Under Control

Улыбка Луи чуть нервная, и Лиам уверен, что он с трудом сдерживается, чтобы не начать кричать. – Что значит «Мы идем на эту тусовку, хочешь ты или нет?» - он зло щурится, сжимает-разжимает ладони и кажется по-настоящему разозленным. – Это значит, - говорит Лиам, не меняя спокойного тона даже на чуть более резкий, - что мы идем на тусовку. – Как ты себе вообще это представляешь? В качестве кого мы туда должны заявиться вместе, по-твоему? – В качестве друзей, Луи. Мы можем даже прийти туда отдельно друг от друга. Но и ты, и я должны там быть. Лиам действительно предельно спокоен – ругаться с Луи совсем не его цель. Он просто не может прийти на эту вечеринку один. Он знает трех парней из команды – но это кажется недостаточным для того, чтобы просто зайти и… Что вообще дальше? Он слабо знаком с тусовочным кодексом. Он вообще не знаком с ним, если честно. Последние дни запросы в его браузере буквально кишат чем-то вроде «что надеть на вечеринку» и «как вести себя на вечеринке», и он на самом деле смотрел тысячи фильмов на этот счет, но он все еще растерян глубоко внутри. Но Лиам совсем не собирается об этом говорить. – Лиам, я не хочу идти туда. Там будет Зейн, – Луи слегка кривится, – и ты вообще представляешь, чтобы мы с ним пьяные находились в одном помещении? – Вообще-то, нет. – Вот именно! – Луи отходит к зеркалу и начинает поправлять волосы. – Нет, Луи, я не представляю. Я никогда не был на вечеринках. Томлинсон на секунду замирает, а потом краснеет. Это начинается с ушей и переползает на щеки и даже шею. Через минуту он уже стоит абсолютно красный, и это странно, потому что Лиам не понимает, что это значит: смущение, неловкость, жалость к нему? Пейн вообще никогда не мог предположить, что Луи способен так краснеть. – Я… Хм… – Луи все еще не отходит от зеркала, изо всех сил стараясь избежать в отражении взгляда Лиама. – Это не может быть любая другая вечеринка? – Я не уверен, что меня пригласят на следующую вообще-то. Луи резко поворачивается и почти смеется – такой резкий переход озадачивает. – Ты не уверен, – он действительно начинает смеяться. – Боже мой, ты не уверен! Ты вратарь в школьной футбольной команде. Абсолютно неважно, что было раньше, кем ты был до этого – тебя будут звать на каждую – абсолютно каждую вечеринку. Они будут считать это за честь. Они будут отдавать тебе в руки пригласительные, звонить по телефону, писать смс-ки, говорить об этом в коридоре, якобы случайно – делать все, чтобы ты попал. Но если тебе так важна эта, ты всегда можешь пойти без меня, знаешь. Напряжение, которое Лиам вдруг начинает источать, заполняет комнату. Это настолько очевидно, что Луи прекращает смеяться и смотрит на него, ожидая ответа на незаданный вопрос. – Я просто не хочу идти туда один. Ты же понимаешь, что у меня есть способ уговорить тебя. Луи приоткрывает рот. А потом его глаза сужаются, и Лиам замечает в них настоящую ярость – куда сильнее, чем еще 10 минут назад. – Не смей вести себя, как ублюдок, – шипит он. – Если ты хочешь шантажировать меня постоянно, то тебе не стоит строить со мной отношения. Я серьезно – это не самая лучшая идея. И это стоит прекратить. Все это до смешного неправильно. Наверняка, попытка строить отношения с Луи после того, как Лиам обманом заставил его взять себя в команду – далеко не самая лучшая идея. Если честно, Пейн даже не думал о том, что это будет так сложно. Они ругались пятый раз за последние двое суток, и это выматывало. Постоянное напряжение и ожидание того, что же спустит курок в следующий раз, кто сорвется – и это всегда оказывался Луи. Он видел искаженный смысл, искал подтексты в словах Лиама и бил своими собственными. Как будто изо всех сил пытаясь убить в Лиаме то самое желание отношений, на которых тот настаивал. Там, где их взаимопонимание раньше балансировало на грани между 99 и 100 процентами, теперь было около 20, которые периодически становились нулем. – Я имел в виду не шантаж, – Лиам вздыхает и садится на кровать. – Хватит, Луи. Ты пытаешься лишить нас возможности продолжать отношения? Луи молчит, все еще стоя возле зеркала, проводя рукой по уже давно идеально лежащим волосам. – Тебе все равно не удастся это сделать. Подумай о том, что нам гораздо лучше держаться друг за друга, чем быть по разные стороны баррикад. – Мы перестали держаться друг за друга в тот момент, когда ты начал меня шантажировать. – Или в тот, когда ты унизил меня перед половиной школы? – Луи даже не оборачивается в ответ на столь неприкрытое обвинение, и Лиам решает не продолжать эту тему. – Так или иначе, я иду на эту вечеринку. Не то, чтобы я хотел веселиться в компании незнакомых мне людей и Малика, но игнорировать первое же приглашение – это слишком. Луи оборачивается. – Ты не оставляешь попыток убедить меня? Лиам поднимается с кровати, и обнимает Луи за талию. – Уже нет. Наверное, я должен уступить, раз ты не хочешь, – он чувствует, что Луи не отвечает на его объятие, и это