***
- Замужество вам к лицу, пани Лоринайтис. Мерзкий шипящий голос раздается у нее прямо над ухом, заставляя вздрогнуть. Комната залита желтым солнечным светом, июль в этом году выдался теплым, даже душным. До них с Торисом уже две недели доходили вести о том, что солдаты Лукашевича подбираются все ближе и ближе к ним. Вчера пришла телеграмма, сообщавшая, что поляка видели в двадцати километрах от их дома, они до последнего не верили, что он направляется к ним, что он знает где искать, но шансов на это было мало, ведь зачем иначе Феликсу забираться в такую глушь? А сегодня утром Наташа во время прогулки увидела в лесу двух людей в военной форме. Хоть она и не смогла разобрать, о чем они говорили, девушка явно расслышала польскую речь. Вернувшись, она разбудила Ториса и тот пошел проверять лес, приказав ей сидеть дома. Она не хотела отпускать его одного, но попытки оспорить его решение не к сему не привели. Он взял пистолет и ушел. Она час простояла у окна, вглядываясь в покачивающиеся сосны, окружающие дом, пока не услышала скрип половиц в одной из комнат... - Тронешь меня - и Торис тебя убьет, - шипит она, поляк стоит вплотную к ней, она чувствует его дыхание на своем затылке. В голове судорожно одна за другой проносятся мысли. Нет, ей не страшно. Она не умеет бояться, но что ей сейчас делать? Что может хрупкая девочка против человека с пушкой? У нее-то из оружия только кинжал, запрятанный под юбкой, который еще надо достать прежде, чем он - пистолет. А что дальше? Она никогда не убивала... - развернись и уходи домой, лях проклятый, тебя сюда никто не звал. - Ай-ай-ай, разве приличные литовские девушки так разговаривают? Я говорил Торису, что он не сможет тебя приручить слишком уж ты... - он бьет ее по руке, которой она уже было потянулась за кинжалом и сам, беспардонно запустив руку под подол ее платья, выдергивает клинок из чехла, закрепленного на внутренней стороне бедра девушки, - ...дерзкая, - продолжает он, она закрывает глаза, когда острый кончик ее оружия упирается ей же в спину, - помню этот нож, я дал его Торису в день нашего знакомства. Потом он меня уверял, что потерял его на охоте, а оказывается, он подарил его своей маленькой русской шлюхе? - Не смей меня так называть, подонок, - цедит она. Хотя ей неважно, пусть он называет ее как хочет, только бы не прекращал болтать. Она знает, как он любит толкать самозабвенные монологи о том, как он крут, сейчас это может сыграть ей на руку, только бы дотянуть до прихода Ториса! - Я отняла этот нож у Ториса, он по праву мой. - Вот значит как? А мой благородный друг не решился дать тебе хорошего пинка, чтобы больше не смела воровать? Он всегда был слишком мягок к тебе, слишком опекал, - кончик ножа гуляет вверх-вниз вдоль ее позвоночника, - я знал, что уйдя на разведку, он оставит тебя дома, чтобы не подвергать опасности. Потому-то и позволил тебе увидеть тех двух солдат. - Хитрый прием, не верю, что такой план может придти в голову идиоту, вроде тебя. Кинжал больно кольнул ее в спину, но поляк лишь слабо ткнул ее, хотя сердце в груди девушки все равно перевернулось. - Думаю, я тебе уже не раз доказывал, что я хороший стратег. Взять хотя бы тот случай, когда я тебя отыскал среди деревенских детей, взяв в плен. - Убивать родителей у них на глазах и следить, кто заплачет, а кто - нет... Это не стратегия, а элементарная жестокость, пан Лукашевич. Вы пытались играть "Бога" и, в итоге, доигрались. - Заткнись, тварь! - она явно его разозлила, но нет, он ее не убьет прямо сейчас. Она знает, он не позволит ей умереть, пока не докажет, что он умнее, - Ты не знаешь, что значит пережить смерть. Тебя никогда не избивали до такой степени, как меня тогда в замке, ты