Преодолеть карму

Эту истину, результат наблюдений и тщательного анализа, Кханджухиро относил к самым важным своим открытиям. Люди, живущие в запретном мире, умели верить в сакральное, в то, что вовсе не имело материального измерения, а потому не поддавалось никакому изучению. Однако при лобовом столкновении с предметом или процессом, выходившим за рамки общеизвестного, они занимали позицию резкого отрицания. Их разум был ограниченно гибок. В частности, как выяснилось, разум Александра оказался не способен принять существование параллельных миров и драконов. Во всяком случае, сразу. «Ты больной?» - произнес человек, и в этом вопросе – Кханджухиро знал наверняка – крылось оскорбление. Александр разделил с ним стол, кров и ложе (в самом буквальном и невинном смысле), но отказал в малом: не принял благодарность. Почему-то это задело молодого дракона гораздо сильнее, чем он даже мог помыслить. Эмоции взяли верх над разумом, а желание доказать свою нормальность и «человечность» привело к прямо противоположному результату. Кханджухиро открыл свою природу. Наверное, даже нарочно нельзя было придумать худшего проявления черной неблагодарности. Человек-маг, с рождения обученный убивать, уже шел по его следу. И лишь случайность, обозначенная загадочным понятием «бэха трешка затормозить не успела», на время отсрочила неизбежное. «Ты ничего не знаешь. Здесь, в вашем мире нет таких, как я, мне непонятен ваш язык – в нем слишком много слов, которые ничего не значат. Ты думаешь, мой разум затуманен чем-то, не ясен. Неправильно». Кханджухиро не зря считался самым упрямым представителем своего рода за последние шесть поколений. Когда Александр лишь молча покачал головой, не поверив на слово, он совершил перед глазами изумленного человека неполное превращение. И если бы в тот момент дракон был способен мыслить здраво, он непременно ужаснулся бы: подвергать жизнь гостеприимного хозяина неизмеримому риску – разве так завещали предки, разве можно найти этому оправдание? «Ты не понимаешь… Я не такой, как ты». Бахамат, глядя на своего потомка сквозь время и пространство, должно быть, сожалел, что не выдумал более страшного проклятия. По лицу Александра было видно, что он по-прежнему не понял ровным счетом ничего – но теперь отчего-то думал, будто и его разум затуманен зельями. И тогда Кханджухиро рассказал о своем мире, о своей расе и о том, что он – первый за многие столетия, кто решился отправиться в запретную реальность. Человек молчал еще очень долго, и эмоции его были в полном смятении. - То есть, погоди… - дракон успел остыть и даже частично осознать последствия своей несдержанности, когда Александр все же заговорил. - Получается, «Кха-чего-то-там-Симпатичный-Сволочь» - или как-то так – это реально было твое имя?..