неприятно задевает. Он старается пропустить это мимо, потому что влюбиться в Луи – далеко не лучшая идея, так? – Я пойду один. Луи выпутывается из объятий: – Ну вот и прекрасно. Пойдем, Пейн, сегодня первый день в школе в твоем новом статусе. Узнаешь, что такое внезапно свалившаяся популярность. И да – не связывайся с Зейном. Мы оба знаем, что футболистов он ненавидит еще больше, чем ботаников. *** – И еще одну! – Лиам слышит крик прямо на ухо и смеется. Это все прекраснее, чем можно было себе представить – и все еще не прекращает его удивлять. Парни из команды действительно дружелюбные, и то, что у них гораздо больше мускул, чем прочитанных книг, сейчас не смущает. Банда Зейна мирно пьянствует на втором этаже коттеджа, даже не спускаясь вниз, а самого Малика Лиам не видел ни разу за вечер, и абсолютно этим не расстроен. – Я больше не могу, это слишком! – проговаривает он сквозь смех, отводя от лица руку с протянутой ему рюмкой текилы. Парни смеются, а одна из девушек буквально виснет на нем и говорит ему на ухо, но достаточно громко, чтобы это слышали все: – О, конечно ты можешь! Это самая лучшая доза! Стоящие рядом парни разделяют ее мнение радостным поддакиванием – и Лиам сдается. От одной рюмки ничего не будет, так? А дальше четкая картинка стирается, и остаются только ощущения. Лиам слышит музыку, осознает то, что он танцевал в огромной компании, наконец, понимая, к чему он шел эти месяцы – и он счастлив. Какая-то из девушек виснет на нем, обнимая – это смешно и нелепо до такой степени, что он даже не пытается убрать с себя ее руку или что-то ей объяснить. Просто продолжает наслаждаться происходящим. В кругу людей, среди множества тех, чьи имена не успели задержаться в памяти, вдруг появляется лицо Луи, и Лиам радостно улыбается – он впервые в жизни напился до состояния галлюцинаций. Фантом Луи не двигается, он просто стоит на месте, смотря на Лиама совсем нерадостно. Пейн не секунду задумывается о том, что, возможно, это не совсем галлюцинация – но мысль ужасно абсурдна. Что Луи будет делать на вечеринке, на которую так не хотел приходить? Поэтому Лиам продолжает танцевать, не обращая на Луи никакого внимания. И когда его дергают за руку – он просто списывает это на то, что кто-то очень неосторожен, но этим нельзя оправдываться долго – особенно, когда его продолжают вытаскивать из толпы танцующих людей. Приходится открыть глаза и выпасть из счастливой эйфории. И тогда Лиам окончательно осознает, что Луи – это не видение и не галлюцинация разума, подправленного текилой и еще парой бокалов каких-то коктейлей, а вполне живой Луи, который тащит его по лестнице. Хочется задать много вопросов, но он выбирает куда более разумный вариант – следовать за Луи, не пытаясь спорить, понимая, что с большой долей вероятности его язык сейчас его не послушается. И только когда спотыкается о последнюю ступеньку, наконец, понимает. – Мы н мжем пйти сда, – он бормочет, пытаясь собраться с силами и произнести членораздельную фразу. – Тт Зен и мнооооого ддругх – Лиам радуется, что у него получилось произнести членораздельно и четко целое слово, но Томлинсон почему-то совершенно не хочет прислушиваться к его мудрым мыслям и продолжает тащить его дальше по коридору, пока не упирается в дверь какой-то комнаты, куда и заходит, предварительно затолкав перед собой Лиама. *** Луи никогда не ревновал. Когда Луи было 10, ему ужасно нравился один актер. Сейчас он даже не помнит его имени, но помнит, что тот играл в сериале, который смотрела его мама. А потом мама сказала: «Я тут узнала, что у него жена и две дочки». Луи было обидно – какая жена может быть у такого прекрасного человека, но он не ревновал. Когда Луи было 14, был один мальчик – Джон, который нравился ему гораздо больше того неизвестного актера. Джон был старше Луи на два года и казался недосягаемой вершиной. Джон носил очки и почти всегда был серьезен. Джону было 17, а Луи 15, когда Джон появился в школьном коридоре под ручку с девочкой. Луи было обидно – девочка была очень некрасивая, и, очевидно, глупая, но он не ревновал. И вот теперь, когда, казалось бы, нет никаких предпосылок – Луи уже 18, Лиам не вызывает в нем вспышек невообразимых эмоций, Луи вдруг осознает, что безумно его ревнует. Глупо, неоправданно и абсолютно, абсолютно нелепо, ревнует пьяного гея к девушке на вечеринке. Но просто не может от этого уйти. – Не понимаю, зачем ты так просил меня прийти сюда, если предпочитаешь клеить девушек, – произносит Луи, пытаясь казаться спокойным. – Я ннне клеил! – у Лиама все еще заплетается язык, и он очевидно пьян так, что не понимал, что делает, но Луи вовсе не собирается делать скидок. Нет. Абсолютно точно нет. – Конечно. Скажи мне, что мои глаза мне врут и это не на тебе висела Крис. Она шлюха, кстати, ни на что особо не рассчитывай. - Девушкаааааааааа! – Лиам начинает смеяться и садится на кровать. – Тточн. Это была ддевушкаа. Луи кривится – на самом деле, он ненавидит вечеринки