Жаркое солнце Техаса

      Знаете, в пабах, независимо от их престижности и степени привилегированности, как и в прочих питейных и увеселительных заведениях, всегда собирается уйма всякого разного сброду. Вперемежку сидят за столами или, развалившись на скамьях и диванах, пьют и шахтёры, и фермеры, и торгаши, ведь пойло издавна сближает всех. Кроме того, если довести незнакомого соседа за столом до нужной кондиции, то можно было дождаться весёлого «Всем виски!», а халява также сближает всех. А ещё люди любят зрелища, и в принципе плевать, что это, канкан третьесортных танцовщиц или испанская коррида, они будут радоваться всему, что хоть как-то разбавляет их жизнь.       Скачки, прижившиеся здесь от переселенцев-англичан, занимали не последнее место в списке развлечений обывателей Сэйливейла. Это было крупное событие, даже скорее праздник, на котором старались заработать все, кому не лень. Вдоль дороги у входа на ипподром всего за пару часов вырастали торговые ряды, уставленные всякой всячиной, а иногда и настолько бесполезным хламом, что продавцы и сами удивлялись, когда что-то из этого у них покупали. Подростки с лотками на груди, грузные мастеровые, сидящие за перевёрнутыми ящиками под тентами, своего рода импровизированными витринами, продавали деревянные свистульки и дудочки, на паре лотков лежали кожаные сапоги, тут же рядом — вязаные носки и пинетки, слышались зазывания продавцов выпечки и копчёного мяса. Стоял гомон, гогот пары подвыпивших дородных приятелей перебивался руганью торговцев, сцепившихся из-за покупателя, который ушёл уже почти в самом начале их ссоры.       Альфред уверенно пробирался сквозь толпу, таща Артура за собой, как пароход тащит неловкую в открытом море шлюпку. За англичанина постоянно кто-то цеплялся и хватался, норовя что-то всучить или куда-то уволочь, однако его тут же тянули за рукав, выдёргивая из толпы, как выдёргивают пробку из бутылки шампанского. Когда они уже подходили ко входу, что-то заблестело вдалеке.       — М? Табор? — под нос пробормотал Артур, приставив к глазам руку козырьком и прищуриваясь.       — Что? Вы что-то сказали? — обернулся Джонс. — Здесь так шумно…       — Я говорю, что, похоже, видел там шатёр, — уже громче прокричал англичанин, указывая пальцем на пустошь неподалёку.       — Да, цыгане часто вертятся поблизости, — пожал плечами парень. — Они торгуют лошадьми и сбруей, поговаривают, что и краденным не брезгуют, но я не особо верю слухам.       — О, вот как, — обронил Артур, чтобы как-то завершить разговор, потому что его внимание отвлеклось на другое.       От загонов где-то справа даже сквозь шум кипящей торговли слышалось ржание и резкие команды жокеев. На грубых, сколоченных из старых дверей и половиц скамьях по периметру ипподрома сидели пока немногочисленные зрители, в основном это были зачинщики пари и букмекеры, выискивающие азартных зрителей для наживы. Пара мальчишек с граблями заканчивала разравнивать песок на поле.       — Ну, занимайте место, а я пойду настраивать нашего победителя.       — Но ведь он ещё никого не победил.       — Ну будущего победителя, какая разница? — рассмеялся Альфред и, помахав, быстрым шагом направился к загонам. Его начищенные по такому случаю сапоги матово отсвечивали.       