***
Курение - самая успокаивающая вредная привычка на свете. От тлеющего кончика папиросы тонкой ленточкой поднимался дымок, устремляясь к темному зимнему небу. Отсутствие снега в столице угнетало. Новый Год как-никак, несмотря на обилие гирлянд, фонариков и прочих украшений, Ваня не чувствовал приближения этого праздника. Хотя он его давно уже не чувствовал: сестры рвались к нему, но никогда не успевали приехать из-за каких-то проблем, как и он к ним, хотя в итоге они успевали собраться к православному Рождеству и посидеть в кругу семьи. В этом году он не рассчитывал на такую роскошь, хотя искренне верил, что хоть от одной из них он получит открытку или хотя бы смс. Россия затянулся. Перед глазами почему-то всплыло воспоминание о том как элегантно Наташа тянула сигарету из пачки в той литовской кафешке. Девочки никогда не курили: Ольга - из принципа, а Наташа - из-за непереносимости табачного дыма. Хотя, теперь он уже в этом сомневался... Брагинский встряхнул головой. Почему они не идут у него из головы? Любая мелочь, любой жест или вещь напоминали ему о сестрах. Все время в голову лезли какие-то сопливые мысли и воспоминания. - Как баба, честное слово, - фыркнул Иван себе под нос и снова затянулся. - Кто как баба? - раздался из-за спины хлесткий голос. Людвиг подошел и облокотился на перила, располагаясь рядом с Иваном, - Не одолжишь сигаретку, а то я свои, кажется, в номере забыл. Брагинский молча кивнул и протянул немцу пачку "Беломора", тот вытащил одну и, прикурив от протянутой русским же зажигалки, смачно затянулся. - О! Вкус двадцатого века, - он внимательно оглядел пачку и вернул ее России, - напомни мне перед отъездом купить пару блоков, давно я не чувствовал такой ностальгии. Ваня снова молча кивнул, пряча "Беломор" во внутренний карман пальто и выпуская облачко дыма изо рта. - Ты мне так и не объяснил, что случилось с твоей младшей сестрой. - Да что ты заладил, а? Это моя сестра, а не твоя, какое тебе до нее дело? - хмуро пробубнил Иван, пуская дым носом, ощущение мерзкое, но не дает задремать на ходу, ободряя, еще до дома чесать. - Она у тебя хорошая. Характер, конечно, как у осла, но даже это она иногда оборачивает в плюс, Людвиг сделал глубокую затяжку, - со мной она до сих пор не разговаривает. Хотя ей и повезло: она ничего не помнит. А я, сколько бы не извинялся, все еще чувствую вину... - Я, кажется, уже давно дал тебе понять, что не хочу затрагивать эту тему? - раздраженно бросил русский через плечо. - Врежь мне, если хочешь, - пожал плечами немец, - прости, - он вздохнул, - просто никак не могу выкинуть все это из головы., иногда ночами не сплю, думая об этом. - Вот и хорошо, - безучастно изрекает Россия, - ты заслужил. Молчание повисло в холодном воздухе, разрывая лишь звуком выдыхаемого сигаретного дыма. Людвиг посмотрел на тлеющий кончик папиросы. - Тебе же тоже приходилось умирать, - говорит он,как будто резюмируя свои мысли. - Расстреляли в семнадцатом. Хотели ускорить процесс становления новой власти, - Брагинский выкинул окурок, - я не держу на них зла. - Я на тебя тоже, - зачем-то говорит Германия.***
