Ураган и мотыльки

"Рискнуть или не рискнуть?" – этот вопрос Джури задавал себе порой до десятка раз за день. Выбор был несложен – да или нет, третьего не дано. И, казалось, куда уж проще, хоть монетку подбрасывай для определения верного решения. Вот только полагаться на везение Джури не мог: в большинстве случаев от ответа на вопрос зависела его жизнь. Да и с удачей у Джури не складывалось – злая судьба преследовала его от самого рождения. - Господин, ваш заказ! – потенциальную жертву Джури окликнули из трактира, возле которого тот седлал лошадь. Человек повернул голову на зов, и капюшон плаща, надежно скрывавший его лицо, немного сполз. Джури успел лишь мельком разглядеть его профиль – поздние весенние сумерки уже сгустились, а света, лившегося из окна трактира, не хватало, чтобы рассмотреть что-либо даже в паре ярдов от него. Но сам человек Джури не особо интересовал, все его внимание сосредоточилось на лошади. Лошадка была гнедой с черной гривой и таким же черным хвостом, невысокая, даже приземистая, однако наметанным глазом Джури сразу определил, что животное было сильным и, очевидно, молодым. Это сулило неплохие барыши от продажи, если, конечно, ему удалось бы лошадь украсть. Неохотно Джури признавался сам себе, что был удивительно труслив. Впрочем, для самооправдания это свое качество он предпочитал называть осторожностью. Именно осторожность являлась причиной того, что, живя на улице с самого детства, к восемнадцати годам Джури не отдал душу. В частности, из осторожности Джури предпочитал красть по ночам и не из-под носа у хозяев воруемого им блага. Джури пробирался в дома под покровом темноты, ловко вскрывая замки и ломая шпингалеты на окнах, тащил из курятников и крольчатников мелких зверей, а когда совсем храбрился, уводил из конюшен лошадей – последнее, впрочем, случалось крайне редко. Сбыть ворованное в городе являлось непростой задачей – у Джури на лице было написано, что он воришка, и попадись он стражам с краденым в руках, не миновать беды. Потому у Джури имелись конкретные знакомые, которым он отдавал наворованное за сущие копейки, благодаря чему и выживал. С большим трудом выживал, стоило отметить. Этот вечер не обещал быть каким-то особенным. Выспавшись в заброшенном хлеву на окраине Ставра – города, в котором Джури вырос, да и вообще провел всю свою сознательную жизнь – он отправился на ночные происки. Попытка срезать кошелек у подвыпившего элегантного мужчины в дорогих одеждах закончилась провалом: тот оказался не так пьян, как почудилось Джури, и мелкому воришке с трудом удалось унести ноги. Богач, поймав его на горячем, поднял вой, и через полминуты бегства по темным переулкам Джури услышал тяжелые шаги за спиной – за ним гналось как минимум два стража. Прибавив скорости, Джури рванул влево, а потом, пропустив два поворота, снова налево. Ставр он знал как свои пять пальцев, и загнать его в тупик было практически невозможно. Однако, путая следы, Джури оказался в благополучном районе ближе к центру города, где жили обеспеченные горожане и располагались лавки с дорогим товаром и трактиры, в которых кружка пива – неслыханное дело – стоила четверть серебряного. Когда шаги за спиной стихли, Джури понял, что оторвался от преследования, но останавливаться не стал. Пробежав еще пару кварталов, он немного притормозил, сменив бег на быструю ходьбу, чтобы отдышаться и оглядеться. В этом районе Ставра Джури никогда не промышлял – себе дороже могло выйти. Стражи здесь порой встречались в каждом переулке, а местные жители – зажиточные толстосумы – часто не выходили за порог без личной охраны. Чтобы забраться в какой-то из домов в центре, он не думал даже – подобное могли себе позволить лишь воры высшего ранга, а не такой мелкий прохиндей, как Джури, который, помимо краж, не чурался клянчить милостыню, изображать бродячего музыканта и срезать кошельки в толпе. Пройдя несколько кварталов и практически никого не встретив, если не считать шумной компании богато одетых молодых людей, от которых Джури быстро спрятался в тень дома, дожидаясь, пока те пройдут мимо, он решил, что пора возвращаться в районы победней, иначе благодаря ночным прогулкам наутро можно было остаться без завтрака. Приняв это решение, Джури свернул на улицу Мелких монет, названную так непонятно в честь чего, после – на улицу, названия которой он не помнил. Дальше Джури надо было пересечь небольшую площадь, и после по прямой вдоль набережной за какую-то четверть часа он достиг бы квартала Кожевников, откуда и можно было бы заново начать поиск наживы. Однако на площадь Джури так и не вышел, замерев как вкопанный на повороте. Сморгнув, Джури попятился назад, отступая в тень, а после осторожно высунул нос из-за угла, желая рассмотреть, не привиделось ли ему. Возле трактира "Сытый толстяк" стояла лошадь – стояла совершенно одна и даже не привязанная. Джури никогда не рискнул бы красть вот так в открытую, когда хозяин лошади или находился в десятке ярдов за приоткрытой дверью