***
Вечером, закончив тренировку, Макото решил записать основные события в личный дневник. Раньше он не вёл дневники, но с того дня начал. Макото присел на край своей кровати, предварительно аккуратно уложив рубашку в сумку. Он проверил это три или четыре раза, пока не успокоился. Харука убежал на очередную тренировку, но уже частную. И мог снова обжиматься с Рином. Макото повертел между пальцами ручку, не думая ни о чём, но затем у него появилась одна мысль, и он улыбнулся себе, ощущая некоторую нервозность, как всегда, когда начинал действовать импульсивно. Открыв тетрадку, парень закрыл глаза и вызвал из сознания нужное воспоминание. Это было слишком ценно, слишком интимно, чтобы доверить кому-либо еще. Только себе. И больше никому. После того, как Макото записал нужное, он оглядел комнату ещё раз, чувствуя вспышку дискомфорта и тревоги из-за своего импульсивного поступка. Он лёг спать, а проснувшись утром, понял, что до сих пор пребывает в одиночестве; впрочем, его это не обеспокоило. Макото знал, что Хару теперь живёт в «Симедзуке» в одной комнате с Рином. Тачибана нехотя встал, подошёл к шкафу, открыл дверцу и поискал свои вещи в сумке. Вытащив рубашку и шорты, оделся и отправился на поиски Нанасе. Не успел выйти за дверь, как столкнулся с Хару. Видимо, тот решил его проведать. Мигом парень развернулся и чуть было не побежал от него прочь, но тот схватил его за руку. — Мако! Макото! Чёрт побери, да постой же ты! — прошипел брюнет, ещё крепче сжимая руку. Тачибана остановился и медленно обернулся, одновременно опустив взгляд. — Чего тебе? — резко спросил он, состроив раздосадованный мину. — Почему ты избегаешь меня? Хотелось рассказать правду: «Ну, понимаешь, Хару, я избегаю тебя, потому что безумно в тебя влюблён. До недавнего времени я и сам не верил в это, но сейчас, боюсь, если мы проведём ещё немного времени в обществе друг друга, я наброшусь на тебя… Хмм… Всё-таки это не то». — Я не избегаю тебя, — совсем не убедительно соврал Макото. — Нет, избегаешь, и пора покончить с этим, — твёрдо произнёс Нанасе. — Сам посуди, мы должны тренироваться, но не сможем, пока ты отказываешься разговаривать со мной. Несколько секунд, слегка запрокинув голову, шатен изучал стоящего перед ним друга. Те же растрёпанные волосы, те же яркие синие глаза. Макото почувствовал тот же приступ страсти и желания, которые не покидали его с того самого момента, когда он увидел его с Рином. С тем отличием, конечно, что после разговора и откровения с Кисуми утром, он намного более смирился со своими чувствами к нему. Итак, он безумно влюблён в самого лучшего парня в мире; считает его самым привлекательным человеком из виденных за всю жизнь; и, в довершении всего, до смерти хочет всё ему высказать, но не может. И выходит, в этом нет его вины, как Макото сам раньше считал. Ну, а теперь ему предоставляется возможность провести некоторое время наедине с Харукой, и он собирался сполна этим воспользоваться. — Ты прав. Ты абсолютно прав, — просто ответил Тачибана. — Я устал и был занят, но сейчас совершенно свободен; если хочешь, можем потренироваться. Услышав это, Хару ошеломлённо замер и неверяще уставился на друга. — Что-то не так? — начиная нервничать, спросил Макото. — Нет-нет, всё так, — с трудом проговорил тот. — И?.. — он вопросительно поднял брови. — Просто это слегка неожиданно — видеть тебя таким странным, — в конце концов, смог пояснить Хару. — Твоё желание для меня — закон, — великодушно сказал Макото, а затем тактично сменил тему разговора. — Ну, а теперь, может, пойдём? В конце концов, — сказал он, слегка понизив голос, — помнится, ты сам настаивал, что мы должны провести некоторое время вместе. Глаза Хару загорелись. Такая перемена в поведении не осталась незамеченной. Харука и раньше присматривался к Макото, находя очень странным резкие перепады в его настроении, затяжные депрессии, несвойственные ему, а сейчас недоумевал, почему друг детства моментами выглядит счастливым и мечтательным. К тому же, в последнее время он очень отдалился от своих друзей и его самого. Но сейчас был шанс всё прояснить.***
Шатен не мог двигаться, не мог говорить, не мог дышать. Он, не глядя, сел напротив Хару, стараясь не обращать внимания на гулкий стук сердца в груди и огонь в венах. — Что ж, — начал Нанасе, лихорадочно придумывая нейтральную тему для разговора с сидящим напротив него Макото, — хорошая тренировка, не правда ли? — Да, хорошая, — ответил он осторожно, так как тоже не горел желанием нагрубить ему. Оба парня опасливо изучали друг друга, будто бы собеседник был опасным хищником, собирающимся то ли нападать, то ли отступать. Спустя некоторое время, всегда отличающийся отвагой брюнет предпринял ещё одну попытку поддержать разговор. — Ну, рассказывай! Однако произнести даже слово не получалось. Абсурдность ситуации запутала и того, и другого, так что ни один не мог сформулировать свои мысли во что-то вразумительное. «Мой». «Я хочу его». «Он мой». «Он прекрасен». «Он совершенен». «Мой», — эти мысли крутились в голове Тачибаны, всё его сознание заполняла страсть и поразительное чувство собственничества. Внезапно хлопнула дверь спортзала, и оба парня вздрогнули, выходя из транса. — Вот неожиданность! — голос Рина эхом разнёсся по залу. Макото дважды моргнул, выводя себя из ошеломления. «Как не вовремя». Он внезапно вскочил, оттолкнул Рина и выбежал прочь. Макото захотелось разрыдаться, и он тут же обругал себя за слабость и резко вдохнул, вспомнив, как Хару взглянул на Рина. Ему стало ещё хуже. Подумать только, он мог бы жить, всем телом желая его, желая отношений на одну ночь; но нет, Макото хотел от друга намного большего. Он жаждал стать для Нанасе тем, кто заставит его смеяться, кто утешит его, когда он плачет, хотел быть первым, кого он увидит, проснувшись утром, тем… Об этом не могло быть и речи. И Макото так и не сказал ему о чувствах. Дурак! Трус!