Толерасты

— Да ты вообще соображаешь, что это уже ни в какие ворота не лезет? — Какого хера ты на меня-то орешь? — А какого хера ты клювом щелкаешь?! Генеральный и его зам, запершись в туалете, вдохновенно орали друг на друга. Причина была. И для ора, и для столь неожиданной дислокации. Дело в том, что за последние два месяца «Этажи» про… про… прощелкала клювом уже четыре крайне выгодных контракта с открывшей для себя новый рынок австрийской сетью гипермаркетов и семимильными шагами приближалась к рекордному пятому. Некогда крупнейшую в регионе строительную компанию довольно быстро и нагло оттерли на вторые планы столичные выскочки. И, главное, абсолютно непонятно, чем берут. Вроде, и цены выше, и опыта кот наплакал, и заведует у них там всем какое-то невнятное нечто, сразу и не разберёшь — то ли голубой, то ли просто с придурью. Да ни один уважающий себя местный заказчик и не глянул бы в их сторону. А австрийцы как с цепи сорвались. Один контракт мимо, второй, третий… Генеральный «Этажей» чуть ли не из штанов выпрыгнул в попытках переиграть конкурентов, и вот, наконец-то, желанная цель так близко, — представители заказчиков сидят в переговорной и, вроде бы, готовы всерьёз обсуждать условия. Но… — Как? Миш, ну как ты мог отпустить главбуха в отпуск в такой ключевой момент? — шипел глава компании. — Мне им теперь данные из пальца высасывать? — Бондаренко, — хрипел в ответ его зам, — ты с больной головы на здоровую не перекладывай. Данные у тебя есть. — Да я с этими новыми формами нихера не понимаю, что они хотят! Тут специалист нужен, а у тебя в бухгалтерии одни нэжные фиялки сидят, с трудом накладную от квитанции отличают. — Ну, знаешь, тут претензии к главбуху. Это она их нанимала! Обыденный и, кстати, вполне ожидаемый в подобном месте звук, с которым спускается вода из сливного бачка, прервал спорщиков, отчего-то пребывавших в твердой уверенности о своем уединении, и из дальней кабинки осторожно выглянул Коган. — Считайте, что меня здесь не стояло, — одними губами прошептал он и сделал попытку просочиться мимо начальства на выход, даже не вымыв руки. — А ну, стоять! — Бондаренко, видимо, соображавший быстрее своего зама, хищно прищурился. — Со стандартными документами европейских тендеров знаком? — Николай Владимирович, — развел руками нечаянный свидетель, — я бухгалтер, а не адвокат. — Да я, блять, в курсе, — скривился тот. — Я про финансовые приложения. Или этим ты тоже не занимаешься? Вот чего у Когана не отнять, так это умения вовремя определить, откуда пахнет паленым. Он мог часами мурыжиться с пятиминутным заданием, превращая плевое, в общем-то, дело чуть ли не в миссию по спасению вселенной, мог навскидку выдать штук десять отмазок (а, немного пораскинув мозгами, ещё пятнадцать), почему «нет». Мог, особо не раздумывая, назвать бесчисленное количество причин, почему вверенным ему делом должен заниматься кто угодно другой, только не он, но особая еврейская чуйка ещё никогда не подводила его в критических ситуациях. А это была, без сомнения, одна из них. Нацепив свою самую доброжелательную улыбку, Коган с осторожностью сапера на минном поле уточнил: — Ах, финансовые. Ну, что вы, это же элементарно. Там всё, как и у наших, только в вводных… — Вот ты австриякам всё сам сейчас и расскажешь! — перебил генеральный и, взяв бухгалтера под локоток, потянул прочь из уборной. Переговоры шли странно. Не сказать, что непродуктивно, но в высшей степени странно. Начнём с того, что при виде Бондаренко, ввалившегося в комнату переговоров с заявлением: «А вот и наш главный бухгалтер», представители заказчиков сначала хором икнули, а затем не менее синхронно заулыбались. Хотя, в общем-то, не совсем