Is it right?..

Она стоит напротив него, обняв себя руками и сосредоточенно сверлит взглядом повидавший виды ковер на полу. На ней простенькое белое платье из атласа - не до роскоши им сейчас - волосы завиты в локоны, красиво собранные на затылке, в них змейкой вплетена ее любимая белая лента, с которой она никогда не расстается. Он видел, как утром Ольга возилась с ее прической. Около года назад они обе обрезали волосы то ли в протест против свержения монархии, то ли чтобы морально поддержать девочек из царской семьи, остриженных после болезни, или чтобы не подхватить что-либо, ухаживая за раненными на фронте - он точно этого не знал. У Наташи, несмотря на голод и стресс все вернулось в норму очень быстро, а вот Ольга так и осталась ходить с короткой стрижкой, поэтому теперь часто занималась волосами сестры. - Я знаю, что вы собираетесь сделать, не думайте, что не знаю, - прерывает его раздумья Наташа. - Ты о чем? - непонимающе говорит он, снимая с себя галстук. Эта мерзкая штука душила его весь вечер, хорошо, что от него можно уже избавиться. Он сейчас и без этого плохо и медленно соображает - кажется, перебрал немного. Это плохо. В принципе, пить он умел, но Брагинский весь вечер как будто намеренно его спаивал. - Оля мне говорила... что происходит между мужем и женой, - она запнулась, вцепившись ногтями в собственные плечи, обтянутые тонкой белой тканью, - что происходит в первую брачную ночь, - наконец, выдыхает она, все еще избегая его взгляда. - И для тебя это впервые, - коротко констатирует Торис, глядя на свою новоиспеченную жену. В глубине его сердца что-то перевернулось от неожиданности, хотя чего он ожидал? Конечно, в ее возрасте это редкость, но учитывая, что всю юность она была его воспитанницей - не удивительно, что азов полового воспитания она так и не усвоила. Ему не хватало духу провести с ней "серьезный разговор", а Феликса вообще ничего не волновало: "Забавляйся с этой мелкой бестией как хочешь, только меня в это не впутывай". Он аккуратно, словно боясь спугнуть, подходит к ней, - тебе страшно? - Я ничего не боюсь, - она отворачивается и садится на стул, - просто на этом месте должны были быть не вы. "А кто?" - Перестань обращаться ко мне на "вы", - с легкой ноткой раздражения говорит он, - я твой муж и далеко не чужой тебе человек, - она презрительно фыркает и он опускается на пол около нее, чтобы заглянуть ей в лицо, она отворачивается, - Наталья, посмотри на меня, - он берет ее лицо руками и поворачивает к себе, - я никогда и ни за что не причиню тебе боли. Она чуть морщится, словно он влепил ей пощечину: - Тогда пообещайте... пообещай, что не тронешь меня, - он убрал руки от ее лица, - я не об этом. Пообещай, что не будешь принуждать меня к близости. - Не могу, я обязан физически закрепить наш брак. - И конечно эта перспектива тебя не радует, - иронично закатывает глаза Наташа. Он вздыхает, не зная, что на это ответить. "Конечно"? Но это не правда. Он мечтал о ней с тех пор, как она выросла. "Нет"? Брать ее против воли он тоже не собирается. Он аккуратно убрал с ее лица выбившуюся из прически прядь волос. - Мне казалось, что мы с тобой были друзьями, - она фыркает в ответ, - ну, по крайней мере, ты меня не так ненавидела, как Феликса. Она снова молчит. Они сидят так минут десять. А может и двадцать - черт знает. Он приподнимается и аккуратно, боясь ее потревожить, начинает вынимать шпильки из ее прически. Светлые завитушки одна за другой падают ей на плечи, переливаясь в свете лампы, стоящей на столе. Она все еще молчит и смотрит сквозь него, куда-то в стену. Белая лента как вода скользит между пальцами Ториса и падает на пол. Он начинает расстегивать платье на Наташе. Девушка не реагирует. "Не сопротивляется - и то хорошо" - проносится в голове у Ториса, когда он, подняв жену на ноги, отправляет платье на пол, вслед за лентой. Наташа именно такая, какой он себе ее всегда представлял. Прохладная бархатная кожа молочного цвета, стройная фигура, небольшая аккуратная грудь... - Не надо, - он убирает ее руки, когда она машинально прикрывается, - ты прекрасна, моя дорогая. Он скидывает с себя рубашку и