Вопреки.

Саша поднялась в свою новую комнату и огляделась. Приятная и светлая, как и все помещения в доме. Большая кровать, крупный платяной шкаф сбоку, у кровати тумба с ночником. Ничего лишнего, но всё равно безумно уютно. В её доме никогда такого не было, как ни старался отчим. — Эээй! Киллер! — она вышла из комнаты и перегнулась через лестницу, — дай переодеться, что ли. У меня от этого платья уже сыпь по телу. POV Киллер. А вот об этом я и не подумал… Ну и что ей дать? Ну фот футболка… Нет уж, она белая и просвечивает… Ну нафиг, от греха подальше. О, водолазка серая есть, отлично. Так-с, штаны. Вот эти подойдут. Вроде. Должны подойти… По крайней мере, они мне малы, но и она ростом мне по подбородок. Ладно, других все равно нет. Так, постучаться или нет? Вообще-то это мой дом, но она девушка всё же. А вдруг платье сняла уже… Платье… сняла… — Ну чего ты встал? Тащи шмотки. Нет, нормально? Она на меня еще и орет! Лучше бы сразу грохнул её. Подстава, Удавыч, подстава… Ну и где она? У окна стоит, вернее прыгает. Чего прыгает-то? — Ты зачем скачешь? — Слушай, помоги пожалуйста… Я платье расстегнуть не могу, не достаю. Ты не подумай, я не соблазнять тебя решила… — Маленькая ещё… Соблазнялка не выросла… Фух, вроде естественно сказал. — Да-да-да, знаю. Ну так поможешь? Ноги ватные какие-то. Ладно, выдохнул. Убить бы этих дизайнеров платьев, которые молнии делают почти до ягодиц… О господи… Что с её спиной? Шрам на шраме… Тонкие, красные, пересекающие один другого, видно, что еще не зажившие. Вся спина испещрена этими страшными полосами. Волосы дыбом поднимаются. — Слушай, что это у тебя? — и зачем я спросил… — Что? А, шрамики-то? — пугающее равнодушие в её голосе. Ни тени боли или обиды, — папочкина любовь. Странно… Удавыч говорил, что она избалованная папенькина дочка… Так стоп! Сомневаться во вводных Удавыча мне никогда не приходилось, да и она мне никто. А шрамы, значит, за дело получила. Борзая слишком. Кстати, об Удавыче. Это мой шеф и почти второй отец. На самом деле, его зовут Удавкин Роман Викторович. Он был давним другом моего отца и всей нашей семьи. А когда… когда я остался один, он сразу забрал меня к себе и воспитывал, как собственного сына. Мне тогда было всего 15, и если бы не он, я мог скатиться в наркоманы или бомжи. Буквально через месяц после произошедшего, он ввел меня в курс дела. Рассказал, кто он он и чем занимается… Для меня тогда это было что-то вроде лагеря. Кроме меня там были еще молодые парни, все сироты. Нас воспитывали, как настоящих бойцов спецназа: боевые искусства, военное дело, наука обращения с оружием. Всё было почти романтично, но было одно но… Нас учили не испытывать эмоций. Каждого по своему. Например, меня раз за разом заставляли в подробностях рассказывать момент, когда не стало моих родных. А еще мне запретили петь, зная, что только этим я раньше и жил. Что могу сказать? Это подействовало. Я научился закупоривать эмоции глубоко внутри, но вот не испытывать их так и осталось для меня непосильной задачей.