Если ты покинешь меня

      Как Джеймс и ожидал, после этого похода отношения между ним и Мэллони стали совсем натянутыми. Она избегала прямого контакта, стеснялась смотреть на него. После всего, что они наговорили друг другу, после тех поцелуев и объятий, они только отдалились друг от друга. И нельзя было в этом винить девушку, неопытную и скромную в любви, она боялась тех чувств, которые могли возникнуть между ними… которые уже возникли между ними. — Вы двое как море. Неспокойные, — завела свою тираду старая Кэтрин, протирая полки в библиотеке, — в ваших отношениях то отливы, то приливы, не понять, что вы учудите в следующий миг.       Лили уехала пару дней назад отвозить слепок обрубка ноги, что бы сделать протез (отсутствие этой женщины не могло не радовать), а Мэл сегодня сказалась больной и попросила отгул. Потому Джеймс снова вернулся в тесную библиотеку. Он уже и забыл, какая тихая и маленькая она. После таких активных месяцев, проводя большую часть дня на открытом воздухе, он уже и отвык от этого чувства уединения. Или же одиночества? Как теперь назвать его состояние души, после того, как он вновь познал те счастливые мгновения радости. Мэл вновь окатила его из ведра жизни всеми этими ошеломляющими чувствами. А ведь он тогда смирился со всем. Смирился с тем, что ему придется всю жизнь существовать в четырех стенах, словно растение. Но сейчас все изменилось. Джеймс изменился.       Ему хотелось увидеть эту девушку. Её отсутствие пробуждало в нем бурные порывы чувств, желание открыто признаться ей, потребовать ответа (каким бы он не был) на свои чувства. Все это было лишь эгоистичные, бездумные порывы, и разумной своей частью Джеймс понимал, что ни к чему хорошему это не приведет. Да, он наконец освободится от груза тех невысказанных слов, что висят на его сердце, не смотря каким будет ответ девушки, но это не принесет облегчения. Он просто этот самый груз перевесит на нее, оставив ее перед выбором и решением. А каким может быть ее решение? Она это ясно дала понять на том пляже, после её жарких поцелуев, что оставаться здесь у нее нет ни малейшего желания. И в том взгляде, Джеймс знал, была немая просьба не препятствовать этому.       На следующий день Кэтрин была вынуждена уйти, встретиться со старшим управляющим плантации. «Уладить некоторые вопросы», как она сказала, но при этом вела себя несколько взволнованно. Джеймс не предал этому значения, дела фермеров не особо его волновали. Кэтрин, однако, помогла мужчине подняться, одеться и спуститься вниз. Оставив его одного, надеясь на скорый приход Мэллони.       Джеймс вновь погрузился в чтение книг в библиотеке, когда услышал, как хлопнула входная дверь. Он отложил небольшой том на стол, и двинулся в сторону прихожей. Ему надо поговорить с этой девушкой, иначе между ними так и останется недосказанности. Довольно! Он не из тех, кто бросает дело по среди пути. Либо Мэллони отвечает на его чувства взаимностью, либо отказом, и совсем не обязательно ходить вокруг да около. В любом случае, ей остается чуть больше полугода до следующего лета, и если она уезжает, то Джеймс сможет потерпеть ее еще несколько месяцев, что бы потом вновь влиться в среду одиночества и меланхолии. — Мэллони, — не обнаружив девушку, подал голос Джеймс. Ответа не последовало. Тогда он позвал еще раз, но все равно остался без ответа. Из гостевого санузла послышался звук льющейся воды. — Мэллони, все в порядке? — Тишина. Эта ситуация, если не пугала, то, как минимум, нервировала. Не вены же она там себе режет. — Мэл! Открывай немедленно, иначе я… — он осекся. Слова «дверь вышибу», из его уст, стали бы шуткой года. -…иначе мне придется ехать за вторым ключом, — уже более тихо произнес мужчина. — Все в порядке, — донеслось приглушенное из ванной. И об этом голосе никак нельзя было сказать «все в порядке».       Он убедился в этом, когда, взяв дубликат ключей, оказался в небольшом помещении наедине с девушкой. Джеймс всегда ненавидел момент, когда люди начинали его жалеть. Он сам себе казался тогда жалким. Но чувства сострадания и нежности зародились в его сердце, когда он увидел, покрасневшее от слез, лицо Мэл. Она тут же отвернулась, когда мужчина ворвался в ее пространство, но он уже успел заметить ее слезы. И здесь дело не в банальной жалости, а в том желании отгородить Мэллони от этой боли, которая свалилась на нее. Совсем неважно кто, или что, является источником этой боли. — Все нормально, — он бы хотел ее утешить. Хотел узнать, что случилось, но не мог найти правильных слов. Может этого и не не нужно было. Он взял прохладную ладошку девушки в свою, слегка сжав, и потянул к себе. Она не сопротивлялась, наоборот, потянулась к нему, когда только почувствовала, как он позволяет ей это. Девушка почти что упала на колени к мужчине, сотрясаясь рыданиями. Он мог лишь размеренно водить рукой по спине, успокаивая.       