Under Control

Луи просыпается от слишком яркого света. Солнечные лучи падают прямо на веки и мешают уснуть снова. Он злится – кажется, впервые в жизни он забыл закрыть шторы на ночь – и натягивает одеяло на голову. Запах, который окутывает его, совершенно неузнаваемый, чуть тяжеловатый, но приятный. Все знакомы с такими запахами – так пахнут только действительно дорогие духи. Луи понимает, что за секунду уснуть снова уже не удастся, поэтому сосредотачивается на этом запахе, пытаясь понять, откуда он взялся в его постели и вообще… БЛЯТЬ! Осознание прилетает в голову как пробка от шампанского, разве что без громкого предупреждающего хлопка, поэтому Томлинсон даже не успевает хотя бы немножко подготовиться. Это как удар – резко и почти больно. Блять! Блять!!! Тысячу раз блять. Краткая сводка: вчера он почти занялся сексом с кем-то полузнакомым и это все, что он помнит (феерический мудак). Луи застонал, впервые он сталкивался с этим ощущением, о котором так часто пишут в книгах – хотеть, чтобы все оказалось сном. Луи Томлинсон контролирует свою жизнь. Луи Томлинсон хорошо осведомлен о том, что шаг влево, шаг вправо – расстрел. И Луи Томлинсон просто не может проснуться в чужой постели! БЛЯТЬ! Краткая сводка номер два: он даже не знает, у кого сейчас в гостях. («В постели, если быть точным», - паршиво намекает внутренний голос). Все совершают необдуманные поступки. Можно просто приехать в любую страну, указать пальцем на любого человека и попросить вспомнить хотя бы один необдуманный поступок, который он совершал. И будьте уверены – каждый, абсолютно каждый, вспомнит такое. И единственным исключением был Луи Томлинсон. До вчерашнего дня. При ответе на этот вопрос ему бы пришлось или приврать, или честно ответить, что вся его жизнь рассчитана им же самим, что он не позволяет себе допускать никаких ошибок. Потому что любая ошибка, даже минимальная, может стать роковой. Не то, чтобы Луи считал себя параноиком. Но определенно был им. Он просто хочет остаться жить под одеялом. Вдыхать запах и ощущать себя в минимальной безопасности. Он даже не особо понимает, где находится сейчас – у того ли парня, к которому пытался приставать (о, боги!) или у кого-нибудь другого. Голова болит безумно сильно, будто в виски вкручивают шурупы, не хочется двигаться, не хочется открывать глаза, стягивать с себя одеяло и снова ловить яркий свет, бьющий по глазам, не хочется сталкиваться с хозяином квартиры – но придется выполнить каждый из этих пунктов. *** Комната очень светлая – она нравится Луи. Он чувствует себя здесь как дома, и это странное ощущение для человека, который ненавидит ночевать в чужих квартирах. Он оглядывается, пытаясь найти фотографии в рамках или что-нибудь, что укажет на хозяина квартиры раньше, чем он встретится с ним лицом к лицу, но не находит ничего. На стенах висят картины – Луи думает, что выбрал бы слегка другие для такой комнаты, менее мрачные, но отгоняет от себя эту мысль – она слишком несвоевременная. Поверхность тумбочек так же абсолютно пустая – и Томлинсон не может позволить себе открыть полки и порыться в чужих вещах, чтобы хоть как-то идентифицировать место нахождения. Он замечает на кресле свою одежду. В искусстве игнорирования ненужных мыслей Луи почти профессионал, поэтому он старается даже не концентрироваться на том, сам ли он раздевался или его раздевали. Одежда вся воняет сигаретами и потом – от запаха почти подташнивает, голова начинает болеть еще сильнее, чем раньше, когда он с отвращением натягивает на себя футболку. Стараясь не фокусировать взгляд на зеркале, в котором отражается самый-плохо-выглядящий-Луи-Томлинсон-за-все-18-лет, он открывает дверь из комнаты. Он ожидает поток звуков, которые должны обрушиться на него – бормотание телевизора, возможно, шум воды, шаги по комнате – и не слышит ничего. На секунду Луи предполагает, что хозяин квартиры спит в другой комнате. Он хочет просто сбежать, но потом почти чувствует свою мысленную пощечину – хватит, наконец, бежать от всего подряд, от каждой ситуации, которая выводит из зоны комфорта даже на пару миллиметров! Просто возьми