еще и из-за скопления до безумия пьяных и раздражающих людей. Ему одновременно хочется развернуться и уйти, разорвав все отношения и договоры с Лиамом, и в то же время ему хочется остаться, расцарапать ему лицо, как последняя истеричная стерва, и заставить сказать, что все происходило чисто случайно. А Лиам вдруг начинает глупо улыбаться, как будто выиграл в лотерею миллион, и придумал, наконец, на что же его потратить. – Ааа тты.. Ты мня… О! Ччерт! А ты меня ревнуешь! – его фраза наконец получается членораздельной, и Луи почти готов закрыть ему рот рукой. Он вовсе не желает озвучивания того, в чем так стыдно признаваться. – Это глупо. Лиам встает с кровати, подходит ближе к Луи и кладет руку ему на шею. – Ты ревнуешь меня. Нооо, я не против. Мне даже нн.. нраи… нравится! Луи чувствует, что Лиам пытается притянуть его ближе, но от него безумно несет алкоголем – и Луи действительно ненавидит, будучи трезвым, целоваться с пьяными. Он пытается оттолкнуть Лиама, но тот удивительно настойчив – это слегка раздражает, но в то же время льстит. Луи снова оказывается перед выбором: оттолкнуть или позволить Лиаму поцеловать его. Но Пейн решает все за него – он опускается на колени и пытается расстегнуть пуговицу. Пальцы не слушаются, и он возится с ней очень долго, словно оставляя Луи время на размышления. И Томлинсон действительно думает, настолько напряженно, что чувствует, будто в висках взрываются фейерверки. Прошлый раз все закончилось более, чем провально, но он получил удовольствие, а остальные проблемы возникли только у него в голове – и он буквально клянется себе, что больше они не возникнут. Но при этом Лиам очень пьян – действительно безумно, и Луи не так уж возбуждается от этого. Но никто не отменял гормоны, на самом деле. Наконец тот расстегивает пуговицу и спускает штаны – и Луи окончательно сдается. Дверь в комнату распахивается отвратительно не вовремя. Луи уверен, что замыкал её, но это оказывается не так. Кто-то почти заваливается, но Лиам рявкает «Вон отсюда!» и дверь захлопывается, кажется, быстрее, чем возможно. Однако в голове Луи что-то щелкает и смещается, и он понимает, что сейчас не время, не место и не та ситуация. Он резко прекращает испытывать вообще какое-либо желание – вся эта ситуация так близка к ситуации на прошлой вечеринке, что он испытывает почти тошноту. Кажется, что вместо рук Лиама в районе его боксеров сейчас руки той девушки, чьего имени он не помнит. Напряжение уже невозможно отпустить, он ждет, что в комнату в любой момент завалится кто-то еще, что, в конце концов, все узнают про них – и совершенно не хочет Лиама. Абсолютно. – Не надо! – Лиам поднимает голову, одной рукой поднимаясь по ноге Луи к его паху, и смотрит непонимающим пьяным взглядом. – Не продолжай. – Но ты не… Не будешь против скоро! – Я против! – через ткань боксеров он чувствует движения горячей руки на своем члене. – Отъебись! Он откидывает руку Лиама, и отходит на несколько шагов, начиная натягивать штаны. Пейн смотрит непонимающе, и чуточку обиженно. Луи должно стать стыдно, но отчего-то он не испытывает этого. – Если хочешь, я довезу тебя до дома. Но ты можешь остаться здесь. Лиам поднимается с колен, и выглядит уже почти трезвым. – Я еду с тобой. – Тогда я жду тебя в машине. Постарайся сделать это быстро и не задерживаться с Крис. – Луи… - Лиам произносит это беспомощно, как будто пытается что-то доказать, но Луи уже выходит за дверь. Все опять катится под откос. Это состояние кажется уже привычным. *** Зейну откровенно скучно. Вечеринка вроде бы в самом разгаре, и он готов поклясться, что люди, находящиеся на первом этаже, отрываются, но то, что происходит в его компании – уныло до зубовного скрежета. Они напились еще час назад (все, кроме него, вообще-то) и теперь половина просто спит, а половина пытается разобраться со своими проблемами – но их языки заплетаются, и то, что они говорят, по меньшей мере, не совсем четко. Он выскальзывает из комнаты, и идет по коридору, в надежде найти свободную комнату, где можно будет просто поспать, просто послушать музыку, просто остаться наедине с собой, в конце концов, потому что вечеринка определенно уходит в минус по критериям удачности. Две двери из трех закрыты. Зейн вспоминает, что из комнаты куда-то исчезли Дэнни и Эд, и полагает, что они и девушки, которых они притащили на вечеринку, там. Третья комната – практически единственная надежда. И когда дверь оказывается не заперта – он хочет станцевать танец победителя. А потом видит то, что заставляет его остановиться на пороге. Возможно, если бы в коридоре было светло, его глаза не успели бы адаптироваться к резкому переходу. Возможно, если бы в коридоре было светло, он бы не увидел ничего в темной комнате. Возможно, если бы в коридоре было светло, его психика осталась бы на месте. Но в коридоре темно, его глаза хорошо различают все детали – и он видит Лиама, который стоит на коленях перед Луи. У того спущены штаны и