Время песен

Рейчел кажется, что беды посыпались на её голову, как только она купила билет на поезд до Нью-Йорка. Кажется, что небольшой бумажный прямоугольник жжётся во внутреннем кармане пиджака, оставляет жаркие кислотные дыры, пытаясь добраться до сердца, поселиться внутри, узнать все самые сокровенные мечты и желания, чтобы потом их растоптать. Первый форпост падает уже на вокзале — Финн говорит ей: "Если нам суждено быть вместе, мы все равно будем", и где-то там — сквозь километры и железнодорожные станции — Большое Яблоко обнажает свои гнилые зубы в уродливой радостной улыбке. Нью-Йорк ломит ей виски, забивается внутрь острыми, резкими запахами, мешает дышать и ввинчивается под кожу многообразием звуков — куда там тихой, спокойной Лайме — этот город никогда не спит, и Рейчел в неизбежной попытке адаптации постепенно сокращает время своего сна. Вот её соседка приводит очередную большую любовь на ночь — еще вчера, кстати, большая любовь была невысоким блондином, а сегодня уже сменила цвет волос и вытянулась на пару дюймов; вот преподавательница танцев третирует её на занятиях; вот еще одно письмо Финну возвращается, так и не найдя адресата. Большое Яблоко нашёптывает Рейчел на ухо: "Хочешь — выживай", и Рейчел барахтается изо всех сил — она очень, очень хочет выжить. Нью-Йорк нравится Рейчел, если закрыть глаза и отвлечься от того, что происходит в её жизни. Нью-Йорк нравится Рейчел, когда она сидит на лавке в парке или когда прогуливается скверами, или когда любуется ночными огнями улиц, или когда Курт приезжает, и всё становится почти неотличимым от той мечты, которую она себе придумала и тщательно расписала на розовой бумаге, скрепив золотой звёздочкой обещание воплотить её, словно кровью. От Финна нет вестей уже несколько месяцев, и Рейчел хотела бы сказать, что она уже потеряла счёт времени, но это было бы ложью. Ей бы хотелось наконец перестать думать: "Мы с Финном будем здорово звучать вместе", находя ноты к очередной балладе в музыкальной библиотеке. Рейчел — прилежная еврейская девочка, но в себя она верит больше, чем в Бога, на свои силы рассчитывает больше, чем на него. Но однажды, когда своих сил уже, кажется, совсем не остается, Рейчел молится, чтобы Финн вернулся. В этот день Финн простреливает себе ногу, но не возвращается, и Рейчел строго-настрого запрещает себе надеяться. Она задвигает этот ящик подальше, запирает его на все замки, оставляя надежду на дне, чтобы та задохнулась, думая, что надежда — как огонь — нуждается в воздухе. Финн возвращается, когда Рейчел закрашивает белым большое, нелепое сердце на стене с его именем внутри. Рейчел смотрит на него — повзрослевшего, но с той же легкой, чуть смущенной улыбкой на губах — и понимает, что иногда надежда не нуждается в воздухе, иногда надежда — это и есть воздух. Рейчел закрывает глаза и делает свой первый — настоящий — судорожный вдох.