в тупик, растерявшийся и понятия не имеющий, что теперь делать. А чувство неспособности помочь дорогим ему людям было, пожалуй, самым болезненным, которое знал Хината. И он хотел его забыть. Слезы прыснули у него из глаз, когда он зажмурился на мгновение. Одну руку он просунул под голову Кагеямы, поддерживая ее, а другой продолжал держать его за плечо. Он яростно покачал своей головой, избавляясь от всех ненужных мыслей и фокусируясь на одном простом задании: разбудить Кагеяму. — Кагеяма! — на этот раз он позвал громче. Хината немного побаивался разбудить его маму, но выхода не было. — Кагеяма, ты должен проснуться! Это просто сон, ты в целости и сохранности, ты дома! Послушай меня, это все ненастоящее! — его голос не звучал особенно ободряющим, и Хината прочистил горло, добавляя в него немного уверенности, ведь он действительно говорил правду. — Это лишь кошмар. Я здесь, — его голос прыгнул на октаву выше, когда в его сознании вспыхнули воспоминания о том пасе в их первой игре три-на-три, но он чуть наклонил голову вперед, стараясь не позволить всхлипам и ужасу взять верх над ним. — Кагеяма, пожалуйста, проснись, — умолял он, уже не сдерживая свои эмоции и рассыпаясь на кусочки слово за словом. Его лоб почти касался носа Кагеямы. Ему настолько отчаянно хотелось, чтобы Кагеяма был в порядке, он не мог видеть его таким. Хината почувствовал, как его глаза наполнились слезами, которые стекали по его носу и щекам, капая на подбородок и шею Кагеямы. Хината громко сопел, чувствуя, что его плотина вот-вот окончательно рухнет, когда в его лоб с невероятной и абсолютно неожиданной силой что-то врезалось. Он тихо вскрикнул, выпрямляясь и прикрывая лицо ладонями. Да уж, это было неприятно. Но когда его мозг, наконец, переварил инцидент и вывел причинно-следственные связи, Хината резко отбросил руки назад и шокировано уставился на своего партнера. Кагеяма проснулся. Выражение его лица, наверное, рассмешило бы Хинату, не будь он так взволнован и обеспокоен. Да и Кагеяма выглядел настолько слабым и жалким, что его вообще грех было дразнить в таком состоянии. Но Хинате не очень-то и хотелось. Его охватил восторг от того, что Кагеяма, наконец, проснулся и спасся от того чертова ада. Кагеяма уставился на него, словно он покрасил волосы в зеленый цвет или вытатуировал слова «Королева Площадки» прямо у себя на лице. Его глаза были широко распахнуты, наполненные огромным количеством смешанных эмоций — шок, страх, замешательство, злость… облегчение? Что-то такое там точно было. Судя по всему, Кагеяма внезапно проснулся, попытался резко сесть и врезался своей головой в голову Хинаты. Нос у него, должно быть, болел, но он не обращал на это никакого внимания. Руки Кагеямы замерли в воздухе, слегка вытянутые в направлении Хинаты, будто он хотел вцепиться в него, как в спасательный круг, и никогда не отпускать. Казалось, весь воздух вышибло у него из легких, и теперь он медленно оправлялся от недостатка кислорода, все еще осторожно глядя на Хинату, словно ожидая атаки с его стороны. — Т-ты в порядке? — Хината решил нарушить тишину; может, Кагеяма боялся доверять своему голосу. Тот сглотнул, не отрывая от него взгляда, и слегка прищурился. Начинается. — Какого черта ты здесь делаешь? — спросил Кагеяма, и убийственные намерения в его голосе становились яснее с каждой секундой. Хината неосознанно подался назад, но сумел выдержать его взгляд и не отвернуться. Похоже, Кагеяма вернул самообладание быстрее, чем он рассчитывал. — Это сложно о-объяснить, — признал Хината, не имея никакого желания ему что-то рассказывать. Он не мог выдать их приготовления к вечеринке в честь дня рождения и испортить сюрприз. Придется импровизировать. Как-нибудь. — А я никуда не тороплюсь, — прошипел Кагеяма, и Хината уже было приготовился попрощаться с миром живых. Но тут связующий зашелся в приступе сильного кашля, сгибаясь пополам и пытаясь прикрыть рот ладонью. В груди Хинаты