полузакрыты глаза. И нет абсолютно никаких сомнений, чем они занимаются. Собираются заниматься. Эта картинка перед его глазами ровно на секунду – потом он слышит громкое «Вон отсюда!» от Лиама и резко захлопывает дверь, но этого хватает, чтобы осознать – нет никаких шансов на то, что тогда, возле туалета, он понял что-то не так. Все было абсолютной и бесповоротной правдой. Луи Томлинсон лишил его того, что было, пожалуй, самой ценной часть его жизни, пусть и секретной. И Зейн будет не Зейн, если, с радостью приняв удар по левой щеке, подставит правую. Он отомстит. У него нет плана, но есть чистое, бурлящее в крови желание сделать больно – и он его осуществит. *** Луи снова чувствует дым – он забивает легкие, не позволяет дышать полной грудью и заставляет голову слегка кружиться, как будто полчаса назад он покатался на карусели. Это не было приятно – совсем наоборот. Но, так или иначе, это было чем-то неизменным. Он второй раз в этом клубе, но по ощущениям, это был продолжающийся первый. Он все также находится среди толпы, все так же чувствует себя пьяным – разве что, меньше, чем в первый раз, и все так же задыхается, сглатывая этот густой дым. Сложно объяснить даже самому себе, почему он снова здесь. В прошлый раз он пришел сюда от безысходности, стремясь вытравить из себя вину перед Лиамом. В этот раз он не чувствовал вины. Кажется, Луи просто хочет быть здесь. Найти кого-нибудь, кто сможет показать ему, как надо. Не неопытного Лиама, боящегося задеть его неосторожным словом, сглаживающего все острые углы и смотрящего глазами обиженного щенка. Не расчётливого Лиама, который, казалось, всегда просто пользовался им. Не Лиама. – Не хочешь прогуляться наверх? – Луи чувствует на бедрах ладони, сжимающие его сильнее, чем стоило бы, и оборачивается. Мужчине, который явно пытается его склеить, больше 30. Он похож на то воплощение геев из кино о 80-х: усы, глаза, бегающие туда-сюда и руки, которые сжимают добычу, боясь упустить. Если бы Луи спросили, как он представляет педофилов, он бы, наверняка, описал нечто подобное. Внешность, вызывающая тошноту и какой-то непонятный липкий ужас. – Нет, нет, – быстро произносит он, стремясь отодвинуться, убрать с себя эти руки и просто забыть. – Отчего же? – усмехается мужчина. – Разве такие мальчики как ты не приходят сюда за тем, чтобы найти папочку? Он перемещает руки на задницу Луи, но пока не сжимает – и Луи безумно благодарен высшим силам хотя бы за это, потому что он совсем не уверен, что смог бы сдержать рвотные позывы. Эта ситуация кажется почти безвыходной. Он готов начать верить в Бога, если это поможет ему избежать неприятностей, потому что он все еще не в курсе правил клуба: можно ли закричать, окажет ли ему помощь охрана или другие посетители, нормально ли поведение этого мужчины, и что вообще делать? – Вообще-то он со мной, – Луи слышит голос совсем близко, но, честно говоря, не очень надеяться на собственную удачливость. Он даже боится разворачиваться – этот вариант может быть куда хуже старого, несмотря на потрясающий голос. – Так что можешь отвалить от него. – Оу, Гарри, у тебя появился кто-то постоянный? – Гарри молчит, а Луи все еще не оборачивается, потому что, блять, это невезение невероятного уровня. Он даже не надеется на идиотское совпадение. И плюс - ему все еще стыдно и неловко за ту ситуацию. И, да, он все еще чувствует немного злости. – Больше не отпускай своего мальчика одного на танцпол, ты же знаешь, как все быстро происходит здесь. – Я знаю. – Наслаждайтесь вечером! – мужчина, наконец, убирает руки, и Луи шумно выдыхает весь воздух, который накопился у него в легких. Гарри – далеко не лучший вариант. Серьезно. Внутри Томлинсона есть слабый проблеск надежды, что тот просто хотел ему помочь, и сейчас уйдет, но, кажется, сегодня ему не везет во всем. – Привет. – Я… Мне нужно идти. – Я ожидал хотя бы спасибо, вообще-то, – Гарри переходит из-за спины вперед и почти вынуждает Луи посмотреть на него. Он кажется абсолютно не изменившимся с прошлого раза. На самом деле, Луи не очень хорошо помнит, но ему так кажется. И это только добавляет баллов в ощущение незакончившейся вечеринки. – Спасибо, я пойду! – Ты не хочешь выпить? – Гарри улыбается мягко и наклоняется почти к самому лицу Луи, произнося эту фразу. Луи смотрит на него, и ему кажется, что это мог бы быть идеальный вариант. Гарри явно не ищет выгоды, Гарри опытный, Гарри сделает все так, как надо – но Томлинсон совсем не уверен, что тот действительно собирается все это сделать. И оказаться второй раз в неловкой ситуации перед ним – пожалуй, слишком. – Нет, нет, я не хочу, – он уже готов идти, но Гарри задерживает его, ухватив за руку. – Я обещаю не обижать тебя. Ну и ты же понимаешь, что Маркус был не последним? – Маркус? – Луи правда не совсем понимает, о ком речь, и действительно не хочет соглашаться на приглашение Гарри. Абсолютно не хочет. – Тот мужчина, который пытался снять тебя 5 минут назад. Но, может, я