трактира, или и того ближе – в темных кустах, куда мог отлучиться по нужде. Голос разума вопил, что Джури даже смотреть в ту сторону не стоит, что надо идти, куда шел, если шкура дорога, но воровская сущность противилась тому, чтобы пройти мимо лошади недотепы, который в столь смутное время оставил отличное животное без присмотра. Однако трусость – она же осторожность – не позволила Джури приблизиться сразу, о чем он не пожалел: через пару минут из трактира вышел человек и, не закрыв дверь, в тусклом свете начал поправлять сбрую и крепить сумку к седлу. "Кто уезжает на ночь глядя?" – удивился про себя Джури и утвердился во мнении, что хозяин лошади был явно не в себе. Мало того что не боялся оставить дорогое животное посреди темной площади, еще и не страшился разбойничьих нападений на ночных трактах. Несостоявшаяся жертва Джури определенно была глупа и наивна, свиснуть лошадь вышло бы легче легкого, но свой шанс Джури, скорей всего, упустил. Однако он решил подождать немного, слабо надеясь на то, что безмозглый странник отойдет куда-нибудь еще раз. То, что незнакомец был чужаком в Ставре, Джури понял сразу, хоть и не видел его лица. Длинный, наглухо застегивавшийся плащ больше подходил для дальних путешествий, чем для городских прогулок, да и лошадь его не походила на местных. Очевидно, человек прибыл издалека. И пока Джури гадал, стоит ли попытать счастья, если подвернется возможность, человека окликнули из трактира. Не подозревая о притаившейся за углом опасности в лице Джури, странник как ни в чем не бывало отпустил поводья и направился в трактир. - Была, не была… - беззвучно прошептал Джури и, сильно пригнувшись к земле, шмыгнул в сторону лошади. ~ Проблемы в жизни Джури начались с самого первого дня – со дня его появления на свет. По большому счету, самая главная неприятность в жизни Джури приключилась именно тогда, а все потому, что Джури угораздило родиться не-человеком. Внешне Джури мало чем отличался от обыкновенных людей, разве что был совсем невысокого роста, а его уши были маленькими и немного заостренными, как у эльфа. Однако несмотря на все свое внешнее сходство с человеком и несмотря на то, что, не присматриваясь, его легко можно было принять за подростка-оборванца, Джури принадлежал к совсем иной расе: Джури был кендером. Ему никто не дал образования, даже зачатков оного, потому с историей Джури был практически незнаком, однако знал, что в прежние времена, лет эдак триста назад или около того, народы кендеров и людей жили в мире. В те давние и уже порядком забытые века земли населяли самые разнообразные существа – эльфы, гномы, кентавры, единороги, кто только. Тогда же правила любовь и царил порядок, было много волшебников и чародеев, каждое живое существо жило счастливо, а боги были добры и справедливы. По крайней мере, такое слышал Джури. Но прошло время, и люди возгордились, решив, что именно их раса главнее и лучше остальных. Подробностей тех давних событий Джури не знал и не ведал, что послужило толчком к переменам, только в один злополучный день началась война, которая продлилась без малого полстолетия и увенчалась бесспорной победой человечества. Люди считали себя высшими существами, и они доказали это, поработив остальных. Прочие народности подверглись гонениями, стали рабами, попали в полную зависимость. Прежние мудрые боги были забыты, и на замену им пришел другой, единственный и самовлюбленный бог. Люди в его честь возводили высокие храмы и наполняли их драгоценной утварью. Однако новый бог оказался жестоким и неблагодарным: несмотря на щедрые подношения, былое величие так и не вернулось к человечеству. Целые страны прозябали в нищете, на одного богача приходились сотни бедняков, и Джури искренне не понимал, чего добились люди, начав бессмысленную войну и унизив другие народности. Страны, где не так давно бушевала война, которую, как слышал Джури, называли гражданской – потому как жители стран воевали против жителей своих же стран – заметно опустели. Одна за другой удивительные нации самых разных существ покидали злополучные края. Незаметно люди остались одни. Никто не ожидал, что вместе с теми, кого люди считали низшими существами, из мира уйдет и волшебство. Все реже у людей появлялись на свет отпрыски с магическими талантами, все реже случались беспричинные чудеса. Новый бог не радовал ими людей, по сути, он вообще не бывал добр к человечеству. Повсеместно вспыхивали междоусобные стычки, начинались и заканчивались эпидемии, выкашивавшие целые деревни и города, а сами люди, утратившие в бесконечно долгой войне большую часть древних знаний, становились все темней и невежественней. И лишь одно оставалось неизменным – все так же люто и яро люди ненавидели иных существ, умудряясь винить их в собственных бедах. Джури вырос на улице и свое детство помнил смутно – порой ему казалось, что до грязных подворотен Ставра в его жизни не было ничего. И лишь изредка во снах ему виделись смутные образы родителей и семей других