Прошло некоторое время, пока Мэл успокоилась. К тому моменту, Джеймс, с отвращением к самому себе, начинал понимать что эта близость их тел заводит его. Запах девушки, всегда неизменно сладкий, сводил его с ума. Она пахла цитрусами и, возможно, ананасами, а еще легкий запах кокоса и манго всегда витал рядом с ней. Он не знал что это — духи, шампунь или гель, — но этот букет ароматов, всегда исходил от его маленькой бестии.       Она все еще вздрагивала от сбившегося дыхания, уткнувшись мужчине в шею. А Джеймс продолжал ее успокаивать. Ему хотелось разузнать все, но он не смел торопить девушку с расспросами. Придет время и она сама все расскажет, а пока он эгоистично радовался этому моменту, когда она так беззаботно прижималась к нему. — Он забрал деньги, — тихо, едва различимо, сорвалось теплым шепотом с губ девушки. — Забрал все деньги, — вновь хлюпнула носом Мэллони. Джеймс слегка отстранил ее, заглядывая в глаза. — Твою зарплату? — нахмурился мужчина. Ответом ему был лишь слабый кивок. — Кто? — Отец, — после недолгой паузы, пискнула девушка. Она вся сжалась, словно после этих слов кто-то обязательно должен был на нее напасть. Он вдруг понял, что совсем ничего не знает о её семье, они ведь об этом никогда не говорили. Он не рассказывал о своей, и не спрашивал о её родных. Джеймс вновь обнял ее, пытаясь утешить. Он хотел было сказать что-то успокаивающее, но девушка перебила его. — Забрал все накопленные на учебу деньги, — она крепко обняла мужчину за шею, не то пытаясь унять горе, не то срывая на нем свой гнев. — Накрылась моя путевка на спасение из этого ада. Это все мне так осточертело! — Она вскочила, яростно всплеснув руками. — Это место, со всеми его теплым морем и солнечными пляжами, только радужная обертка. Начинка же намного отвратительнее. Мне все это надоело. Надоел дом, куда я не хочу возвращаться, в страхе встретить пьяного отчима, для которого я никогда не была дочерью, даже когда была жива мама. Только лишь способом получения денег и удовлетворением его животных инстинктов. — Она кричала и плакала, и Джеймс не мог даже попытаться успокоить ее, пораженный вспышкой эмоций, и тем, что слышал. — Люди здесь, приторно веселые, словно у них все хорошо, но вы знаете что на самом деле? Местные гробят свое здоровье за копейки в отелях и увеселительных заведениях для туристов, что бы прокормить огромную семью. Здесь нет места для полета фантазии, нет места для людей желающих творить прекрасное. Я либо беру тряпку в руки и иду драить унитазы в номере люкс для таких как вы, либо раздвигаю ноги в слабо-прикрытом борделе, опять-таки, для таких как вы — элиты, уставшей от современной рутины, и ищущих капельку экзотики в нашей протухшей «конфетке». Я хочу освободиться от этой участи, не хочу быть частью этого колеса. Хочу свободы… хочу быть собой.       Она густо покраснела и извинилась, когда вся спесь сошла, и она поняла что наговорила. Но былого не воротить, и Джеймс на нее уже смотрел совсем иным взглядом. — Ты переезжаешь ко мне, — строго сказал мужчина. — Я удвою твою ставку, так что уже в июне сможешь перебраться в Нью-Йорк. — Ее лицо вытянулось в неподдельном изумлении, а чуть погодя краски смущения накрыли её. Она немного помялась, перед тем как снова заговорить. — Вы… вы хотите что бы я уехала?       Джеймс усмехнулся. — Я хочу что бы ты была счастлива, — искренне ответил мужчина. И это была правда. Он мог сказать что-то более красочное и романтичное, все то, что он обдумывал в своих мыслях, но не стал. Не хотел, или не смог, но все эти слова так и остались у него в голове.       Я люблю тебя. Я хочу что бы ты осталась со мной. Навсегда. Я жажду всей своей мелкой душой только тебя, и не важно что случится, это никогда не изменится. Я вряд ли смогу когда-нибудь встать рядом, взять тебя за руку и поддержать в любой ситуации. Но я знаю точно, что в моих силах сделать нечто большее. Я могу открыть твою клетку и выпустить тебя на волю. И пусть это больно, но я посмотрю, как ты вспорхнешь в небеса, оставив за собой нежный тропический запах фруктов и мою ненужную любовь.