***

Барановский жил в частном доме на окрайне самого неблагополучного района города, и от Сашкиного пристанища до него было двадцать минут ходьбы. От пустыря, где Костя наглядно доказывал запредельность своей индивидуальной изменчивости, правда, выходило все сорок, поэтому следующие полчаса они провели на автобусной остановке. - Так куда ты все-таки собрался? – вспомнил Сашка начало утреннего откровения. «Человек-ящерица» затравленным взглядом провожал каждую проезжавшую мимо машину – нужно было отвлечь его чем-то от слишком ярких переживаний, фельдшеру совсем не улыбалось разворачивать сердечно-легочную реанимацию в нерабочее время. - Я не знаю, - получилось только отчасти: от машин Костя немедленно отвлекся, но нервозность его почему-то ничуть не ослабла. – Куда-нибудь. - Ты припаркованную «Оку» без водителя обходил за три метра. С такими фобиями путешествовать трудновато будет. - Просто не привык, - словно извинясь пояснил парнишка; он попытался улыбнуться, но вышло плохо – как у человека с односторонним параличом лицевого нерва. – Эти машины… ме-ха-низ-мы… их тут слишком много. Каждая может убить меня. Его бил легкий озноб. Пальцы рук, отведенных за спину, были сжаты в кулаки, будто Костя боялся совершить хоть одно лишнее движение. Сашка вновь испытал мимолетное желание погладить его по голове, чтобы успокоить – профессиональные заморочки, смешанные с комплексом старшего брата давали о себе знать. - Ты же в курсе, - он, для наглядности, кивнул в сторону стоявшей на светофоре «хонды», – там, внутри, сидят люди. В большинстве своем, они разумны. - Да, правда. Я вижу и чувствую их всех. Странности драконьего чувственно-эмоционального восприятия были среди тем, которые вызывали у Александра наибольший интерес. В том смысле, что каждый раз, когда речь заходила об этом, он не понимал вообще ничего. Костя говорил, драконы видят мир совсем иначе: слова рождают мыслеобразы, а настроение в некоторой степени осязаемо. Сашка готов был смириться с существованием отдельно взятого «чуда» на территории снимаемой им комнаты, но... телепатия, серьезно? - А еще, - он широко зевнул, прикрывая рот ладонью, и продолжил развивать свою мысль самым наискучнейшим тоном, - тебя может убить любой придурок безо всякой машины – случайно уронив на голову кирпич с десятого этажа. Ты можешь поскользнуться, упасть, удариться затылком о железную трубу, проломить основание черепа, повредить продолговатый мозг – и угробиться вообще без посторонней помощи. Можешь съесть неправильно законсервированные грибы и через недельку загнуться от ботулизма. Тебя может укусить энцефалитный клещ – их, кстати, много в этом году… Да, мало ли? – Костя смотрел удивленно-непонимающе, хлопал ресницами – наверное, был поражен до глубины души мыслеобразом энцефалитного клеща - и, кажется, теперь по-настоящему забыл про свой автомобильный страх. – Но если очень хочешь, можем пойти пешком. Все равно нужный автобус не спешил подъезжать – две из трех полос трассы стояли в глухой ежевечерней пробке. Говоря по-простому, Барановский жил в одноэтажной каменной избе, но «частный дом» - звучало, конечно, на порядок лучше и тоже не противоречило истине. Неблагополучный район когда-то был промышленным, но к настоящему времени от двух заводов-гигантов – электроприборостроительного и авиационного – остались, в основном, воспоминания и мозаики на стенах соседних блочных многоэтажек (с призывами к ударному труду). Живущие там люди были либо бывшими рабочими, либо их потомками, и в ударном труде успели несколько разочароваться – что, собственно, и привело в конечном итоге к «неблагополучности» района. Вызов, поступивший оттуда в ночное время суток, обещал бригаде скорой помощи множество увлекательных приключений и неожиданных встреч. - Тот человек, к которому мы идем – твой друг? - В некотором роде. Работаем вместе. - Вы говорили… Со словом «телефон» у Кости были трудности, поэтому он просто приложил ладонь к правому уху. Сашка машинально отметил, что жест отличался от того, которым обычно обозначали трубку: дракон не сгибал пальцы. Вероятно, потому что не вполне понимал даже сам принцип телефонного разговора. - Дружески. Я так подумал. - Ну, мы ладим, - Александр легко пожал плечами; они шли вдоль трассы и шум автомобилей заставлял его повышать голос. – А в чем проблема? - Зачем… Почему ты хотел, чтобы я пошел с тобой? Костя держался чуть позади, и Сашке приходилось постоянно оглядываться, это здорово напоминало прогулку с великовозрастным ребенком. Дракон говорил тихо, будто был чем-то смущен или просто не уверен в том, что собеседник ответит. - Вообще-то это тебе нужна раскладушка. Да и в четырех стенах сидеть, наверное, надоело. - Мне нравится гулять. Только дышать трудно и машины. И грохот, - он на мгновение прикрыл глаза и тут же улыбнулся. – Но я привыкну. Сашка с трудом удержался от вопроса: «А, может, ты бы лучше домой, в свой мир свалил, пока чего не вышло?» Потому что, вообще говоря, был уверен, что драконам место - там, где драконы, людям – там, где люди, машинам - там, где машины, а прокормить здоровенную ящерицу на зарплату фельдшера невозможно. - А эта рас-кла-душ-ка… Выглядит странно, - Костя постучал себя пальцем по виску, объясняя, откуда взял внешний облик предмета. - Зачем она? С другой стороны, этот конкретный дракон был, в общем-то, славным парнем (пусть и с приветом). - Ну, может, так сразу и не скажешь, но на ней можно спать. Очевидно, сие допущение потрясло Костю до глубины души, потому что за следующие двадцать минут пути он не проронил ни слова.