кендеров – собратьев, чьему племени он принадлежал. Став старше, Джури смог предположить, что именно с ним приключилось, когда он был совсем ребенком. Он – а также его сестра-близняшка Джема – родились примерно через пятьдесят лет после кровопролитной полувековой войны. В то время расы не-людей спешно покидали земли, на которых жили человеческие племена. Джури мало что помнил, а вот его сестра, хотя и была так же мала, как и он, вроде бы была уверена, что был долгий поход, в котором их семья вместе с другими семействами кендеров ехала на огромной телеге. Откуда и куда они направлялись, Джема не знала, но Джури предполагал, что с севера на юго-восток – вроде именно в том направлении исчезла большая часть народностей, считавшихся теперь едва ли не сказочными, потому как мало кто из ныне живущих людей своими глазами видел тех же фей или оборотней. Вероятно, близнецы-озорники умудрились потеряться в Ставре – большом и грязном городе на севере Лонтира, одного из самых неблагополучных государств подлунного мира. По крайней мере, Джури с Джемой предпочитали думать, что они именно потерялись: заигрались, убежали, не были найдены. Рассуждать так было легче, чем верить в то, что семья их просто бросила. Кендеры-беженцы отправились дальше на юг, а двое детей остались совсем одни среди враждебно настроенных людей. Смутно Джури припоминал, что вроде бы они с Джемой бегали, плакали и искали, бесконечно долго искали что-то, но что именно – память не сохранила. Теперь Джури казалось, что они искали своих пропавших собратьев, их повозки, которые остановились где-то в пригороде, а после отправились своей дорогой по южному тракту. После этого у Джури и его сестры началась суровая жизнь, схожая с непрерывающейся черной полосой, наполненной чередой бед и неприятностей. Очень быстро они поняли, что никому не следует знать о том, какому народу они принадлежат. Когда неизвестно на какой по счету день мытарств продрогшие и изголодавшиеся Джури и Джема пробрались на местный рынок и увидели, как другие оборванцы клянчат у торговок съестные обрезки, они решили последовать примеру бездомных. Однако стоило им приблизиться, как внимание и взрослых, и детей было приковано к ним. Даже спустя годы Джури помнил, с каким отвращением на них смотрели, и как в их сторону полетели камни. Тогда же Джури впервые услышал словосочетание "бесово отродье", которое впоследствии часто применяли к нему и к Джеме. Тогда они с сестрой никак не могли понять, что это означает и чем именно они отличаются от других брошенных детей. После потянулись долгие голодные и дождливые дни, которые складывались в недели, а недели – в месяцы. Джури и Джема прятались на чердаках и в подвалах, всячески стараясь избегать встречи с людьми. Выходили они только по ночам, пробирались на помойки и искали, чем можно прокормиться. Позже вспоминая о тех временах, Джури понимал, что выжили они каким-то чудом. Еще нередко он думал о том, что было бы лучше, если бы оба погибли еще в детстве. Но однажды брат с сестрой поняли, что нечто изменилось. Вышло это случайно: гонимая чувством голода, Джема пожелала отправиться на поиски съестного пораньше, до наступления сумерек. В то время они вдвоем ютились на чердаке заброшенного дома, слишком старого и слишком сырого, чтобы привлечь других оборванцев. Сомнительное жилище обеспечивало детям какую-никакую защиту, и лишний раз выходить за двери они боялись. Но в тот раз Джема настаивала, и Джури ничего не оставалось, как последовать за ней. Дети не знали, что именно в этот день в Ставр с визитом приехал первый советник короля, в честь чего улицы города были чисто выметены и украшены, а горожане, нарядившись в лучшую одежду, встречали важную особу с цветами в руках, выстроившись по обочинам вдоль проезжих частей улиц. Джури не помнил, как они с сестрой попали в центральные районы – должно быть, их вело любопытство. Еще он обнаружил, что в толпе мало кто обращал на них внимание, а если и обращал – взгляды незнакомцев смотрели насквозь, словно перед ними были не дети кендеров, а обыкновенные оборванцы. Джема была смелее своего брата: сообразив, что никто не собирается их бить или снова бросать камнями, она расхрабрилась и протолкалась через толпу к дороге, встав в один ряд с другими бездомными, босыми и полуголыми детьми. Джури пришлось хорошо поработать локтями, чтобы присоединиться к сестре. Ему было очень страшно. Появление кареты советника короля стало самым удивительным воспоминанием детства Джури – ярким пятном на сером полотне унылой реальности. Раскрыв рот, Джури смотрел на это великолепие – на красную карету, запряженную четверкой белых лошадей. Карета не ехала, она величественно плыла в людском потоке, и горожане шумно и радостно приветствовали ее. Только повзрослев, Джури узнал, что на такие мероприятия жителей Ставра заставляли приходить городские власти, и что тем, кто отсиживался дома, гарантировали большие неприятности. Радовались – а точнее, делали вид, что радуются – люди