Отвратительный день. Собравшиеся в зале без умолку трещат на десятке языков. Боже, он и не подозревал, что у Брагинского столько республик в Союзе. Все-таки одно дело, когда это - цифра на бумаге и совсем другое, когда все они набиваются в одно помещение. - Ну что, ты доволен, братишка? - Гилберт незаметно подкрадывается сзади и хлопает его по спине, мерзкая привычка, - еще пара лет и ты действительно поимеешь всех вокруг, я тебя поздравляю! - Еще погромче это скажи, а то, боюсь, Брагинский тебя не расслышал, - Людвиг снимает руку старшего брата со своего плеча. - Да ладно, вы же теперь типа союзники, - подмигивает ему Пруссия, - отлично сработано. Кстати, шнапс тут отменный, попробуй обязательно! - Вот сам иди и пробуй, - хмурится Людвиг, подталкивая брата к бару, -иди-иди. Он в очередной раз обходит зал. Брагинский явно запретил своим с ним разговаривать: стоило немцу посмотреть на кого-то из Союза, как республика тихо мямлила что-то себе под нос и ретировалась в другой конец помещения. Загорелый пацаненок, пожалуй, самый младший из присутствующих - Молдова, кажется, он знает, потому что его территории граничат с Бессарабией - и вовсе коченел под хлестким взглядом его сощуренных голубых глаз. Да уж, Гилберт прав: поиметь таких на поле боя - раз плюнуть. Интересно, это Брагинский их затюкал или они изначально были таким негодным материалом? Это объясняет, почему они вступили в его жалкий Союз. - Кхм, - мысли немца прерывает нарочитый многозначительный кашель из-за спины. Он оборачивается и видит девчонку в военной форме. На поясе висит красивый старинный кинжал, макушку украшает белый бант, светлые волосы обрамляют довольно-таки симпатичное лицо. В ее синих глазах читается непонятно откуда взявшееся презрение и, пусть ростом она и едва достает ему до груди, такое ощущение, что она смотрит на него сверху вниз, что ему, завоевателю, более чем неприятно. Тем временем, девушка начинает говорить: - Может, все эти идиоты и верят в "чистоту" твоих намерений, но не я. Будь уверен, я помню, что ты сделал с моими землями во время прошлой войны и, поверь, в этот раз тебе не удастся так легко отделаться. - А я уж и позабыл, как звучит идиш. - С ухмылкой отвечает девушке Людвиг. Этот язык, как две капли воды похожий на его родной, сначала привел его в недоумение, ведь откуда бы девчонке с востока знать немецкий? - А ты у нас, значит, бунтарка? Помню, когда я был моложе, старший брат рассказывал мне, вернувшись из похода, как они с союзниками вызволили из многолетнего плена младшую сестричку России. Ты тогда была еще совсем юным цветочком, не так ли, Натали? Хотя, я слышал, что твой бутончик уже сорван тем дерганым из Речи Посполитой. Не повезло тебе.** - Говори, что хочешь, но больше я не позволю тебе убивать и грабить моих людей, тебе понятно? - она тычет тонким пальчиком ему в грудь. - А то ты так старалась в прошлый раз. Кажется, ты сидела дома, пока твои люди умирали на твоей земле. Я прав? - Потому что я не гонюсь за победами лишь из страха остаться в тени старшего брата. - Его слова ее разозлили, но она выше этого. Девушка хмуро смотрит на Людвига, стараясь сохранить уверенность и самообладание и уже убирает руку, как он неожиданно вцепляется ей в запястье. - Что, задела за живое? Пожалуйся братишке, вон он, у бара. "Злая славянская девочка меня обидела, хнык-хнык, пожалей меня, братик". Он все разрулит. - А тебя, похоже, не учили уважительно относиться к старшим? Или хотя бы более сильным, - пальцы, обтянутые кожаной перчаткой сжимают тонкое девичье запястье. Ее лицо абсолютно спокойно. Ни тени сомнения. Нет, она не в его вкусе. Миниатюрная, с миловидным личиком, с тонкими слабыми руками, небольшой грудью. Одним словом - девочка. Милая, хорошенькая девочка, да, но он любит женщин. Однако, этот характер... Да, он определенно чувствует, как что-то в нем зашевелилось, когда она коснулась его. - Ну давай, ударь девочку, которая тебя обидела. Ты же такой большой и страшный, тебя же должны уважать и бояться, - а она хитрая. Ведь наверняка понимает, что еще немного и он действительно ее ударит. В последнее время у него большие проблемы с