не знаешь, каково это, когда после месяца бездействия, твои органы один за другим включаются и ты чувствуешь адскую боль, доходя до агонии, без всякой возможности пошевелиться, пока не очнешься. "Смотря, с чем сравнивать," - вспомнились ей слова Ториса, в ответ на вопрос о боли. - Но тебе не придется этого пережить, я тебе гарантирую. Если бы твой братец не додумался заблаговременно выдать тебя за Ториса ты бы уже была одной ногой в могиле и вряд ли бы ты была так остра на язык с тем, кто уже несколько месяцев удерживает твою столицу, - ее сердце болезненно сжалось, но она проглотила все гадости, что вертелись у нее на языке. О том, что Минск находится под оккупацией, муж ей не сообщал, но она чувствовала что что-то не так и сама нашла сообщение об этом в информационных сводках, приходивших Торису. Действительно, если бы не замужество, ее государственность сейчас не просто находилась бы под угрозой - она бы просто пала. И сводило бы ей сейчас тело предсмертными судорогами. Печальные мысли прервало жесткое давление на плечи. Поляк бросил ее на колени и, резко рванув за волосы, заставил поднять голову, приставив нож к открывшемуся горлу Наташи, - как бы там ни было, вы, юная пани Лоринайтис, сейчас все равно окончательно и безвозвратно уйдете в мир иной. Ваш муж, будучи вашим наследником, получит все ваши земли. А уж как отобрать их у него я уже сам решу, - самодовольно заключает Феликс. Холодная как лед сталь касается ее прохладной белой шеи. Наталья закрывает глаза. Она не хочет, чтобы последним, что она увидит в жизни стала эта самовлюбленная польская рожа, эти глупые зеленые глаза и нестриженые белобрысые патлы. "Не бойся," - почему-то звучит в голове голос брата. Нет. Она не умеет бояться.***
- Ты издеваешься? Притоптанный снег приятно хрустит под ногами, когда Наташа выходит из машины. Да, сейчас этого места уже и не узнать. Не только из-за темноты. Века не пожалели бывшую обитель хозяев Речи Посполитой и их юной пленницы: большая часть замка была разрушена, сохранилось только одно крыло. Камни крошились, единственная уцелевшая башня не внушала доверия, к тому же, здесь явно был пожар. И не один. Это строение всегда было слишком большим. Наташа не особо жалела, что оно пришло в такое состояние. - Я здесь живу, - поляк раздраженно нажал кнопку на пульте и машина пикнула, оповещая о включении сигнализации, - если тебя типа что-то не устраивает здесь, могу депортировать, разумеется, твой президент узнает и тотально... - Поняла я, хлеборезку прикрой, - огрызнулась девушка. Болтовня пшека уже порядком ей надоела, а вид строения, которое давно нужно было сровнять с землей, совсем не поднимал ей настроение. К тому же, в голове до сих пор прокручивались картины из далекого прошлого.***
- Убери свои руки от моей милой сестрицы, пшек, иначе тебе не поздоровится, - знакомый до боли голос возвращает ее в реальность, нет, он не только в ее голове... он здесь. Наташа открывает глаза и боковым зрением, в зеркале у ближайшей стены видит его. Иван стоит в военной форме и своем любимом шарфе. На его голове фуражка, а в руках пистолет, приставленный к затылку застывшего Феликса. Наташа тоже не шевелится - кинжал все еще приставлен к ее горлу. - Так или иначе я все равно ее убью, - шипит поляк, - эта маленькая сучка и без того прожила слишком долго. А большая часть принадлежащих ей сейчас земель по праву мои. - Что быстрее - твоя рука или моя пуля? - спокойно спрашивает Иван. Его глаза даже при дневном свете горят страшными сиреневыми огоньками, когда он злится. Он спасет ее, она знает, верит. - Хочешь проверить? - Поляк немного ослабевает хватку, но все еще больно держит ее волосы, не убирая кинжал от горла, - Поставишь