тоже из-под палки. Но тогда маленького Джури охватил неподдельный детский восторг, заразила напускная радость толпы. Вблизи карета была еще прекрасней, чем виделась издалека. Она была не просто красной: золоченые ручки, золотая рама небольшого окошка и золотой плюмаж на шапочке кучера выглядели дорого и невероятно, почти сказочно. Джури видел карету каких-то несколько секунд, но позже провел не один час, вспоминая о дивном видении. Сам советник так и не показался толпе, зато сидящий на козлах слуга щедро бросал монеты в толпу. Дети и нищие неслись за каретой, собирая мелочь и вознося хвалы королю и его приближенным. Джури был настолько ошарашен увиденным, что не успел подобрать ни монетки. А вот Джема оказалась расторопней и стала счастливой обладательницей пары медных грошей. - Мы можем купить на них что-нибудь, - с горящими глазами сказала Джема Джури, пока он сам испуганно смотрел на сестру. То, что их пронесло мимо неприятностей в толпе, по мнению Джури, еще не означало, что стоит идти на рынок или в лавку с этими монетками. Сначала он пытался отговорить Джему, и целых два дня ему удавалось тянуть время, убеждая сестру не делать глупостей. Про себя Джури искренне верил, что лучше бы Джеме и вовсе не досталось монет. Но в конце концов сестра не выдержала. - Ты как хочешь, а я иду на рынок, - объявила она как-то утром своему брату-трусишке. – Хочу купить яблок. И груш. И вон тех невероятных сладостей на палочке – они так пахнут… Джема щурилась от радости и предвкушения, и Джури понимал, что не сможет отговорить ее. Даже его робкое замечание о том, что вряд ли получится купить столько всего за гроши, не возымело действия – Джема парила в мечтах. Но к удивлению Джури и вопреки всем его страхам, опасная авантюра увенчалась успехом. Торговка на рынке, показавшаяся детям наименее озлобленной, окинула их малоприветливым взглядом, однако на робко протянутые монетки дала Джеме пару яблок и пару груш – больше денег ни на что не хватило. Перепуганный Джури стоял рядом с сестрой и гадал, что же изменилось – почему люди перестали реагировать на них агрессивно. Только спустя годы, когда Джури уже вырос, он смог сложить два и два и понять, в чем было дело. Когда он и его сестра потерялись и оказались на улице, наряды, а также необычные уши выдавали их – люди издалека понимали, что перед ними кендеры, гонимые и ненавистные существа. Но прошло время, одежда износилась и превратилась в грязные тряпки, теперь мало кто мог разглядеть в них национальные узоры и вышивку. Волосы же отросли, превратились в грязные немытые колтуны, и о том, чтобы рассмотреть уши детей, даже речи не шло. Маленький рост и вовсе можно было списать на юный возраст, хотя часто и взрослые люди, выросшие на улицах и умудрившиеся не умереть до наступления совершеннолетия, не могли похвастать могучим телосложением при столь скудном питании, бесконечных болезнях и тяготах. Постепенно Джури и Джема смешались с толпой, стали такими же, какими были другие отщепенцы грязного серого города Ставр. Однако еще позже Джури узнал, что у них с сестрой имелась еще одна отличительная особенность. Вышло это случайно: тогда Джури было двенадцать лет, и он, помимо клянченья милостыни, научился еще одному ловкому мастерству. В летнее время многие трактиры выставляли столы на грязные улицы – насколько зимой в Ставре было холодно, настолько летом в помещениях становилось невозможно дышать из-за духоты. Такой ход местных трактирщиков был только на руку городским карманникам. Входить через двери в помещение не было нужды, а вот с наступлением темноты тихонько прокрасться между рядов и рыскать едва ли не под столами Джури помогал его скромный рост и субтильное телосложение. В особенно удачные вечера Джури удавалось обчистить пару карманов или даже срезать кошелек. И вот как-то раз, занимаясь своим привычным занятием, Джури притаился за спиной подвыпившего толстяка, сидевшего в самом углу. Язык последнего заплетался, но пьяной прыти это не убавляло: он подробно и обстоятельно объяснял своему приятелю-собутыльнику, как в толпе отличить бесово отродье от приличного человека. Джури, слушая в пол-уха, не мог сдержать улыбки, думая о том, как перекосило бы толстосума, узнай он, что именно в этот момент бесово отродье за его спиной опускает руку в карман того самого, бесспорно приличного человека. - Так что с гномами все просто… - икнув, подытожил часть рассказа, толстяк. – Если видишь бородача, который ростом тебе едва ли до пояса, что тот ребенок малый, знай – перед тобой тварь подгорная. - А если он будет без бороды? – без особого интереса вопрошал его собеседник. - Не будет, - потенциальная жертва Джури старательно замотал головой так, что жирное брюхо затряслось, и Джури, который уже почти запустил руку в карман его штанов, был вынужден отдернуть ладонь. – Гном скорее отрубит себе руку, чем сбреет бороду. "Есть…" – отметил про тебя Джури, когда нащупал пальцами несколько монет. К его сожалению, толстяк не носил