контролем над приступами ярости. И сейчас определенно опасный момент. Пристукнет ненароком эту малышку и все - союзу с Иваном и планам по вторжению конец. - О чем болтаем? - Россия появляется так неожиданно, что Германия и охнуть не успевает, как он уже стоит между ними. - О цветах, - приторно улыбается Людвиг, незаметно выпуская Наташину руку, с удовлетворением отмечая оставшейся на ее запястье красное, налитое кровью пятно, - в зимнее время иногда так хочется сорвать где-нибудь свежую ромашку и вдохнуть ее чарующий аромат. Наташу за спиной брата передергивает, а тот, игнорируя ее порывы ответить, мурлычет. - Что ж, прелестно. Рад, что ты познакомился с Наталочкой, но нам уже пора собираться домой. - Да-да, конечно, время позднее, рад был с вами встретиться, юная леди - он аккуратно берет ее руку и, наклоняясь подносит к губам, - мы с тобой еще встретимся, дорогая, - тихо шепчет он, зная, что Брагинский не поймет. Проходя мимо бара, он выдергивает старшего брата со стула. Он уже порядком наклюкался, но еще способен стоять на ногах. - Эту, - он кивает на Беларусь, ожидающую с сестрой и парой других республик, когда Россия всех соберет, - брать живой и сразу ко мне. - Э-э, брат, так мы их всех только живыми и берем, иначе смысл? - Тянет пьяным голосом Гилберт, - Да и не скоро мы ее возьмем. Брагинский никогда не выпускает своих сестер из столицы во время войны. - Живой. Ко. Мне. - по словам повторяет Людвиг, удерживая шатающегося старшего брата за подбородок. - Далась она тебе, хиленькая же совсем, что ты с ней делать-то будешь? - Германия кидает гневный взгляд на брата, - ладно-ладно, как только - так сразу. Наслаждайся, мне по барабану. Людвиг отпускает брата и широкими шагами выходит из зала, чувствуя на спине пронзительный взгляд холодных девчачьих синих глаз. Отвратительный день.***
- Когда у тебя самолет? - потушив третью папиросу о перила, Иван спустился с крыльца ресторана, выглядывая среди проезжающих мимо машин такси. - У нас завтра еще одна встреча, не забыл? Самолет вечером. Полечу во Францию, - Людвиг шел в паре шагах от русского, докуривая. Воспоминания о том дне никак не шли из головы. Казалось, только пять минут назад он стоял, до синяка сжимая руку саботирующей его Натальи. - Прекрасно. - Ты мне так и не рассказал... - И не расскажу, - не дал договорить собеседнику Иван, - это не твое дело. Лучше бы сказал, как поживает твой брат. Уж кто-кто, а он достоин обсуждения. Последний раз я о нем слышал, когда он пьяный заявился к Хедервари и она, в итоге, сковородкой гоняла его без штанов по всему Будапешту. - Было дело, - нахмурился Людвиг, - сейчас он у Лукашевича. Сказал, что переговоры по поводу лизинга. Хотя у меня ощущение, что он просто слинял на Рождество. Его всегда бесило, что я предпочитаю работать в этот день. - Тем проще тебе, - Брагинский открыл перед гостем дверь подъехавшего к ним такси, - увидимся завтра. Не опаздывай. Германия махнул рукой и захлопнул за собой дверь, оставляя Ивана в гордом одиночестве.***
- Я знаю, что вы там, - Беларусь перебирает клавши на стареньком расстроенном пианино, облокотившись на крышку, - если я сейчас посмотрю на дверь и увижу вас - поверьте, чем бы там вам не пригрозил Иван, я сделаю в сто раз хуже. - Сам разбирайся, - Армения стремглав бросается вниз по лестнице. - Сирун, трусиха тупая, - верещит ей вслед Молдова и с опаской смотрит на Наташу, взгляд синих глаз как будто бы кольнул его где-то в районе пупка. За эти двадцать лет он немного подрос, но все еще боится ее. Свежи воспоминания о том, как она обошлась с антикварной посудой. Он медленно, стараясь не совершать