на это жизнь своей обожаемой Наталочки? Ты никого здесь не сможешь обмануть, Брагинский, я знаю, что ты продал ее Торису за пару тысяч лишних людей в армию. Скажи, он тебе докладывал о том, какими методами он обороняет ее тылы по ночам? - Не пытайся меня саботировать, Лукашевич, этот номер не пройдет. Наташа уже большая девочка и чем она занимается со своим мужем - ее дело, - цедит Ваня, давя дулом на затылок поляка. - Даже несмотря на ее извращенные чувства к тебе? - он ухмыляется, - И не пытайся отрицать это, сама мне тысячу раз говорила, пока в плену была, что любишь его и... - Феликс? - Торис стоит на пороге комнаты, в его руках пистолет, а военная форма местами запачкана кровью. - О, а вот и новоиспеченный муж! Смотрю, ты нашел тех двоих, - Радостно шипит поляк, - присоединяйся к нашему чаепитию. Ты на чьей стороне? - Торис... - тихо выдыхает Наташа, глядя на мужа. Он в смятении. Она видит боль в его изумрудных глазах. Ту самую боль по потерянной дружбе, которую так часто видела в последние месяцы и печаль любви к ней, которую видела в детстве, - пожалуйста... - Только не говори, что променяешь друга на бабу, - продолжает Лукашевич, - вспомни, сколько раз она тебя отшивала в юности. Вспомни, как солдаты ее братца, которого она так любит, избили тебя до смерти. Ты думаешь, она любит тебя? Хрен. Могу поспорить, она бы все отдала, лишь бы это он был с ней, вместо тебя. Торис смотрит на Ивана, тот молчит. Его глаза обращаются к жене. - Пожалуйста, - снова шепчет она. Он поднимает руку с пистолетом и... направляет его на Брагинского.***
Система коридоров в этом замке была похожа на лабиринты из мифов Древней Греции - в свое время у поляка был пунктик на собственной безопасности: в этих коридорах любой подосланный к нему убийца потерялся бы и не смог выполнить свою миссию. Когда Наташа, услышав об этом, назвала Феликса придурком и сказала, что он нахрен никому не нужен, а Иван ее все равно спасет, ее выпороли и заперли в комнате на месяц. Кстати, убийцы замке так ни разу и не объявились, а Брагинский сестру и вправду вызволил. Подумав так, Наташа издала тихий смешок. - Че ты там ржешь? - бросил через плечо Лукашевич, шедший перед ней. - Не твоего ума дело, - отозвалась девушка. Он ничего не ответил и, пройдя еще десяток метров, остановился у большой деревянной двери. - Я велел подготовить для тебя комнату, - у него до сих пор есть прислуга... Наташу от такого мажорства передернуло, - располагайся и чувствуй себя, типа, как дома, - она была готова поклясться, что слышала насмешку в этих словах, - как соберешься, спускайся в гостиную, она там, где раньше, типа, кухня была. Выпьем кофе и, типа, поболтаем. С этими словами, он развернулся и пошел дальше, напевая под нос какую-то песенку. Наташа фыркнула и толкнула дверь плечом. Она сразу узнала эту большую комнату с выходом на балкон, здесь ей довольно часто приходилось бывать в детстве. Комната Литвы. Например, когда, незадолго до освобождения, она серьезно заболела, она месяц пролежала здесь, чувствуя, как замерзает каждая клетка в ее теле. Тогда же она ей впервые показалось, что она слышит голос брата у себя в голове. А еще, здесь Торис учил ее математике. Мебель Лукашевич, естественно, поменял. Хотя вряд ли старая вообще сохранилась, учитывая состояние самого замка. Сейчас здесь есть телевизор, кровать с пологом из мерзкого малинового бархата и обитый такой же тканью диван, еще какой-то дурацкий ковер на полу. Дизайнер из Феликса никакой. Едва сдерживая рвотный рефлекс при виде мебели, Наташа идет в ванную. Там, к счастью, видимо работал кто-то другой: тона пусть и розовые, но цвет нежный и не заставляет глаза кровоточить. Девушка умывает лицо прохладной водой и смотрится в зеркало: оттуда на нее глядит усталое, зеленоватого цвета лицо с громадными синяками под глазами. За последние двое суток она спала где-то два-три часа, и то - в самолете и поезде. Она возвращается в комнату и, забравшись на кровать, утыкается лицом в подушку. Сон вряд ли к ней сейчас придет.***