кошелька, который было бы легко срезать, и Джури пришлось довольствоваться парой монет, которые он ухватил сходу. Лезть еще раз в карман толстосума было опасно, а значит, пришло время уносить ноги. - А вот с кем действительно трудно, так это с кендерами, - Джури не мог видеть, но почему-то легко представил, как в этот момент толстяк поучительно поднял вверх указательный палец. Отползший в сторону на пару ярдов, Джури замер на месте от любопытства. То, что он и Джема являлись кендерами, Джури знал всегда. Он сам не помнил точно, откуда пришло это понимание: то ли это было смутное воспоминание детства, когда у них были родители, которые могли говорить о них самих, то ли кто-то когда-то на улице назвал их так, вместо "бесового отродья", но то, что он сам был кендером, Джури не сомневался, хотя о собственном народе был не слишком наслышан. У людей не было принято обсуждать неугодную богу нечисть, и если что и доносилось до Джури, так это оскорбления и выражение презрения. - Чё-й это трудно? – спросил обокраденного толстяка его приятель. – Они такие, как те же гномы… - А вот и нет, рог мне в задницу! – хлопнул ладонью по столу толстяк, отчего Джури чуть не подскочил. – Кендеры не похожи на гномов! Они выше ростом, могут сойти за мелкого человека, жителя Капруна или провинции Конопста – там все такие хилые. Еще у них уши, что у тех же эльфов, да только это не рассмотришь ни разу. А так кендеры вполне себе люди, только кровь у них черная. Джури невольно кивнул. То, что кровь в его жилах, как и кровь Джемы, отличалась по цвету от крови людей, он заметил уже давно. К его радости при прочих равных окружающим это не было заметно. - Ну и как их тогда отличить, если на улице встретишь? – продолжался за столом неспешный разговор. – Не пускать же каждому встречному карлику кровь… - Есть одна особенность, - усмехнулся толстяк, а Джури навострил уши – он был уверен, что больше никаких различий между кендерами и людьми не существует. – У каждого кендера есть родовой амулет. - Чего? – протянул собеседник, а Джури раскрыл от удивления рот. - Родовой амулет, - повторил рассказчик. – Такая тяжелая серебряная бляха на цепочке. Каждый кендер таскает ее на шее и не отдаст ни за какие деньги. - Почему? – беззвучно, одними губами произнес Джури и интуитивно нащупал массивный медальон на груди. - Почему? – повторил его вопрос сидящий за столом мужчина. - Потому что на этой бляхе выцарапана вся история кенденра – о его родителях, семье, дате рождения, месте рождения. Все! Бесовы отродья надевают амулеты детям при рождении, и с ними же кладут в землю после смерти. Считается, что те их еще и берегут на протяжении жизни. - Глупость несусветная, - усмехнулся человек за столом и отпил из своей кружки. – Тоже мне ценность… - Кендеры так не думают. Носить амулеты для них важно. Это как традиция… Он говорил еще что-то, но Джури уже не стал слушать, ползком отступая в придорожные кусты, чтобы унести ноги до того, как кража будет замечена – он и так позволил себе роскошь слишком долго рассиживаться рядом с обокраденным им же человеком. После не один час Джури провел, разглядывая амулет, который был с ним с самого детства, и которому он не придавал особого значения. Джури не думал, что вещь ценная, берег ее просто как наследие, доставшееся ему вместо воспоминаний о семье. Такой же амулет был у Джемы. Брат и сестра думать не гадали, что кулоны были из серебра – со временем оно потемнело, и амулеты выглядели просто как железки. Но теперь, узнав, какую ценность имели незамысловатые украшения, ни Джури, ни Джема даже мысли не допустили, чтобы продать их, хотя за кусок серебра такого веса можно было получить немалые барыши. Тогда же Джури задался целью научиться читать, чтобы понять неразборчивые письмена на кулоне. Впрочем, как это сделать, он не представлял – учить его было некому, да и у людей была в ходу совсем другая письменность и алфавит, совсем иной язык. ~ Время тянулось уныло и однообразно. В жизни Джури было много печалей и горестей, мало светлых дней и улыбок. Но наибольшее несчастье приключилось с ним зимой, когда умерла Джема. Им было уже по четырнадцать, они неплохо скрывали свою нелюдскую сущность и привыкли к жизни на опасных улицах Ставра. Став старше, они поняли, что больше успехов добьются, если будут промышлять поодиночке – вдвоем они привлекали много внимания, что для уличных воришек было совершенно недопустимо. Джема освоила воровское ремесло не хуже Джури, порой приходила с большей наживой, чем ее брат, да и милостыню девушке давали охотней. Джури хорошо запомнил последний вечер, который они провели вдвоем. Точнее, запоминать было особо нечего, все происходило как обычно. На улице стояли сильные морозы, но в заброшенном доме, где не так давно бушевал пожар, и подвал которого Джури и Джема делили еще с парочкой бездомных, оставался относительно теплым: если укрыться кучей тряпья, худо-бедно получалось уснуть, не обращая внимания на мерзнущие конечности. Жить и