себя в руки и скажи этому чертовому хрен-знает-кому, что ты, вообще-то, не спишь со всеми подряд, не ездишь домой к незнакомым просто так, не клеишься ни к кому в клубе и редко бываешь невменяемо пьяным. Просто найди хозяина, и объяснись. Или найди хозяина, дождись, пока он проснется и объяснись. Квартира оказывается полностью пустой. Луи обходит её по кругу трижды – каждый раз надеясь, что просто неудачно разминулся с хозяином. Абсолютно невозможно поверить, что этот блять-кто-же-ты-в-конце-концов просто уехал и кинул его здесь! Томлинсон ухватывается за обрывок мысли о том, что полчаса назад он бы, вообще-то, был рад такому раскладу, но это злит его еще больше, потому что – полчаса назад было полчаса назад, времена меняются, и вообще, что о нем можно подумать после его вчерашнего поведения?! И он остается ждать. *** Часы бьют в очередной раз, Луи снова подскакивает на месте, так не успев за день привыкнуть к этому. Кто вообще держит у себя дома часы, которые бьют каждые полчаса? Десять часов вечера, а он все еще здесь. Прекрасно. Он порывался уйти около 15 раз – и около 12 из них останавливался на пороге, будучи полностью одетым. В квартире тишина – он слышит, как тикают часы, и вспоминает день чуть больше месяца назад. Часы тикали так же, посылая приветы от сумасшествия, а он считал минуты. Это был плохой день. День, который столкнул его с Лиамом. День, в который все началось. Даже то, что могло бы не начинаться никогда. В коридоре открывается дверь – и не то, чтобы Луи не готовился к этому, даже наоборот. Его заготовленная речь начинается с «Хм, привет!» (или «Привет, я тут подумал») и заканчивается чем-то вроде «Так что я хотел просто пояснить, думаю, тебе стоит это знать», а между этими двумя фразами примерно 10 листов объяснений мотиваций, но сейчас все это почти вылетает из головы. Луи знает – он очень неплох в импровизации, поэтому он выходит из комнаты – и застывает на месте. Ни одна минута серфинга в интернете не помогла ему подготовиться к тому, что он наблюдал сейчас. Гарри Стайлса (да, он все же открыл одну из полок и узнал, кого же он ждет) прижимает к стене какой-то мужчина. И Луи бы предпочел, чтобы это была попытка ограбления, но это совсем, совсем иное. Они уже почти раздеты – и абсолютно неясно, как они успели сделать это так быстро. Руки Гарри сжимают плечи второго парня, его же руки, очевидно, расстёгивают ремень Гарри и… это просто слишком! В тишине квартиры хорошо различимо их тяжелое дыхание, влажные звуки поцелуев, и почти громом для Луи звучит стон одного из парней. Он не особо понимает, чей именно, и это не слишком важно. Стоило бы сообщить им о своем присутствии, пока они не начали трахаться прямо у него на глазах, но Луи не может выйти из ступора. Он ждал целый день, чтобы увидеть сеанс эротики?! Его увезли из клуба, почти трахнули у машины, а он должен был просто уйти, захлопнуть дверь и как ни в чем не бывало продолжить жить?! Что не так с этим миром и с этим человеком?! Он трясет головой, отгоняя вообще не нужный сейчас мыслительный процесс, и замечает, что штаны Гарри уже почти спущены – и, блять, он не хочет видеть больше сейчас. Спасибо, нет. Его кашель больше похож на приступ астмы, чем на деликатное «ребята, вы не одни», но парни слишком увлечены друг другом, что даже не реагируют. Ни после второго раза, ни после третьего. Поэтому Луи просто хватает свою куртку, ботинки, засовывает в карман мобильник и резко распахивает дверь квартиры с единственной целью – убраться отсюда как можно скорее. И да – все-таки продолжить жить, как ни в чем не бывало. Его даже не смущает перспектива оказаться в подъезде в носках – это определенно лучше, чем быть вуайеристом. Боковым зрением он отмечает, что парни все же оторвались друг от друга – и где-то внутри себя он даже злорадствует, что смог сбить их идиллию. Луи надеется, что они резко лишились возбуждения, или что второй парень устроит Гарри феерический скандал, потому что какого черта только Луи должно быть дискомфортно?! Он не оборачивается больше, просто хлопает дверью квартиры со всего размаха (пускай это немного