Любимый цветок Персефоны

Ковер был великолепен! Когда его несли по вечерним улочкам Венеции два дюжих грузчика, он казался сказочным зверем. Кисти, свисающие с краев рулона, были его хоботом и хвостом, а расписная туша ковра сделала бы честь белому слону падишаха из восточной сказки. — Винтаж? — спросила Бьянки. — Ан-ти-ква-ри-ат! — назидательно и с расстановкой произнес Реборн, воздев палец к вечереющему небу. Впрочем, нам стоит рассказать эту историю с самого начала.

***

Странный малыш в черном костюме исчез, как в воду канул. Прошло три дня с той ночи, когда в «Арабеску» явился насквозь промокший киллер лет пяти от роду и вытащил на свет все мрачные тайны Ядовитого Скорпиона. За эти три дня Бьянки успела убедить себя в том, что это ей лишь приснилось. Кофеин и хроническая усталость могут подарить еще и не такие галлюцинации. Теперь она старалась не засиживаться допоздна, пить ромашковый чай и выходить на прогулку по вечерам. Вечно голодные чайки ловили на лету кусочки белой лепешки, которую крошила зеленоглазая девушка, сидящая на парапете. Сегодня «Арабеска» вновь не приняла ни одного посетителя. Все пришло в норму. По крайней мере, так казалось Бьянки. — Чаоссу! — раздался за спиной голосок, который невозможно было бы спутать ни с чьим другим. Девушка вздрогнула и последняя чайка, схватившая хлеб из ее рук, нырнула в воду, чтобы уже не вынырнуть. — Я вижу, ты ничего не меняла до моего возвращения, — заметил Реборн как ни в чем не бывало. — Это хорошо. Каким бы простым ни казалось дело, обратись к профессионалу. Получится быстрее, качественнее, а главное — дешевле. Он с любопытством разглядывал круги на спокойной воде канала, где утонула невезучая чайка. А хамелеон Леон, не поворачивая головы, следил за стайкой мошек и бабочек, столпившихся у только сейчас зажженного фонаря. — Я думала, ты мне приснился, — произнесла Бьянки. Она не обернулась, не ответила на приветствие, а голос ее был тих и бесцветен, словно Ядовитый Скорпион ужасно устала или перенесла тяжелую болезнь. Бьянки сама не знала, хочет ли она участвовать в странных делах своего фантастического знакомца. Но ее желания никто и не спрашивал. — Конечно, я пользуюсь отменным успехом у дам, но не думал, что меня можно принять за сон! — воскликнул малыш, кокетливо крутанув свои потешные бачки и отряхнув невидимую пылинку с рукава. — Кстати, я дал распоряжение твоим людям сдвинуть мебель в зале. Сегодня прибудет важнейшая декорация для нашего дебюта. «Интересно, с чего бы это вдруг Серхио и два его оболтуса стали слушать постороннего коротышку?» — отрешенно подумала Бьянки, когда ее внимание вновь привлек возглас Реборна. — Чаоссу! А вот и он, — так говорят, когда указывают на знаменитость в толпе. Но знаменитости не было, а были два носильщика и толстый ковер у них на плечах. Его несли без рогожной обертки, словно желая покрасоваться перед прохожими. И там было, на что посмотреть! К удивлению девушки, дверь ресторанчика распахнулась тотчас, как с ней поравнялся торжественный эскорт ковра. На крыльце показался Серхио и торопливо замахал руками, приглашая носильщиков в зал. Черная физиономия повара, напоминающая закопченный котел, сияла в сгущающихся сумерках. Странно, ведь Бьянки отпустила его домой больше часа назад. Неужели, он и вправду подчиняется малознакомому карапузу в черном костюме? Снедаемая любопытством, она поднялась с парапета и направилась обратно в «Арабеску». Реборн шагал вприпрыжку на два шага впереди. — Ты могла видеть его в фильме «Касабланка». Наш гость родом из далекого Магриба. Ручная работа рабатских мастеров, уникальный рисунок, краски натуральные, не тускнеют и не выгорают вот уже восемьдесят лет. Когда хозяйка ресторанчика распахнула в двери в свою обитель, лекция Реборна потеряла смысл. Ковер был великолепен! Его уже расстелили, но казалось, что кисти густой бахромы трепещут в плавном полете. Он весь был — как пустыня на закате, когда терракотовые скулы барханов целует алое солнце, а ночь уже набрасывает лилово-черный бархат на весь подлунный мир. Он был похож на легендарный ковер-самолет, он был достоин любого дворца, и он наверняка держал на себе бронзовые ножки танцующих одалисок, прекрасных, как гурии рая! Вся эта восторженная ода ковру была написана на лице мусульманина Серхио. Бьянки была более сдержана. — Винтаж? — уточнила она, вспомнив заявленный возраст ковра. — Ан-ти-ква-ри-ат! — назидательно и с расстановкой произнес Реборн, присев на корточки и нежно погладив пеструю шерсть своего протеже. — Теперь твой ресторан приобретет хоть немного респектабельности. Завтра я могу гарантировать первых посетителей. И, конечно же, рассчитываю на твое гостеприимство за уютным столиком вон в том уголке! Бьянки обвела взглядом ресторанный зал. Воля ваша, но с ковром здесь и вправду изменилась атмосфера, словно он распахнул посреди Венеции двадцать первого века ворота в сказку древнего Востока. Комната наполнилась теплым оранжевым светом, а воздух над ковром дрожал зыбким маревом раскаленного песка. В каком-то мгновенном порыве девушка сбросила туфли и шагнула на упругий ворс ковра. Ноги сами ударили первые па беззаботного танца, а на губах Бьянки расцвела улыбка. Так она не улыбалась уже очень, очень давно. Прикрыв глаза, она кружилась, покачивая бедрами, и напевала незатейливый мотив, что от века сопровождал танцовщиц живота на таком далеком и таком близком Востоке. — Иди ко мне! — протянула она руки навстречу Реборну. Подхватив маленького киллера в охапку, девушка счастливо рассмеялась: — Реборн, ты и вправду умеешь угодить женщине! — Я это знаю, — лукаво улыбнулся тот.