Артур решил далеко не ходить и устроился в первом ряду неподалёку от места, где они вошли. Почему-то людей на первых двух рядах почти не было, но об этом он узнал потом. Снова было жарко, и только светлая, цвета песка фетровая шляпа помогала уберечь голову от перегревания. После десяти минут бесполезного времяпрепровождения он уже задумался, а не стоит ли пока найти место попрохладнее, как тут через раскрытые ворота вкатил фургон, запряжённый волом. Под натянутым белым пологом виднелась пара бочек, а также несколько валяющихся вёдер. Сзади, высунувшись из-за тканевой завесы, свесив ноги, сидели девчушки лет двенадцати — пятнадцати, смеясь и сдёргивая друг с друга мятые чепцы и косынки. Правившая волом высокая, сухощавая женщина привязала животное к столбу и, услышав визги и возню из фургона, сделала на лице гримасу отчаянного недовольства. Она широкими решительными шагами обошла фургон и схватила ближайшую подвернувшуюся под руку девчонку за короткие, едва доходящие до плеч волосы. Послышался жалобный писк, и все болтушки мгновенно смолкли. Женщина, покраснев от гнева даже под толстым слоем пудры, стала громко и быстро что-то им выговаривать, кажется, по-испански. Во время этой тирады бедняжка в её руках корчила гримасы, но освободиться не пыталась — была уже научена горьким опытом. Раздав всем причитающиеся подзатыльники, дама залезла внутрь, сняла крышку с одной из бочек и стала наполнять вёдра её содержимым. Девочки одна за другой подхватывали по ведру и несли к трибунам. Совсем скоро одна из них подошла и к Артуру.       — Господин не желает холодной воды? — натянуто улыбнувшись, спросила она.       — А сколько? — спросил молодой человек, заглянув в ведро. Вода если и была с виду чистой, но кто знает…       — Десять центов за стакан.       — Ого, а не дороговато ли, мисс? — невольно улыбнувшись её деловому тону, спросил Артур.       Девочка с интересом глянула ему в лицо, щёки её порозовели. Видно было, что ей польстило обращение «мисс».       — Это к старухе, я тут ни при чём. Так вы берёте?       — Давай. — Кёркленд пошарил по карманам и достал монетку, тут же исчезнувшую в переднике юной торговки.       Та, в свою очередь, зачерпнула деревянной чашкой из ведра и протянула её англичанину. Он взял её в руки, ощутив приятную прохладу, и с опаской глотнул.       — Да вы не бойтесь, хорошая вода, сами пьём. — Ожидая, пока ей вернут чашку, девчонка наблюдала за ним.       Артур жадно сделал ещё несколько глотков, а остальное вылил в сложенную горстью ладонь и плеснул себе на лицо, после чего вернул посудину и обмахнулся пару раз шляпой.       — Ну и жара…       — И не говорите, господин. Но старухе на руку. — Она пожала плечами, поправив косынку, и снова подхватила ведро. Стадион стал стремительно заполняться, и она уже спешила быстрее продать товар, пока вода не нагрелась.       Артур волновался. Этот день был решающим. Нет, он не сказал бы, что не верит в Джонса и его любимца. Нет. Просто он не переоценивал их, и преимущество в скачках видел совсем не на их стороне.       Они упорно тренировались, хотя и всего неделю, наматывая круги вокруг холма. Забыв про сон, Альфред подгонял в мягких летних сумерках вспененного Револьвера каждый вечер и каждое утро по несколько часов. Артур смеялся каждый раз, как Джонс прилично разгонялся и грива коня била его по лицу, а тот только отплёвывался, отклоняя лицо, и тоже хохотал. Как он говорил, ему было жаль обрезать эту красивую мягкую гриву.       Сверху, разрывая плавающую в духоте тишину, раздался одиночный свист, к которому присоединился ещё один, и ещё, и ещё. Ипподром охватил рёв, он поднимался волнами, то ширясь, то спадая, но даже сквозь него был слышен удар в небольшой колокол на башенке, пристроенной к трибунам напротив загонов. Это был сигнал, и стало видно, как жокеи выводят лошадей к загонам. По жребию им достался… Артур присмотрелся, прищуриваясь и ища глазами знакомого жеребца в крупных яблоках. Тринадцатый номер. Он подсознательно чувствовал, что им достанется это «счастливое» число, но Альфред тогда только махнул рукой, категорично заявив, что это глупое суеверие. Артур искренне надеялся, что это действительно будет всего лишь «глупое суеверие».       