~*~

— Вообще-то, мистер Джеймс Остин, я все еще ваша сиделка, если вы забыли, — искренне засмеялась девушка, когда мужчина сквозь сон притянул её в объятия, не желая просыпаться. — Ага, — сонно пробубнил он, — забыл.       Он перевернулся вместе с ней, подмяв девушку под себя. Нежное касание в шею, и с губ Мэл срывается легкий полу-стон. Они так часто оказываются слишком близко друг к другу, что уже, казалось бы, должны взять вёсла своей розовой лодочки и грести по течению реки любви. Да только идут они к этим отношениям отнюдь не семимильными шагами. Тут то Кэтрин, словно назло, постоянно рядом, то Лили везде свой нос сует, и не забывает сказать, как недостойно себя ведет Мэллони. — Скоро мисс Лили придет, — охрипшим голосом шепчет она, цепляясь за простынь, стараясь унять нарастающее наслаждение. Еще совсем неумелая, но уже способная учиться, она не отталкивает его, напротив, со всей пылкостью отвечает на поцелуи Джеймса. — Вы опять за свое, — удрученный голос его инструкторши, вынуждает мужчину отстраниться от столь желанных губ. Он почти что со стоном недовольства скатывается с раскрасневшейся девушки, которая пулей вскакивает и уматывает в ванную.       Лили помогает Джеймсу надеть протез на обрубок ноги, все время причитая, что не подобает сиделке так себя вести. На что мужчина лишь хмыкает, и подначивает женщину. Ему то очень даже по душе такое поведение. Нравится видеть смущенное личико любимой, чувствовать тепло её тела, её губы неумело отвечающие на его поцелуй. Все в ней он желал бы оставить при себе так долго, как только сможет. Когда Лили надоели препирательства Джеймса, она, хмыкнув, вздернула подбородок, и вымаршеровала из комнаты. — Мэллони, кажется ты что-то забыла, — усмехнулся он, — меня например.       Из дверного проёма показалась рыжая голова, вопросительно глядящая на мужчину. Она очевидно не слышала, что Акула-инструктор ушла, потому выходить из своего укрытия не спешила. Однако разведав что на «фронте» все чисто, вновь вернулась к кровати, где сидел Джеймс.       Взгляд Мэллони говорил все за нее. И если Джеймса все устраивало в их отношениях — она рядом, то чего он больше всего желал, — то девушка была потеряна. Она смотрела на него, не понимая, то ли должна ему трусы менять, то ли целовать. Он не хотел, что бы она чувствовала себя неловко. Он хотел все сделать правильно. — Знаешь, — начал мужчина, взяв ладонь девушки в свою, — у нас в Америке, есть такой вид сиделок, которые ухаживают не за телом больного, а за его душой. Такие пациенты, чаще всего, это умирающие, либо инвалиды с суицидальными наклонностями. Часто такие сиделки становятся друзьями, помогают справиться с депрессией, вновь полюбить жизнь. Я забыл, каким приятным может быть нагретый за день песок, забыл ощущение, когда море окутывает тебя, словно мать дитя. Я уже не помню, когда на меня последний раз смотрели с вызовом, с трепетом, или с нежностью, так как это делаешь ты, а не с жалостью, как смотрят другие. Я не помнил, как смеяться, пока ты не появилась в моей жизни. Я не мастер романтических стихов, в этом плане язык у меня не подвешен. Как там говорят… Ты мое солнце, вновь принесла свет в мою жизнь, — он понимал, что сейчас похож на первоклашку, читающего стих перед классом. Джеймс усмехнулся, — черт возьми. Я такой кретин. Солнцем тебя, с твоим-то характером, не назовешь, но ты та женщина, с которой мне этот свет не нужен. Я бы хотел стать прежним, встретить тебя где-нибудь в городе, может купить выпить, заговорить. Какую выпивку ты предпочитаешь? Будь я здоров, сотворил бы с тобой такое, о чем ты и думать стесняешься…       Мэллони усмехнулась и перебила его. — Будь ты здоров, ты бы даже не обратил на меня внимания. Меня попросту не пустят в тот бар, где обычно обитают такие как ты. Да и ты сам не заметил бы серую мышку в невзрачном платье. — Плевать, — отмахнулся он, — я просто хотел сказать… Черт! Да люблю я тебя, люблю, глупая. Эти все слова только одно и значат.       