Under Control

Луи чувствует себя умирающим. Рак, ВИЧ – ему кажется, что он понимает все то, что испытывают люди, осознающие, что они не проживут долго и считающие дни до конца. Луи сложно дышать. Он улыбается маме, отвечает на звонки от парней из команды, ходит в школу и даже умудряется что-то делать, но дышать почти не может. Луи не знает, что дальше. У него нет идей, как научиться не ждать звонка от Гарри, истерически хватаясь за телефон каждый раз, когда он вибрирует, как не приходить в его квартиру, все время натыкаясь на закрытую дверь, как жить. Ни одной идеи. Абсолютный ноль. Кажется, что вокруг него сжимаются стены и еще немного – и они поглотят его, он останется только воспоминанием или ощущением абсолютной боли. Сил сражаться за Гарри уже почти нет. Время идет, но совершенно не помогает, и Луи почти прекращает надеяться на то, что вскоре станет легче, потому что с каждым новым днем без Стайлса становится только хуже. Луи Томлинсон допустил ошибку, которую нельзя исправить. Лиам приходит к нему, сидит с ним, делает уроки, они гуляют после школы и даже пытаются наладить отношения. Ненависть к нему отлично сменилась ненавистью к себе, потому что нельзя винить кого-то в собственном идиотизме, эгоизме и глупости. Он хотел бы испытывать злость – это было бы лучше бесконечной боли и желания повернуть время назад. Но на самом деле – не виноват никто, кроме него, а Лиам… С Лиамом он чувствует себя легче чем с мамой, сестрами или кем угодно, потому что Пейн не просит рассказать, что происходит. Он молча принимает все происходящее, не задавая вопросов, что изменилось в жизни Томлинсона, просто радуясь, что тот стал проводить больше времени с ним. Возможно, отсутствие в груди Луи сердца – слишком большая цена за его свободное время, но это не волнует никого, даже самого Томлинсона. Луи ловит себя на том, что лежит, уставившись в потолок, и протягивает руку к мобильнику, который валяется на тумбочке. Уже два часа ночи, он лег спать в 11 и до сих пор не уснул. Ему хочется набрать номер Гарри, и он почти делает это, а потом вспоминает, как в прошлый раз механический голос сообщил ему, что номер отключен. Это было больно, это больно сейчас и Томлинсон не уверен, что это когда-нибудь перестанет доставлять такую боль. Как будто Гарри обрубает все нити, которые их связывают, и осталась всего лишь одна. Луи не использует ее, оставляя этот шанс только по одной причине – ему слишком страшно, что и эта последняя нить окажется разрезанной. И тогда все в его жизни станет как раньше – как будто Гарри Стайлс даже не появлялся в ней. Как будто все это действительно было тем, чего он так часто боялся – выдумкой, игрой воображения, слишком реалистичным сном. Он сам не знает, почему набирает номер Лиама – возможно, ему просто хочется услышать чей-то голос. И не хочется вспоминать, что он делает так уже почти неделю – уснуть в тишине просто не получается, мыслей слишком много и страх оказаться в очередном кошмаре слишком велик. – Луи? – голос Лиама заспанный, но теплый – Луи хочется верить, что Пейн действительно не собирается злиться на него. – Привет, я… – Боюсь засыпать? Думаю о том, что разрушил свою жизнь? Медленно умираю? – не могу уснуть. Ты можешь поговорить со мной? Лиам тяжело вздыхает, и Луи уже готов бросить трубку – он и правда ведет себя слишком нагло, требуя разговоров в два часа ночи, но Лиам опережает его действия. – Сегодня мистер Баркер пытался заставить нас читать по ролям какую-то пьесу. Я уже не помню названия, но это было что-то ужасное. Ну, знаешь, вроде тех произведений, в которых рассказывается о любви до гроба? – Ромео и Джульетта? – Луи слушает мягкий голос Лиама и чувствует, как сон медленно подбирается к нему. – Определенно, нет. Я не настолько плох, чтобы не узнать Шекспира. Но что-то вроде того. Знаешь, мне пришлось читать за девушку – в классе была только Аманда, а ты когда-нибудь слышал, как она заикается? Это