Зрители затихли, только тонко позвякивали стремена, и казалось, что так звенит само напряжение. Несколько секунд, отделяющих этот как будто замерший миг от бешеной гонки. Артур первый раз был на подобного рода мероприятиях, но и его пронизало это ощущение. Он, неподвижно замерев и даже, быть может, не дыша, уставился на дверцы, из-под которых виднелись роющие песок копыта.       Звон, ударившись о барабанные перепонки гулким эхом, прокатился по ипподрому, и тут же, словно стремясь заглушить колокол, зрители снова взревели, в мгновение ока тишина взбесилась и встала на дыбы. Кони, храпя, грудью распахивали створки загонов, устремляясь на дистанцию. Крики жокеев и топот копыт сменили радостный свист.       Первый круг всегда пролетает быстрее всего. Лошади, дёргая головами от резких ударов плетьми, оставляли позади песчаную пелену, как после бури, и Артур, кашляя, поспешил переместиться немного выше. Пока наездники не пошли по второму кругу, он всё не мог понять, где Альфред. Но вот серый конь мелькнул где-то в гуще толчеи, несущейся вперёд. Джонс вцепился в поводья, так что его сбитая ветром шляпа болталась на шнурке на его шее, и он никак не мог водрузить её обратно на голову.       Шестой круг. Букмекеры оживлённо что-то кричали, принимали ставки и писали желтоватым мелом счёт на дощечках. Разного рода мужчины лезли, размахивая кулаками, к своим соседям, доказывая чьё-то преимущество или вероятные шансы; немногочисленные женщины обмахивались веерами, те, что были победнее, просто ладонью. Пробравшиеся в суматохе мальчишки свистели где-то под ухом и прыгали по скамейкам, указывая пальцами на пыльный вихрь.       Артур, раздражённый мальчишечьими восторгами, с сердитым лицом развернулся, чтобы их отчитать, но они тут же исчезли, с визгом перепорхнув на другие ряды. Но вдруг, поворачиваясь, Кёркленд услышал, как над головами прокатился общий «ох». В пронёсшейся перед ним колонне всадников не хватало несчастливого номера.       Люди закопошились и зашушукались, несколько конюхов кинулись на изрытое копытами поле. Осыпаемый ругательствами с трибун, почти у самой ограды лежал Альфред, изо всех сил стараясь удержать рвущегося из поводьев Револьвера. Конь словно сошёл с ума, крутился и брыкался, грозя затоптать своего седока, и прибежавшие на помощь мужчины еле смогли его заарканить. Только после этого Джонс отпустил узду и попытался отползти, но вдруг заорал; к нему бросились рабочие. Артур наконец поймал себя на мысли, что хватит уже пассивно наблюдать, и он, спотыкаясь, спустился на пустующий нижний ряд трибуны и побежал, опрокидывая скамьи и чертыхаясь. Конюхи старались быстрее убрать выбывших участников, пока остальные не налетели на них.       — Артуууууур! — вдруг разнёсся истошный крик. От неожиданности Артур всё-таки растянулся рядом с опрокинутой скамьёй, но быстро вскочил. Альфред кричал ему, пока его самого утаскивали прочь.       — Быстрее! Мы ещё не продули!       — О чём ты?! — крикнул в ответ англичанин, подбегая ближе.       — Садитесь на лошадь, скорее! — Лицо ковбоя было бледно, всё в поту и с лихорадочными пятнами румянца.       Кёркленд кинул взгляд на взбесившееся животное, которое и не думало успокаиваться, несмотря на стягивавшие его путы. Взмыленный, с играющими под кожей мускулами жеребец выглядел более чем угрожающе, и Артур не понимал, почему обычно тихий и послушный Револьвер сегодня был словно не в себе.       Артур помотал головой. На лице Альфреда отразилось отчаяние.       — Полезайте, я сказал! — надрываясь, кричал он. — Главное держаться крепче, ну же!       