что-то болезненно сжалось, когда он подскочил к нему, мягко поглаживая его по спине кругами, пытаясь помочь (вообще-то, он понятия не имел, что делать, потому что Кагеяма не был Натсу, заботиться о которой он привык; поэтому он решил просто положиться на инстинкты). С каждым кашлем Кагеямы Хинату словно пронзали ржавым кинжалом в живот. Его партнер не должен был быть таким; он был сильным, угрюмым и уверенным в себе, а не больным, слабым и истощенным. Когда Кагеяма, наконец, утих, Хината снова отстранился, пытаясь обеспечить ему какое-никакое личное пространство. Он прочистил горло и перенес вес на одну из рук, что поддерживала его в сидячем положении. Теперь Кагеяма казался еще более уставшим и апатичным. — Ты же подхватишь от меня простуду и тоже заболеешь, придурок. О чем ты только думал… — Кагеяма чуть не завалился влево от нового приступа кашля, но Хината вовремя подсобил ему и помог усидеть на месте. Он поддерживал его, держа за бок левой рукой и подтягивая его повыше правой. Должно быть, Кагеяма чувствовал себя совсем паршиво, потому что он действительно позволил ему помочь и облокотился на него, кладя свою голову Хинате на плечо. Хината никак это не прокомментировал — пускай это было слегка неловко, но ему было все равно, он лишь хотел, чтобы Кагеяме стало легче. К тому же, у него из головы все еще не выскочила его последняя реплика: «Ты же подхватишь от меня простуду». Кагеяма был в таком ужасном состоянии и все равно говорил ему не приближаться, потому что он был заразен, заразен, черт побери. О чем он только думал? Неужели он считал, что Хината вот так просто оставит его? Нет, серьезно? — Иногда я задумываюсь, а кто из нас двоих на самом деле придурок, — едва слышно пробормотал он, но конечно, Кагеяма умудрился это уловить. Он отстранился от него, выравнивая дыхание и пялясь на него с типичным взглядом что-за-чертовщину-ты-несешь. Избежать этого было нельзя, поэтому Хината решил, что лучше будет ему рассказать… по крайней мере, что-то. — Я… ты рано ушел с тренировки и никого не предупредил. Я волно… — Хинате явно следовало обрести лучший контроль над собственным языком. — Я не знал, что случилось, и решил прийти проверить. Да уж, звучало не очень. Кагеяма внимательно смотрел на него, вероятно, взвешивая его слова и ища некие лазейки в его притянутой за уши лжи (ну, не то чтобы прям лжи, но в его речи не хватало нескольких очень важных деталей), однако он не был похож на человека, способного на сложные мыслительные процессы. Он сузил глаза, словно пытаясь надавить на Хинату и заставить его все выдать. — Откуда у тебя мой адрес? — Киеко-сан, — Хинате было неприятно подставлять их менеджера, но Кагеяма ведь ей ничего не сделает, верно? Да и Киеко-сан могла прекрасно о себе позаботиться. Новая ложь лишь сделает его слова еще менее правдоподобными, а ему и так уже было сложно держать на себе ядовитый взгляд Кагеямы. — Это все еще не объясняет того, что ты забыл в моей комнате в середине ночи. — Э-эм… Ну, я приехал сюда после тренировки и встретился с твоей мамой, — глаз Кагеямы дернулся. — Знаешь, она просто чудесная! И мы немного поговорили, а снаружи шел дождь, и она предложила мне остаться тут, чтобы не ехать на велосипеде домой в такую погоду, — Хината заметил, как в чертах Кагеямы отразилось волнение — хах, наверное, он пытался понять, о чем они разговаривали. Хината был хорошо знаком с чувством, когда тебя позорили собственные родители, особенно с тех пор, когда родилась Натсу. — Мой футон в соседней комнате, и я спал, но потом я почувст… услышал! — его глаза широко распахнулись, и он осознал, что ладони у него немного вспотели. — Я услышал, как ты тут ерзал и… вошел… — Хината с осторожностью ждал реакции Кагеямы, но ее не последовало. Даже если он о чем-то и думал, то знать ему не давал. Кагеяма устало кивнул и махнул в сторону двери. — Тогда иди спать. Холодные мурашки пробежались по коже Хинаты. Голос Кагеямы