Under Control

Люди проходят мимо, не вторгаясь в личное пространство Лиама, но изредка посматривая на него. Это раздражает настолько, насколько вообще могут раздражать все эти чужие, ненужные, неважные люди, которые считают своим долгом посочувствовать парню, толкающемуся около кафе уже сорок минут. Почему всем в этом городе внезапно стало интересно, что с ним произошло? Он что, похож на неудачника? Интересно, о чем только что подумала вот та девушка в красном платье, посмотревшая на него через плечо с явным сочувствием? Он стоял здесь, когда она заходила в кафе. Он стоит, когда она выходит. Да, пожалуй, любой на её месте посочувствовал бы. И, возможно, если бы Лиам нуждался в этом сочувствии сейчас, он бы даже был благодарен. Но он не нуждался. Он просто чувствовал, как премии, все те премии, которыми он гордился, кажется, совсем недавно, уплывают из его рук. Как будто Киноакадемия решила, что кто-то другой сыграл свою роль гениальнее. Причем решила уже после вручения. Лиам втягивает воздух сквозь зубы и разворачивается, чтобы уйти. Нечего ждать. Странно было надеяться, что все получится с первого раза. В конце концов, Лиам привык оступаться, это уже давно не эксклюзив для его мозга. Стоило напрячься ещё на той стадии, когда попытка встретиться с Луи увенчалась успехом слишком быстро и легко. Так не бывает. Это, черт побери, вовсе не романтическая мелодрама о жизни двух геев в старшей школе, которая должна закончиться тем, как они за руку идут по школе, а все вокруг осыпают их лепестками роз. Бывают ли вообще счастливые концы в таких фильмах? В любом случае, разворачивающийся сейчас сценарий вовсе не напоминал Золушку. Старательно трудящийся Лиам вовсе не хотел невинно влюбиться в принца – он хотел пробраться на вершину. Принц не обратил внимания на стоптанные кеды принцессы – он вообще ни на что не обратил внимания. Да и доброй феи-крестной никто не обещал. Никто и ничего вообще не обещал. Если Лиам не выгрызет это зубами, он не получит в итоге ничего. Но просто так он не сдастся. Одна неудача не сломит человека, которого ломали эти неудачи много лет. *** Время приближается к 5.30. Луи невероятно рад, что в шуме кофейни не слышно секундной стрелки часов, которая уже сводила его однажды с ума. Сейчас это было бы совсем не вовремя, нервы и без того натянуты, как струна. Он наблюдает за Лиамом – тот уже 35 минут топчется около входа, периодически доставая из кармана телефон и сверяясь со временем. Как будто в каждый из следующих разов может оказаться, что он что-то перепутал, и сейчас было 3, а не 5. Но разочарование на его лице слишком явственно – часы показывают все те же 5, сменяются только минуты. Луи мечется. Уже два раза он порывался встать и подойти к Лиаму, но просто не мог себя заставить. Вместо этого он брал стаканчик кофе и садился на свое удобное место, с которого просматривалась вся улица и вход. Пожалуй, спроси сейчас кто-нибудь Томлинсона, почему он не подходит к Лиаму – он бы не получил внятного ответа. Когда он шел сюда, он искренне надеялся на один исход: 15 минут в компании Лиама и стакана кофе, потом чуть неловкое прощание и все. Дело сделано, закрыто, обсуждению и обжалованию не подлежит. Нет, Лиам Пейн, вы не можете подать апелляцию. Но вместо этого он уже час просто смотрит и пытается заставить себя просто встать и сделать это. Что-то удерживает, не дает, не позволяет. Как будто на его плече примостились те самые пресловутые чертенок и ангелок. Луи ненавидит эту тему всеми фибрами души, но сейчас он ощущает именно это. С одной стороны ему очень любопытно – как пройдет эта встреча, зачем Лиам так активно на неё нарывался, зачем сам Луи так опрометчиво дал согласие (он все ещё не прояснил для себя это). Но с другой – он