Лошадь почти увели с дистанции, Джонса понесли к врачу, а Артур стоял на месте, растерянно смотря на растрепавшуюся длинную серую гриву впереди. Нет, он определённо не собирается даже близко подходить к этому чудовищу. Он и в седле держится кое-как. Да, он не такой идиот.       Хотя нет, всё же идиот, раз побежал за конюхами.       Его пытались отговорить, разубедить, да он и сам рад бы был поддаться на уговоры, но что-то заставляло его карабкаться в седло и хвататься за поводья. Люди крутили пальцами у виска, но сняли верёвки с лошади, и Артур едва не слетел на землю — так резко она рванула вперёд. Бедного всадника подбрасывало и шатало из стороны в сторону, а после одного из таких скачков он едва не откусил себе язык. Через несколько секунд до его слуха донёсся грохот копыт — остальные участники как раз ушли на круг вперёд, и теперь догнали тринадцатый номер. Кёркленд обернулся, и ему стало страшно: создавалось впечатление, что его сейчас втопчут, размажут по песку, и этот страх заставил его подгонять Револьвера, хотя это, быть может, было намного опаснее.       Артур уже не считал круги и не оглядывался, он просто дёргал поводья на поворотах, как учил Альфред, и периодически зажмуривался от резко бьющего в глаза воздуха с песком, в ушах ухало сердце на фоне смазанного гула зрителей. Это было ужасное ощущение, как и постоянные удары задницей о задубевшую кожу седла. Всё смешивалось перед покрасневшими и слезящимися глазами, и Артур уже думал, что не дотянет до конца с полным набором конечностей, да к тому же его начинало тошнить. Как многим другим людям, ему было присуще думать о том, что всё могло быть иначе, если бы он включил мозги и рассуждал здраво. Но в результате таких размышлений он пришёл бы к выводу, что мозги включать надо было ещё на берегу Великобритании.       Эх, мистер Кёркленд, говорила вам матушка, что любопытство кошку сгубило.       А ещё, знаете, бывают такие моменты, когда в голове что-то… щёлкает. И вырубает наш аналитический отдел мозга, отвечающий за логичность действий, оставляя рефлексам и интуиции управлять бесконтрольным телом. Вот сейчас, кажется, именно такой момент наступил у Артура, который от охватившего его страха и жалости к себе пригнулся к шее Револьвера, вцепился пальцами в гриву и невольно заплакал, обещая Богу про себя, что откажется от авантюр, если всё закончится как можно скорее и как можно менее болезненно. Он чувствовал, как под ладонями перекатываются мышцы огромного животного, чувствовал эту напряжённую, натянутую, как тетива, силу, и внутри него всё поджималось. Его не отпускал образ скинутого на песок Альфреда, кричащего от боли, и это буквально сводило его с ума; он сжимал покатые бока коня коленями, впивался короткими ногтями в серую шкуру. На стиснутых изо всех сил зубах хрустел песок. Артур чувствовал, что он уже на пределе и затёкшие ноги не смогут больше удерживать его в седле. Он почти смирился с тем, что окажется следующим, кого утащат с поля конюхи.       Наконец громкий свист разорвал монотонный гул над трибунами и, подхватываемый со всех сторон, возвестил о долгожданном конце пытки. Ударил колокол, разгоняя застоявшийся горячий воздух. Это могло означать только одно — кто-то опередил всех и пришёл первым. И это был не Артур. Когда-то он думал, что самым сильным чувством, захватывавшим его когда-либо, был бесконтрольный страх, но теперь намного сильнее в нём вспыхнула обида.       