казался сухим и спокойным, как и всегда, но он слышал слабую дрожь, эхом раздававшуюся в его словах. Кагеяма нуждался в помощи, скорее всего, и физической, и моральной, но он все равно отказывался признать это и попросить ее ради своих гордости и достоинства. Это потрясало Хинату дальше некуда и зажигало в его груди искру обиды. Может, с больным человеком так обращаться не стоило, но он просто не мог этого больше вынести. Чувство ненужности не было для него внове, Хината и в прошлом с ним встречался, и он определенно не хотел столкнуться с такой же проблемой снова, не хотел натолкнуться на стену в виду упрямой личности Кагеямы. — Что с тобой не так?! — внезапно спросил он, сжимая кулаки и едва ли не дрожа. Кагеяма уставился на него, не понимая, к чему был весь этот шум. — Я пытаюсь тебе помочь, правда пытаюсь, но ты мне просто не позволяешь! В чем дело?! — глаза Хинаты снова наполнялись слезами, но это было уже неважно. — Почему ты строишь из себя сильного одиночку, которому не нужны друзья? Ребята из Китагавы Даичи плюнули на тебя и бросили, сломанного и никому не нужного? Ну так ты больше не учишься там, черт тебя побери! — его глаза и щеки щипало от жара, поэтому он просто зажмурился. — Ты больше не в средней школе, ты больше не в Китагаве Даичи, ты теперь в Карасуно! Тут все по-другому, не так, как ты к этому привык! Оно никогда больше так не будет! Хината открыл глаза, пытаясь понять, что творилось с Кагеямой перед ним. Он действительно трясся, его кулаки едва ли не рвали ткань одеял. Хината еле слышно ахнул, явно не подготовленный к такому зрелищу. Все горящие в его груди слова внезапно потухли, и он больше не знал, что делать. — Да что ты об этом знаешь? — выдавил Кагеяма голосом, дрожащим от боли. — Что ты знаешь о том, что случилось со мной в средней школе? Как ты можешь говорить мне нечто подобное? — создавалось ощущение, словно он вот-вот расплачется, но держался он удивительно крепко. — Ты понятия не имеешь, каково это! Ты со своим чертовым наивным оптимизмом и энтузиазмом! — Кагеяме словно тоже хотелось быть таким, словно он завидовал его способности оставаться самим собой несмотря ни на что. — Тебе незнакомо чувство предательства твоих товарищей! Когда все, что ты хочешь — помочь команде, улучшить их технику, протолкнуть их на правильный путь в игре; когда все, что ты хочешь, это победить вместе с ними… А потом тебя дискредитируют за то, что ты слишком сильно стараешься! Из всех причин! Потому что я отдал им все, что мог, пасовал всем, пытался заинтересовать их, вывести к дальнейшему развитию… — голова Кагеямы резко наклонилась вперед, но Хината все равно слишком хорошо видел слезу, прокатившуюся у него по щеке. Должно быть, он с самого начала перегнул палку в этом споре, но все это будет бессмысленно, если он, наконец, не просветит Кагеяму. Только он успел открыть рот, как Кагеяма снова закашлялся, падая на спину и хватаясь за горло. Что это вообще за простуда была такая? Хината подбежал к столу, на котором стоял стакан воды. Она уже немного охладилась, но сойдет; он схватил его и принес Кагеяме, который ухватился за него трясущимися руками и чуть все не пролил. Хината приподнял его правой рукой, обхватывая партнера вокруг груди, а левой помог попить, обернув свои пальцы поверх ладони Кагеямы на стакане, чтобы удержать его. Кагеяма заглотил всю воду за несколько секунд, явно расслабившись. Хината поставил стакан на пол и аккуратно помог Кагеяме лечь назад в кровать, замечая, как сильно покраснело его лицо. Он задумался, было ли это связано с жаром или чем-то еще, но Кагеяма был действительно горячий. А вся эта ситуация была… почти что слишком интимной, слишком близкой, но тем не менее успокаивающей, уютной и приятной. Только, наверное, не для самого Кагеямы. Хината посмотрел на него, пытаясь хоть как-то прочесть его эмоции, но безуспешно. Он присел на край кровати и глубоко вздохнул. — Кагеяма, послушай меня, — он