было ужасно нелепо, но мистеру Баркеру доставило какое-то странное удовольст… – Лиам зевает, даже не пытаясь скрыть это. Луи зевает тоже и закрывает глаза. Возможно, это не очень правильно – будить Лиама, заставлять его говорить с ним, зная, что тому завтра к первому уроку, использовать его, но Луи просто не может справиться с собой сам, ему действительно нужен кто-то, если не рядом, то хотя бы в телефонной трубке. Пейн продолжает рассказывать что-то, переходя от урока литературы к математике, а потом к старшей сестре, которая настаивает на том, что Лиам стал слишком редко бывать дома, а потом еще к чему-то, но Луи уже не помнит. Он засыпает, слыша сквозь сон бормотание Лиама и почти ощущая спокойствие. Еще одна ночь оказывается пережита. *** Каждое утро хочется надеяться на то, что все изменится. Но все всегда оказывается таким же. Луи просыпается поздно, понимает, что забыл завести будильник и даже не торопится в школу – это уже бесполезно. Телефон валяется где-то в постели, длительность последнего вызова – больше часа, значит, Лиам еще долгое время после того, как Луи уснул, рассказывал что-то. Томлинсон честно благодарен ему, честно пытается перенести все чувства, бурлящие внутри, на него – получается плохо, но он совсем не собирается сдаваться. Остаться одному сейчас – это слишком, а Лиам действительно любит его, и, черт, Луи не хочет его использовать, поэтому искренне ждет момента, когда почувствует к Лиаму что-то большее, чем просто благодарность. Он почти не вспоминает о том, что происходило до того, как они с Гарри (расстались?) поссорились, потому что любой спор с Лиамом кажется довольно незначительным на фоне того, что произошло. Планов на день нет, и он решает позвать Лиама выпить кофе и просто поговорить – разговоры ни о чем становятся одним из любимых развлечений Луи в последнее время. Кофейню они выбирают случайно – она находится на другом конце города, ехать до нее долго, но это идеальный вариант для них. Луи все еще не хочет никаких разговоров вокруг себя, потому что у него просто нет сил бороться со сплетнями. Когда они добираются туда, уже почти темно – они выбирают столик прямо около окна и Лиам говорит что-то, а Луи слушает, почти не улавливая смысла. Так, как раньше ему нравилось быть дома, сейчас ему нравится быть вне его. Люди вокруг не дают сосредоточиться на своих страданиях, и это именно то, что сейчас необходимо. – Так что? – Лиам настойчиво задает вопрос, и Луи приходится очнуться. – Прости, ты о чем? – Я о нас. Мы пара или нет? Ну, знаешь, ты звонишь мне ночами, но я не знаю ничего о том, что у тебя происходит – и это как-то странно, тебе не кажется? Луи действительно ждал этого разговора – никто не может просто держать тебя за руку, не задавая вопросов, почему ты оказался на краю пропасти. Но он не готов. Не сейчас. – Может быть, мы поговорим об этом потом? Лиам, поверь, я искренне хочу, чтобы у нас получилось, но все не так просто, – Луи подбирает слова, стараясь сказать достаточно, чтобы закрыть эту тему, но не обидеть Лиама. – Я просто хочу знать твои проблемы – это нормально для пары, знаешь. – Черт! – Луи сжимает виски пальцами. – Это правда непросто, Лиам. Я не могу сказать теб… – Он прерывается на полуслове, останавливая свой взгляд на машине, которая тормозит у обочины. В его сознании крики «Да, пожалуйста!!!» сталкиваются с «Нет! Нет! Нет!», и он не знает, чему отдает предпочтение. Это не может быть Гарри! Черт! Почему здесь? Почему сейчас? Что делать, черт возьми?! Шансы на то, что это не Стайлс, велики – такие машины действительно не редкость, но, когда он выходит из машины, на ходу застегивая пальто, сердце Луи останавливается, а потом начинает колотиться так, что биение отдает в висках, а в ушах начинает шуметь. Луи чувствует себя близко к потере сознания. Нужно бежать, нужно хватать Гарри за руку, рассказывать ему все, улечься в его ногах и пообещать быть верным, как пес, если он