резких движений, заходит в комнату, - Наташа, товарищ Брагинский просит тебя немедленно спуститься вниз для встречи новых союзных республик. - Бегу и падаю, - Наташа отворачивается и смотрит в окно, розовое закатное небо просвечивает сквозь пушистые облака. Август сорокового года выдался на удивление душным. - Это из-за Лоринайтиса, да? - мальчишка и не думает уходить, кажется, он уже сидит на ее кровати. - Моего бывшего мужа взяли в союз, да еще и отдали ему знатный кусок моих земель, да-да, вы эту тему уже месяц обсасываете, - безучастно говорит она. - Ольга поставила на то, что вы помиритесь, а Сирун говорит, что ты прирежешь его и закопаешь на заднем дворе, - радостно изрекает Молдова. - Знаю. - Хмурится девушка и закрывает глаза молча подставляя лицо лучам выбившегося из-за облаков закатного солнца. Пару минут они молчат, пока она не продолжает: - У тебя же есть брат? - Да, Румыния, - гордо отвечает мальчик, - я жил у него до переезда сюда. - Скучаешь? - Немного, - Адриан потупил взгляд, - на самом деле, опекун из него никакой. Вечно спит днем, а ночью уходит куда-то и не берет меня с собой. Но он любит меня и мне этого достаточно. Здесь у меня больше шансов вырасти достойной страной, но... - Тебе его не хватает, - констатирует Наталья, поворачивая голову обратно к собеседнику, - я знаю это чувство. Я была младше, чем ты, когда меня сослали в деревню: у брата и сестры не было времени заботиться обо мне. Там меня отыскал мой дядя и насильно забрал к себе. Они с Торисом растили меня в своем замке в Кракове. - Так твой бывший муж был твоим опекуном? Вот это поворот! - восторженно воскликнул мальчик, но холодный взгляд быстро вернул его в чувства, - Ой... - Я ненавидела их. Ненавидела их методы воспитания, их культуру, их язык... хотя и то и другое не так уж и сильно отличалось от того, что я видела у себя дома. Где-то я понимала, что мое пленение во многом сделало меня лучше. Я стала сильнее, получила хорошее образование, но... я воспитывалась вдали от семьи. В изоляции от окружающего мира. Меня не пускали за стены замка без стражи, запирали меня на ночь. Я была одна. - Я вас не ненавижу! - обиженно вскрикивает мальчишка, прерывая Наташу, - Я не понимаю, как можно ненавидеть тех, кто кормит тебя, дает крышу над головой, учит жизни. У моего брата не было наставника, ему не повезло, но я, - он задумывается, - я должен быть лучше. Чтобы потом, когда придет время, помочь ему, - он чешет затылок и продолжает: - конечно, я боюсь твоего брата. А от тебя, прости, конечно, но у меня кровь леденеет, когда ты на меня смотришь. - Ничего, бывает, - тихо бурчит она, прикрывая глаза. - Здесь я обрел семью. И друзей, - продолжает Молдова, - Украина всегда подкармливает меня вкусненьким, Армения играет со мной, Грузия катает на плечах, а Азербайджан поет песни. Я не могу ненавидеть Ивана лишь потому что он устрашающе выглядит или тебя, потому что ты выпустила пар, громя мебель, несколько лет назад. Мы - часть этого целого. Семья. - Ты умнее меня, - она зажимает клавиши в красивом аккорде, из внутренностей пианино раздается жалобный скрежет, - ты мыслишь правильно. А я - нет. Я не могу простить столетия, проведенные в одиночестве. Не могу простить того, что тот, кто все это время называл себя моим ближайшим другом, снова вырвал меня из семьи и растоптал, предав. - О, об этом ты в подробностях рассказала, можешь не напоминать, - он, преодолевая страх, подходит к ней и садится на пол, - мы - не люди и нам приходится делать то, что хорошо не для нас, а для тех, кто живет на наших землях. Мы на пороге войны, ты знаешь, и нам нужны эти трое, - сейчас