встретился с ним взглядом и вздрогнул от внезапной волны… глубоко смешанных чувств, но продолжил говорить. — Я знаю, что поверить в мои слова сложно, особенно тебе, но если ты хочешь забыть про среднюю школу, уж лучше постарайся. Это не что-то сверхъестественное, а простая истина, ладно? Карасуно другие; они отличаются от всех команд, что я когда-либо видел. Тут чудесные люди и лучшие товарищи, о которых только можно мечтать. Мне в том числе. Они никогда никого не выгонят без чертовски хорошей на то причины, они принимают всех, готовы играть со всеми и помогать любому. Единственное, что может прервать процесс слияния с командой, это ты, — он выдохнул и слегка пожал плечами. — Ты должен позволить себе стать частью команды; ты должен научиться полагаться на них, доверять им, верить в них… это необходимо для любой командной игры, а особенно для волейбола, где так важно знать, что мяч сохранят в игре, спасуют и забьют. Ты не можешь и не должен справляться со всем один, — Хината ожидал, что Кагеяма возразит и заявит, что он все это знает, но он молчал. — И это касается не только игры; команда не будет командой, если вы терпите друг друга только на площадке. Я ненавижу, когда мы не ладим. Ты… ты должен понимать своих товарищей, знаешь? Это и в игре помогает, уверен, ты понимаешь, о чем я. К чему я все это… перестань себя изолировать, взваливать все себе на плечи и постоянно быть настороже. Тебе не надо вот так себя изматывать. Тебе не надо… — Хината проглотил ком в горле, выдавливая застрявшие слова наружу. —… не нужно вот так лежать тут с кошмарами. Тебе нужно лишь сказать нам, как мы можем помочь, и мы поможем. Для этого и нужны друзья, верно? — последнее предложение соскочило с его языка, как нечто очевидное, естественное; хотя, он не был уверен, как Кагеяма отреагирует на подобный монолог. Должно быть, прозвучало все жутко надуманно, и Хината лишь надеялся, что Кагеяма не пытался особо вслушиваться, но общий смысл понял. Оба молчали какое-то время, не зная, как поступить. Кагеяма смотрел на Хинату непривычным взглядом — полным надежды, облегчения, удивления и… и немного счастливым. Это чувство было зарыто глубоко-глубоко внутри, но Хината не был бы Хинатой, не сумей он уловить его. И одно лишь только его наличие в глазах его партнера словно осветило душу Хинаты и заставило его сердце сделать радостное сальто. Вот на это он как раз и рассчитывал. — С-спасибо тебе. Хината чуть не подавился тем, что осталось у него в горле после долгой тирады. Что ж, теперь все было ясно: он тоже заболел и испытывал слуховые галлюцинации. Это было единственное объяснение. Он постарался сохранить спокойное выражение лица, глядя на Кагеяму. Тот смотрел на потолок, но через какое-то время, видимо, почувствовал сверлящий взгляд Хинаты, и чуть наклонил голову вперед, так, чтобы их глаза встретились; он смотрел на него с каким-то… смущением? Но в его темно-синих глазах сверкала бесконечная благодарность, которую он вряд ли мог выразить словами. Твою ж налево, похоже, жар довел Кагеяму окончательно. Разумеется, вслух Хината такого бы не сказал — для него было огромной честью, что он вообще разговорил Кагеяму до благодарности в его сторону, еще и в такой неловкой ситуации. И он определенно не собирался дразнить его или что-то в этом роде, нет — это был лишь первый шаг на невероятно долгом пути. Пути, который они пройдут вместе. — В-всегда пожалуйста, — ответил Хината, слишком тихо, но достаточно громко, чтобы Кагеяма услышал и слегка кивнул. Они все еще смотрели друг другу в глаза, и каким-то образом между ними словно прошла молчаливая беседа. Кагеяма же был болен, в конце концов, все эти дебаты его утомили, и ему необходимо было поспать. Завтра был большой день. — Я схожу за футоном, — сказал Хината, но ответа не получил. И неудивительно. Кагеяма избежал его взгляда и закрыл глаза; за эти несколько минут для него прошло явно слишком много душевных