спать, когда над головой замерли обугленные перекрытия, было опасно, в любой момент остатки дома могли рухнуть. Но зато в этом месте никто не докучал бездомным, стражи не совали сюда носа, а простым горожанам и вовсе дела не было, что здесь происходило – подобных мертвых домов в Ставре были десятки, если не сотни. Мало кого интересовали жалкие остатки разрушенных сооружений. Чем ремонтировать старое, проще было построить новое. В тот вечер Джема попрощалась с Джури на пороге, пожелала удачи и вернуться не с пустыми руками, после чего растворилась в темноте. Живой Джури ее больше не видел. То, что сестра не явилась к середине ночи, не насторожило его – порой, если дела не ладились, воришки могли отсутствовать долго. Но когда в узких подвальных окнах забрезжил слабый рассвет, а Джема так и не пришла, Джури забеспокоился. Он ждал ее целый день, надеясь неведомо на что, но сердцем чувствуя, что случилось непоправимое, а с наступлением темноты отправился на поиски. Джури знал, куда примерно ходила промышлять его сестра, но был уверен, что не найдет ее следов. Однако Джури ошибся: тело Джемы он обнаружил в канаве совсем недалеко от их временного пристанища, на окраине города, где редко встречались прохожие. Джема лежала в овраге при дороге, ее заледеневшее тело присыпало снегом, и Джури сам не знал, как угадал, что этот неровный сугроб совсем недавно был единственным дорогим и нужным ему существом. Чтобы поднять примерзшее к земле тело, Джури понадобились помощники, и он заплатил из скудных сбережений паре нищих, живших с ними в одном подвале. Одежда Джемы была разорвана, на теле сохранились следы крови, и Джури не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять – над его сестрой перед смертью надругались. Это даже не удивило его, Джури только ощутил тупую боль в груди, когда представил, через что прошла Джема перед смертью. У Джемы было перерезано горло, и Джури слабо порадовался тому, что смерть пришла мгновенно, что его сестра, полумертвая и изнасилованная, не лежала в канаве, медленно засыпая от леденящего холода. Оставить свою сестру лежать на дороге он не мог – не мог допустить мысли, что тело так и будет валяться в канаве до весны, а с наступлением тепла городская стража, кривясь от брезгливости, подберет его и закопает в общей яме на окраине вместе с другими трупами нищих и бездомных. Последние сбережения Джури ушли на то, чтобы ему помогли выкопать небольшую могилу в заледенелой земле и похоронить Джему тут же рядом у канавы, где она встретила страшную смерть. Поначалу Джури думал, что его жизни пришел конец. Борьба за выживание, которое они так долго и упорно вели на пару с сестрой, показалась пустой и бессмысленной. Лежа в подвале на куче тряпья, Джури невидящими глазами смотрел в пустоту и вяло спрашивал себя, для чего все это было нужно. Их существование даже жизнью нельзя было назвать, они не знали ни радости, ни удовольствий, и хотя смогли приспособиться, все равно голодали и мерзли. Джури понимал, что все это время жил ради сестры, как и та, в свою очередь, наверняка боролась лишь потому, что рядом был Джури. Теперь Джема погибла, и Джури не видел смысла в глупом сражении. Он решил, что так и умрет в подвале от глухой тоски и холода. Но Джури недооценил, насколько сильным стимулом к жизни может стать чувство голода. Промозглого холода он не замечал, периодически проваливался в сон и просыпался, пока за узкими подвальными окнами то светлело, то темнело. Апатия поглотила его полностью и без остатка, Джури казалось, что он ни о чем не думает и ничего не чувствует. Сколько он пролежал вот так, Джури сам не знал, но в какой-то момент тугой узел, в который скручивался его желудок, заныл со страшной силой, причиняя физическую боль, слишком острую, чтобы проигнорировать ее. С трудом оторвавшись от своей провонявшей и совсем не согревавшей постели, на негнущихся ногах Джури направился к выходу. День был в самом разгаре, и солнце, отражавшееся от белого снега, больно резало глаза. Должно быть, выглядел Джури отвратительно, потому как прохожие шарахались от него в стороны. Едва дотащившись до помоечной свалки за одним из окраинных трактиров, Джури остервенело принялся копаться в мусоре, пока не нашел какие-то объедки, которые с натяжкой могли сойти за еду. Уже давно Джури не питался вот так – научившись воровать, они с Джемой находили себе более достойные источники пропитания. Но сейчас у Джури не было сил на поиски еды. Первыми же кусками, затолканными в горло, Джури вырвало, но это не помешало ему отыскать еще что-то, смутно похожее на еду. Он не соображал, сколько съел и что именно он ел, но в какой-то момент понял, что пора остановиться. Все так же еле волоча ноги, он отправился в свое прибежище. Последовавшие за этим месяцы в памяти Джури подернуло туманом – он плохо понимал, что делал, а позже не мог рассказать, как пережил ту страшную зиму. Впрочем, вспоминать об этом Джури не любил. Поздняя весна принесла долгожданное тепло, растопила