его простит. Эта мысль – почти вспышка, и Луи вскакивает и почти бежит к двери, не обращая внимания на Лиама, который что-то кричит ему вслед. Он вылетает на улицу без куртки и просто замирает в дверях, видя, как к Гарри подходит какая-то девушка – она обнимает его, смеется на реплику Гарри, а потом они садятся в машину. Все это время Луи просто стоит, не имея сил даже пошевелиться. Это не может быть правдой. Нет, нет, нет. Луи думал, что больнее уже не будет, но то, что произошло только что, легко доказало обратное. Как будто его, уцепившегося за карниз в надежде все-таки не упасть с крыши, столкнули оттуда самым жестоким образом и он уже на земле – никакого чувства полета, только боль, боль, боль. Он чувствует себя наконец-то умершим, когда возвращается за столик и садится напротив Лиама, который молчит и даже не смотрит на него. – Мы можем уйти? – сил чувствовать себя виноватым нет, хочется оказаться дома и просто лежать, не думая ни о чем. Как бороться, если не видишь в борьбе смысла? – Ты снова ничего мне не объяснишь? Луи просто мотает отрицательно головой и поднимается из– за столика: – Прости? – Как и всегда, Луи. Они расстаются около дома. Лиам обнимает его и говорит, что позвонит завтра, а Луи чувствует холод внутри и снаружи и спешит домой, чтобы спрятаться от всего, заранее зная, что ничего не получится. И уже дома, сжимая в руках чашку с горячим чаем, которую ему буквально силой всунула в руки сестра, он решает, что последнюю нить нельзя так долго растягивать. Наступило время, наконец, разобраться с этим, как бы это не закончилось. *** Если бы Гарри Стайлса попросили назвать главный плюс Ника Гримшоу, он бы не задумываясь сказал, что тот никогда не задает лишних вопросов. Гримми не требует выворачивать перед собой душу, рассказывать о том, что происходит внутри и звонить по расписанию. По правде говоря, он не требует вообще ничего, их отношения идеальны для него самого и идеальны для Гарри. – То есть, ты хочешь сказать, что тебя совершенно не задело все происходящее, и ты вышвырнул его из квартиры именно потому, что тебе было плевать? Если бы Гарри Стайлса попросили назвать главный минус Ника Гримшоу, он бы сказал, что, если тот все же решает задать вопрос, тот всегда попадает прямо в цель. Наверное, именно поэтому, обычно он не разговаривает с ним о личном. Гарри даже не уверен, почему они обсуждают все это сейчас – возможно, он слишком напился, возможно, осознал, что, не считая семьи, Гримми – его самый близкий человек. Возможно, он просто устал копить все это в себе. Неважно, какой была причина. Факт в том, что они говорят обо всем происходящем, и Гримми задает эти вопросы, заставляя Стайлса судорожно искать ответ на вопрос. – Мне не плевать, потому что я пожертвовал многим, ради него. А он просто делал из меня идиота. Вряд ли кто-то любит, когда из него делают идиота. Гримми улыбается, но смотрит все так же серьезно. Выпитый алкоголь вообще не влияет на него, и Гарри начинает подозревать его в каких-то супер-способностях – так происходит уже не первый раз. – Удивительно то, что ты вообще стал жертвовать ради него чем-то. – Я не… Думаю, это неважно, – Гарри резко понимает, что устал – неделя была действительно тяжелой. Сил на то, чтобы отрываться в клубе, почти не осталось. – Хочешь поехать ко мне? Ник морщится, будто прикидывая что-то, оглядывает зал, а потом кивает: – Поехали. – Но сначала мы выпьем еще. *** Они покидают клуб только через два часа – теперь даже Ник едва держится на ногах, цепляясь за стены. Гарри же практически висит на нем, еле переставляя заплетающие ноги и что-то бормоча, пытаясь уснуть прямо на ходу. Этот парень – Луи, если Нику не изменяет память – стоит недалеко от черного входа, опираясь спиной на стену. На улице достаточно холодно, и Гримшоу хочет спросить его, что он тут делает, и если уж пришел, то почему не заходит внутрь, но потом он вспоминает, что именно этот юнец разбил