Everybody Needs Somebody Sometimes

"Все это было так глупо", - думал Зейн. Конечно, он мог делать все, что хочет, ведь это его собственное тело. Он не нуждался в чьем-то беспокойстве. Почему Найл так взбесился? "Он любит тебя", - говорил ему разум. Зейн развеял мысли, уставившись в окно, из которого он видел Найла, уехавшего на машине без прав из дома. Но он у него было на это право, конечно. Он был зол и шокирован. Эти реакции были естественными, что еще ожидать. Но он был по-настоящему расстроен. Зейн чувствовал, что температура спадала. Ему нужны были новые браслеты. И с замиранием сердца он понял, что не знает, что чувствует к Найлу. Он хотел поговорить с ним, но в то же время он хотел больше никогда его не видеть. Как и несколько дней назад, когда Найл поцеловал его. Он не мог понять некоторых вещей. Ему никогда не нравились парни в сексуальном плане. И когда Найл впервые показал ему простыни, он был негласно возмущен. Но поведение Найла и его перепады настроения дали ему понять, что ему самому это не нравится. Зейн хотел бы помочь ему, он думал, что если покажет, что ему не нравятся парни в этом плане, то Найл забудет о своем увлечении. Но Найл не забыл. И Зейн был удивлен, он ожидал, что Найл будет двигаться дальше. Найл продолжал мочить постель, и Зейну пришлось притвориться, что он не слышит его плач, не видит, как тот ходит в прачечную с грязными простынями и не знает, через что он проходит. Глубоко внутри он знал, что это эгоистично с его стороны, не хотеть вмешиваться в ситуацию, в которой он играл большую роль, но он не мог позволить себе командовать им. И после первого пьяного поцелуя, Зейн еще больше запутался. Это было так, словно кто-то тащил его в темную бездну, где он не знал как ориентироваться. Найл был прав. Второй поцелуй после первого на спор не был ничем. Он был в отчаянье, запутан и немного пьян, а его разум был, как будто в тумане, поэтому он не знал, что делал. Он знал лишь только то, что даже после его многих грешных историй с бесчисленными девушками, губы Найла были самыми прекрасными. Они действительно были такими. После того, как Найл ушел наверх дрожа и плача той ночью, и после того, как другие парни разошлись по комнатам, Зейн продолжал пить. Ему было так плохо, но он остановился, пошатываясь, вернулся в свою комнату и отключился. Он проснулся несколько часов спустя с ужасной головной болью и отчаянным желанием видеть себя режущимся. Когда он впервые закрылся в ванной и взял лезвия от бритвы, он понятия не имел, что делает и почему. Он просто должен был сделать это, вот и все. Зейн опустился на колени рядом с умывальником, учащенно дыша и с силой надавливая на кожу лезвием. Хоть и была моментальная боль от пореза и слезы в глазах, он знал, что делает это неправильно. Трясущимися руками он взял лезвие и снова провел тонкую линию по всему запястью рядом с первым порезом. Этот порез был правильным, с неимоверным количеством боли и адреналина, который заставил его сидеть на полу и с изумлением смотреть на рану. Он просидел там около получаса, наблюдая и терпеливо ожидая, когда порезы сами начнут заживать, превращаясь в тонкие красные линии. Затем он сделал новые порезы рядом с этими, продолжая до тех пор, пока у него не появилось семь красных шрамов на руке. С каждым порезом, он чувствовал, что беспокойство исчезает, как будто раны в его сердце закрылись, чтобы освободить место для новых на его запястье. Это подбадривало. После того, как он закинул бритвенные лезвия в ящик, не переставая трогать свои тонкие алые слегка косые линии, он изрыл свой шкаф, пока не нашел пару подходящих браслетов, которые закрыли бы его шрамы. Затем он лег на кровать, закрыв глаза, и уснул с мрачной улыбкой. На следующее утро он проснулся, и увидел Найла рядом с собой, который обнимал Зейна, как ребенок. Он был таким драгоценным, лежа свернутым в калачик, что Зейн не мог сдержать улыбки. Он тихо разбудил Найла, и тогда они поговорили о поцелуе, который Зейн отказывался признавать. Он взял свою одежду и ушел в ванную комнату, притворившись, что принимает душ, пока не услышал, что Найл ушел. Затем он взял бритву и снова начал резать себя, на этот раз на правом запястье. Это было труднее, потому что он был правшой, но это заставило его гордиться, когда он сделал семь порезов симметричных тем, что были на левой руке. Он так же закрыл их браслетами. Обвинения Найла заставили Зейна убежать наверх и хлопнуть дверью, а затем неоднократно бить по стене, пока он не избил пальцы до крови, и пока руки не начали ужасно болеть. Затем он завалился на кровать и заплакал, пока не услышал стук Найла, просящий войти. Зейн не хотел видеть его, не хотел слышать его голос. Но в любом случае, он открыл дверь, и Найл поцеловал его. И хотя Зейн знал, что ему понравилось, он ненавидел себя за подобные чувства. Он пошел в ванную и сделал еще несколько порезов. Зейн вздохнул. Все так запуталось. Не в том смысле, что он чего-то не понимал. Он знал, что теперь не только Найл переживал боль. И когда Найл разозлился, Зейн почувствовал отвращение, стыд и отвержение от парня. Он ненавидел себя за то, что позволил Найлу узнать, что тот заставил его плакать. Все было не так уж и плохо, когда Зейн думал о порезах. Больнее всего была реакция Найла. Ему никогда не нравилось видеть счастливого ирландского парня расстроенным, а тем более злым и капризным, как сегодня. Он чувствовал себя отвратительно, как будто убил ребенка или плохо обращался с безобидным щенком. Это заставило его чувствовать себя злым. Глаза Зейна уставились вниз на запястья, где шрамы теперь были тонкими ярко-розовыми линиями. Он посмотрел в окно на мгновение, зная, что Найл вернется не скоро. Затем он взглянул на дверь, которая осталась открытой, чтобы он мог выбежать и взять лезвия. Конечно, Найл не считал порезы, и он не узнает, если вдруг появятся новые, конечно, если Зейн будет знать меру. Кроме того, если Найл узнает, то он поймет, какую боль Зейну причинили его крики. Он встал и направился к двери, проникая прямо в свою комнату, зная точно, где лежат лезвия.