истерично, но он может это себе позволить в такой ситуации!), натягивает куртку, ботинки и выбегает из подъезда, вдыхая холодный воздух. Он неинтересен настолько, что с ним даже не занялись сексом, а просто положили спать, а потом еще и кинули утром, совершенно о нем не подумав. Ах да, и еще привезли домой кого-то другого и почти трахнули прямо перед ним. Кажется, уже было что-то про феерического мудака? *** – Стайлс, ты бы хоть предупреждал, когда планируешь что-то большее, чем просто секс, - Ник двигается в сторону кухни. – Не то, чтобы я против секса втроем, ты же знаешь, но я люблю быть в курсе. Гарри закатывает глаза. Все это настолько в стиле Гримми, что он не удивлен. – Это не был план на секс втроем, вообще-то! – кричит он в направлении кухни. Ник выходит оттуда, держа в руках стакан с водой. – Парни в этой квартире не появляются, если это не связано с сексом, Стайлс. - Он усмехается и стягивает с ног ботинки, даже не наклоняясь. – Я знаю это даже лучше, чем ты, по-моему. – Ты поверишь, если я скажу, что не спал с ним? – заранее зная ответ, все же спрашивает Стайлс. Ник откровенно ржет – все как он и предполагал. – Конечно, нет. – И тебя это ни капельки не задевает, так? – Само собой, мы оба прекрасно это знаем. Гарри подходит ближе и забирает стакан из рук любовника: – Тогда почему мы все еще разговариваем, а не продолжаем то, что бесцеремонно прервали? Ник покорно следует за Гарри, тянущим его в сторону спальни, не переставая болтать на ходу. Иногда Гарри винит в этом его профессию, потому что, по его сведениям, рот Гримми затыкается в двух случаях – когда они трахаются, и когда они трахаются. Он разговаривает даже во сне. Поэтому Гарри просто берет инициативу в свои руки. Вообще-то, ему сегодня очень хотелось расслабиться и получать удовольствие, но Ник не замолкает, так что его приходится затыкать самым действенным способом (вторым по действенности, после члена у него во рту, вообще-то), целуя его, и, наконец, падать на кровать. Гарри все еще возбужден достаточно сильно, чтобы не фокусироваться на мыслях, что делал вчерашний нелепый школьник в его квартире. Да и не то, чтобы это вообще было ему интересно, но они все-таки частично всплывают. В мире Гарри Стайлса существуют определенные правила, и их не стоит нарушать. Правило №1 – закрывать дверь утром и уходить без выяснения отношений. На продолжение не стоит рассчитывать. Даже таким симпатичным мальчикам, как Луи. Гарри ощущает, что Ник усаживается сверху на его бедра, и, наконец, расслабляется, закрывая глаза и забывая даже имя своей вчерашней (и частично сегодняшней) проблемы. Сейчас, определенно, есть дела поважнее. *** Если подсчитать, сколько времени Лиам Пейн провел в школьной столовой, сидя за столом в одиночестве, то получится абсолютные 100 % от времени, проведенного им в школе. Не такая уж сложная математика. И последние две недели он был абсолютно уверен, что скоро это изменится. Иногда ему даже снилось: два сдвинутых вместе стола, они с Луи сидят по центру, а вокруг люди. Он никогда не видел их лица четко, но знал, что все они смотрят на него, смеются с его шуток, поддакивают его мнению. Это все напоминало легкую одержимость идеей забраться наверх. И еще пару дней назад был близок к этому, как никогда. А потом все срывается, потому что у Луи явные проблемы. Он ушел куда-то еще позавчера днем и до сих пор не пришел. Он просто кинул его одного в раздевалке и как будто выбросил свой мобильник. Луи был не прав. Но Лиам не может этого изменить. Он не ждал всего сразу – Луи даже ни разу не предложил ему присоединиться к столу футбольной команды. Он не разговаривал с ним в школе, не садился вместе на уроках, даже если выбор свободных мест был довольно узок. Луи делал вид, что все так же, как в прошлые годы. И, если уж признаваться себе, то минет (он сразу понял, это было у Луи впервые. Ну, с парнем.) был способом привязать Луи ближе к себе. Не только это, конечно, но все же. И сейчас казалось, что все вышло с точностью до наоборот. – Эй, Пейн! – Лиам оборачивается на зов и видит Луи, застывшего около его стола. В нем вспыхивает надежда