брюки, кладет ее на кровать и нависает над ней. Ее лицо очень близко, если он нагнется еще хоть чуточку ниже - они в прямом смысле столкнутся носами. Ее щечки заметно порозовели. Он нежно гладит ее тело руками, мнет грудь, целует шею. Сердце литовца колотится как бешеное, кажется, что сейчас оно выпрыгнет из груди, мир вокруг будто окутал туман. А Наташа все молчит и смотрит в потолок, не выдавая себя ничем, кроме участившегося тяжелого дыхания. Торису не нравится эта ее безучастность, но сдаваться еще рано. Нехотя отрываясь от ее шеи, он припадает к мягким губам девушки, сливаясь с ней в поцелуе. Она закрывает глаза, видимо, чувствуя, как его рука скользит по ее бедру... Пальцы как будто обжигает. Да, снаружи она может сколько угодно быть холодной, но не внутри - теперь он точно это знает. Он аккуратно двигает рукой, чтобы не причинить ей боли, и краем глаза смотрит, как она судорожно сжимает руками простынь - другого ей сейчас и не остается. Она слишком гордая, чтобы признать, что не права, что ей, как и всем, нужен близкий контакт. Что сейчас ей нужен он, ее муж. Она не хочет показать, что ее будоражат его движения, что она, быть может, хочет большего. Однако, Наташино тело отзывается. Ее щеки заливаются краской, грудь напряглась, она хрипло дышит и Торис чувствует, как участилось ее сердцебиение и какая она влажная там, внизу. Вряд ли все эти прелюдии длятся более пяти минут, но и он и она уже изнемогают, кажется, что прошла уже вечность. - Я не сделаю это без твоего согласия, любимая, - шепчет он ей на ухо, она лишь отворачивается, прикусив губу. Ее глаза все еще закрыты, а тело дрожит. Он понимает, что она не может не ответить... И тут она издает первый стон. Это больше было похоже на тихий всхлип, смешанный с громким вздохом и Торис бы даже поверил в то, что она плачет, но на ее щеках нет слез, да и он уже давно понял, что плакать она не умеет, - я постараюсь сделать так, чтобы тебе было почти не больно, - шепчет он, готовясь, наконец, сделать то, о чем мечтал несколько столетий. Когда он входит, она жмурится и машинально хватается за его плечи, впиваясь в них ноготками чуть ли не до крови. Как бы он ни был аккуратен, ей все равно будет больно, он это понимает. Торис начинает плавно двигаться. Через пару минут Наташа начинает постепенно ослабевать хватку к его большому облегчению. На плечах остались следы от ее ногтей, в некоторых даже выступили капельки крови, но ее пальцы, касающиеся его кожи настолько приятно прохладные, что он не испытывает дискомфорта от этих царапин. Да и можно ли вообще обращать внимание на что-либо, когда занимаешься сексом с девушкой своей мечты? А ведь она, кажется, уже входит во вкус. Наталья выгибается под ним, прильнув к нему всем телом, он видит, как она двигается навстречу каждому его движению, отвечает на каждый поцелуй. Торис ускоряется, немного осмелев и она запрокидывает голову, тихо, хрипловато постанывая, поглаживая его плечи руками. светлые локоны разметались по подушке, рот приоткрыт... но глаза девушки все еще закрыты. Может, ей так проще пережить свой нежеланный первый раз, Торис не знает. Он и рад бы был заглянуть в ее серебристо-синие бездонные глаза, увидеть отклик не только в ее жестах и стонах, но и там. Но он довольствуется тем, что есть и, на пике блаженства за собственным стоном не замечает, чье имя тихо шепчет его жена, снова комкая промокшую от пота простынь. Керосин в лампе выгорел и комната погрузилась во мрак. Торис мягко касается губами Наташиного лба и ложится рядом. Она открывает глаза - он четко это видит. В темноте голубые зрачки странно светятся... - Все не так плохо... - черт, что он несет? Хотя ничего лучше сейчас ему в голову не пришло. - Можно, я немного побуду в тишине? - ровным, как будто ничего не произошло, голосом отвечает она. Даже если бы у него и было желание поговорить с ней сейчас - он бы все равно не смог этого сделать. Выпитый на свадьбе алкоголь, физическая и моральная усталость давали о себе знать. Он лежит и смотрит на нее, принцессу, милую девочку, которую он так давно желал и вот теперь получил. Черт, он ее никому и никогда не отдаст. Никому.