сердце Стайлсу. И хоть Ник и не образец идеального друга, не мамочка и вообще не собирается заботиться о Стайлсе, он выбирает другой вариант – старается незаметно пройти к машине, не давая Стайлсу увидеть парня. Но парень решает действовать сам, и, Боже, если бы Ник был чуточку менее пьян, он бы обязательно врезал ему за это. Он подходит почти вплотную, отрезая путь к машине, и удерживает Гарри за рукав: – Гарри, пожалуйста, мы можем поговорить? Он не получает реакции от Стайлса, а Ник шумно выдыхает воздух: – Слушай, Луи? В общем, хммм. Видишь ли, Гарри не совсем может говорить… Луи даже не переводит на него взгляд. – Гарри, давай я вызову такси и мы поедем к тебе, а утром поговорим? Пожалуйста, у меня должен быть шанс все объяснить. Это действительно злит Ника. Нельзя просто приходить и думать, что если Гарри в бессознательном состоянии, то можно уговорить его на что угодно. – Он никуда с тобой не поедет. Да, Гарри? – Ник потрясывает друга за плечо, не думая, что услышит ответ, надеясь, что какое-то его движение можно будет принять за кивок, но Гарри неожиданно поднимает голову и почти выпрямляется, смотря прямо в лицо Луи. Он глубоко вдыхает и выдыхает несколько раз, а потом переводит взгляд, кажущийся почти осмысленным, на Гримшоу: – Ник, спасибо, не надо, – он сжимает его плечо (Гримми попутно удивляется тому, как четко и членораздельно говорит Гарри, который только что не мог сам стоять на ногах), а потом снова смотрит на Луи. – Знаешь, что, Луи? Проваливай отсюда. Иди нахуй вместе со своими объяснениями и всем пиздецом, что ты устроил вот здесь, – Стайлс отчетливо ударяет себя в области сердца. – И никогда, никогда, блять, больше не появляйся в моей жизни, Луи. Я бы хотел не знать тебя. Когда они разворачиваются к машине, Гарри снова становится неимоверно пьяным. Нику приходится почти тащить его на себе и он проклинает Гарри Стайлса, школьников, идиотскую любовь и этот мир, который всегда делает все сложнее. Он устраивает Гарри на заднем сидении, а сам садится спереди и все-таки смотрит на парня, все так же стоящего у клуба. Тот выглядит потерянным, как будто не знает, что делать дальше, но Гримми не чувствует к нему жалости. В конце концов, если он разбил сердце Гарри Стайлсу, он заслуживает наказания. Потому что, это не удавалось еще никому и никогда. *** Вещи Луи разбросаны по всей квартире: чашка, которую он привез с собой когда-то, футболка, кеды, очки, книжка с закладкой в самом начале – Гарри не совсем понимает, как столько вещей могло оказаться здесь за такой короткий срок. И, черт, им с Луи было не до чтения книг, откуда она здесь? Стайлс не хочет объяснять сам себе, почему собирает сейчас все эти мелочи, принадлежащие Луи, собираясь отвезти их ему. Возможно, чтобы сделать точку, поставленную уже давно, еще более жирной, заметной и такой, которую невозможно будет превратить ни в троеточие, ни в запятую. Финиш. Конец. Гарри думает о том, что хотел бы изобрести машину времени. В нем действительно просыпается нездоровый дух изобретательства, потому что это единственный вариант спастись. Если бы он мог вернуться на несколько месяцев назад, то предпочел бы лучше остаться без развлечения на одну ночь, чем чувствовать себя уничтоженным каким-то школьником. Стайлс не понимает, как допустил это. Держа свою жизнь под абсолютным контролем уже много лет, Гарри привык к безопасности так, как привыкают к удобным разношенным джинсам. Он совершенно потерял бдительность. Стоит только слегка отпустить вожжи – и ты страдаешь. Гарри мог бы издавать учебник «Как обжечься на молоке, дуя на воду». Луи звонит ему часто. Звонил – если быть честным. Гарри не выдержал на 10 звонке и попросил оператора заблокировать все входящие с этого номера. Не то, чтобы Луи не пытался звонить ему с других номеров… Но Стайлс так же поступал с каждым из новых. Луи приходит в квартиру – Гарри сменил замки почти сразу, а потом просто перестал ездить