зря вмешался? Ты хотел этого? – улыбка Гарри становится усмешкой, почти ухмылкой, и Луи хорошо понимает, что тот стебется над ним, но все равно ощущает необходимость доказать, что это не было так. - Я согласен выпить. *** – Что ты будешь? – здесь значительно тише, и Гарри не нужно наклоняться к Луи, чтобы задать ему вопрос. На долю секунды Томлинсон жалеет об этом – он вспоминает запах парфюма Гарри и отчего-то очень хочет почувствовать его снова. – Хм. Можно сока? – Не будь ребенком, Луи. Прошлый раз ты был пьян в стельку, – жестко, но справедливо. – Поэтому я и прошу сок, – Луи улыбается и старается сделать вид, что не испытывает неловкости. – Окей, – Гарри подмигивает ему, и, черт – Луи почти не пил, почему это кажется ему сексуальным? – Два апельсиновых сока. – А почему ты не пьешь? – Поддерживаю компанию. Луи вдыхает и отрывисто выдыхает – минутная тишина неловкая. Он не знает о чем говорить, но все это – как будто шанс наконец прояснить обстоятельства. – Слушай, я вообще-то не пью много, и я вовсе не собирался спать с тобой, или собирался, но не собирался засыпать до этого, ну ты знаешь, все это вообще… Он прерывается, потому что слышит громкий смех – и, о господи, Луи говорил что-то про неловкие ситуации до этого? Ничего более неловкого. Серьезно, ничего. – Не оправдывайся, – Гарри все еще посмеивается. – Очевидно, что это вина алкоголя, который ты выпил. Ну и в любом случае, ты всего лишь уснул. – Да, но я сорвал тебе вечер – Луи чувствует себя абсолютным идиотом, потому что, кажется, то, что было для него очень важным, не имело для Гарри никакого значения. Наверное, стоило ясно понять это еще тогда, когда Гарри явился вечером со своим парнем, но в мире Луи Томлинсона такого никогда не происходило. – Я вполне мог оставить тебя здесь, и мой вечер не был бы сорван, – резонно замечает Гарри, и если он думал, что это заставит Луи чувствовать себя лучше – он ошибался. – Ну да. И снова это неловкое молчание, которое кажется совершенно бессмысленным. Зачем вообще Гарри звал его с собой? Луи хочется вернуться на танцпол, найти человека, который все-таки будет устраивать его по всем пунктам, и сделать то, за чем он сюда пришел. – Расскажи о себе, - вопрос звучит неожиданно, и Луи теряется, потому, что, если честно, он совершенно не имеет желания говорить Гарри о том, что он учится в школе, в которой все считают его натуралом, о том, что его парень шантажирует его за место в команде, и уж тем более о том, что он девственник. Он осознает, что вопрос, вообще-то, совсем не о том, но в его голове звенящая пустота на остальные темы и он молчит, уставившись взглядом в стакан с соком. – Луи? Если ты не хочешь сидеть здесь, то ты можешь идти. Не заставляй меня чувствовать себя так, будто я притащил тебя сюда силой. – Нет, я хочу, я просто не знаю, и это наверняка не интересно, и зачем тебе это знать, почему мы не можем просто… Луи резко останавливается, понимая, что в очередной раз почти сболтнул глупость. – Ты можешь заказать мне коктейль? – Какой? – Гарри отвечает так, будто ничего до этого не происходило и весь их разговор совершенно нормален. Луи благодарен ему за это больше, чем хотел бы. – Любой, на твой вкус. Гарри усмехается и Луи уже начинает привыкать к этому выражению лица, слишком часто он наблюдает это на его на лице. – Как скажешь, мальчик-который-не-хочет-напиваться. И Луи начинает подозревать, что будет безумно пьян. *** Спустя час и два коктейля Луи все еще почти трезв. Ему кажется, что Гарри обманывает его, и коктейли даже не алкогольные, и все его планы все же напиться летят к чертям, но ему все равно весело. Он рассказывает какие-то дурацкие истории из своей жизни, обходя все острые темы. Он смеется, слушает то, что рассказывает Гарри и думает, что все, наконец, получается. Что, кажется, все правильно, и ему не стоит уходить от этой барной стойки, чтобы получить то, зачем он пришел. Эта мысль как озарение, и оно кажется настолько верным, что ему нельзя сопротивляться. Поэтому он просто прекращает смеяться и смотрит прямо Гарри в глаза, заставляя того замолчать. – Мы можем поехать к тебе, и, хмм… Ну… – Ты хочешь сказать «заняться сексом»? Луи чувствует, как его щеки резко вспыхивают красным, потому что, хм, если он думает, что готов заниматься этим, то это еще не значит, что он готов об этом говорить. Но Гарри смотрит вопрошающе, слегка улыбаясь, как будто все не очевидно и ему нужно подтверждение. – Эм, я думаю, да? – Так ты думаешь или да? – Гарри будто действительно нравится ставить его в неловкое положение. – Да, точно. Да. – Окей. И все. Все оказалось так легко, как забить первый гол на футбольном поле – Луи помнит, что это получилось у него сразу, что все хвалили его и хлопали. Сейчас он тоже будто слышит аплодисменты, улюлюкающие крики людей, одобряющие его поступок, и почти видит транспарант «У Луи Томлинсона будет секс». Но это не раздражающе – он привык к такой поддержке, поэтому улыбается своим