***

Вокруг дома часто стрекочут кузнечики. Если закрыть глаза и забыть, что ночь довольно прохладная, можно представить, что она снова на отдыхе с братом, сестрой и царской семьей где-нибудь на побережье Черного моря, а вокруг стрекочут цикады и слышен шум ночного прибоя. Однако, здесь далеко не юг. Через два дня после свадьбы Торис увез ее сюда, в небольшой домик на опушке леса. В ста метрах отсюда ряды деревьев обрываются и, за покатым песчаным склоном, находится каменистый пляж на берегу Балтийского моря. В этом доме всегда пахнет хвоей и мокрой травой. Здесь ей хорошо. Как в давно позабытые дни детства. Она сама перестала замечать, как весь холод с которым она относилась к своему мужу, только усилившийся после первой брачной ночи, пошел на убыль. Он предугадывал все ее желания, потакал ее редким капризам. Он был рядом. Первые недели дались ей сложно. Она не переставала думать о брате, ведь все, что она хотела иметь в отношениях с Иваном было у них с Торисом. Литовец явно не знал, кому принадлежит ее сердце, он даже не заметил, что тогда в постели она случайно назвала его "Ваня". Но он им не был. После первого раза он долго не прикасался к ней. Больше месяца он не позволял себе большего, чем коротко поцеловать ее перед сном или невинно обнять за талию во время прогулки. Она исправно писала письма брату, но ответы ей не приходили и, несмотря на то, что ее стол был завален весточками от Ольги, девушке со временем пришлось делиться своими мыслями и чувствами с мужем. К ней начало возвращаться доверие к литовцу, ведь именно ему она, будучи подростком, могла пожаловаться на притеснения с чьей-либо стороны. Она вспомнила о тепле, поддержке и защите, которые он ей когда-то старался дать и продолжал давать сейчас. Через три недели, к своему удивлению, она стала реже думать о брате и перестала представлять его на месте Ториса рядом с собой. Второй раз в постели инициативу проявила она. Это случилось ровно через месяц после их свадьбы. Она уже легла спать, пока он сидел за столом рядом с кроватью и перечитывал какие-то бумаги. Был сложный день. Лукашевич снова продирался сквозь баррикады и Наташа видела, как сложно приходится Торису. Даже не столько от того , что приходится давать отпор полякам, сколько от того, что он впервые за всю жизнь воевал против лучшего друга. Когда она его спросила, зачем, он лишь отмахнулся: "Зато я с тобой". С ней... Отречение от лучшего друга стало доказательством его любви к ней. Для девушки это было непривычно, но она начала чувствовать его боль, когда его разрывало изнутри от печали по потерянной дружбе. Так произошло и тогда. Глядя на его ссутулившуюся спину, на усталые руки, Наташа вдруг поняла, что должна для него что-то сделать. А что может девушка? Только приласкать. Так она и сделала. Кажется, Торис не сразу понял, что происходит, когда она вырвала у него из рук бумаги и, забравшись к нему на колени, начала расстегивать его рубашку, целуя, но он явно давно этого ждал: через секунду он уже повалил ее на стол и, буквально содрав с нее ночную сорочку, приступил к делу. Растворяясь в физическом наслаждении, она всеми силами сдерживалась, чтобы не начать повторять про себя имя брата, как она это делала в первый раз. Это заставляло чувствовать себя предательницей, но иначе было нельзя. Торис пожертвовал ради нее дружбой, разве не может она выделить ему хотя бы часть тех чувств, что обычно направляла к Ване, тем более, что он так далеко... только открыть глаза и посмотреть в лицо мужу ей не хватало сил. Ни в тот раз, ни во все последующие. - Ты покраснела, о чем думаешь? - вокруг стрекочут кузнечики, небо сегодня на удивление звездное для середины июня. Они сидят на пляже, недалеко от их дома. Голова Наташи покоится на коленях Ториса, который ласково поглаживает ее волосы, в то время, как ее взгляд устремлен к воде. - О том, как все меняется, - выдыхает она, отрываясь от своих раздумий, - если бы мне пару сотен лет назад сказали, что я выйду за тебя и мы будем вместе противостоять Лукашевичу, будем вот так просто сидеть... - она посмотрела на него и увидела, что он все понимает. - Я умею