понятно, с чего бы вдруг. Ни встрёпанные генеральный с замом, ни старательно разыгрывающий из себя мебель новоявленный «главбух» к такой демонстративной доброжелательности явно не располагали. Но и эта странность меркла по сравнению с энтузиазмом, продемонстрированным австрийцами в готовности закрывать глаза на явную некомпетентность Когана, проявленную им поначалу. Правда, немного придя в себя и сообразив, что увольнять его вот прямо сейчас, не отходя от кассы, никто вроде не собирается, он втянулся, припахал сопровождавшего иностранцев консультанта рыться в бумагах, а переводчика — переводить каждую запятую, и смог таки предоставить необходимые данные. И всё это на фоне немеркнущих и каких-то покровительственных улыбок. Коган старательно вспоминал все актуальные требования, так некстати игнорируемые им ранее, смущенно улыбался и тихо недоумевал. Впрочем, частичный ответ на свой невысказанный вопрос и он, и его начальство получили в тот же день. Закончив со всеми необходимыми бумагами, австрийцы вежливо откланялись, пообещали самым тщательным образом и в ближайшее время рассмотреть предложение и напоследок сообщили, как они рады-счастливы обнаружить в этой суровой и дикой стране оплот разумности и либерализма. — Ась? — не сдержался Михаил Степанович, второе по старшинству лицо в компании, бывший преподаватель права в местном институте, крайне вежливый и интеллигентный человек. — Нам, как лицам взращенным на принципах демократии и либерализма, — вещал глава представительства заказчиков устами своего переводчика, — неимоверно тяжело работать в вашей стране. Вы же меня понимаете? — Ась? — подтвердил Михаил Степанович. — Как мы можем доверять тем, кто ставит во главе не индивидуальные качества человека, а такие мелочи, как его сексуальная ориентация? — Ась? — генеральный на этот раз был удивительно солидарен со своим замом. — Но мы рады, что смогли найти столь толерантного партнера, — закончил австриец, подмигнул икнувшему Когану и вышел. — Так… — цепкий ум бухгалтера сложил два и ещё два, получив верный результат. — И кто мне может объяснить, на что эти толерасты намекают? — Да, Миша, — пришел в себя генеральный, — а откуда они?.. — Да я почём?.. Стёп, а Стёп, — взгляды всех троих скрестились на секретаре, до того сидевшем тихо как мышка в самом дальнем углу комнаты, — ты чего фашистам наплел, пока нас не было? — А что я, Николай Владимирович, — принялся оправдываться тот, — я ничего. Они спросили, где главбух, я сказал, что в отпуске с мужем. Я же не знал, что нельзя говорить. Вы ж мне ничего не сказали. А я что… — С мужем? — окаменел Коган. — В отпуске? С мужем в отпуске? Я. С мужем. Моим мужем. Я с моим мужем… — Два, — не моргнув глазом предложил Бондаренко. — Что «два»? — уточнил недоглавбух. — Два месячных оклада, и мы забываем об этом досадном недоразумении. — Вы с ума сошли, — возмутился Коган. — Вы позволили себе вынести на обсуждение абсолютно чужих людей мою предполагаемую, я подчеркиваю — предполагаемую, личную жизнь, и надеетесь купить молчание деньгами? Вы вообще в курсе, что в нашей стране клевета уголовно наказуема? Вы представляете, какую душевную травму нанесли мне своими действиями? Четыре. — Два, — торговаться генеральный умел. — И не вешай мне лапшу о своей тонкой душевной организации. — Три и недельный оплачиваемый отпуск. — Договорились. — Вот и ладненько, — довольно улыбнулся Коган. — Нет, всё же, что ни делается — всё к лучшему! Ни он, ни облегченно вздохнувший генеральный ещё не знали, что ровно через три дня от австрийцев придёт согласие на предложенные условия и приглашение на торжественный фуршет по поводу начала сотрудничества. Всем. С супругами и спутниками жизни.