боится. Боится раскрытия своей тайны – страх иррационален, потому что за столько лет никто и никогда даже не думал это предполагать, но отчего-то он просто сидит внутри него и не дает преодолеть эти несколько метров, которые разделяют его и Лиама. Луи проверяет время: 5.35. На месте Пейна он ушел бы ещё 20 минут назад. Но Лиам все ещё топчется, расстроенно провожает взглядом каждого невысокого относительно похожего на Луи парня, проходящего мимо, и выглядит буквально как Керри Брэдшоу, ожидающая свадьбы с Мужчиной её мечты. Томлинсон чувствует злость и раздражение на самого себя: король школы, блять. Чертов придурок, не способный ни на один смелый поступок в жизни, не находясь под градусом. В попытке сосредоточиться, он сильно нажимает на глаза руками, до появления ярких пятен, а когда снова открывает глаза – видит только удаляющуюся спину Лиама. И тут по нему буквально ударяет прозрение – если он не догонит его сейчас, то навсегда падет в своих же собственных глазах. И в тишине своей комнаты король школы будет превращаться в трусливого ублюдка, не способного ни разу в своей жизни сделать что-то, переступив через трусость. Поэтому он просто подрывается с места, и буквально бежит, силясь догнать Лиама и одновременно пытаясь на ходу придумать оправдание своему опозданию. Он хватает Пейна за плечо, чувствуя, как тот заметно вздрагивает от прикосновения, и выпаливает: – Простипожалуйстанасоченьсильнозадержалинатренировке. Лиам как-то странно улыбается, и Томлинсон запоздало соображает, что Лиам, вроде бы, должен неплохо знать расписание тренировок футбольной команды – и сегодня этой тренировки не планировалось. Но эта фраза уже прозвучала, забирать её обратно и придумывать новую отмазку будет просто нелепо. Поэтому Луи просто продолжает разговор, делая вид, что осечки не было: – Ну, что, идем? Я бы сейчас не отказался от стакана кофе, - четвертого стакана, если быть честным, но Пейну совсем не обязательно это знать. – Конечно, идем. Ты извини, что я тебя не дождался, просто у меня даже не было твоего номера, чтобы позвонить, и, если честно, я уже не был уверен, что ты сможешь прийти, - Луи поворачивает голову, чтобы проверить, не сарказм ли это, но оказывается, что нет. Лиам говорит абсолютно серьезно, выглядит немного виновато и Томлинсон явно чувствует какое-то несоответствие. Разве это не он должен оправдываться? – Хей, прекрати, закроем эту тему, - Лиам учтиво открывает перед ним дверь и это слегка настораживает, но Луи старается не придавать этому значения. – Что будешь пить? – Латте, наверное. Средний, - Пейн говорит как-то слегка скованно, но это не напрягает. Скорее наоборот – Луи думает, что именно такими и должны быть первые минуты свидания. И только потом понимает, что никто не называл это свиданием. Чисто деловая встреча. Решение назревшего вопроса. Устранение висящего груза. – Окей, тогда, - он обращается к бариста, - средний латте и большой капучино. Луи краем глаза отмечает, что Лиам пошел к одному из двух свободных столиков, называет их имена бариста и идет следом. Это все странно. Лиам выглядит на удивление незаинтересованным для человека, который простоял в ожидании 40 минут. Как будто он стоял там не потому, что встреча с Луи имела для него такое огромное значение, а потому, что у него внезапно выдался свободный часик, который он решил провести, собирая взгляды людей у двери кофейни. И сейчас они как будто поменялись местами – это слегка раздражало. Луи напомнил себе – 15 минут и то, что давило ему на мозг, навсегда исчезнет. Больше никаких напрягающих и мешающих обещаний, которые нужно, но не хочется сдерживать. Больше никаких необъяснимых параноидальных мыслей. Можно будет просто вернуться к своей обычной жизни – жизни