ждать, - просто сказал Лоринайтис. - Не поверите, но я только что думала о том же, пан Лоринайтис - она иногда называла его так, сама не зная почему, он лишь смеялся, как сейчас. - Я думал, ты не говоришь по-польски, - он нагнулся коротко поцеловал ее, - а с литовским у тебя как? - Никак. Только польский, идиш, белорусский и русский,* - жмет плечами она. - А когда-то, Феликс считал, что ты слишком тупа, чтобы заговорить на его языке, - улыбается он, девушка лишь фыркает в ответ, - скучаю по тем временам. - Я не чувствую того же, - Наташа поднимается и садится рядом с ним, - и не говори, что мы были дружной семьей, - выпаливает она раньше, чем он успевает что-то сказать, - мою деревню перебили, заставляли говорить на чужом языке. Меня не отпускали домой к родным, из всех окружающих меня людей дозволялось разговаривать только с тобой или Лукашевичем. - Выговорилась? - как только Наташа замолкает, он прижимает ее к своей груди, - Я был во многом не прав тогда, ты же знаешь, я был другим, - она кивает, он продолжает, - когда твой брат разбил нас, нам с Феликсом обоим пришлось пережить собственную смерть. - То есть, поэтому ты... такой? - Наташа читала об этом в детстве, когда жила в Речи Посполитой, когда поляк в наказание запирал ее в библиотеке. Если на момент смерти, страна не имеет наследников и не в конец истощена, у нее есть шансы выкарабкаться. При этом могут пройти какие-то физические и психические изменения, в зависимости от дальнейшей политики государства, но свою историю, пусть иногда и с потерей каких-то фрагментов, страна помнит, - Это больно? - Смотря с чем сравнивать, - просто отвечает он, - мне было жаль, что я разочаровал тебя тогда, в первую нашу встречу в моей новой жизни. Я и в правду изменился. - Как был придурком, так и остался, - закрывает глаза Наташа, намереваясь уснуть прямо тут, у него на руках. - Я тебя люблю, - улыбается он, снова гладя ее по голове. - И я тебя, - не особо думая, о чем говорит, выдыхает она.

***

Прожив здесь почти все детство и юность, она так толком и не узнала этот город. Точнее, она жила не здесь, а в замке в паре десятков километров отсюда, где ей не то что за пределы территории - из комнаты иногда выходить не разрешали. Беларусь остановилась и вдохнула полные легкие морозного воздуха. Тихие улочки Кракова ей однозначно нравились. Снежинки медленно кружились в воздухе, блестя в свете гирлянд которыми был украшен весь город. Улицы пустовали. Вечер двадцать четвертого декабря - сочельник. Все сидят дома и празднуют в кругу семьи и друзей. Девушка шла медленным прогулочным шагом, внимательно разглядывая все попадавшиеся ей по пути ресторанчики, в надежде найти уютное местечко, чтобы поужинать и найти в интернете подходящий для ночлега отель. - Dziewczyna, pozwalają przeprowadzić?** - кто-то, незаметно подойдя сзади, похлопал ее по плечу. - Извините, я не говорю по-польски, - раздраженно бросила она, идя дальше, не глядя на неудачливого собеседника. - Ты думаешь, я тебе поверю? Помнится, раньше ты говорила довольно бегло. На секунду Наташа замирает. Одна часть ее все еще не верит, что план спрятаться ото всех стран провалился, другая подсказывает, что эту проблему легко решить, воткнув нож в горло этому самодовольному ублюдку. Сдерживая порыв так поступить, она медленно оборачивается и поднимает взгляд на стоящего в паре метрах от нее белобрысого человека с мерзкой ухмылочкой на лице. - Узнала-таки? Рад видеть вас, пани Арловская, добро пожаловать в Польшу! _________________________________________________________________________________ * Думаю, логично, если страна владеет языками, считающимися у нее на данный момент государственными, ну или хотя бы этот язык должен быть родным для большой части населения (поэтому, Литва говорит по-русски). Для БССР в начале 20 века таковыми являлись белорусский, русский, идиш и польский. А так, все страны по умолчанию говорят на английском и, если нет альтернатив, общаются на нем. ** "Девушка, позвольте вас проводить?" (написала по-польски /спасибо гугл-транслейт/, потому что в современной Беларуси язык не так распространен, чтобы Наташа его помнила)