и мысленно он прикидывает возможные варианты того, что Томлинсон решил присоединиться к нему. Получается что-то около 80 к 20 в пользу положительного ответа, и он радостно улыбается: – Что ты хотел? – Я хотел, чтобы ты прекратил раздражать нас своим кислым видом и жевал свои яблоки где-то в другом месте, - Лиам прекращает улыбаться медленно, как будто до последнего цепляясь за надежду, что Луи решил глупо пошутить. – И не занимал единственный свободный стол. – Я…– Лиам ошарашен настолько, что приподнимается с места и встает, даже не задумываясь о том, почему это делает, чисто механически выполняя действия, которые его мозг расценивает почему-то как приказ, которому нельзя не подчиниться. – Луи? Луи уже занял его стул, друзья рассаживаются вокруг, а Лиам не знает, куда деться. Он обводит столовую взглядом и только тогда замечает, что все уставились на него. Они жрут его глазами, очевидно недоумевая, чем можно было провинить Томлинсона. За все время главенствования в школе (что в принципе равно полному времени обучения) Луи ни разу так себя не вел. Это было в характере Зейна, это были его поступки. И если бы еще вчера кто-то сказал, что так себя поведет человек, все время ставящий себя противоположно этому, все, начиная от учеников средней школы и заканчивая выпускниками, просто сказали бы – «Вы плохо знаете Луи Томлинсона». Но это произошло. Ставки Лиама провалились с треском, и он рад, что у себя в голове нельзя проиграть свое состояние, потому что он мог бы остаться банкротом. Но он все еще не до конца верит. В его голове просто не складывается в единую картинку все то, что происходило в последние недели и то, что происходит сейчас. Он кладет руку Луи на плечо, пытаясь привлечь его внимание. И радуется, что взял себе колу, а не чай. Потому что если бы на его футболке сейчас расплывалось пятно от горячего чая – было бы не только унизительно, но еще и довольно больно. Яблоки с подноса откатываются практически на другую сторону столовой, но его это абсолютно не волнует. Вокруг абсолютная тишина, как будто в его уши кто-то напихал ваты или как будто он заткнул в них беруши. Сложно понять – ему кажется или все в столовой действительно резко замолчали. Лиам переводит взгляд на людей, сидящих и стоящих вокруг, на лице каждого написан шок. Они действительно молчат, в тишине столовой можно услышать, как в кассе пробивается чек, но больше нет никаких звуков. И с сегодняшнего дня Пейн абсолютно уверен – тишина для него – главный синоним унижения. Он мог бы закричать. Рассказать всем здесь присутствующим, как Луи Томлинсон засовывал язык ему в рот, как кончал от его минета, как скрывает свою ориентацию. И ему очень, очень хочется это сделать. Лиам почти произносит первое слово, но мозг словно за мгновение приходит в норму – и он с кристальной ясностью понимает, что эти гиены, сейчас смотрящие на него ошалевшими глазами, никогда не поверят ему. Они набросятся и съедят, если он попробует навредить их вожаку. Непререкаемый авторитет всегда спасает. И враг здесь только один – он. Даже если он жертва. И Лиам просто медленно опускает пустой поднос, который все еще держит в руках, на пол, разворачивается и уходит. Он слышит, что движение в столовой приходит в норму, становится еще более шумно, чем обычно – все с яростью начинают обсуждать произошедшее, выдвигать предположения и теории. Слышит громкий смех Луи – он неестественный. Лиам достаточно долго наблюдал за Луи, чтобы научиться это понимать. Но ему уже все равно. Здесь и сейчас нельзя сделать ничего. Здесь и сейчас он уничтожен и раздавлен. Здесь и сейчас Луи Томлинсон ударил по нему своей футбольной бутсой, как ударяет по мячу противника. И Луи обязательно, обязательно ответит за это. Лиам еще не знает как – он ненавидит идею мести всей душой. Но сейчас она смотрит прямо на него и кажется заманчивой, как никогда. Потому что у всех есть свой болевой порог, свой предел терпения. И сегодня для Лиама Пейна все это перейдено. *** Хватать Луи за плечо кажется уже привычным. И сейчас, по всем законам жанра, он должен бы затащить его в ту самую раздевалку. Но уже