успешного и популярного Луи Томлинсона. Человека, не дающего обещаний даже себе, не говоря уже о других. Человека, которого, в принципе, не волнует существование Лиама Джеймса Пейна. *** То, что за окном стемнело, Луи отмечает краем сознания, и почти тут же забывает, так же, как забыл несколько часов назад, что планировал отсидеть 15 минут «приличия» и уйти, что обещал маме посидеть с младшими, что хотел больше никогда не пересекаться с Лиамом. Ему сложно признаться самому себе, поэтому он пытается игнорировать мысли о том, что с Лиамом интересно. Не так, как с «товарищами» по команде – обсуждение девушек и того, кто, где и сколько раз выпил, не очень входило в круг интересов Луи. Интересно по-настоящему, как могло бы быть интересно с человеком, с которым хотелось бы дружить. Они успели обсудить любимые фильмы (Лиам обожал драмы, Луи предпочитал комедии, считая, что драм в жизни достаточно и без того), выяснили, что оба любят читать (правда, тут их вкусы сошлись – оба любили Диккенса, но Лиам, смущаясь, признался, что несколько раз перечитал Гарри Поттера), поговорили о школе – и обнаружили, что тем остался ещё миллиард. – Слушай, а вот если говорить о Кристи – как ты думаешь, она спала с Майклом или нет? – Лиам определенно заинтересован, и Луи думает, что, возможно, Кристи вызывает у Пейна что-то вроде симпатии. Но он смеется – о ней ему известно более , чем достаточно. – О, поверь, с кем Кристи только не спала. Не западай на неё, Пейн, она та ещё шлюха. – На самом деле суть моего вопроса крылась не в Кристи. – Лиам отводит глаза. – Я хотел узнать о Майкле. Луи ошарашенно открывает рот. Не то чтобы это неожиданно, но, все же, такая открытость и спокойствие Пейна немного обезоруживают. Луи не совсем уверен, что стоит задавать открытый вопрос (потому что, черт возьми, о таком вообще принято спрашивать в лоб?), поэтому просто молчит и слушает, что Лиам скажет дальше. – Вообще, Майкл как человек меня не слишком интересует, но он один из тех, кого я считаю вполне очевидным представителем «голубой» части в нашей школе, поэтому интересно – насколько глубоко он в шкафу. Луи считал, что умеет наблюдать? Он «дружил» с Майклом много лет, пусть эта дружба и строилась только на совместных тусовках, но ему и в голову не приходило, что тот может быть геем. И выясняется, что Лиам, который никогда напрямую не контактировал с Майклом, знает гораздо больше. Но Луи не думает, что хочет обсуждать сейчас эту тему. Потому что она неизменно потянет за собой другую – о его ориентации, а говорить об этом с человеком, которого по факту знаешь несколько часов – немного не то, что Лу планировал. Поэтому он пытается замять: – Судя по количеству его девушек, я бы сомневался, что у него есть хотя бы какие-то склонности к этому. – Луи, мы оба знаем, что количество девушек – не показатель. - Лиам как-то странно улыбается (кажется, Луи уже начинает привыкать к этой улыбке, которая как будто что-то скрывает и вместе с тем немного издевается), и переводит тему. – Ты живешь с родителями? Кажется, выдох Томлинсона можно услышать у стойки бариста. Пожалуй, эти полунамеки – самое напрягающее, что есть в Лиаме. Как будто он хочет спровоцировать Луи на что-то. И, учитывая признание, становится вполне очевидным, на что именно. Но Томлинсон не собирается поддаваться – он хорошо умеет скрывать все, что нужно. Он уверен. Он точно знает. – С мамой и отчимом. У меня четыре сестры – и это просто сумасшедший дом, - Луи вспоминает про обещание, которое он дал маме, но думает, что что-то наверняка отменилось, если она ещё не позвонила. – Они все младше меня, поэтому на мне лежит ответственность. Но я привык. Так или иначе – куда бы я ни попадал, ответственность все равно преследует меня. Ты же