лед на мостовых, а вместе с тем начал приходить в себя и Джури. Поводов для радости он не видел, но когда по ночам перестаешь стучать зубами от холода, это уже бесспорно приятная перемена. Зеленые ростки пробивались свозь грязь и камни, прошли первые проливные дожди, и Джури почувствовал, будто его душа просыпается и встряхивается, пока робко и несмело, но достаточно уверенно. Он не мог сказать, что в какой-то момент произошли события, заставившие его все переосмыслить и понять, что надо жить дальше – скорее, уверенность возвращалась постепенно. Джури не хотел жить, но умирать он попросту боялся. Собственная трусость в очередной раз не оставила ему выбора. После смерти Джемы Джури незаметно сблизился с другими воришками и нищими – у него появились первые знакомые и приятели. Раньше общества Джемы ему хватало, а к людям кендеры по-прежнему относились с опаской. Но боль одиночества оказалась сильнее страха, и вскоре Джури завел первые знакомства. Он продолжал утаивать свою нелюдскую сущность, а серебряный кулон старательно прятал под рубашкой, но, казалось, оборванцам и попрошайкам не было дела до того, кем являлся Джури. Хватало своих забот: каждый боролся за жизнь, и на Джури, по большому счету, всем было наплевать. Именно в этот период жизни Джури узнал, что он очень способный и быстро учится. Кончина сестры заставила его стать осторожней и, как ни странно, любознательней. Если раньше существенную часть его жизни занимала Джема, теперь эту пустоту пришлось заполнять чем-то другим. Нищий полуслепой старик по имени Нолан, с которым Джури познакомился через полгода после смерти Джемы, за скудное пропитание, добываемое Джури, согласился научить его письму. Конечно, он не знал языка кендеров – Джури даже не рискнул бы спрашивать Нолана о подобном, но зато письменность Лонтира, государства, которому принадлежал Ставр, была ему известна. Нолан умер во сне через полгода после того, как начал обучать Джури, но юный кендер оказался прилежным учеником – к тому моменту он уже умел сносно читать и даже с трудом писать. Другой нищий бродяга, имени которого никто не знал, потому что тот был немым, деливший с Джури коморку над чердаком, куда маленький кендер перебрался после того, как сгоревший дом окончательно развалился, после смерти оставил Джури свою цитру. Точнее – не то чтобы оставил, просто, кроме Джури, некому было ее взять. Инструмент был старым и безбожно фальшивил, а Джури понятия не имел, как играть на струнных. Однако подобную досадную мелочь он не посчитал преградой: в течение трех месяцев Джури, сидя на углу центрального бульвара и городской площади, бренчал на цитре и распевал непристойные песенки. Прохожие улыбались и бросали ему монеты. Это время Джури с натяжкой мог назвать даже счастливым – петь было веселей и безопасней, чем воровать. Только продлилось это недолго: как-то раз, удирая от стражи, которая хотела проучить обнаглевшего нищего, Джури нечаянно выронил старую цитру, и та разлетелась в щепки. Где взять другой инструмент, Джури не представлял, тем более, даже самый простой и старый стоил весьма недешево. От уличного творчества пришлось отказаться, и Джури вернулся к воровству. Немало полезных навыков и опыта приобрел Джури на улицах Ставра. Одним из самых ценных он считал умение ездить верхом, которому его научил колченогий Хром. Хром был немолодым мужчиной с лицом, испещренным шрамами и оспинами от какой-то неведомой Джури болезни. Хром был конокрадом со стажем, но недавно полученное ранение стало существенной преградой в ремесле. Он искал толкового помощника, и нашел его в лице Джури. План их действий был прост. Днем следовало отыскать плохо охраняемую конюшню, а под покровом ночи прокрасться во двор и открыть дверь. В первый раз они чуть не попались, пока Хром объяснял Джури, как определить на глаз неноровистую лошадку, которая покорно пойдет с чужаком, потом быстро оседлать ее и дать деру. Но Джури был способным, и быстро научился премудростям конокрадства. В компании Хрома Джури промышлял около года, пока его наставника не повязала стража. Повязала прямо у конюшни, откуда Джури унесся верхом на тут же украденном коне. Именно это и спасло его, в то время как хромой Хром не успел удрать. Больше Джури его никогда не видел, но совестью из-за этого не мучился. Он знал, что вряд ли смог бы помочь своему подельнику, и рисковать собственной шкурой не видел смысла. После этого случая лошадей Джури воровал крайне редко. Крупных животных было сложно сбывать, да и без помощника сама задача казалось непростой. Лишь изредка, когда добыча сама шла ему в руки, Джури мог рискнуть увести ту или иную лошадь. Так, как это было в этот вечер. ~ Хозяин лошади скрылся в трактире – Джури догадался, что перед отъездом он попросил собрать ему еды в дорогу. Времени у Джури было от силы несколько минут, но это его ничуть не смущало, порой приходилось действовать и быстрее. Кроме того, издалека Джури разглядел, что странник был невысоко роста, да и не