который день все двигается явно не по их законам, поэтому он просто затаскивает его в ближайший туалет, мимолетом радуясь, что на этом этаже они почти всегда пусты, и захлопывает дверь. Луи смотрит с вызовом, будто готовый отразить любую претензию. Лиам почти видит на нем боксерские перчатки, он готов к бою. Но Лиам тоже подготовлен. Пожалуй, куда лучше, чем Луи, хоть тот об этом еще и не подозревает. – Луи, нам нужно поговорить, – Лиам произносит это и почти сразу жалеет. Фраза избитая. Он чувствует себя так, будто выхватил её из какой-то книги, которую читал, или из фильма, идущего на фоне. Это вовсе не то, что он хотел бы сейчас сказать, но все уже случилось. – Нам не о чем говорить, – хмыкает Луи. – Ты и сам это понимаешь. Поэтому я пошел. Он пытается обойти Лиама, но тот впивается пальцами ему в руку: – Ты правда думаешь, что не о чем? Тогда у меня есть для тебя варианты. Луи пытается вырваться – дергает плечом, тянется в сторону – но Лиам не пускает. Он никогда не был каноничным воплощением «ботаника» – в огромных очках, тощим и неспособным постоять за себя. Поэтому он с легкостью удерживает Томлинсона, который ниже его на полговы. – Просто пусти меня, – шипит Луи. – Пусти. И это даже сойдет тебе с рук. – Мне все сойдет с рук, потому что мне плевать, ты же знаешь, – он правда не собирался злиться. Он хотел, чтобы все было хладнокровно и расчётливо. Так, будто эти шаги были продуманы заранее, и позавчерашняя сцена в столовой вовсе его не зацепила, а была частью плана, о котором Луи и не догадывался. Но в крови что-то начинает бурлить, он почти чувствует, как его температура поднимается на пару градусов, и сдерживаться становится невозможно. – А вот сойдет ли с рук тебе? Ты же трус. Ты всего боишься, твою панику можно щупать руками. Ты и дальше планируешь все скрывать? Женишься на какой-нибудь дуре, а по пятницам или субботам будешь ходить в гей-клуб подальше от дома и трахаться с тем, кто изъявит желание? Ты идеал в этой школе, но, блять, какой же ты слабак. Я не знаю никого слабее тебя. И трусливее. – Я не гей! – Луи дергается, и в его глазах много желания доказать это, но Лиам слишком хорошо видит за всем этим нарастающую панику. И он просто начинает смеяться, потому что – блять, это ведь и правда смешно. – Конечно, не гей. Ты мог бы утверждать это до того, как кончил мне в рот. – И что дальше? Что тебе надо? Ты же все равно никогда и никому ничего не докажешь! Лиам прищуривается, все еще усмехаясь. – Зато я смогу поселить в них сомнения, не правда ли? Показать смс, где ты назначаешь мне встречу. Может я никому ничего и не докажу, но они засомневаются. А дальше – дело случая. Не то чтобы словить тебя за взглядами на парней было такой уж сложной задачей. – Ты…, - Томлинсон делает судорожный вдох, как будто ему срочно нужно глотнуть побольше воздуха, чтобы справиться с шоком. – Ты просто ублюдок. – Будто это я сначала две недели строил с тобой отношения, а потом просто унизил тебя при всей школе. Глаза Луи загораются и в них появляется какой-то издевательский огонек. Лиам думает, что вот она, та часть Луи, к которой никто и никогда не готов, с которой почти никто не сталкивался. А он вызывает на себя эту бурю уже второй раз за пару дней, и этим, наверное, даже можно гордиться. – Так это просто обида мальчика, которого кинули? – Луи спрашивает это таким издевательским тоном, что на минуту Лиам хочет забыть обо всем, и просто увидеть, как из его носа хлынет кровь. Но этого совсем недостаточно. – Пожалуй, да. Но ты забыл важную деталь – мальчик умеет мстить. Луи слегка меняется в лице – он явно не знает, чего ждать, и Лиама это радует. Ему немного противно от себя – он чувствует, что опустился на самое дно, ниже некуда, но решение давно принято и дело закрыто. Осталось только озвучить приговор. – И чего ты хочешь? – Я думаю, игры в команде будет вполне достаточно. Его слова как взорвавшаяся бомба, и взрывную волну чувствует даже он сам. Луи приоткрывает рот, его глаза становятся в два раза больше, чем обычно. Он резко выдыхает, а потом снова вдыхает, очевидно, пытаясь что-то сказать, но не имея