знаешь про футбол. Но это круто – я люблю чувствовать, что во мне есть необходимость. И внимание тоже. Бывают, конечно, моменты, когда все это сумасшествие и дома, и в школе, напрягает, но в целом – я получаю удовольствие. Кажется, он говорит слишком много того, чего говорить бы не хотел. Вообще, все в этой встрече идет не по плану Луи – эта мысль настойчиво всплывает в голове, буквально буравя мозг. Но Томлинсон не чувствует сковывающего напряжения. Иногда от планов надо отступать – и тогда все получается гораздо легче, чем если постоянно следовать каждому пункту и подпункту. – А ты? У тебя есть сестры или братья? Твои родители вместе? – Ну, у меня две старшие сестры. Знаешь, я бы не жаловался на младших – потому что когда младшенький ты, тебе достается слишком много девичьих развлечений типа «А давайте оденем Лимо в платье», «Мне кажется, этот красный лак будет прекрасно смотреться на ногтях пятилетнего Ли». – Если ты думаешь, что я лишен этого, то ты сильно ошибаешься. Как на счет «Девчонки, давайте сделаем Луи хвостики?» или «Нас четверо, а он один, так что путем демократического голосования мы можем выяснить, что ему придется играть с нами в Барби». - И это заявила моя десятилетняя сестра, надо заметить. Они смеются в унисон и это действительно приятно – искренне смеяться с того, что кажется смешным лично тебе, а не всей толпе. Луи думает, что провести так остаток вечера – вполне неплохая перспектива, и он, пожалуй, согласен. Конечно, он не готов рассказать Лиаму о себе ничего личного – разговоры о семье не входят в этот пункт. Они ведь даже не друзья, в конце концов, они по-настоящему знакомы всего лишь сутки, но отчего-то Луи думает, что однажды Лиам узнает о нем правду. Вечер заканчивается скомкано: мама Луи звонит и начинает кричать так, что её слышит даже Лиам. Луи неловко, но он не хочет спорить – он и сам понимает, что целиком и полностью виноват, что не пришел домой вовремя, что подвел её. Он даже не пытается оправдываться – просто обещает срочно вернуться. Лиам улыбается тепло и это нравится Луи – обычно приятели смотрели чуть с презрением, пусть и не решаясь ляпнуть что-то про «маминого сынка» прямо в лицо. Они быстро прощаются, пересмеиваясь, пожимают друг другу руки и Лиам вдруг, абсолютно неожиданно, притягивает к себе Луи и быстро отпускает. Тот хочет сказать что-то про то, что уже слишком, про то, что его личное пространство на то и личное, чтобы в него не вмешивались, но видит довольного Лиама – и молчит. Сегодня он поступается многими своими принципами. И, расслабившись, совсем не наблюдает за тем, что происходит вокруг. *** Если бы попросили составить список слабостей Зейна Малика, в нем был бы только один пункт: Лиам Пейн. Зейн не знает, когда это началось. Ему кажется, что он всегда жил с этим. Первое воспоминание о Лиаме: им около 12 лет, Лиам сидит с книжкой на траве около старого футбольного поля и читает, изредка смотря на мальчишек, играющих в футбол. Зейн тоже не играет – уже тогда он стал отделяться от футболистов, предпочитая собираться со своими приятелями, которых называли «неподходящей компанией». После одного из ударов мяч прилетает прямо в лицо Лиаму. Из носа начинает течь кровь, заливая белую футболку. Никто не двигается – все будто застыли, и только Лиам поднимает руку и медленно вытирает кровь. И тогда все оживают – начинают суетиться, подбегают к Лиаму, кто-то поднимает его, хватает за локоть и куда-то уводит. Малик уверен, что, наверняка, в медпункт. И тогда он отчетливо понимает – он хотел бы САМ отвести туда Лиама. Хотел бы поддерживать его, говорить не запрокидывать голову, помогать держать лед у разбитого носа. Но момент упущен, а мысли слишком странные, чтобы на них фокусироваться. Следующий