Наташе казалось, что она слышит реплики своего брата, хотя так оно и было - Молдова почти слово в слово повторял очередную нравоучительную лекцию России, - сейчас не важно, что ты чувствуешь, тебя никто не просит прыгать на руки к Литве с криком "Добро пожаловать домой, любимый!", хотя уверен, Ольга это оценит, - он улыбается, - просто перетерпи его присутствие, это все, что нужно для благополучия твоего народа, - констатирует он, вставая, - до их приезда осталось десять минут, у тебя еще есть время подумать, - заканчивает он, - ой, чуть не забыл, товарищ Брагинский сказал, что если ты не появишься, он поселит Литву в твою комнату. Беларусь фыркает и отворачивается обратно к окну, снова начав перебирать пальцами клавиши. Молдавия жмет плечами и бредет к выходу. - Адриан! - Он замирает в дверях, обернувшись на зов девушки, она все еще смотрит в окно, - Передай моему брату, что я спущусь, - он кивает, - и еще: расскажешь кому-нибудь об этом разговоре - и я заставлю тебя пожалеть. Сильно пожалеть. Мальчик испуганно кивает и выбегает из комнаты.***
- И кто попрет ее наверх? - Гил кинул взгляд на спящую девушку, чуть наклонив набок голову. - Ты, кто же еще? - пшекает явно собравшийся задрыхнуть здесь же Феликс. Он явно перебрал, - Я в свое время уже задрался ее таскать и укладывать, хватило с меня этого удовольствия. И то, она мелкая была и я уже не тот, что был раньше. Хорошие времена были... - Ой вот только не начинай, а? - Пруссия неимоверным усилием воли заставляет себя встать и берет Арловскую на руки, она легче, чем кажется и, видимо, до смерти устала, раз не просыпается от столь грубого нарушения ее покоя, - впервые несу девушку в постель, не ожидая никакого продолжения. Сегодня точно Рождество? - Ты удивишься, но - ик! - да, - Лукашевич сполз с кресла и, еле держась на ногах пошел за ним, - вот мы, в Речи Посполитой, отмечали Рождество на широкую ногу. И пир, и танцы... - Я сказал тебе не начинать? - бросил через плечо Гил, - или я тебе напомню, чем твоя Речь Посполитая закончилась, - поляк сразу ж заткнулся. Пруссака просто выводила из себя система коридоров этого замка. Он бы прибил архитектора, да тот, видно, испустил дух лет этак пятьсот назад. Байльшмидт периодически останавливался на развилках, ожидая, пока поляк сзади пробубнит "направо" или "налево". Наконец, добравшись до ее комнаты, он с облегчением положил Беларусь на кровать и прикрыл одеялом. - Э, а че, типа, она в одежде будет спать? - недоуменно почесал затылок Феликс. - Хочешь раздеть - делай это сам, я не собираюсь отвечать за это, когда она проснется. - И то верно, - отметил поляк и, сев на угол кровати, поцеловал спящую девушку в лоб, - я так, типа, всегда делал, когда она была маленькая, - ответил он на вопросительный взгляд пруссака, - когда она спала, разумеется, а то решила бы еще, что я о ней забочусь, решил вот, типа, поностальгировать, - пруссак закатил глаза, пока Польша гладил щеку Арловской тыльной стороной ладони, - холодная. - Да уж, я заметил, может, переохладилась, пока гуляла по Кракову? - предположил Пруссия. - Да нет, она давно такая, - Лукашевич сделал паузу, - потому что ее брат продал ее душу языческому демону. - В лоскуты, - констатировал Байльшмидт, качая головой. - Нет, правда, напомни потом, я тебе расскажу. - Обязательно, - иронично закатил глаза пруссак, - расскажешь.***