Мэл повалила его на кровать, нависая сверху. Её поцелуи были похожи на нежные прикосновения летнего ветерка, такие горячие, но аккуратные. Она прижалась всем телом, не разрывая контакта. Рука Джеймса коснулась бархатной кожи спины, проложив путь от поясницы до лопаток и обратно, остановившись на ягодицах. — Кажется, будто я сплю, — тяжело дыша, прошептала девушка. — Тебя во снах лапают калеки? — Усмехнулся мужчина, но она пропустила это мимо ушей. — Не думала, что когда-либо смогу полюбить мужчину, позволю ему затронуть во мне все эти чувства, — она глубоко вздохнула, словно собираясь с мыслями. — Я боюсь всего этого. Мне страшно, что в конечном счете ты окажешься таким же как он.       Джеймс сразу представил её отчима, то что он делал с этой девушкой, и ярость в нем закипала, словно в адском котле. Ему бы хотелось вновь иметь возможность ходить, что бы самому прийти и забрать Мэл из жизни того ублюдка. Он ненавидел его всеми фибрами своей души. И только какое-то время спустя, когда гнев поутих, он понял, что за словами страха, девушка тоже призналась ему. Она любит его, теперь это было сказано вслух. Между ними больше не будет преград. Не должно быть.

~*~

      Эти две прекрасные недели были для Джеймса самыми сладкими. Он засыпал и просыпался с той, с кем хотел бы провести остаток своей никчемной жизни. Она всегда была рядом, и если это когда-нибудь надоест ему, то точно не в этой жизни. Когда она далеко, уезжает в магазин, либо с Кэтрин, или просто отлучается на долгое время, ему становится неспокойно. Одиноко. Грустно. И больно. Все это кажется сном, как тогда сказала Мэл, так окрылено и легко он себя чувствует. И внутри все переворачивается, когда она рядом. Обнимая его ночью, раздувает тот огонь, который он уже не надеялся почувствовать. Он думал что вся мужская страсть выгорела в той аварии, но он ошибался. Сильно ошибался.       Любил ли он кого-либо так же, как любит ее? Если и была в жизни Джеймса женщина завладевшая его сердцем однажды, то он не вспоминал о ней. Не думал, что кто-то мог быть более родным, чем эта рыжая бестия, пахнувшая сладкими апельсинами и манго. Его фруктовая девочка. Где-то, на задворках здравого смысла, мелькала мысль, что это тоже все закончится. Что ты идешь по заведомо провальному пути, и впереди только пропасть, которая вас разделит. И нет моста, нет лодочки, что спасли бы ваши отношения. Когда Джеймс думал об этом, вновь становился мрачным. Но стоило Мэллони появиться рядом, и все мрачные мысли улетучивались. Так всегда было, и так будет.       Он любит когда она рисует. Берет с собой на пикник альбом и охапку карандашей, и делает наброски пейзажей. Иногда она переключает внимание на него, Джеймс, само собой, делает вид что злится, будто ему это не нравится, но на самом-то деле все наоборот. Ему приятно это внимание. Приятна сама мысль, что она считает его привлекательным, несмотря на все увечья, коими богато награждено его тело. Она порой может запечатлеть его с такого ракурса, с какого он себя не видел никогда. И эта ее любовь к деталям… — Я подала документы в Бостонский колледж.       Джеймс не сразу вернулся из своих мыслей, и только спустя пару минут понял что сказала девушка. Ее нежные пальчики не перестали расслабляюще перебирать волосы мужчины, она лишь отвела взгляд в сторону. Она была прекрасна. Джеймс видел её — молодую и целеустремленную — так же ясно как видел сейчас голубое небо и перьевые облака. Все мысли о будущем сводились в итоге к одному факту — одиночество. Но почему-то сейчас он об этом не задумывался. Он будто бы выпал из своей жизни, из своего искалеченного тела, и стал кем-то другим. Сам ход его мыслей изменился, под гнетом разыгравшейся фантазии о светлом будущем. — Ты могла бы попытаться попасть в Йельский университет, — без тени сомнения сказал мужчина. — Нет, — засмеялась она, — не могла. Это не мой уровень, — чуть более серьезно ответила Мэл. Джеймс хотел было возразить, нахмурив темные брови, но она перебила его. — И почему именно Йель? Почему не Гарвард или Принстонский? Я на обучение должна буду продать половину своих органов, и