мыслям и идет вслед за Гарри, ощущая бурление адреналина в крови. Это, наконец, происходит. Это так близко, как никогда. И в это почти невозможно поверить. *** Гарри ловит такси у клуба. Луи уже открывает рот, чтобы спросить, почему он не на своей машине, но вовремя сдерживается. Он думает, что шанс задать все эти вопросы будет у него потом. Завтра утром. Или после секса. Или еще когда-нибудь. Определенно, он запомнит этот вопрос. Пусть до дома Гарри занимает много времени и почти всю дорогу они молчат. Луи пытается подготовить себя к тому, что сейчас произойдет, а Гарри, очевидно, понимает его, потому что тоже молчит, просто поглаживая его по бедру. Это заставляет мурашки пробегать по спине, и с каждым поглаживанием Луи чувствует себя погружающимся все глубже и глубже в кипящую воду, и хочет уйти в нее с головой. Они выходят из такси, и, казалось бы, от холодного воздуха напряжение должно ослабеть, но это как будто только делает его сильнее. Луи понимает значение всех этих дурацких выражений, вроде «между ними пролетели искры», потому что воздух действительно наэлектризован до предела. Он двигается к подъезду, стремясь быстрее укрыться от холодного ветра и, может быть, наконец, не чувствовать этот ток в кончиках пальцев. Томлинсон сам не знает, чего ждет: страсти или нежности, синяков на теле или мягких поглаживаний, криков или просто дыхания – на самом деле, он резко становится не очень уверенным во всем том, что сейчас происходит. Ему нравится Гарри. Более, чем просто нравится, на самом деле, потому что, черт возьми, будет ли хотя бы один человек, которому тот не понравится? Ему хочется переступить эту черту. Но он даже не знает, готов ли он на самом деле сделать это. Но, так или иначе, шанса сделать шаг назад уже нет. – Луи? – Гарри открывает дверь в квартиру и приглашающе смотрит на него. Кажется, можно сказать что-то вроде «Прости, но я не могу» и уйти, но только не сейчас. Не перед Гарри. Луи не собирается выглядеть еще более глупо, чем уже выглядел. – Я, – он на секундочку замолкает, понимая, что говорит почти фальцетом, и прокашливается. – Я иду. Гарри закрывает за ним дверь, внимательно смотря на него, и Луи чувствует, что напряжение уже не только сексуальное – в нем чувствуется нечто другое, и ему очень хочется от этого избавиться. Целовать Гарри приятно. Это как в первый раз или это действительно первый, но это все хорошо, очень хорошо. Его мозг почти отключен, он не думает ни о чем из того, что казалось важным минуту назад. потому что Гарри, черт возьми, абсолютно идеально целуется. Лучше всех, с кем Луи доводилось это делать. Возможно, поцелуи – это то, чем Томлинсон мог бы заниматься с ним вечность. Гарри стягивает с него куртку – это немного проблематично сделать, не разрывая поцелуя, и Луи понимает, что не помогает, потому что вцепился ладонями в его спину, стремясь не отпустить это дико сносящее голову ощущение. А потом, когда куртка все же оказывается на полу, Гарри резко меняет их положение – прижимает Луи спиной к стене и заставляет его откинуть голову, целуя шею. Луи тянется руками к куртке Гарри – ее срочно нужно снять, это почти болезненная необходимость дотронуться до кожи, поверить, что все действительно происходит, но тот застегнут на молнию. И он отчего-то не может ничего продолжать, не сделав этого. Он изо всех сил старается не думать, что это просто предлог, изобретенный им от страха. – Гарри, Гарри… – Луи слегка упирается руками в его грудь, и надеется только на то, что тот не поймет его неправильно, – снимипожалуйстакуртку. И чувствует холод. Ему становится страшно – за долю секунды в его голове рисуются миллиарды картин того, как его сейчас выставят за дверь. Но Гарри просто делает шаг назад и снимает с себя куртку, а потом и ботинки, наступая на пятки. Луи ждет, когда же он снова приблизится, но Гарри не торопится: смотрит и молчит. А потом идет в сторону кухни – и это как будто бьет Луи под дых. Он не знает никаких правил, он не умеет вообще ничего, и Гарри неинтересно с ним. Это провал. – Что такое? Гарри, я сделал что-то не так? Тот оборачивается и улыбается – и нет, Луи вовсе не кажется, что это смешно. Совсем нет. – Я принесу нам выпить. Дождешься меня в спальне? Направо и… – Я помню, – перебивает его Луи, не особо отдавая себе в этом отчета. – Вот и прекрасно. И расслабься. *** В спальне ничего не изменилось – она все такая же светлая и все такая же неживая, лишенная фотографий, мелочей, говорящих о том, что у этой комнаты есть хозяин, и украшенная картинами. Луи сам не понимает, почему думает об этом. Это нелепо до невозможности, первый секс в его жизни уже практически происходит, а он размышляет о том, почему в комнате нет книжек или чашек кофе на тумбочке. Он совершенно растерян. Что он должен сделать? Раздеться или лечь на кровать? Или лечь не раздеваясь? Или не ложиться вообще, а просто дождаться? Эти варианты проносятся в голове, но ни один из них не кажется ему подходящим. В