Не дожидаясь оглашения результатов, он, дрожащий, с мокрым от пота красным лицом и опухшими глазами, окружаемый со всех сторон бегущими с трибун людьми, направил задыхающуюся лошадь к воротам. Да, ему было обидно, обидно за то, что все жертвы, все старания прошли даром; на душе в одно мгновение стало погано до слёз. Если бы не правила приличия, он бы со своей высоты сплюнул кому-нибудь на голову. А ещё ему было стыдно показываться на глаза Альфреду. Артур точно знал наперёд, что тот только посмеётся, узнав о проигрыше, и скажет, что в этом нет ничьей вины, что они хотя бы попытались. Англичанин даже знал, какое при этом будет его выражение лица. Оно будет слишком беззаботным, потому что он ни за что не покажет никому, что внутри, про себя, грызёт локти. Пусть ковбой и говорил об их непременном выигрыше лишь в шутку, стараясь ободрить, но и сам верил своим ободрениям, он сам себя же убеждал в них, возлагал надежды и уповал на счастливый случай, на фортуну, на что угодно. Артур видел, что парень цеплялся за него, нового владельца этого захолустья, и снова сам себя убеждал и уверял, что он, Артур, непременно сможет помочь, что жизнь повернётся к лучшему. Непременно. Джонс был из тех людей, которые уверены: всё, что ни делается, всё к лучшему, и он сам же из-за этого и получал по лицу своими скомканными и оплёванными надеждами.       Артура передёрнуло от своих мыслей, и он, оправдывая себя тем, что не знает, где здесь обитает доктор, свернул с городской дороги к дому. Револьвер едва плёлся, поминутно раскрывая вспененный рот, и молодой человек, сжалившись, слез с бедолаги и повёл его под уздцы обходным путём, прямо к конюшне. Сейчас никому и ничему вокруг не было до них дела, их никто не видел, стояла тишина. Не пустая, но наполненная звуками, составляющими деревенскую тишину. Шум высокой осоки и треск жирных стеблей лопуха под ногами, шумное дыхание коня под самым ухом, крик невидимой за зарослями птицы. После канители ипподрома всё это успокаивало, расслабляло, звало отдохнуть после бешеной гонки, и Артур несколько раз глубоко вдохнул, неосознанно стремясь вытряхнуть из своих лёгких осевший там песок. «Ах, плевать, плевать на всё это, на всю эту чепуху! Придумаем что-то, конечно придумаем». Сейчас он, как никогда, не мог позволить себе думать, что всё может закончиться вот так просто.

***

      — Как «аннулирован»?!..       В комнате средних размеров, но с высокими потолками и широким окном, громкое восклицание отразилось от выкрашенных в зелёное стен. Мистер Фобс, сидя в своём кресле за массивным ореховым столом, за которым казался ещё меньше, чем был на самом деле, раздражённо поморщился, лицо его стало похоже на морду мопса, только желчного цвета и безволосую. Служащий банка потирал виски и угрюмо пялился исподлобья на посетителя, несколько минут тому назад ворвавшегося в дверь его кабинета. Он ведь буквально неделю назад говорил с будущим владельцем того ошмётка земли на холме, который скоро должен был оказаться в его руках. Все детали были уже вписаны в бумаги, всё было заверено и ждало лишь подписей. И тут, именно тогда, когда он уже довольно потирал руки…       — Я сказаль вам это, зачем же повторять, причьём столь грёмко? — брюзжа, проворчал он.       — Наверное, это ошибка, я не вносил ни цента с прошлого месяца!       — Мнье всьё равно, но за вас внесли оставьшуюся сумму.       — Кто? — Артур, вскочив со стула, оперся обеими руками на стол перед мистером Фобсом. — Кто, скажите же, сколько можно морочить мне голову вашими недомолвками!       — Ви не имьеете права обращаться ко мнье столь дерьзко! — побагровел служащий, привставая с кресла. — С кем, по-вашьему, ви разг…       Он осёкся. Артур, прищурившись, смотрел прямо в глаза этому сморщенному человеку. Кёркленд молчал, но видно было, что пружина внутри него уже готова выпустить из коробочки чёрта. Ох, как этот банковский мистер ему уже надоел за те посещения, когда он приходил платить… И сейчас, именно сейчас, после его слов о погашении неведомым кем-то его долга, Артур жаждал вцепиться в редкие волосёнки этого съёжившегося под его ненавидящим взглядом ничтожества и подёргать. Обычно сдержанная натура англичанина, правила поведения, привитые родителями, всё, всё, что держало его в узде столь долгое время, готово было прикрыть глаза ладонями и позволить хозяину отыграться.       — С кем я разговариваю? — медленно и с расстановкой повторил Артур, не отводя взгляда и почти не моргая. — Вы и правда желаете услышать эту нелестную правду?       — Ви… ви… — Человечек, не ожидавший такой резкой смены ролей, растерялся и замер под острым взглядом, как кролик перед удавом. — Ви не имьеете…       — Терпения, мой друг, — продолжил за него Артур, и довольная змеиная улыбка подняла уголки его губ. Он вдруг почувствовал внутри себя неудержимое желание вытворить что-то этакое, вычудить, пошалить, отыграться, хоть немного, хоть чуть-чуть! Сердце учащённо билось. Как ему сейчас было легко, кто бы знал! Даже если потом окажется, что его долг оплатили по ошибке, он не будет жалеть о содеянном, ни о едином слове жалеть не посмеет!       — Ви…ви… — всё лепетал клерк, отодвигаясь к спинке кресла.       — «Ви, ви», — писклявым голосом передразнил Артур прямо ему в лицо. — Ах, как всё запущено! Я не вижу в вас ровно ничего, только жадность и тупость, бесконечную тупость, ха! — Наблюдая за всё больше и больше багровеющим Фобсом, Артур испытывал всё большее и большее ликование, улыбка его становилась всё шире. Как же он был счастлив, чёрт побери, что не придётся больше пресмыкаться перед этим… ничем! — Неужели вы были столь наивны, думая, что мы сдадимся безропотно, как агнцы? — Молодой человек, откровенно смеясь, потрепал служащего по сморщенной щеке. Кажется, этот жест испугал того сильнее всего. Азарт в крови, лёгкость в сердце, нервы ли, Артур и сам не понял, что подтолкнуло его, но, кинув взгляд на стол, он схватил раскрытую серебряную чернильницу и…       — Да как… да как ви… — шептал перепуганный Фобс, поднимая руку и вытирая стекающие с головы на глаза чернила. Он был шокирован, потому что никогда, слышите вы, никогда до этого момента с ним не случалось ничего более странного. Этот сумасшедший хохотал, хохотал как безумец, сметая кипы бумаг с его стола на ковёр. Счета, долговые расписки, прошения и отчёты — белые листки ворохами, шурша, как вспуганные воробьи, устилали пол, а Артур смеялся, глядя на это отупевшее лицо перед собой с размазанным синим пятном на лбу.       — О, святая Мария, как вы противны всему этому миру! Убирайтесь вон, долой отсюда! А, да и чёрт с вами, сам уйду, только б не видеть вас! — И, по-прежнему хохоча, молодой человек раскрыл дверь и быстрым шагом направился к выходу, едва не сбив с ног какого-то робкого просителя, стоявшего под дверьми кабинета.       — Да вы заходите, сэр, заходите, он свободен! — крикнул ему Артур, махнув рукой на двери, в которые входить более был не намерен.       В нетерпении он перешёл с быстрого шага на бег, вылетев на улицу в совершенно прекраснейшем расположении духа. Руки его немного тряслись от разом свалившегося с плеч напряжения, ему хотелось на минуту перестать быть собой, бежать, плевать куда, просто бежать и смеяться, ни над чем, просто от того, что хорошо. Но, к счастью, он быстро образумил себя, что это было бы слишком странно, и потому, снова перейдя на быстрый шаг, поспешил домой.       — Ну-с, Артур, что там произошло? Вы так быстро ускакали с этим письмом, даже не объяснили ничего толком. — Альфред, сидя на диване с вытянутой ногой, наклонился вперёд, чтобы видеть заходящего в переднюю Артура. Пострадавший после скачек ковбой оказался тем ещё везунчиком: врач сказал, что лодыжка всего лишь вывихнута и волноваться не о чем, вправил и выписал на первое время костыль. Поэтому, для удобства, Артур велел ему переселиться пока в дом, в гостиную.       — Альфред! — воскликнул англичанин, стуча каблуками сапог.       Ковбой неуверенно посмотрел на озарённое непривычно лучезарной улыбкой лицо хозяина.       — Знаешь ли ты, что месть действительно сладка, как о ней и болтают? — Артур, переступив порог, снял шляпу и залихвацки повесил её на прибитый в передней олений рог.       — Артур? Объясните же, я плохо понимаю, что вы хотите сказать…       — Да только то, что мы, похоже, свободны теперь как ветер, понимаешь ты? Как ветер! — Артур с некоторой досадой посмотрел на недоумевающего Джонса, не разделявшего его восторг. — С Фобсом покончено, мы никому ничего не должны!       — Почему?..       — Какой-то сумасшедший заплатил за нас.       — С чего бы? — забеспокоился Альфред, пристально глядя на жадно пьющего воду Артура. — Он либо действительно сумасшедший, либо здесь какой-то подвох, очнитесь!       — Какой подвох? Вот она, бумажка, чёрным по белому: задолженность погашена и всё тут.       — Ничего не понимаю…       — Уф… — Кёркленд опустился на стул напротив Альфреда, устало вытерев платком влажный лоб. Его эйфория потихоньку проходила, и он чувствовал какую-то приятную усталость после всего сделанного. — Да я, признаться, тоже. Однако документ, вот он, настоящий.       Джонс взял бумагу, повертел, перечитал, даже зачем-то понюхал, но он и до этого никогда в глаза не видал «настоящих» бумаг, так что эта процедура мало чем ему помогла.       — Ну как? — с ноткой иронии поинтересовался Артур.       — И всё-таки, кто бы это мог быть… — проигнорировал его Альфред.       — А чёрт его знает. Захочет — сам объявится, а может анонимом останется. Но хотел бы я крепко пожать руку этому кому-то, ведь как вовремя!..       — Мистер Кёркленд?       Оба молодых человека повернулись в сторону открытой двери из передней. Оттуда донеслось тихое «ой» и грохот ведра, которое, видимо, задели впотьмах ногой, а затем в комнату заглянуло лицо, обрамлённое слегка вьющимися светлыми волосами. Глаза вошедшего чуть щурились.       — Мэтти! — радостно воскликнул Альфред, приветственно помахав ему костылём.       — Добрый день, — улыбнулся тот, заходя в гостиную. — Вот, пришёл вас навестить.       — Здравствуй, Мэтью. — Артур тоже приветственно улыбнулся, встал и пожал протянутую руку. Альфред похлопал друга по предплечью.       — Вот, это вам. — С этими словами юноша водрузил на стол принесённую им корзину и с облегчением вздохнул. — Отец просил передать тебе, Ал, пожелание скорейшего выздоровления и немного продуктов. От тётушки Аннет молоко и масло, хлеб, остатки жаркого со вчерашнего ужина — мы слишком много приготовили, ну и ещё что-то. — Мэтт чуть наклонился и потёр ушибленную ногу.       — Весьма кстати, в самом деле! — возопил Джонс, протягивая руки к корзине.       — Стоя-я-ять! — строго пресёк его поползновения Артур. — Сейчас сядем все и пообедаем нормально, по-человечески.       — Я… мне, наверное, надо уже идти, — извиняющимся тоном пробормотал Мэтт, вертя в руках свою шляпу и переминаясь с ноги на ногу.       — Об том не может быть и речи, — погрозил пальцем Кёркленд. — Ваше ранчо никуда не убежит от тебя за час отсутствия, думаю, твой отец всё поймёт.       — Вы так считаете? Пожалуй, что да, вы правы… Тогда, с вашего позволения…       — Ну к чему эти правильные фразы, Мэтти? — Пока Артур приносил посуду и приборы, Альфред усадил друга рядом на диван. — Здесь все ж свои, а ты с Артуром как с отцом разговариваешь.       — Я не могу по-другому, даже не спрашивай, — с улыбкой отмахнулся тот.       — Ну, как ты там, справляешься один? Не тяжело?       — Не беспокойся, всё в порядке, правда. Отец обещал нам нанять ещё кого-нибудь…       — Обещал, но пока ни когда, ни кого не говорил? — возмущённо, скорее не задавая вопрос, а утверждая, произнёс Джонс, стукнув костылём для убедительности.       — Ну… Ты же знаешь его, Ал, но, может, он всё же в этот раз говорил всерьёз?       — В том-то и дело, что знаю, так что я бы не надеялся. — Альфред скрестил на груди руки в знак протеста.       — Хватит бубнить, уже всё готово. — Подошедший Артур помог больному переместиться за стол — по дому только на костыле передвигаться было рискованно, потому что, если неосторожно слишком сильно топнуть при ходьбе здоровой ногой, с долей вероятности с потолка может прилететь кусок штукатурки. — Садись, Мэтью.       — Спасибо, мистер Кёркленд. — Парень опустился на место рядом с Альфредом, положив руки на колени. Альфред же, облокотившись о стол, уже накладывал себе на тарелку всё подряд, и его мало волновало, что можно было подождать и остальных.       — Это тебе и месье спасибо, передай ему от нас, хорошо? — Артур кивнул Мэтту, видя, что тот не решается начать обед без него.       — Непременно передам, мистер Кёркленд.       — Можно просто Артур, Мэтью, — мягко предложил англичанин, приступая к жаркому.       — Мистер Артур?       — Нет, просто Артур, он же называет меня так, — тыкнул Артур в Джонса. Тот только добродушно хмыкнул, не забывая набивать рот.       — Мне немного неловко, правда…       — Я, конечно, не настаиваю, просто предложил, а то мне и самому неудобно.       После обмена любезностями наступило молчание, не то чтобы неловкое, но не напряжённое. Каждый, видимо, думал о своём, изредка переглядываясь друг с другом. Наконец Артур, отложив приборы, откинулся на спинку стула и блаженно вздохнул. Весь день был просто один сплошной кавардак будоражащих событий, и только после сытного ужина он понял, насколько устал. Теперь лень было даже пошевелить пальцем, веки наливались тяжестью, но молодой человек упрямо разлеплял их — не подобает спать при гостях, да ещё за столом. Только он собирался откланяться и уйти к себе, оставив друзей поболтать, как Мэтью сам поднялся и взял шляпу.       — Ну, теперь мне действительно пора. Спасибо за компанию и ужин, мистер Артур, — неловко улыбнулся он. Наверное, заметил, что хозяин начал клевать носом, и решил, что гостю пора и честь знать.       — Я провожу! — поднял руку Альфред, нашаривая рядом костыль.       — Сиди уж, калека, — фыркнул Артур, поднявшись со стула и направившись за Мэтью к двери.       Сойдя с крыльца, Мэтт обернулся.       — Если будет нужна ещё какая-то помощь или лекарства, говорите, не стесняйтесь. Отец не откажет.       — Спасибо, но теперь мы сами как-нибудь. Как говорят, лучше не злоупотреблять, — улыбнулся англичанин, помахав на прощание рукой уходящему пареньку. Артур вернулся в гостиную, где на диване уже развалился Джонс, закинув здоровую ногу на спинку. Кёркленд поморщился, но ничего не сказал по этому поводу.       — Я, пожалуй, пойду спать, — почесав пальцем висок, проговорил Артур. — Ничего не нужно?       — А? Да нет, всё прекрасно, — качнул головой Альфред. — Жаль только, что сеном не пахнет.       Артур постоял ещё несколько секунд на том же месте и направился в свою комнату.       Над головой раненого заскрипели половицы, и вскоре всё стихло. Джонс лежал, пялясь в потолок и наблюдая за постепенно наползающими сумерками. Сквозь неплотно задёрнутые занавески просачивался розоватый свет, наполняя комнату незнакомыми дню оттенками. Альфред не мог уснуть на новом месте, всё раздражало и мешало. Под спиной не хрустел сеновал, воздух в доме был какой-то недвижимый, не такой, как в просторной конюшне. Ему не хватало фырканья лошади, и в непривычной тишине жужжала муха.