слишком могучего телосложения, что давало Джури небезосновательную надежду: даже если тот вернется раньше срока, Джури сумеет убежать. Возле лошади он оказался через каких-то три-четыре секунды, быстро провел раскрытой ладонью по гладкой морде и окинул взглядом сбрую. Ему повезло вдвойне: мало того, что гнедая красавица благосклонно фыркнула, Джури заметил, что сумка, которую странник крепил к седлу, осталась на своем месте. Джури обрадовался – в дорожной поклаже можно было найти немало ценного для себя. Бросив быстрый взгляд на приоткрытую дверь трактира, Джури не услышал никаких настораживающих звуков и понял, что у него в запасе есть как минимум минута. Эта уверенность и подвела его. Расслабившись, он обошел вокруг лошади и вставил правую ногу в стремя, когда в его плечо тисками вцепилась чья-то рука. Джури не понял, как такое могло случиться. Мгновение назад за спиной не было никого, а до дверей трактира оставалось несколько ярдов. Он даже слабо удивился, когда его с силой дернули назад, и почувствовал острую боль – создавалось впечатление, что за плечо его держал не человек, а сжимало когтистой лапой некое неведомое существо. Все это Джури проанализировал за доли секунды, пока неуклюже падал на землю, выпустив из рук поводья, которые успел схватить. Но даже этого времени ему хватило, чтобы собраться и понять, что делать дальше. Теперь главной задачей стало усыпить бдительность врага. От удара о землю он громко застонал, как будто получил серьезную травму, а незнакомец наконец выпустил его плечо и замер над ним, даже не склонившись. Темный плотный плащ, край которого рассмотрел Джури, не оставил сомнения – на краже его поймал тот самый странник, хозяин лошади. - А я все думал, рискнешь или нет, - насмешливо произнес незнакомец. – Так долго и трусливо прятался. Кого-то другого укололо бы подобное замечание, но Джури было плевать. Он почувствовал лишь слабый отголосок удивления: прежде никому не удавалось заметить его присутствие раньше времени, все же улицы Ставра воспитали в нем осторожность и проворство. - Простите, дяденька… - пролепетал Джури и поморщился от мнимой боли, якобы причиненной ударом о землю. Человек перед ним должен был поверить, что ему очень плохо, и расслабиться. Кроме того, Джури надеялся еще и надавить на жалость. Несмотря на то, что его детство давно осталось в прошлом, из-за малого роста Джури часто принимали за подростка. - Не прощу, - холодно ответил незнакомец, и что-то в его голосе сильно напугало Джури. Вскинувшись и бросив быстрый взгляд в лицо странника, несостоявшийся конокрад почувствовал неприятный озноб. Света было немного, но он все равно смог мельком рассмотреть лицо человека. Притом, что на первый взгляд оно казалось самым обыкновенным, осунувшимся и не слишком молодым, было в нем что-то отталкивающее. А черные глаза и вовсе пугали – Джури почудилось, что люди не могу смотреть вот так. Как животные, как хищники, когда разглядывают будущую жертву. - Я нечаянно… - пролепетал Джури. Язык лип к небу, и теперь реплика прозвучала не жалобно, как должна была, а скорее испуганно. - Я убиваю таких, как ты. Это часть моей работы, - равнодушно проронил незнакомец. И Джури совершил роковую ошибку – запаниковал. Глупо было надеяться на то, что ему удастся удрать от страшного человека, возвышавшегося над ним и смотревшего в упор. Но в какой-то момент Джури осознал, как будто внутренний голос нашептал ему, что тот не отвернется и не даст ему шанса бежать. Только не попытаться Джури не мог. Последним усилием воли он заставил себя изогнуться в спине и снова застонать, как будто он действительно сильно ударился. Он не смотрел на странника, лишь надеялся на то, что тот поведется на эту уловку. И сразу рванул в сторону с небывалой прытью – так шустро Джури еще не бегал. Ему даже удалось вскочить на ноги и развернуться. Джури сделал несколько шагов, успев обрадоваться, что у него все же получилось спастись – получилось снова вопреки всем бедам. И именно в этот момент его настиг сокрушительной силы удар по затылку. Из глаз полетели искры, ноги подкосились, и Джури рухнул на колени на мостовую. Внутри него плескались страх, отчаяние и слабые отголоски боли. В тот же миг его резко развернули, Джури услышал, как рвется ткань рубашки на груди, и больше всего хотел зажмуриться, потому что не сомневался – следующий удар, сильный и страшный, придется по лицу. Это он и сделал, однако через секунду ничего не последовало. Еще через мгновение Джури несмело приоткрыл один глаз. Страшный человек – если он, конечно, был человеком, в чем Джури уже сомневался – чуть склонился, глядя на него, пока он сам стоял на коленях, дрожа от ужаса. Глаза незнакомца были воистину страшны, а губы скривились то ли от брезгливости, то ли от злости. Джури слишком долго прожил на улицах, чтобы не узнать это выражение – с такими лицами люди убивали друг друга, и, стало быть, ему самому осталось жить совсем немного. Джури снова крепко зажмурился. Это был конец.