то, наверное, не хватит. — Она шутила, но Джеймс видел как потускнели ее глаза. — Я сам учился в Йельском…       Но правда была в другом. Почему он вдруг подумал об этом в таком свете, Джеймс не знал, но он прикинул, что от Нью-Йорка до Нью-Хейвена, где располагается университет, два часа на машине, а если Говард еще не продал вертолет фирмы, то Джеймс мог бы обеспечить девушке комфортный перелет из его квартиры в Манхэттене, до учебы. Он мог бы, он уже представил как делает это, воспользоваться связями. Запросто устроить ее в Йель. Он знал через кого здесь лучше подступиться, кому заплатить. Мэллони стала бы возмущаться, Джеймс знал это. Он бы купил ей студию, что бы она могла творить не ограничивая себя, а он мог бы наслаждаться её счастьем. Они бы ходили вместе на деловые встречи, банкеты, ездили на выставки в другие города, он показал бы ей весь мир. А если они устанут, то могут просто отдохнуть в городе, проленившись все выходные в постели в объятиях друг друга. Он вспомнил свой рабочий кабинет. Мэл бы понравился его стол, большой и удобный. Он бы взял ее прямо там, пока ее пальчики царапают его плечи, что бы её запах навсегда остался в этом помещении. Джеймс бы не позволил этой девушке даже минуты отдыха, если она была бы рядом.       Возвращение в реальность, из красивых мечтаний, оказалось болезненным. Он вдруг понял, что представлял себя таким, каким он был до аварии — сильным, здоровым мужчиной. И самому становилось тошно, потому что зарекался не думать о том, как все сложилось, если бы не та злополучная ночь. Грязно после такого в голове, потому что мечты так и останутся мечтами, непосильные и тяжелые, они никогда не станут реальностью. И он понимал это. Он даже подняться сам не может, что уж говорить о нормальной жизни. Да, сейчас у него есть этот протез, за который он отгрохал солидную кучку зеленых пачек, но даже эта уникальная, медицинская разработка, не поможет ему. С этой штукой невозможно ходить больше трех часов. Обрубок ноги начинает адски болеть. И хотя Лили говорит, что со временем станет проще, сейчас ему в это трудно поверить.       Тем не менее, даже если Джеймс сидит в инвалидном кресле, он не снимает протез. Пытается привыкнуть. И, конечно, вернуться в вертикальное положение, смотреть на всех сверху вниз, самому делать, пусть неуверенно, шаги, это просто потрясающее чувство. Головокружительное. — Что ты затеяла? — Прищурился мужчина, когда Мэллони вывела его на середину поляны перед домом. — Болит нога? — Покосившись на протез, спросила она. — Пока еще нет, — недоверчиво ответил он. Девушка лишь улыбнулась, прикоснулась к его губам в легком поцелуе, и тут же убежала в сторону террасы. Такая игривая, она даже не представляет, как у него внутри все трепещет, от таких вот мимолетных нежностей. Он ведь никогда не считал себя романтичным тюфяком, может это старость сказывается, но сейчас он так падок на ласку, которую дарит эта девушка. Он желает этой любви, которую она дарит ему. Слишком быстрая, только и успел подумать Джеймс, когда Мэл вернулась с небольшим портативным проигрывателем. Она включила его, и их окружила нежная мелодия вальса. Мужчина усмехнулся, когда понял что она задумала. — Я ходить-то нормально не могу, а ты хочешь чтобы я с тобой танцевал? — Я не собираюсь вальсировать тут. — Улыбнулась она, — всего лишь простой медленный танец. — Покачаемся как сосиски?       На его усмешку она не ответила, а сразу прильнула к нему. Так близко, что он мог чувствовать каждый изгиб её тела своим. Её дыхание у него на груди. И робкие ручки, обнимающие его за шею. Она покачивалась в такт музыке, и Джеймсу уже не казалось это смешным. Он кое-как начал потакать ей, проецируя её движения. И вроде бы даже не плохо получается. Он аккуратно, словно боялся спугнуть, положил здоровую руку ей на талию, чуть ниже положенного, и мог поклясться, что она смутилась при этом. Все казалось таким… настоящим, таким правильным, что он даже забыл про свой протез. Движения приняли более смелый характер, и Джеймсу нравилась эта твердая уверенность. Он впервые, за долгое время, не опирался ни на кого, кроме самого себя. Он прикрыл глаза, представляя, как они танцуют на каком-нибудь мероприятии, окруженные другими людьми.       