туда. Луи все еще пытается пробиться в его душу – Гарри тщательно завешивает там зеркала черной тканью и празднует траур по своей ошибке. *** Луи ждал этого дня много лет. С того самого момента, как в первый раз ступил на футбольное поле. Ему было пять или шесть, когда мама привела его за руку и он, потребовав «такой же костюм, как у этих взрослых дядь», почувствовал, что ему здесь самое место. Это поле всегда было его местом, одним из тех немногих мест, где он чувствовал себя в безопасности. Но сегодня все было не так. Три года они пытались выйти в финал чемпионата школ, не доходя даже до одной четвертой, но сейчас, когда у них наконец-то это получилось, капитан сборной Луи Томлинсон не испытывает эйфории – все это кажется почти абсурдным, но факт остается фактом. В раздевалке настолько шумно, что у Луи почти закладывает уши. Он пытается сконцентрироваться на мыслях о предстоящей игре, но в голове мечется только то, что он должен поговорить с Лиамом и сделать это до игры. Он осознает, что это решение неразумно само по себе: от одного дня промедления ничего не изменится, а нарушать хрупкий баланс, наконец, установившийся между ними, именно сейчас – просто неправильно. Но необходимость этого разговора будто ест изнутри и он понимает, что не сможет выложиться на полную, если не скажет все Пейну здесь и сейчас. Луи устал чувствовать категорическую неправильность того, что происходит у них, устал чувствовать себя лгуном, устал придумывать оправдания своему странному поведению. Он искренне старался исправить все происходящее и видел старания Лиама – но у них просто ничего не получается. Когда он тянет Лиама за руку из раздевалки, тот выглядит оторопело – до старта осталось не больше 15 минут, уходить куда-то прямо сейчас не стоит: тренер любит давать наставления за пару минут до начала. Но Луи не обращает внимания на его слабые протесты, просто таща его за собой в единственный пустой туалет. Он на секунду задумывается, что все их важные разговоры происходят либо в раздевалке, либо в туалетах, но не хочет сосредотачиваться на этом. Абсолютно неважно, где они будут разговаривать, куда важнее тема. – Лиам, ты можешь слушать меня и не перебивать? Лиам только кивает, как бы сразу соглашаясь молчать и принимать все, что скажет Луи. – Мы должны расстаться. Я знаю, что это совсем не то, чего ты ждал, и сейчас не вовремя, но я хочу быть честным, ладно? Ты не чувствуешь себя счастливым со мной и… И я тоже, знаешь… Пейн хватает его за руку и сжимает, как будто силясь удержать, но все еще молчит, и Томлинсон как никогда благодарен ему за то, что тот действительно выполняет его пожелания. – Я думаю, я люблю другого человека, – Луи действительно жаль, что он вынужден говорить это Лиаму, потому что он искренне хотел бы быть с ним и любить его. Но это было бы слишком просто для Луи Томлинсона, не так ли, судьба? – Так Зейн не врал! – Лиам резко отдергивает руку и почти шипит, прищуривая глаза. – Зейн? Малик? – Неважно! Мы не будем расставаться. Я чувствую себя достаточно счастливым с тобой. Не имеет значения, насколько крут твой новый любовник. Я тебя не отпущу! – Лиам выскакивает за дверь, даже не делая попытку выслушать до конца. Луи чувствует себя выжатым этим трехминутным разговором и остро ощущает, как ошибался, если думал, что после того, как они поговорят, кому-то станет легче – стоило помнить, насколько Лиам Пейн ненавидит отступать. *** То, что идея с вещами была далеко не самой лучшей, Гарри понимает только тогда, когда в очередной раз безуспешно дергает ручку входной двери в доме Луи. Стукнув несколько раз по стене рядом, он, наконец, спускается с крыльца – очевидно, никто не собирается открывать. Этот вариант был настолько оптимальным, что сталкиваясь с закрытой дверью Гарри почти испытывает ярость. Открыть дверь, всунуть родителям Луи сумку с вещами их сына и уехать, навсегда выкинув эту часть жизни из своей головы – все это было так