***
— Он был на пару дюймов ниже ростом, но мы можем полагаться на девичью память, — сказал Реборн, раскладывая на столе несколько фотографических снимков. На всех был изображен один и тот же юноша, томно прищуривающий правый глаз, кудрявый и фатоватый. Объектив ловил его в движении и на месте, пара снимков же были сделаны посмертно. Если бы не безупречная репутация полутемной таверны, где хозяин тайком добывает раков — донных трупоедов — на завтрак своим завсегдатаям, Реборн никогда не стал бы светить столь компрометирующими фото в людном месте. Но здесь были все свои. Даже раки на блюде таращились на двух киллеров сочувственно, как коллеги в нелегком деле устранения «лишних» людей. — И ты думаешь, девушка может обознаться, если собиралась за этого хлыща замуж? — подозрительно покосился на снимки Моретти, отламывая хвост едва остывшему раку. — Да будет тебе известно, мой недоверчивый друг, что девушки склонны хранить образ своих возлюбленных более идеальный, чем он есть на самом деле. И я уверен, что моя подопечная помнит Ромео Скарапекья чуть выше ростом, чуть белее лицом и чуть умнее оригинала. Впрочем, некоторые неточности я смогу заретушировать. От тебя же потребуется только одно — не умереть взаправду, когда она угостит тебя своим фирменным кушаньем в ресторане. Запасись универсальным антидотом и рвотным. Завершив эти наставления, маленький киллер в свою очередь принялся за еду. Хозяин, подплыв незаметно, как сом в темном омуте, поставил перед ним стакан апельсинового сока. Пить кофе в этой таверне Реборн отказывался наотрез. Моретти еще раз взглянул на снимки. На тех, где вышеупомянутый Ромео был уже как бы и не слишком жив, он внимательно рассмотрел костюм своего «прообраза». — Ну и павлин! Это по каким же бутикам мне собирать шмотьё? Ты уверен, что от заявленной суммы мне останется хоть на бутылку вина для дедушки, когда старому хрычу исполнится «столько не живут»? — подмигнул он Реборну. В ответ малыш шлепнул весельчака по пальцам невесть откуда взявшейся зеленой линейкой: — Чаоссу! Побольше уважения к деду! И не пытайся меня надуть. Одежда этого франта уже год как не в бутиках, а на распродажах в комиссионке висит. Так что — за дело! Мы должны поставить это представление до конца недели. Моретти дурашливо поднял руки вверх, вздрогнул, словно его сердце прошила пуля, и рухнул лицом в стол, как дрессированный пес по команде «Тузик, умри!».***
По пути в «Арабеску» Реборн остановился у лотка цветочницы. В Венеции много салонов, торгующих живыми цветами и затейливыми композициями вроде икебан, но эта женщина со смуглым лицом и морщинистыми руками предлагала прохожим яркие букетики полевых цветов. Уже много лет Аркобалено никто не мог застать врасплох, а вот, поди ж ты!.. Маленький киллер замер, уставившись на пышную охапку синих цветов. — Мой синьор желает купить букет? — улыбнулась торговка. — Как звать эти цветы, синьора? — ткнул он пальцем в ошеломительно-синие дебри. — Центурии. Я собрала их во ржи, — ответила женщина. — Купите? Он смотрел на букет так, словно увидал в толпе старого друга, но побоялся окликнуть. Смотрел и молчал. Потом, очнувшись, протянул деньги и бережно взял цветы обеими руками, не замечая, что вода со стеблей капает на лаковые туфли и безупречно отутюженные брюки. — Сдачу, синьор!.. — воскликнула цветочница, насобирав мелочи, но странного малыша уже нигде не было.***
— Как звать эти цветы? — спросил высокий элегантный мужчина со странным именем Реборн. — Центурии. Хотя там, где я родилась у них совсем другое название: васильки, — улыбнулась молодая беременная женщина в белом платье, расправляя цветки и колосья в простой глиняной вазе. — Похоже на «базилик», но пахнет отнюдь не базиликом, — усмехнулся он. — Ты ничего не чувствуешь? Она зарылась носом в букет и подняла на Реборна смеющиеся глаза, такие же синие, как и эти центурии: — Такой непростой запах! Похож на аромат темного мёда, такого, знаешь, гречишного… — Да? Ну, тебе виднее. Я разбираюсь только в ароматах кофе. Наверное, мне только показалось. — Что? Что-то не так? — Ничего, забудь! Они прекрасны. На самом деле, цветы для него отчетливо пахли трупом. Но он скорее откусил бы себе язык, чем признался в этом Луче.***
— Центурии пахнут медом, — пробормотал малыш, адресуясь, должно быть, к хамелеону. — Темным гречишным медом.