Фотоальбом

      Так тихо. Тепло и совершенно тихо. Медленно иду через гостиную, ноги утопают в густом мягком ворсе ковра и шаги тоже тихие. На глаза попадается ярко-зеленое пятно на кресле, которое дисгармонирует с общей пастельной гаммой. Подхожу и беру в руки теплую кофту, которую забыла дочь – ничего страшного, не замерзнет, они все равно на машине, а так будет лишний повод приехать. Оглядываюсь и только сейчас понимаю, что, на самом деле, здесь повсюду следы пребывания нашего с тобой маленького семейства: кружка с недопитым чаем на подоконнике, пустующее место в стройном ряду корешков на книжной полке, сложенные на одну сторону подушки на диване. Еще полчаса назад в доме было шумно и непривычно людно – наша дочь со своим женихом провели у нас все выходные.       Аккуратно складываю кофту и, так и держа ее в руках, иду к дивану. Странное ощущение – сейчас эта тишина немного давит и крадет часть уюта, потому что снова кажется, что здесь слишком пусто. Так же было, когда дочь переехала и мы еще долго не могли привыкнуть к тому, что ни за кем не надо присматривать, не о ком беспокоиться. На низком кофейном столике лежит наш с тобой фотоальбом, в котором почти вся наша жизнь. Провожу кончиками пальцев по гладкой кожаной обложке, а потом усаживаюсь вместе с ним на диван. Кофта все еще у меня в руках и, немного замешкавшись, кладу ее на подлокотник – потом уберу в шкаф в комнате дочери, там все равно полно ее вещей.       Ты стараешься идти как можно тише, но шорох ткани выдает твое приближение и я невольно улыбаюсь, ожидая того момента, когда подойдешь. Наклоняешься через спинку дивана и, обнимая меня, оставляешь на моей щеке теплое нежное прикосновение своих губ:       – Уже скучаешь? – твой мягкий голос идеально вписывается в тишину гостиной.       Поднимаю голову и смотрю на тебя вверх ногами:       – Если скажу, что ни капельки, то назовешь меня бесчувственной сволочью? – на автомате продолжаю выводить неровные линии на обложке альбома.       Понимающе усмехаешься:       – Боюсь, что в таком случае, я такая же бесчувственная сволочь! Я их, конечно, очень люблю, но от такой суеты уже давно отвык. У меня такое ощущение, будто они провели здесь не пару дней, а месяц, как минимум, – обходишь диван и садишься рядом. – Так чем ты тут занят?       Молча отдаю тебе альбом, а сам протягиваю руку и достаю из пачки, лежащей на том же столике, сигарету, прикуриваю. Гостиная – это единственное место в нашем доме, где мне позволено курить и я беззастенчиво этим пользуюсь. Я думал, что ты уберешь фотоальбом на место, но ты раскрываешь его и как-то слишком внимательно рассматриваешь фотографию на первой странице – на ней запечатлены мы с тобой и еще пятеро наших друзей. Все смеются, кривляются и обнимаются, держатся друг за друга. Сколько лет назад это было? Кажется сто или, может быть, двести... Все мы тогда были молодыми, счастливыми и беззаботными. Иногда кажется, будто мы остались такими же, но стоит только задуматься и понимаешь, что и жизнь порядком потрепала и проблемы оставили свои следы, где-то сделав жестче, а где-то, наоборот, научив сочувствию.       Целую тебя в висок, где в темные пряди уже начали вплетаться серебряные ниточки, и чуть слышно шепчу:       – А ты очень даже неплохо сохранился.       – Надо думать, если ты до сих пор меня хочешь! – смотришь на меня с хитрым прищуром.       – Ты хоть о чем-нибудь, кроме секса думать можешь?! – делаю вид, что крайне возмущен.       – Рядом с тобой по-прежнему нет! – осторожно откладываешь в сторону альбом, а уже в следующую секунду я оказываюсь на спине.       Целуемся и смеемся сквозь этот поцелуй, чуть ли не падая с дивана, пока не становится нестерпимо жарко и приторно сладко. Отворачиваюсь, но вывернуться из твоих рук не получается и я хриплю, придавленный твоим весом:       – Сейчас пепел на ковер упадет, – сигарета продолжает тлеть, зажатая между указательным и средним пальцами. – Ты же меня потом за ковер убьешь!       – Не убью, а накажу, – лицо у тебя довольное, как морда у кота объевшегося сметаны. – И буду долго и со вкусом наказывать всю ночь!       Все же выворачиваюсь и, пока тушу окурок в пепельницу, интересуюсь:       – Тебя на старости лет на ролевые игры потянуло?       – Ну почему же на старости? – слышу в твоем голосе обиду.       Медленно поворачиваюсь, но вижу совсем не то, что ожидал: ты снова положил на колени альбом и продолжаешь рассматривать его содержимое. Только собираюсь сказать что-нибудь успокаивающее и заверить в том, что ты совсем не старый, но ты опережаешь:       – Помнишь, как дочка никак не могла понять, зачем надо распечатывать фотки на бумаге, когда все можно в ноуте посмотреть и даже отредактировать, если надо?       Снова сажусь рядом с тобой и заглядываю в альбом:       – Она до сих пор этого не понимает...       