тысячах тысяч фильмов и книг все всегда по-другому: герои срывают друг с друга одежду, бросая ее где попало, а потом все получается просто и легко, они улыбаются после и счастливо гладят друг друга по волосам. И этот план уже явно не удался. Поэтому он так и стоит около кровати, когда Гарри заходит в комнату с двумя стаканами в руках. – Я принес виски. – Я не пью виски, – «Я никогда не пробовал виски», вообще-то, но это не заслуживает уточнения. И Луи на самом деле не хочет пить крепкий алкоголь – он всегда совершенно лишает его способности мыслить, а он хочет запомнить такое событие. Гарри ставит стаканы на комод. – Я могу принести вина. – Нет, не надо, я… Мне и так нормально, не надо, – Луи понимает, что слишком похож на волнующегося девственника – но черт возьми, он и есть волнующийся девственник! Внутренний голос, однако, протестует, потому что Гарри совсем необязательно это знать. – Как хочешь, – голос Гарри низкий и очень спокойный. Он говорит прямо противоположно тому, как говорит Луи – не сбивается, тянет слова и четко их проговаривает. От его голоса что-то внутри Луи сворачивается в клубок, и, кажется, может взорваться в любой момент. Гарри подходит ближе и кладет руки ему на плечи – пальцы у него холодные, и это настолько резкий контраст, что Луи передергивается всем телом. – Тшшшш, – шепот Гарри звучит еще более горячо, чем просто голос, и Луи хочется бежать или навсегда остаться здесь. – Просто расслабься. Он ведет руками вниз по плечам, и Луи готов упасть, потому что ноги его уже не держат. Гарри будто читает мысли – легонько толкает его на кровать. Это падение – как полет в бездну, оно длится долю секунды, но, кажется, что продолжается бесконечно. И когда Стайлс ложится на него сверху, вопреки всем законам физики, это ощущение полета только усиливается. Гарри целует его так долго, что у Луи заканчивается воздух в легких, и он готов задохнуться – но не прервать поцелуй первым. Он чувствует чужие губы на шее – и дышит так быстро и часто, что боится за переизбыток кислорода в мозгу. Этого всего много, так много воздуха, так много Гарри, так много почти обжигающего огня внутри, что мозг не анализирует происходящее, а только записывает на пленку ощущения, безумные по своей силе. Ему хочется просто расплавиться и остаться здесь навсегда, чувствуя, как пальцы Гарри снимают его футболку, как они, все еще холодные, пробегаются по его боку, и как сам Гарри, отрываясь от шеи, начинает спускаться ниже. Луи никогда не целовали в грудь. Эта часть его тела почти всегда закрыта несколькими слоями ткани и прикосновения к ней ощущаются гораздо острее, чем к рукам. В его голове происходит что-то не меньшее, чем рождение сверхновой, когда Гарри проводит языком по соску. И он на самом деле не хотел стонать так громко, чтобы, о сексе в квартире Гарри узнал весь дом, но с этим невозможно бороться. – Гарри, Гарри, Гарри, Гарри… *** Луи стонет громко – и Гарри бы соврал, если бы сказал, что не наслаждается его отзывчивостью. У него уже несколько лет не было любовников, которые бы реагировали на каждое прикосновение так, будто им сделали лучший подарок в жизни. Так стонут только те, кто занимается сексом нечасто или в первый раз. Стайлс предпочитает уверенность и опыт – это Ник, или раскрепощенность и готовность к экспериментам – это все остальные случайные парни. Но происходящее сейчас – иное, и удивительно то, насколько ему нравится это. Этот мальчик, который выгибается дугой, хотя Гарри не успел спуститься ниже пресса. Эти стоны – громкие и странно низкие по сравнению с его обычным голосом. Эти руки, которые то хватают его за волосы, то за плечи, то исчезают вообще. Он не жалеет ни о чем. И он хочет, очень хочет дойти до конца, но Луи настолько вызывающе невинен и настолько глупо, порывисто пытается казаться взрослым, что Гарри не может позволить себе это сделать именно сейчас. – Луи, приподнимись, – тот смотрит слегка растеряно. Гарри позволяет себе мягко улыбнуться. – Я хочу снять с тебя штаны, это слегка проблематично, когда ты лежишь. Луи с готовностью подкидывает бедра вверх – и, боже, это то самое ощущение власти над ситуацией. Когда ты контролируешь все, когда ты ведешь, а за тобой следуют беспрекословно, не пытаясь навязать то, что нравится им. Это безумие могло бы снести крышу, но Стайлс старается держать себя в руках. Он считает пульс, отдающий в виски, чтобы усмирить возбуждение – потому что, нет, он вовсе не собирается сейчас потерять над собой контроль. Он сам не знает, почему – и не собирается думать об этом сейчас. *** Когда Луи чувствует губы Гарри на внутренней стороне бедра, он понимает, что все, что было до этого – лишь слабое отражение настоящих эмоций. Гарри поднимается выше, и он хочет кричать, срывать голос, потому что этого так много для него одного. А ладонь, накрывающая его член через боксеры - это уже что-то, что просто выходит за грани. Гарри нежно гладит его, гораздо нежнее, чем Луи ожидал, и подтягивается