- Оружие на пол, - говорит Торис, грозно глядя на Брагинского. - Ты готов пожертвовать женой, чтобы отомстить мне за старые обиды? - сухо спрашивает Иван, даже не глядя в сторону зятя, - Ты же понимаешь, что застрелив меня, подпишешь смертный приговор и ей? Я-то через пару месяцев очухаюсь... - Я не так туп, как ты думаешь, - глухо отвечает Лоринайтис. Внутри Наташи все обрывается. По телу проходит мелкая дрожь, к горлу подкатывает ком. Обида пульсирующей болью раскатывается в голове и груди. Перед глазами проплывают воспоминания о счастливых моментах их недолгой супружеской жизни, как тот вечер на пляже. Он ее предал. Человек, которому в последние несколько месяцев она отдавала все свои чувства, всю себя. Он просто взял и стер это в пыль одной своей фразой. Глаза странно пощипывает и по щеке катится капля. Она не умеет плакать. - В таком случае, - голос чуть охрип и странно подрагивает, она идет ва-банк и, воспользовавшись, всеобщим оцепенением изгибает руку и выхватывает заткнутый у поляка за пояс пистолет и направляет его на Ториса, - я готова стать вдовой. Она не видит выражения на его лице, она вообще ничего не видит - слезы застилают ей глаза и перед взором лишь плывут разноцветные пятна. Да и как она, никогда не отнимавшая жизнь у человека, сможет выстрелить в того, кого еще полчаса назад считала своим спасителем, кому месяц назад сказала, что любит. Она замирает. Так они и стоят в замкнутом круге смерти. Одно движение - и кто-то из них упадет замертво. В установившейся тишине она слышит собственное сердцебиение и тихие всхлипы, сопровождающие каждый вздох. Руки Ториса дрожат. Он не может поверить, что Наташа... Хотя он сам не лучше. Как бы он сам себя не убеждал, что если он поможет Феликсу, избавившись от Брагинского, тот оставит его любимую в живых, он понимает: как только Иван упадет, Наталья захлебнется собственной кровью. Все эти сомнения отражаются у него на лице и их видит Иван. "Сейчас," - раздается в голове у Наташи, и она, не глядя, жмет на курок. Раздается болезненный стон Лоринайтиса и звон ударяющегося об пол, кинжала. Поляк за ее спиной падает, в то время, как саму девушку успевает подхватить брат. - Цела? - он аккуратно поддерживает ее голову. - Д..да... - выдавливает из себя она, по щекам все еще катятся слезы, обжигая кожу, - я... убила Ториса? - Нет, - Иван смотрит в сторону литовца, - ранила, но, если хочешь - застрели его. Я зря ему доверил тебя... Она качает головой. Брат прижимает ее к себе, она утыкается лицом ему в плечо, пытаясь остановить поток слез, но от этого становится только хуже. Она тихо всхлипывает, а он гладит ее по спине, бормоча что-то неразборчивое. Несколько раз она услышала "Прости". Так продолжается несколько минут, пока откуда-то сбоку не раздается болезненный стон Лоринайтиса. Она поднимает заплаканные глаза. Литовец сидит, прислонившись к стене, держась за плечо и морщась от боли. Между пальцами течет кровь. - Нам надо ехать домой, - говорит Ваня, убирая волосы с ее лица. - Надо убрать отсюда пшека, - кивает Наташа на лежащего на полу Феликса. Похоже, Ваня просто хорошенько стукнул его пистолетом по голове и тот отрубился, - если он еще хоть минуту будет здесь находиться, обещаю, все оставшиеся пули я пущу ему в голову. - Я его вынесу. Пойдем. Она снова смотрит на корчащегося от боли мужа. Видимо, уже бывшего. Он ее предал. Он - скотина. И, разумеется, она ему еще не раз за это отомстит, но сейчас... - Иди, я тебя догоню, - видимо, Ваня все понимает и, просто кивнув, берет за ноги вырубленного Феликса, и, не особо беспокоясь о том, что голова несчастного поляка бьется о все пороги по пути, потащил его к выходу. Наташа поднимается на ноги и нетвердым шагом подходит к шкафу. Она чувствует на своей спине взгляд Ториса, но не реагирует. Найдя в шкафу ящик с медикаментами, она подходит к нему и опускается рядом с ним на пол. Треск ткани разрываемого ею рукава его рубашки и вот перед ней рана. Ему повезло - пуля прошла на вылет, иначе пришлось бы сейчас доставать. Наташа убирает пинцет и достает спирт, чтобы избежать заражения. - Зачем ты это делаешь? - Торис скрипит зубами, когда вата со спиртом касается его руки, но терпит. Наташа не отвечает на его вопрос и уже достает иглу, чтобы наложить шов, - Откуда ты знаешь, что делать? - на секунду она отрывается от работы, поднимая на него взгляд, пока он не вспоминает, что она была медсестрой. Она машинально выполняет заученные когда-то действия, прошивая пулевое ранение. Все это как будто происходит не с ней. Как будто это не ее муж сейчас чуть не дал ее врагу перерезать ей горло. Как будто она шьет рану чужому человеку. - Наташа, - снова подает голос Торис, когда она заканчивает класть швы, - пожалуйста, пойми. Он бы тебя не убил. - А ты убил бы моего брата, - наконец, выдыхает она, не глядя на него и вытирая кровь с рук. - Ты и правда его любишь? В смысле, не как брата. - Это не твое дело, - немного резковато отвечает она, - дело тут не в этом. Эти месяцы я любила ТЕБЯ, - она отбрасывает в сторону окровавленную тряпку, - я жила ТОБОЙ, а не им. Девушка снова поднимается, отряхивая подол платья и машинально поправляя растрепанные волосы. Но воротнике ее платья видны капли крови, видимо, поляк все же царапнул ее, хотя сейчас это и не важно. - Ты преподал мне важный урок Торис, - она сдергивает с пальца кольцо, которое он когда-то надел на нее, - я забыла, что не могу доверять тем, кто окружает мою семью, спасибо, что напомнил. Чувства - моя ошибка, я ее больше не допущу, - голос предательски вздрагивает и она останавливается, чтобы не разрыдаться вновь. Кольцо падает на пол и, звеня, катится по комнате, - в следующий раз, если вы попробуете приблизиться ко мне, пан Лоринайтис, я сделаю вам больно. Обещаю вам. Вам сейчас и вполовину не так тяжело, как мне. Прощайте. Она быстрым шагом выходит из комнаты. Надо догнать брата. Пора домой.***
Наташа подняла взгляд. На одном из больших камней, из которых была сложена стена, были выбиты слова молитвы. Торис и Феликс молились каждый вечер, заставляя ее делать то же. Она просто стояла на коленях, мысленно прося брата забрать ее. Заметив это, Торис стал в своих молитвах просить и за нее, боясь, что в ином случае она попадет в ад. Девушка, наконец, поднялась. Если она не выкинет литовца из головы, то у нее, как и тогда, после распада ЛитБела будет нервный срыв. А Вани, чтобы успокоить ее, рядом нет. Она открыла дверь и вышла в коридор. Поляк ждет, а когда он долго ждет - становится истеричным и пшекает без умолку. Надо торопиться, иначе сегодня ей точно придется его убить. Большая комната с камином была обставлена в красных тонах - диван и кресла обтянуты красной кожей, ковер бордовый, журнальный стол красного дерева. Наташа остановилась на пороге, оглядывая гостиную. Поляк ее ждал не один. Они оба сидели в креслах у камина. Поляк, переодевшийся в пижаму и розовый халатик с узором из корон, говорил с мужчиной. Он потягивал вино. Коротко стриженный, одетый в военную форму... услышав его голос, Наташа сразу его узнала... Похоже, приятных сюрпризов сегодня не будет.