Дочь и правда не понимает, что бумага намного более живая, что она превращает фотографии в нечто более материальное, в то, что можно потрогать, что навсегда запомнит счастливые или не очень моменты и не позволит их изменить. Смотрю, как ты бережно разглаживаешь уголок изображения, на котором я стою вполоборота и у самых моих ног плещется вода. Мы тогда целый день гуляли по городу, а к вечеру оказались на берегу залива и, не смотря на то, что уже порядком проголодались и устали, решили еще немного задержаться, чтобы посмотреть на закат.       – Да уж... – задумчиво тянешь ты и тут же спрашиваешь. – Хочешь вина?       – А там еще осталось?       – Да. Сходишь?       Внутри у меня поднимается волна неподдельного возмущения:       – А сам?!       – А сам посуду только что помыл, – сообщаешь ты и даже бровью не ведешь.       Понимаю, что дальнейшее пререкание бессмысленно и, так и быть, иду за вином, захватывая по дороге кружку с подоконника. Все-таки вино сейчас будет очень кстати – безумно хочется расслабиться, а еще посидеть на диване, впитывая тепло твоих объятий и, может быть, перелистнуть еще несколько страниц нашего прошлого.       Когда возвращаюсь, ты забираешь из моих рук бокалы и бутылку, а пока я устраиваюсь, разливаешь ароматное темно-рубиновое вино.       – Там снег пошел, – сам не знаю, зачем я тебе об этом говорю, но когда увидел в окне, что весь двор превратился в сплошную белоснежную пустыню, понял, что хочу, чтобы и ты об этом знал.       Ты улыбаешься и подаешь мне бокал:       – Это хорошо, значит, у нас будет правильное Рождество, а не как в прошлом году.       – Угу, – согласно киваю и, отпив немного, прижимаюсь поближе.       – В снежки поиграем, – зачем-то добавляешь, тоже пробуя вино.       Бросаю на тебя косой взгляд:       – Может еще и снеговика слепим?       – Может и слепим, или я и для этого уже старый...       И тут до меня доходит, что ты все же обиделся. Осторожно ставлю на пол бокал и подбираюсь к тебе так близко, что могу различить маленькие золотистые крапинки на радужке твоих зрачков, в них отражается мягкий свет ламп. Почти невесомо касаюсь твоих губ своими:       – Во-первых, ты не старый, а во-вторых, даже если нам будет по девяносто лет, все равно никто не имеет права запретить нам лепить снеговиков, играть в снежки или вообще вести себя, как пятилетние дети, если нам вдруг этого захочется.       На мгновение у тебя между бровей появляется "серьезная" морщинка, но потом ты хищно улыбаешься:       – Отлично, значит ночь наказаний все еще в силе!       У меня вырывается возмущенный возглас, и я намеренно больно тыкаю кулаком тебе в плечо. Смеешься, звонко и заразительно, а чуть позже я снова оказываюсь у тебя под боком.       Мы листаем наш старый фотоальбом, вспоминая, возвращаясь в прошлое, воскрешая давно забытое и забытых. Те люди, которые смотрят на нас со снимков, они остались там, где-то очень далеко во времени, но они по-прежнему остались частью нашей жизни, нашей судьбы. Мы говорим о том, что если бы их не было, то не было бы и нас, молчим, когда думаем о тех, кого уже никогда не услышим и не увидим, кого уже нет в живых. Мы многое прошли, многое пережили, но у нас с тобой хватило сил не потерять друг друга и пронести через все перипетии свою любовь и свой мир. Мы все же смогли вернуться в наш город и вновь пройтись по его улочкам, но вернуться навсегда так и не вышло. Мы смогли стать настоящей семьей и теперь у нас есть замечательная дочь, которую мы любим и которая любит нас. Даже не смотря на то, что было очень тяжело и поначалу это казалось настоящим предательством, у нас появились новые друзья, но и старых мы никогда не забывали...       Сейчас, много лет спустя, сидя в гостиной собственного дома, крышу которого засыпает искрящийся в полутьме снег, листая старый фотоальбом, я с уверенностью могу сказать, что мы не зря прожили эту жизнь, я даже на долю секунды не задумаюсь, чтобы сказать, что мы действительно счастливы, но самое главное... Самое бесценное – это то, что я точно знаю, что, если спросить тебя, то ты ответишь точно так же.       За окном уже совсем ночь, а бутылка пуста. Последние, самые сладкие капли вина приятно согревают, добавляя к нашему огню еще немного жара. Мы уже довольно долго молчим, а альбом отложен куда-то в сторону. Все, что сейчас необходимо у нас есть и это так мало и так много одновременно.       Прижимаюсь чуть сильнее, зарываясь пальцами в твои темные волосы, которые не пощадило время, а твоя рука скользит по моему плечу. Совсем скоро Рождество, а потом останется всего лишь несколько месяцев до весны и до того дня, который когда-то стал нашей собственной точкой отсчета, которых у нас с тобой впереди еще очень много. Привычным движением утыкаюсь носом в уютную ложбинку между твоей шеей и плечом, вдыхаю твой запах и с губ невольно срывается:       – Я счастлив...