возможности взять себя в руки. А когда, наконец, получается, он начинает бормотать почти истерично. – Ты…блять! О Боже! Я говорил, что ты ублюдок? Нет, ты куда, куда хуже. Лиам отходит к двери и открывает её. Он на самом деле не хочет больше ничего выяснять. – Ты знаешь мой номер. Сообщишь мне ответ. Жду до завтра, а потом – ты все знаешь и без меня. Словарный запас Луи в очередной раз кажется равным нулю, поэтому он даже не кивает в ответ. Просто стоит, все так же уставившись на Лиама, будто не веря в то, что происходит. И, если уж быть совсем честным, Лиаму и самому очень хотелось бы, чтобы это был сон. Но он играет до конца – он уже усвоил, что или ты задавишь, или тебя. И выбирая все годы второе, в этот раз он делает ставку на первое. И надеется не проиграть. – И да, наши отношения будут продолжаться. Просто чтобы ты был в курсе. Это обязательно условие, – и Лиам выходит из туалета, больше не глядя на Луи. *** Подслушивать было вообще не в его стиле. От многих, очень многих людей Зейн отличался именно своей способностью делать все прямо – без уверток, иносказаний, ненужных отговорок и вынюхивания. И он бы никогда, абсолютно точно, никогда не остановился, если бы голосом, который раздавался из-за двери, был чей угодно голос. Чей угодно, кроме голоса Лиама. Зейн на самом деле не особо осознает, что немного одержим Лиамом. Или просто не хочет признаваться. Он вполне смирился со своей влюбленностью – да. Но то, как паталогически ему хочется знать все о жизни Пейна, слегка пугает. И когда он слышит, что Лиам говорит с кем-то, он останавливается помимо воли. Как будто просто прилипает к полу и не может двигаться дальше. Ему хочется уйти и не прислушиваться, потому что он ненавидит это. Но что-то внутри него настойчиво толкает его ближе к двери в туалет, из-за которой хорошо слышен голос Лиама. Зейну всегда нравилось, как он говорит: очень быстро, проглатывая окончания, как будто стараясь быстрее договорить фразу и выдохнуть. Шанс услышать это выпадал нечасто – гораздо реже, чем Зейну хотелось бы, вообще-то. Но ни разу за все годы он не слышал в голосе Лиама злобу. А сейчас она звучит вполне откровенно, и даже сквозь закрытую дверь хорошо понятно, что Лиам достаточно зол на кого-то, кто является его собеседником. Малик почти отдает руку на отсечение, что Лиам говорит по телефону. Он почти не может разобрать слов, улавливает только что-то про случаи и задачи, и думает, что Пейн в очередной раз говорит об учебе. Но потом он слышит голос отвечающего – и блять… Если голос Лиама он слышал достаточно редко, то этот голос звучал вокруг него куда чаще, чем нужно. Неприятный, слишком высокий, иногда срывающийся на визгливые нотки – этот голос вполне определенно принадлежит Луи Томлинсону. Тот говорит совсем тихо, но теперь Зейн просто не может позволить себе уйти. И не верит своим ушам. Он думал, что тот случай с избиением Лиама, когда Луи так неприкрыто заступился за него – просто случайность. Он хотел бы сейчас ошибаться, чтобы это все оказалось галлюцинациями. Зейну и правда кажется, что лучше сойти с ума, заработать шизофрению или аффективное расстройство, чем стоять в коридоре и слушать, как за дверью разговаривает его враг (сейчас это действительно так, Зейн с радостью объявил бы ему войну) и человек, которого он любит. Голос приближается, и Зейн отскакивает от двери, про себя благодаря бездарных архитекторов, сделавших углы на каждом шагу, так полезные сейчас. Дверь открывается с противным скрипом – кажется, это второй по противности звук за сегодня, после голоса Луи Томлинсона, и Зейн слышит всего одну фразу. Фразу, которая в момент изменяет мироощущение Зейна. Фразу, которая переворачивает все, что можно и даже то, что никак нельзя. Фразу, которую, очевидно, написал автор-фантаст, потому что она просто не может звучать в реальности. «Наши отношения будут продолжаться». «Наши отношения будут». «Наши отношения». У Лиама Пейна и Луи Томлинсона есть отношения. Зейн медленно оседает на пол и мечется между тремя желаниями: проснуться, разнести что-нибудь на мелкие осколки или никогда больше не встречать Лиама.