подобный момент происходит очень скоро – у Зейна в памяти не осталось подробностей, но он снова не успел помочь, поддержать, подойти. Он как будто всегда не успевает. А потом приходит осознание, что он просто не хочет успевать. К 14 годам Лиам успевает стать ботаником, чьего имени не знает практически никто, и Зейну, тоже успевшему измениться, ставшему грозой школы уже в свои 14, просто не престало возиться с таким человеком. Конечно, ему в голову приходят мысли что-то изменить в этом раскладе. Они приходят довольно часто: каждый раз, когда Лиам сидит один на ланче, или когда партнер для его лабораторной находится с трудом – даже несмотря на весь его ум, мало кто хочет работать в паре с человеком, от которого никогда не слышал ни слова. Но срабатывает стоп – Зейн знает, что никто не поймет, почему он это сделал, а он не может придумать правдоподобную причину. Спихнуть все на жалость не получится – его репутация просто не позволит никому в это поверить, оправдать это тем, что он хочет слепить для себя верного пса – тоже, потому что их и без того достаточно. Так что Зейн просто наблюдает, привыкнув к изредка тянущему ощущению в груди и думая, что скоро конец школы – а, значит, конец встреч с Лиамом, и конец этих чувств, в которых он разобрался уже давно, но признаваться не хочет до сих пор. Возможно, поезд под названием «чувства Зейна Малика» так и ехал бы по хорошо смазанным рельсам из пункта А (неизвестная точка знакомства с Лиамом Пейном) в пункт Б (выпуск из школы), если бы не страсть Зейна к кофе. Это можно было бы даже назвать второй слабостью, но куда более откровенной и известной почти всем. Зейн влетает в Старбакс разозленный – все опять все делают не так, как ему нужно. И отвечать приходится именно Малику. Если вечеринка срывается – вина, конечно же, ложится на него. Поэтому, подлетая к стойке бариста, он даже не обращает внимания на Луи и Лиама, сидящих за столиком. И только после первого глотка кофе он оглядывается вокруг – и видит их. А потом почти сразу же нет – на глаза как будто падает черная пелена злости, застилая вокруг все подряд. Почему из всех людей, с которыми Лиам мог бы сидеть в этой кофейне, он здесь именно с Луи? Зейн ненавидит его – и считает, что у него есть все основания для этого. Луи отвратительно правильный, почти до тошноты – один из лучших учеников, капитан футбольной команды, предпочитает пьяным тусовкам тренировки и до сих пор не сделал ребенка ни одной девчонке из группы поддержки. И теперь этот мальчик-образец сидит здесь. С Лиамом. С тем Лиамом, который является объектом всех эротических снов Зейна. Тем Лиамом, который даже не подозревает о том, что уже много лет является объектом почти слепого тайного обожания. Тем самым Лиамом, который сейчас смеется над чем-то, что говорит Луи. Хочется сделать одно – подойти и разбить Луи нос. Так, чтобы кровь хлестала во все стороны. И Лиаму – снова увидеть, как пятно красной крови расплывается на белой футболке, и, возможно, забыть о своей дурацкой одержимости. Но Малик, который позволяет себе все в этой жизни, как всегда, когда дело касается Лиама, оказывается со связанными руками. И ощущение, что они не просто связаны – а туго затянуты за спиной, как в смирительной рубашке. Поэтому Зейн крепко сжимает свой стаканчик с кофе, чтобы проверить свободу рук, чувствует, как кофе обжигает пальцы, а потом просто бросает его на пол и уходит. Ему даже плевать, что после такой сцены он вряд ли сможет снова сюда зайти – несмотря на весь образ бэдбоя в нем все ещё сохранились остатки приличия. Сейчас он хочет просто уйти подальше, пока не натворил глупостей. Уйти и решить, что с этим делать. Потому что он абсолютно уверен – оставить это так он не может. Более того – даже не хочет.