просто. Он бы позволил Луи самому объяснять родителям, что его вещи делают у незнакомого мужчины, почему он привозит их ему домой, и что вообще, черт возьми, происходит. Стайлс тщательно выбирал время – ему не хотелось встречаться с Луи, не хотелось в очередной раз слышать попытки оправданий и чувствовать в себе слабость сломаться, поддаться, поверить и потом снова собирать себя по кускам. Время, когда он давал людям бессчетное количество прав на ошибки, давно прошло. Гарри уже садится в машину, размышляя о том, что кружка и потрепанные кеды не такая уж большая потеря для Луи, особенно по сравнению с унесенной им половиной чужой души, так что он может просто выкинуть вещи или оставить прямо здесь, когда его внезапно окликают. Из соседнего дома выбегает девочка лет 14, накрашенная ярче, чем стоило бы, но Гарри не хочет даже мысленно возмущаться по этому поводу. Когда ему было 14, он носил собственноручно драные джинсы и пытался подводить глаза, так что это не его дело. – Привет, ты к Луи? – кричит она издалека, закрывая ворота на ключ. Стайлса слегка забавляет эта потрясающая бесцеремонность, которую проявляет ребенок. – Да. Девочка подбегает к нему и опирается на капот. – Он в школе. Матч, знаешь? Об этом все говорят, если хочешь, я покажу тебе, где его школа. – Я знаю, где школа Луи, – усмехается Гарри, не сосредотачиваясь на словах о матче. У Томлинсона постоянно были какие-то матчи, когда они… встречались. – Черт, – девочка выглядит почти расстроенной. – Ты можешь мне помочь? Матч через 10 минут, а я сидела с младшими, и на транспорте, знаешь, я пропущу все самое крутое! А мои друзья даже не займут мне хорошее место! Стайлс понимает, к чему она ведет. И он совершенно не хочет ехать в школу к Луи, потому что там нет ничего, что могло бы его заинтересовать. Абсолютно ничего. А потом Гарри переводит взгляд с девочки, явно выглядящей расстроенной предстоящей перспективой посмотреть матч с неудачного места, на сумку в руках и произносит, внутренне оправдываясь обыкновенным желанием помочь подростку: – Ну поехали, соседка. – Я Энн. – Очень приятно. *** Луи проводит первый тайм как в тумане. Он бегает по полю, бьет по мячу, отражает удары в его сторону, несколько раз падает на траву, больно ударяясь спиной, но все это доходит до его сознания словно сквозь пелену. Единственное, что он ощущает остро, это взгляд, преследующий его, прожигающий дыру в его спине. Взгляд, который, кажется, можно почувствовать руками. Лиам смотрит на него так, что Луи с трудом борется с желанием запустить мячом по своим же собственным воротам, только чтобы стереть с его лица это «или-ты-со-мной-или-ты-мертв-луи-томлинсон»-выражение. Сейчас он снова почти ненавидит Пейна. Игроки второй команды сильны, даже слишком сильны, чтобы играть с ними настолько расслабленно, но Луи не может взять себя в руки и выкладываться в полную силу. Несколько раз опасную ситуацию у ворот спасают свои, дважды сам Луи. Сосредоточившись на несколько минут, он решает кризисную ситуацию на поле, но на большее он просто не способен. Когда первый тайм заканчивается со счетом 0:0, Луи выдыхает, надеясь, что ему не будут задавать вопросов. Но, когда он заходит в раздевалку и видит разъяренный взгляд тренера, становится очевидно, что его надежды сбываться не собираются. – Томлинсон, где твои мозги? – тренер трясет его за плечо. – Последний раз так хреново ты играл… Никогда! Это наш единственный шанс! В следующем году в школе не будет половины команды! Ты думаешь, нам не нужен кубок? Луи щурится и ощущает прилив злости. Почему он должен гробиться из-за того, что школе нужно поднимать свой уровень? – Какая мне разница? В следующем году у школы не будет кубка, но и меня тут не будет. Мне плевать! – Луи замечает резкую тишину, которая воцарилась в раздевалке, и только тогда понимает, что сказал это достаточно громко. – Знаешь, Томлинсон, ты можешь не стараться ради школы. Но ты должен