Время песен

Джейк понимает, что это плохая, очень плохая идея, в тот самый момент, когда видит на пороге Пака, лениво опирающегося на дверной косяк. – Нет, – твердо говорит Джейк, прежде чем Пак вообще успевает открыть рот, и ему хочется стереть с его губ многообещающую улыбку. За спиной у него болтается гитара, и Джейк снова повторяет (но этот раз самому себе): нет. – Да ладно, ты даже не дал мне сказать! – восклицает Пак, и его лицо почему-то приобретает озорное выражение. – Давай, бро, будет весело! Каждый раз, когда Пак утверждает, что будет весело, будь то какая-то ядреная трава, которую они скурили на двоих, и смех до боли в ребрах, или обычные дружеские посиделки, от которых в ребрах почему-то ломит не меньше, Джейку хочется вывернуться наизнанку. – Ты, я, бутылка виски, что может быть лучше, – Джейк моргает, а Пак тем временем уже по-хозяйски ходит по его квартире, размахивая руками. Джейк только вздыхает и захлопывает дверь по сценарию, который они прогоняли десятки раз. – У меня завтра занятия, – напоминает он, заранее зная, что это бесполезно, но это тоже вроде как игра для двоих. Джейк должен найти причину, чтобы отказаться; Пак должен посмотреть на него так, что все причины потеряют смысл. Глаза Пака смеются и говорят: не беда, пропустишь. Джейк думает, что нет, на самом деле – беда. Пиздец, какая беда, но Пак всё еще смотрит на него так, что Джейк чувствует себя засушенной бабочкой, которую проткнули иголкой. – Будешь пиццу? – высовывает голову из кухни Пак, и Джейк в который раз поражается скорости движения Пака по квартире. – Чувак, ты всерьез спрашиваешь, буду ли я пиццу, которую ты, вообще-то, достал из моей собственной морозилки? – фыркает Джейк, и Пак улыбается и пожимает плечами. – Даже не надейся, что тебе достанется моя порция. – Ублюдок, – весело раздается из кухни, и да, Джейк и есть ублюдок, если так разобраться. Наверное, ему просто немножко нравится, что Пак даже не задумывается об этом. Пак занимает весь диван, и Джейк думает, что на самом деле – не только диван. Он уже давно приходит к Джейку, как к себе домой. Разница лишь в том, что, что у Джейка пока остается один-единственный последний рубеж: дверь, которую он теоретически может не открыть. Но на практике Паку он открывает всегда. Джейк сидит в кресле напротив, прижимая прохладный стакан к щеке, и вполуха слушает, как Пак рассказывает что-то о своем новом сценарии. Пак потягивается, и Джейк ловит взглядом обнаженную полоску кожи чуть выше пояса штанов и тут же окончательно проигрывает всю свою концентрацию в этой нечестной игре, которая длится с того самого момента, когда Пак показался у него на пороге. Ему нравится думать, что всему виной виски, но он уже давно поклялся самому себе, что сложит полномочия и уступит трон самообмана кому-нибудь другому. Время будто теряет линейность. Джейк пьян настолько, что с трудом может разобрать, сколько они так просидели. Спина затекла, и на то, что прошло уже немало времени, указывают только пустая бутылка, валяющаяся на полу, и банки из-под невесть откуда добытого пива. Джейк поднимается на нетвердых ногах и садится возле дивана, чуть не сбив столик, который так некстати вырос на его пути. Пак мягко хлопает по диванной подушке возле себя, и Джейк послушно прислоняется спиной к тому месту, где так и осталась лежать ладонь Пака. Ощущение чужой кожи, пусть и беглое, согревает. В ушах шумит, но Джейку удается разобрать, что Пак тихонько что-то напевает, закрыв глаза. – Пой для меня, Джейки, – смеется Пак так, будто задыхается. Его пальцы дергано играют какую-то мелодию на воображаемых гитарных струнах, и Джейк почему-то думает, что дела совсем плохи, что Пак дышит так рвано, словно воздух вот-вот закончится, и Пака обязательно нужно спасти. Так что Джейк просто подается вперед и выдыхает все свои песни ему в рот.