разговоров, и Хината не мог винить его. Его собственное сердце билось, как сумасшедшее, ладони вспотели, а лицо словно горело. Он мог только представить, каково сейчас было Кагеяме. Но вот душа Хинаты такого восторга не испытывала уже давно. Он не смог сдержать легкую улыбку, поднимаясь на ноги и быстро убегая в соседнюю комнату, подбирая футон и хватая одеяла. Хината посмотрел на коробки, вспоминая альбом, дипломы и кубки, но потом просто покачал головой и ушел. Это было лишь прошлое; прошлое, которое Кагеяме лучше забыть. Оно ему больше не нужно — не теперь, когда рядом с ним было Карасуно. Хината вернулся в комнату Кагеямы и разложил футон на полу возле кровати. Кагеяма не позволил бы ему… э-э, спать рядом, потому что он слишком сильно настаивал на том факте, что он был заразным (а то Хината не знал), да и ситуация уже была достаточно странной и неловкой, никому не хотелось ее усложнять, поэтому они обоюдно и молча решили остановиться на таком варианте. Хината заметил, что Кагеяма уже прикрыл себя одеялами, поворачиваясь на бок к стене. Он словно слегка свернулся в себя, и тут Хината внезапно понял, почему. Он посмотрел на окно, а потом назад на Кагеяму. Существовало лучшее решение, нежели перекрытие хода свежего воздуха. Он подошел к его кровати и стянул одеяла, открывая его сжавшееся, дрожавшее тело. Кагеяма явно потерял вес. Он обернулся и посмотрел на Хинату, сбитый с толку и никак не берущий в ум, что там этот придурок творил (по крайней мере, то было написано на его лице), и потом глаза его внезапно распахнулись, когда в него бросили другие одеяла — те, что мама Кагеямы дала Хинате тем вечером. У него их тоже было два, поменьше, зато помягче и суше. Кагеяма все еще пялился на него, требуя объяснений. — Твои одеяла намокли, да? Тут было очень душно, и я приоткрыл окно, когда пришел, — Хината махнул на упомянутое окно рукой, но Кагеяме было не до этого. — Тебе надо быть в тепле, если хочешь быстрее поправиться и вернуться в игру, — сказал он, роняя одеяла Кагеямы себе на футон. Кагеяма открыл было рот, явно собираясь возразить ему, но Хината этого ждал. — Ты… — Ой, заткнись, — сказал он, присаживаясь и ныряя в мягкую, гладкую ткань. Глаза у него уже начали закрываться, предвкушая долгожданный сон. — «Спасибо» было достаточно, — Хината потянулся вперед и подтянул одеяла, крепко в них заворачиваясь и пытаясь устроиться поудобнее. Они были слегка влажными от пота Кагеямы, выступившего из-за жара, но… на тот момент это казалось неважным. Он уткнулся в них носом, глубоко вдыхая запах Кагеямы. Он напоминал ему о волейболе, о вкусе победы, о каждом его хорошем дне. В его сознании вспыхнули воспоминания — то, как он прыгнул в спортзал и испортил Кагеяме подачу так, что мяч прилетел ему прямо в макушку. Тогда Хината был слишком шокирован, чтобы отреагировать подобающе, но это была та еще умора. Первый пас Кагеямы Хинате — он уже был на пределе, чувствуя, словно внутренности горели, а мышцы пытались прорваться сквозь кожу, и когда его глаза оценили положение рук Кагеямы, он и поверить им не смел. Но когда мяч рванулся высоко в воздух, все его тело и душу наполнили счастье и радость — он легко побежал вперед и прыгнул, ударяя мяч, чувствуя знакомое сладостное ощущение в ладони, и гордость от получения паса настоящего связующего, на которого он равнялся. Хината этого не упоминал, но он-то видел, что Кагеяма тогда слабо улыбнулся, и никто не убедит его в обратном, даже сам Кагеяма. Тот зашевелился на кровати, меняя позу, и Хината тоже неосознанно повернулся. Он вспомнил о том, как умудрился вовлечь Кагеяму в пас за спину — он даже не думал, просто действовал инстинктивно, потому что знал, что должен был заставить партнера передумать, показать ему свое доверие и веру в него. А их быстрая атака стала лучшим для этого способом. Хината все еще помнил выражение лица Кагеямы после первого успешно забитого таким образом мяча, хоть его