Тепло. Джеймс словно был окружен живым теплом, нежным и заботливым. Но внезапно он лишился его. Он понял, что никто больше не обнимает его, никто не прижимается к нему. Прежде чем Джеймс открыл глаза и возмутился, почему она так резко все прекратила, он услышал до безобразия мерзкий голос. — Так вот чем ты тут занимаешься, пока я дома с ума схожу, — высокий коренастый мужчина удерживал Мэл за руку, чуть выше локтя. Девушка испугано пискнула, когда он её встряхнул. — Такая же, как твоя мать!       Джеймс действовал быстрее, чем успел обдумать все последствия. Он забыл о том, что он всего навсего калека, и не может ровным счетом ничего сделать этому бугаю. Но ярость, клокочущая в его груди, порождалась лишь желанием защитить любимого человека.       Раньше Джеймс мог постоять за себя. Он занимался по субботам и средам, после работы, боксом, а так же поддерживал физическую форму тела в зале регулярными тренировками. Но то было до аварии, сейчас же он едва может стоять на одной ноге и протезе. Удерживать равновесие, без помощи кого-то, или чего-то, постороннего было крайне тяжелой задачей. Что уж говорить о драке. Если бы только подождать секунду, подумать, но нет… в мужском теле, при возникновении опасности, отключается функция рационального мышления. — Отпустите девушку. — Джеймс сам отметил, что вложил в голос слишком много презрения и ненависти. Нужно было бы быть более хладнокровным, более расчетливым, может быть это как-то помогло. Но отец Мэллони лишь недоуменно покосился на другого мужчину, и хмыкнул, растянув презренную улыбку на бородатом лице. — Так вот кому ты продалась — богатенькому калеке. Маленькая потаскуха!       Джеймс ударил мужчину изо всех сил, после того как тот отвесил сильную оплеуху девушке. У Джеймса даже на мгновение потемнело в глазах от ярости, и, видит Бог, будь он сейчас здоров, убил бы этого здоровяка голыми руками. Но удар был слабым. Левая рука — не ведущая, к тому же отсутствие, в течении долгого времени, тренировок. И противник лишь слегка покачнулся, потеряв вдруг весь интерес к своей дочери. Джеймсу едва удалось восстановить равновесие, после удара, в который он вложил слишком много, но не добился желаемого результата. Он даже не может защитить свою девушку, как это ничтожно. И когда мужчина схватил Джеймса за ворот рубашки, подтягивая словно тряпичную куклу, он не мог ему сопротивляться. Не потому что не хотел, а потому что просто не мог. Не было сил. Он даже не знал, как это можно сделать одной рукой, стоя на одной с половиной ноге.       Он понимал, что удар от этого бугая не заставит себя ждать. Джеймс отнял у него Мэл, отнял тот источник дохода, который позволял этому ничтожеству развлекаться днями и ночами, отнял женщину, которую он мог использовать как заблагорассудится. И этот мужчина, он уже не был похож на человека, только на зверя, желающего отстоять свою добычу. Но даже в этой ситуации, смотря в лице превосходящему противнику, Джеймс знал что не отдаст и не отпустит девушку, что бессознательно лежала у их ног. — Если вы сейчас же не отпустите этого человека, и не уйдете за пределы участка, я вызову полицию, — раздался за спиной мерзкий, но такой нужный в этот момент, голос Лили. Она была более хладнокровна, нежели Джеймс, однако это не возымело эффекта. Мужчина только усмехнулся. — Вызывай, дорогуша. Посмотрим, на чьей они будут стороне! — Думаете на вашей? Как бы не так! Семья Джеймса заведует большей половиной этого острова, можно сказать что он им принадлежит. Как думаете, полицейские захотят потерять работу, но остаться преданными своему собутыльнику? Я вот сомневаюсь.       Не на секунду её голос не дрогнул, может это и сыграло определенную роль. И он ушел, но, конечно же, обещал вернуться. Джеймс не сомневался, что отец Мэл не оставит попыток вернуть дочь. Однако ничего у него не выйдет.