выше, оказываясь губами над резинкой боксеров. Он ведет языком вдоль нее, дразнит, и наконец, подцепляет пальцами. Когда боксеры сняты, Луи ловит себя на том, что должен почувствовать неловкость или стыд, но этого нет, он чувствует только возбуждение и желание быстрее, быстрее, быстрее получить удовольствие. Единственное, что не нравится Луи – Гарри все еще в рубашке. Он остро чувствует желание прикоснуться к его коже, сжать ее или провести по ней пальцами, понять, горячая она или такая же холодая, как его пальцы. – Сними, – Гарри снова целует внутреннюю сторону его бедра. Луи прерывает слова стоном, но все же намерен довести их до конца. – Сними рубашку. Гарри отрывается от него и встает с кровати – он делает это нарочито медленно, и Луи не понимает, зачем – нет нужды его соблазнять. Стайлс стягивает с плеч рубашку, и Луи видит тату. Он отмечает птичек на груди, видит еще какой-то рисунок чуть ниже, и очень, очень хочет рассмотреть его поближе, провести по нему пальцами, но Гарри расстегивает и снимает джинсы – и Луи на самом деле становится не до того, когда он снова ложится на кровать. Его губы так близки к члену Луи, он уже знает, что произойдет в следующую секунду – и все равно не готов к этому. Рот Гарри мокрый и горячий, и, господи, он двигается так идеально! Он не торопится – это медленно, тягуче, он выпускает член изо рта и снова опускается на него. Это сумасшествие, абсолютное и бесповоротное. Луи стонет, Луи почти кричит, Луи не знает, куда деть руки и самого себя – и умирает, умирает, умирает. Он хорошо чувствует, как Гарри облизывает головку его члена, как заглатывает его почти полностью, сжимая руки на бедрах, как стонет в ответ на очередной его стон – этот звук отдается вибрацией в задней стенке горла, что заставляет Луи снова и снова стонать одно и то же. «<i>Гарри, Гарри, Гарри, Гарри»</i>. Он приподнимает голову и смотрит прямо на Гарри. Губы растянуты вокруг его члена, они красные, скулы втянуты, и он тоже смотрит прямо в глаза, пока опускается и поднимается обратно. И этот взгляд – уверенный, с расширившимися зрачками, немного шальной, с отчего-то слипшимися ресницами становится тем самым последним толчком. Он даже не успевает предупредить – Гарри понимает все сам и начинает двигаться только быстрее, сильнее втягивая щеки, и Луи кончает, теряя одновременно все мысли и ощущая огонь во всем теле. Он выгибается на кровати так, что чувствует боль в спине, но она ничтожна по сравнению с удовольствием. А потом просто падает на кровать и лежит не двигаясь, с закрытыми глазами. Он понимает, что Стайлс проглотил его сперму, понимает, что тот неудовлетворен, но не открывает глаза. Он чувствует его губы со вкусом своей спермы, но ему не противно. Это кажется ему дико горячим, но даже под пытками он бы не смог сейчас возбудиться снова. Луи приходится открыть глаза, когда Гарри начинает шевелить губами чуть медленнее. Он опускает взгляд, Гарри быстро двигает рукой по своему члену, и Луи точно знает, что должен делать. Окей, с этой техникой он знаком на все сто. Он накрывает своей рукой ладонь Гарри, а потом и вовсе заменяет его руку своей – и дрочит ему так, как обычно дрочит себе – быстро, слегка порывисто и подкручивая ладонь. Это слишком маленький ответ на то, что сделал для него Гарри, но он не способен на большее сейчас. Возможно, через какое-то время. Или завтра. Когда Гарри кончает ему в ладонь, прикусывая его нижнюю губу, кажется, что ему достаточно и этого. И это тоже – почти счастье. Они лежат рядом еще несколько минут, лениво целуясь, пока Гарри не отрывается от него и не нарушает молчание. – Ты пойдешь в душ? – его голос слегка хриплый. – Я… Нет, если у тебя есть салфетки, – Луи чувствует чужую сперму на своей руке и не хочет так засыпать, но идти до ванной – задача совершенно непосильная. – В тумбочке верхняя полка, – Луи находит их там и вытягивает несколько. Стайлс забирает одну из его рук себе. – Захлопнешь дверь, когда будешь уходить утром. Спокойной ночи. Томлинсон замирает с пачкой салфеток в руках. Он ослышался. Это наверняка так, потому что, блять, это не может быть правдой, нет. Луи оборачивается и видит, что Гарри уже лежит под одеялом, отвернувшись от него, и это не лучшее, что могло сейчас произойти. Возможно, он закоренелый романтик и пересмотрел фильмов о любви, но он действительно ожидал того, что уснет в объятиях Гарри, и, возможно, завтра с утра они все-таки займутся сексом или позавтракают вместе. Или что угодно, но только не это. Просто не это. Не то, чтобы эти слова и такое поведение Гарри убивали все произошедшее ранее – на самом деле, все могло быть гораздо хуже, он мог выставить его из дома прямо сейчас. И, возможно, Луи слишком часто сталкивался последнее время с крушением своих идеалов, поэтому воспринимает это вполне легко – просто кидает салфетки на пол у кровати, и тоже ложится под одеяло. В конце концов, вряд ли в этом можно что-либо изменить, даже если ему хочется.