Любимый цветок Персефоны

Мама инкурабельна. Она сообщила это таким радостным голосом, что Бьянки поверила. Тогда, после бегства Хаято, мама перенесла ужасный приступ и за целый год ее лечения Бьянки рада любому диагнозу. Сказали «инкурабельна» и выписали домой? Это же хорошо! Хорошо, правда? А поздно вечером, вдоволь наобнимавшись с мамой и пожелав ей спокойной ночи, девушка открывает медицинский справочник и… Это «И» пронзает, как удар тока, заставляет биться в судорогах, выжигает дотла… «Инкурабельна» — это неизлечимо, безнадежно больна, это конец. Маму отправили домой умирать, вот и всё! Всю ночь Бьянки рыдает в подушку, а наутро, умывшись и причесавшись, входит к маме с сияющей улыбкой. Она будет дарить маме улыбки и радость, чего бы это ни стоило. Сколько времени осталось у них? Бьянки не знает, а значит, каждый день — последний. Фортепиано, домашние сладости и щемящие девичьи тайны — всё ей, всё, чтобы скрасить напоследок её больную недожизнь, полужизнь. Маме всего тридцать два года. — Мамочка, расскажи, как вы с папой поженились? — Милая, не притворяйся! Это давно уже стало анекдотом. Обе заливисто хохочут, как смешливые школьницы. Мама так похудела, что со спины их с дочерью можно принять за сестер. — Слушай же, Бьянкита. Когда твоя мама была совсем юной и ветреной дурочкой, ее руки просили сразу четверо молодых синьоров. И эта дурочка назначила всем четверым встречу в Венецианской опере, решив принять предложение того, кто прибудет первым. Трое благородных донов наняли самых быстрых гондольеров и купили по огромному букету цветов, а твой папа нанял киллера и явился раньше всех. — А те, другие? — хитро улыбается дочь. — Папа нанял самого лучшего киллера, — уточняет мама. Чуть помолчав, она добавляет: — Это могло показаться жестоким, но он и вправду любил меня так сильно, что не уступил бы никому. Когда-нибудь и ты встретишь такого человека, милая. Не отдавай его никому, хорошо? — Да, мамочка! — И заботься о Хаято. Что бы он ни натворил, он — твой брат. Поцелуй его за меня, когда встретишь. А теперь, ступай, я немного устала…

***

Небо разрывается в проливном горе и ветер треплет траурные одежды собравшихся, а у Бьянки сухие глаза. Над ее головой, невзирая на беснующуюся стихию, застыл зонт. Это Федерико, старый телохранитель отца, оберегает молодую синьорину. Бьянки с каким-то отупением смотрит на край кобуры, что выглядывает из-под пиджака Федерико, а в голове пусто, словно в могиле, в которую вот-вот опустят гроб. Отец с почерневшим лицом вечером заперся в кабинете и пьет в одиночестве. Зареванную горничную Бьянки прогнала с глаз долой. В курительной комнате, где о маме ничто не напоминает, она снова встречает телохранителя. Дон Федерико носит густые с сильной проседью усы, а глаза его желтые, как у ловчего сокола. И сам он похож на хищную птицу, парящую невидимо в зените Солнца. Он становится заметен, лишь когда на семью обрушивается какая-то беда. Дон Федерико — профессионал. — Синьорина выпьет со стариком? Бьянки качает головой и заглядывает в глаза старому папиному другу. — Дон Федерико, научите меня стрелять! — Вам кто-то угрожает? — сдвигает брови он. — Нет. Но мама завещала мне заботиться о братике. Понимаете?.. Дон Федерико всё понимает. Он отлично знает, что улицы Рима не отдают своих детей без боя.

***

Ромео Скарапекья хорош, как полубог. Они познакомились в Римской консерватории и с тех пор не расстаются дольше, чем на день, вот уже год. Правда, папа не особо рад. Больше всего на свете он боится, что Бьянки, как и ее мама, убьет себя ранними родами. Поэтому ни о каком замужестве до совершеннолетия и речи быть не может. А Бьянки не желает ждать! Семнадцать, восемнадцать, какая разница! Ведь на дворе июнь, ему уже двадцать, а в Венеции ставят «Ромео и Джульетту». — Мы обвенчаемся тайно, и пусть твой папочка хоть лопнет со злости, я не отдам тебя, Бьянкита, — шепчет он на ухо молодой и дерзкой девушке, которую боится вся римская шпана. На плече Бьянки еще горит совсем свежая татуировка скорпиона. Их побег уже спланирован до мелочей. На груди Бьянки в новом медальоне старые фото мамы и Хаято, а еще — синий цветок аконита из «Сада Персефоны». Что-то новое, что-то старое и что-то синее. Универсальный талисман невесты. — Я закажу билеты на вечерний рейс в Венецию. Уже завтра мы будем совершать семейный ужин в каком-нибудь восточном ресторанчике на набережной! — Расплатишься моей картой. Беги, любимый! — Жди меня, крошка! Проходит час, два, а Ромео все нет. Стук в дверь подбрасывает Бьянки с кресла, как взрыв противопехотной мины, но в дверях стоит не он. — Дон Федерико? Чем обязана? — Синьорина Бьянки, вы напрасно его ждете. Ромео Скарапекья — трус и подлец, он сбежал. — Что за вздор вы несете, дон Федерико? Вас послал папа? Проходите, выпейте вина или лимонада. Мы дождемся Ромео вместе. — Я подожду с вами, а пока, не желаете ли взглянуть на эти снимки? Думаю, в молодом человеке вы узнаете нашего общего знакомого. О женщине, увы, известно мало… Бьянки оборачивается от бара с бокалом красного вина, крепко сжав медальон в кулаке. — Угощайтесь, дон Федерико! — зрачки зеленых глаз разлились чернотой во всю радужку, но улыбка Бьянки всё так же приветлива. Тело старого телохранителя вздрагивает в последних конвульсиях, когда рядом опадают яркие фотоснимки и Бьянки Ядовитый Скорпион понимает, что уже ничего нельзя исправить.

***

— В карьере любого киллера бывает хотя бы одна невинная жертва. У кого-то раньше, у кого-то — позже. Но это не повод, чтобы похоронить свой талант и себя заживо. Особенно, если вы оба нужны Реборну, — произнес малыш со странной смесью сочувствия и самодовольства. Хамелеон на его плече уставился на Бьянки холодно и флегматично, словно хотел сказать: «Ты уже ничего здесь не решаешь. Смирись!». Но хозяйка ресторана вернулась с третьей чашкой кофе для Реборна и покачала головой: — Надеюсь, ты найдешь ее, эту убийцу. Она уже протягивала чашку, когда в оранжевом свете камина хамелеон скользнул в ладонь мальчугана и стал зеленым пистолетом. — Я уже нашел её. Чаоссу, Ядовитый Скорпион! Советую медленно отставить отраву в сторонку, пистолет — настоящий. Взгляд неподготовленного зрителя не уследил бы за движением девушки, но лучший киллер Италии не дал ей выплеснуть кофе в свою сторону. Грохнул выстрел и Бьянки, вздрогнув, осела на ковер. По ее пальцам текла кофейная жижа и кровь. — Я не хочу тебя запугивать, но следующая пуля украсит твой лоб. Девушка взглянула на маленького киллера, губы ее задрожали, зеленые глаза наполнились слезами и вдруг Бьянки зарыдала. Громко и взахлёб, словно простая деревенская девчонка, расколотившая бутыль с молоком и предчувствующая выволочку от матери.