постараться ради себя – как думаешь, в колледж берут просто так? А вот капитана команды, выигравшей Кубок школ, будут ждать. Или твое будущее тебя волнует ровно настолько же, насколько волнует этот матч? Это сродни удару в солнечное сплетение. Луи вдруг понимает, что строил свое будущее много лет, а сейчас почти бросает его под откос. Все годы пути к этому матчу, к тому, чтобы оказаться в колледже – и прямо сейчас, когда он действительно может, то ничего не делает для этого? Такие моменты нельзя упускать! Ничего, черт возьми, не стоит того. Это действительно его шанс! – Мне… Мне жаль, я… Тренер сжимает его плечо. – Это неважно. Просто сделай все для себя сегодня. Когда Луи выходит на поле во втором тайме, он, наконец, начинает осознавать все происходящее. Вокруг ревущий стадион, он стоит посреди поля и должен выгрызть зубами победу. У него в жизни осталось совсем мало и именно это сейчас поставлено на кон. Он не имеет права проигрывать. Луи делает несколько неплохих передач и, если бы на воротах соперников не стоял такой гениальный вратарь, в копилке было бы уже несколько голов. В Луи просыпается здоровая злость – он хочет доказать самому себе, что может жить так, как хочет, что у него есть шанс, что все то, чего он лишился, не убило его. Он носится по полю, как заведенный, кажется, что он один заполняет это пространство, как будто пытаясь вырвать победу не у школы Смита, а у своей судьбы. Он, наконец, отправляет в ворота соперников мяч, и в том, что будет гол, сомнений нет. Он падает на траву стадиона и слышит оглушающий рев болельщиков. Он сделал это. Он смог. Это еще не победа в матче, но сейчас он ощущает себя так, как будто выиграл самую главную игру в своей жизни. Вокруг него резко оказывается очень много рук. Его обнимают, хлопают по плечу, пытаются поднять на руки, но ему хочется прийти в себя. Тогда он чувствует руки Лиама, которые всего лишь мягко обнимают его за плечи, он забывает о том, что произошло. Ему нужно почувствовать это спокойствие, чтобы собраться и играть дальше на том же уровне. Он обнимает в ответ, а потом чувствует его губы на своих и несколько секунд никак не реагирует на происходящее, а потом с силой отталкивает Лиама от себя. Нет. Нет! Нет!!! Пускай кто-нибудь скажет, что ему показалось, что этого не происходило! Он оглядывается по сторонам, замечая, что все смотрят на него, потом переводит взгляды на ряды зрителей. Кажется, многие из них даже не поняли, что произошло, но Луи мгновенно и остро чувствует волну осуждения, которая просто прижимает его к земле. Он не может встать и накричать на Лиама. Он даже не чувствует злости, это все больше похоже на сковывающий суставы страх. Он продолжает шарить глазами по рядам зрителей, пытаясь наткнуться хоть на одно лицо, на котором не будет написано шока или осуждения или насмешки. Ему нужно хотя бы немного понимания. Луи опускает взгляд в проход между трибунами и его сердце пропускает удары. Он чувствует, как у него закладывает уши. Он думает, что это галлюцинации, что он, наконец, сошел с ума, что шизофрения добралась до него! Сейчас он закроет глаза, а откроет их уже в палате с мягкими белыми стенами. Но, когда он снова распахивает глаза – Гарри все еще там. Он так далеко, но смотрит так пронзительно, что Луи чувствует его взгляд так, как если бы тот находился на расстоянии вытянутой руки. Этого не должно было произойти. Луи хочет встать и бежать, бежать к Гарри, бежать отсюда, от всех этих людей, бежать, бежать, бежать, пока не задохнется. Но он не может даже пошевелиться, смотря, как Стайлс разворачивается в сторону выхода – время будто замедляется и сосредотачивается в одной точке. Гарри скрывается из вида и с Луи, наконец, спадает оцепенение. Он поднимается на ноги и почти бежит к краю поля, надеясь, что все еще можно исправить. Гарри пришел. Гарри здесь. Гарри хотел дать ему шанс. Луи все исправит. Главное – успеть. Он успеет. Он всегда быстро бегал.