- Я, кажется, предупреждала, что вам будет больно? Наталья стоит на цыпочках, предплечьем давя на горло незадачливого литовца. Другой рукой сжимая его пальцы. Почти год они существовали на территории одного дома и это был первый инцидент. Они не общались больше, чем требовало от них окружение. Беларусь делала все, чтобы они не оставались наедине и пресекала все его попытки заговорить с ней. Литва же был слишком нерешителен, чтобы сделать волевой шаг. И вот сейчас, когда он "собрал шары в кулак" и попытался с ней заговорить... - Наташа... я... - он судорожно хватает ртом воздух. Откуда в маленькой хрупкой девушке такая страшная сила? - Я просто... хотел... извиниться... Она молчит, продолжая давить. Слышится неприятный хруст, кажется она сломала ему несколько пальцев на правой руке. Он взвизгивает от боли, но она и не собирается останавливаться. Кажется, она собирается его придушить. Глупо. Сейчас ему вряд ли кто поможет - все на улице, сажают цветы в клумбах около дома. Какого черта он вообще полез к ней? Наташины глаза пылают. Она не видит ничего, не слышит и не чувствует. Тело сковано холодом и яростью. Она течет по ее жилам, наполняя каждую мышцу в теле нечеловеческой яростью, а чей-то тихий голос в голове шепчет: "Ну же, он заслужил эти страдания. Разве не так поступают с теми, кто втоптал тебя в грязь? Разве он не достоин мести?". Да, так ему и надо, она знает. Она должна... - Наташа, - мягкий голос, зовущий ее по имени и рука на плече выдергивают ее из тьмы в яркую реальность. Прямо перед ее носом уже начавшее синеть лицо Ториса. Видя, что она натворила, Наташа в смятении отшатывается от своей жертвы, отступая на пару шагов. Литовец сползает вниз по стене, здоровой рукой держась за горло. Иван крепко сжимает плечи сестры, будто боясь, что она снова психанет, - ты в порядке? - Нет, - успевает выдохнуть девушка, прежде чем потерять сознание. - Вот черт, - Брагинский подхватывает сестру под руки, не давая ей упасть, - я должен был предположить, что этим кончится, а ты как, Лоринайтис? - Живой, - тихо сипит литовец, восстанавливая дыхание и потирая шею, - что это было? - Ничего, это семейное, она не виновата, - Иван качает головой и берет Наташу на руки, -спуститься по лестнице сможешь? - Торис кивает, - Найди Ольгу, скажи, что оступился на лестнице и упал. Кажется, у тебя сломаны пальцы. Если скажешь ей о том, что тут случилось - уцелевшие пальцы я тебе оторву и запихну в задницу, ты меня понял? - Несчастный прибалт снова испуганно кивает, - Топай давай, горе-любовник... "Что за жизнь..." - с горечью думает Россия, занося сестру в ее комнату и кладя на кровать. Она холодная, как лед, а губы синие до ужаса. Ее тело не может выдерживать таких перегрузок. Она не должна страдать от этих приступов, это - его ноша. "Она вписана в наш контракт точно так же, как и ты," - сухо произносит ледяной голос в его голове. - Хватит издеваться, тварь, я знаю, что ты здесь, - хмуро оглядывает комнату Брагинский. Холодный смех разносится по помещению и вот, от лежащей на кровати девушки отделяется тень. Тень крупного мужчины в старой зимней одежде, сшитой из шкур. На лице видны морщины. Ваня никогда не мог точно сказать, кто эта тварь, внешне похожая на призрака, да его и не интересует. Все, что он знает - это то, что сейчас эта тварь снова наложила руки на его сестру. - Я тебе говорил не трогать ее. - Ну извини, у вас столько проблем последние тридцать лет. Я как белка в колесе, стараюсь, чтобы вам было легче. Почти всегда получается, - Генерал мороз разводит руками, садясь на угол кровати, - официально я имею полное право играть с твоей милой сестричкой. То, что я мог тебе пообещать на словах лет пятьсот назад, уже не считается. Да и сам подумай: за пятьсот лет твой вкус мне уже приелся. А тут под рукой такой сладкий персик, - он снова хохочет, - похожа на вашу мать. Только нежнее. Ну, я и не удержался. - Я