воспоминания и были словно дымкой подернутые, основанные в основном на эмоциях — он был в полном шоке, поставленный в тупик и отказывающийся поверить в то, что они только что сделали. Его лицо и вовсе было бесценно, особенно когда Хината спорил с ним, говоря, что это он сам сказал ему не смотреть на мяч. Кагеяма выглядел… как же это назвать… озадаченным? Да, озадаченным прямым детским мышлением Хинаты: «Не смотри на мяч — Ладно, я просто закрою глаза». Теперь это казалось забавным, но в том матче 3-на-3 это был их единственный шанс. И он оправдал их ожидания, даже перебил их. Та дурацкая подача в затылок Кагеямы так и вовсе словно была выжжена в его сетчатке. Ему никогда в жизни не было настолько страшно. Но Кагеяма мало того, что не убил его, так еще и помог, поднял его дух, за что Хината был ему безмерно благодарен, ведь ему было очень стыдно вести себя подобным образом на их первом сете против Аобаджосай. Вспомнилась и игра против районной команды и их сенпаев, когда он тоже не мог прийти в себя, пораженный своим восхищением Асахи-сана и смущенный своей ролью маленькой приманки. Теперь это казалось настолько глупым. Но тогда он был обязан своему восстановлению Кагеяме — он так сильно пытался его убедить, что у него была одышка к тому моменту, как он закончил. Воспоминание об их первой успешной новой скоростной атаке было самым свежим и ярким — глаза Кагеямы светились радостью и упрямым, восторженным победоносным триумфом, Хината никогда не видел его таким счастливым, но точно мог понять его эмоции. Наверное, это был один из самых счастливых моментов во всей его жизни. И он был удивительно рад поделиться им с его товарищем-связующим и лучшим другом. Хината уткнулся носом в подушку, наслаждаясь знакомым и успокаивающим ароматом, уже окружившем его со всех сторон. Кагеяма больше не двигался; наверное, уже заснул. Чем больше Хината об этом думал, тем больше он был благодарен кому-то или чему-то, что привело к их встрече на площадке. Его партнер был действительно невероятным. Может, тот самый день и та первая официальная игра для Хинаты не задались, но они положили начало чему-то совершенно новому и потрясающему. И Хинате уже не терпелось узнать, к чему их это приведет, и каких результатов они достигнут. Хината так погрузился в собственные мысли, что только когда перед его лицом что-то мелькнуло он осознал, что повернулся на правый бок; Хината заморгал и сфокусировал взгляд. Это была рука, — рука Кагеямы — свисающая с кровати. Как оказалось, он умудрился лечь на живот, с головой, повернутой в сторону Хинаты, и правая его рука упала. Его пальцы были чуть согнуты, а щека слегка подмята там, где она прижималась к подушке. Если бы всего несколько дней назад кто-нибудь показал бы Хинате вот такую фотографию Кагеямы, он бы ни за что не поверил, что это был он. Его лицо было настолько умиротворенным, что Хината не сумел подавить легкую счастливую улыбку, тянущую уголки его рта вверх. Ничто не поднимало его настроение так, как мирный сон его друга, больше не страдавшего от кошмаров и болезни. Хината был абсолютно уверен, что Кагеяма поправится скоро, очень скоро. И об этом было приятно думать, засыпая. Он облокотился на левую руку, потянулся вперед и нежно взялся за его ладонь, словно намереваясь пожать ее. Это было рискованно, но слава богам, Кагеяма никак не отреагировал. Хината слегка сжал его длинные, жилистые пальцы, словно ободряя его через это прикосновение, и прошептал: — Спокойной ночи, Кагеяма. Он осторожно отстранился и лег назад на футон, крепко заворачиваясь в одеяло и позволяя себе погрузиться в спокойный, желанный сон. Хината был рядом с Кагеямой, он помог ему, он чувствовал себя счастливым, полным надежды и облегчения. И это был лишь старт, только начало. Он улыбнулся своим мыслям, которые уже замедлялись и медленно тонули в сладостном забвении. Он этого не знал, но… Спокойной ночи, Хината. …в комнате он заснул не последним.