не собираюсь это терпеть, - бьет кулаком по подоконнику Иван. Под окном страны высаживают тюльпаны, Молдова с детишками из ближайшего городка ловит бабочек. Июньский день клонится к закату, на улице душно. Стекло затягивается морозным узором, мужчина поворачивается к Морозу, - ты больше не посмеешь ее трогать. - Прости, но я предельно ясно тебе тогда сказал: я исполняю ваши общие желания и поддерживаю общие стремления, потому что вы оба даете мне свои силы. В этом у тебя нет выбора. Я буду пожирать тебя и твою драгоценную сестрицу, пока ваши жизни не оборвутся раз и навсегда, - он встает и обходит Россию со спины, наклоняясь над его ухом, - так будет всегда. - Тогда я отказываюсь от твоих услуг, - шипит сквозь стиснутые зубы Брагинский. - Уверен? - поднимает бровь Мороз, - Пример твоей мамочки не показал, что случается, когда меня кидают? Или тогда, когда твоя сестра попала в плен? Не боишься снова потерять своих близких, м? - Оставь нас. Мы отказываемся от твоей защиты отныне и навсегда, - повторяет Брагинский. Демон снова засмеялся. - Какой уверенный в себе мальчик, не зарекайся насчет "навсегда", - он подходит к заледеневшему окну, - ты меня еще позовешь, поверь, - говорит он растворяясь в воздухе, - и тогда ты будешь молить меня о возвращении сил. Жду этого с нетерпением. - Проваливай, - выдыхает Ваня в пространство опустевшей комнаты и подошел к сестре. Девушка ворочается и приоткрывает синие глаза. Обычные, красивые синие глаза. В полумраке вечерней комнаты они не светятся огнем, это кажется таким непривычным. Ваня улыбается и сжимает ее теплые пальчики в своей руке, чувствуя необычайный жар, бегущий по спине. Он улыбается. - Надо бы тебе извиниться перед Торисом, - тихо говорит Брагинский. - А ты на мне женишься? - Этот вопрос она задает почти каждый день с тех пор, как вернулась из Литвы, он уже привык к этому. То, что по документам они больше не являлись братом и сестрой, она использовала как повод для бесполезного выклянчивания женитьбы. - Знаешь, я порой жалею, что познакомил тебя с институтом брака, - ухмыляется он, гладя ее по голове. - Я была бы хорошей женой, - уголки ее губ как будто растягиваются в улыбке, пока она тихо продолжает гнуть свою линию. Он не слушает, смотрит на закатное небо за окном, на детей, бегающих по полю с сачками, на девчонок, командующих парням, куда ставить стол - сегодня у них запланирован ужин под открытым небом - на покачивающееся вдали березы. Подходит к концу теплый летний день, двадцать первое июня сорок первого. Жизнь идет своим чередом, будто ничего и не произошло. Наташа подбирается поближе и кладет голову к нему на колени. Он перебирает рукой ее длинные шелковистые волосы, чувствуя исходящее от нее такое непривычное тепло. Они вместе смотрят на падающий за горизонт солнечный диск. Теперь все будет хорошо. _________________________________________________________________________________________ *Имена упомянутых мной республик (смотрела значения имен, чтобы больше по характеру подходило, всех кроме Молдовы, просто имя Адриан понравилось, фамилии - все взяты с потолка): Армения - Сирун Айрапетнян, Азербайджан - Эльмира Кипанидзе, Грузия - Надир Гаприндашвили, Молдавия - Адриан Олару (прим. автора) **Я уже писала, что идиш (еврейский язык с немецкими корнями) был государственным в Беларуси начала двадцатого века, а потому логично, что Наташа на нем говорит. Опытным путем проверенно, что на идише можно вести непринужденную беседу с немцем. Это даже проще, чем когда один собеседник говорит по-украински, а другой - по-русски. Все друг друга понимают и все довольны. (прим. автора)