Без права на любовь

ADAMS ― HEAVEN

      Последним, что заметил Уми прежде, чем телефон приказал долго жить, было время, за которое волей или нет, но цеплялся взгляд. Вторая минута первого часа ночи, точнее, вторая минута второго дня проведённого ими на острове, подозрительно похожем на необитаемый. Если бы сейчас можно было подвести итоги первого дня, то можно было бы с уверенностью сказать, что закончен он успешно ― никто никого не съел, никого из членов мини-отряда они не потеряли, временная провизия была найдена и надежда на скорое спасение имелась. Но, на самом деле, итоги было подводить рано ― положительное всё ещё могло закончиться, а не настигшие неприятности, как нельзя некстати, могли настигнуть их ночью в незнакомом лесу.       ― Уми-сан видит в темноте? ― учащённое дыхание коснулось мочки уха, отчего Уми невольно поёжился, тряхнул головой и немного испугался звона цепочек украшавших его же мочку.       ― Уми-сан идёт по приборам, ― устало выдохнул брюнет и, не особо надеясь на понимание, кивнул вперёд, туда, где слабое пятнышко света стало уже заметным ярким маячком в непроглядной тьме.       ― Но это же… ― несмотря на близость к объекту их интереса, Куина продолжал сваливать представшую перед ним картину на плохое зрение, галлюцинации вызванные перегревом, да и просто на усталость.       ― Катер, ― неумолимо прокомментировал Уми, ― и более того, я вспомнил, что именно на нем мы куда-то и пытались добраться.       ― По суше?! ― сейчас, от изумления глаза Куины приобрели столь невероятный размер, что злосчастные линзы вполне могли выпасть сами по себе.       ― Ну… В начале-то мы точно добирались по морю, а вот потом… ― Уми прикрыл глаза позволяя поглотить себя тьме всецело.       ― Я знаю короткий путь!       ― Куина, но там же берег!       ― Ничего страшного, это всего лишь полоска песка. Проскочим!       ― Проскочили… ― проговорил Уми несколько зомбировано и вернулся обратно в реальность, принося с собой малое осознание произошедшего.       ― Прости, что ты сказал? ― будущая жертва обвинений дала о себе знать быстрее, чем Уми сложил один плюс один.       ― Это ты нас сюда завёз, ― на удивление спокойно отметил Уми, хотя внутри уже клокотал гнев и по отношению к мастеру езды на лодках по сухим поверхностям, и по отношению к тем, кто этого мастера вообще за руль пустил. ― Куина, у тебя права есть?       ― Нет, ещё…       ― И не будет.       ― Слушай, а ты про катер сейчас пошутил, да? ― осторожно поинтересовался Куина, чувствуя недобрую ауру вокруг своего спутника и думая, стоит ли сразу бежать прочь или попытаться вымолить прощение как-то иначе.       ― Да ладно. Какая разница? Всё равно оба виноваты, ― усталая отмашка рукой, и то надвигающееся, опасное исчезает в один миг. Гитаристу казалось, что столь же лёгким жестом его собеседник может останавливать и бури, и цунами, и даже волну собственного непролитого гнева. Куина вздохнул с облегчением, понимая, что тоже много чего бесполезного, но весёлого, помнит из событий минувшего, полного на приключения вечера.       Но сейчас любые споры и обвинения отпадали. Осмотр крохотной каюты не принёс желанных результатов ― рации или чего-то, что помогло бы связаться с окружающим миром, обнаружено не было, но зато была найдена сумка с ещё неиспорченными закусками, которые, видимо, в пылу пьяного веселья, и не пригодились вовсе. Наскоро перекусив, музыканты не спешили начинать разговор, хоть и мысли их были схожи. Каждый думал о том, сколько ещё времени придётся провести им здесь, и как быстро согруппники обнаружат пропажу в виде ценных гитаристов. Ценных, по мнению самих гитаристов, конечно. Хотя… голову Куина посещала и ещё одна мысль, которой в любой другой обстановке, возможно, и не возникло бы.       ― Уми-сан, из питья у нас только вино, ― покрутив в руках бутылку светлого напитка, изрёк фиолетоволосый, надеясь не выдать возникшее в голосе волнение. Он неожиданно вспомнил, как в полупьяной неге беззаботного плавания брюнет обнимал его со спины, показывая, как лучше при этом управляться с машиной. Горячее дыхание касалось приоткрытой от волос шеи и, конечно же, Куина ничего из того, что ему говорил старший гитарист, запомнить не смог.       ― Издеваешься? ― нервный смешок брюнета в один миг прервал приятное чувство воспоминаний, сопровождавшихся плетением тягучего жаркого кома внизу живота. ― Да я теперь ничего крепче чая пить не буду.       ― Здесь душно, ― отметил фиолетоволосый, скидывая с себя верх наряда и не замечая постигшего его отказа, отставил ненужное более вино в сторону. Уми кивнул, не чувствуя подвоха, ведь в закрытой наглухо каюте действительно слишком быстро становилось более чем тепло, но открытые дверь или окно наполнили бы и без того незабываемую ночь музыкантов толпами голодных насекомых. ― Уми-сан не хочет раздеться? ― чуть более заинтересованно, чем положено поинтересовался гитарист и с хитрым прищуром взглянул на собеседника, облизывая вмиг пересохшие губы.       ― Я, пожалуй, лучше снаружи немного побуду, ― стараясь не замечать откровенно провокационного вида Куины, Уми заспешил покинуть их пристанище.       Ныряя в приятную темноту и блаженную прохладу ночи, Уми сделал несколько глубоких вдохов и ощутил невыносимо сильное желание закурить. Сигарет не было. Зато было стойкое ощущение дежавю. Нет. Раньше он не попадал на необитаемые острова с гитаристами из малознакомых групп, но этот взгляд, эта улыбка и голос с чуть наигранной хрипотцой… его уже соблазняли так. Причём, успешно.       Глубокий вдох. Выдох. Ещё один вдох, до ломоты в груди, до головокружения и чувства лёгкого опьянения, вызванного этой свежестью. Руки с силой, до белеющих костяшек, сжимают поручни, а в голове бьётся всего лишь одна мысль: «Это не правильно!» Назойливые насекомые норовят до костей прогрызть обнажённые плечи, но что эта колющая боль против той, что разъедает тело изнутри дотошным чувством, опасно похожим на желание. Уми проводит рукой по лицу, словно бы силясь стереть это наваждение, продолжает вглядываться в темноту и понимает, что очки остались в каюте. Но что с них сейчас? Темнота впереди такая, что кажется, её только ножом и резать.       ― Замёрзнешь же, ― на плечи ложится неподдельная теплота чужого голоса, а следом за ней и какая-то большая ткань, легкая, но достаточно плотная, чтобы спасти от насекомых и уже переставшего быть приятным ощущения прохлады.       ― Что это? ― удерживая материю за концы и не позволяя ей упасть, поинтересовался Уми не смея обернуться к подозрительно заботливому гитаристу.       ― Покрывало с этого диванчика, ― наигранно равнодушным голосом отметил Куина и на полпути до исполнения оборвал своё желание обнять гитариста за плечи. Он просто встал рядом, также силясь разглядеть полотно звёзд в открытом от деревьев участке неба. Где-то за размашистыми ветвями пряталась полная луна, придавая лесу замысловатые очертания, заставляя тени оживать, превращаясь в неведомых существ, слегка покачивающихся от слабого ветра. Ни такой уж и кромешной была эта тьма, ни таким уж неприветливым казался лес.       ― Странно, не правда ли? ― Куина встрепенулся от голоса гитариста и вновь посмотрел на него, такого… иного в лунном свете и без очков. Несмотря на долгое время, проведённое на солнце, он оставался бледным и теперь, всё более своим видом напоминал высеченную из мрамора статую и лишь полные, притягательно движущиеся губы выдавали в нём живого человека. ― Столько времени проводить в городах и упускать из виду эту красоту.       ― Да, ты прав, Уми-сан, ― согласился Куина, не отводя взгляда от завораживающей его картины, которой была отнюдь не небесная гладь, да и подавно не заросли лесной глуши.       ― Ты слышишь этот звук? ― волнение в голосе брюнета передалось и молодому гитаристу, заставляя его слышать только стук собственного сердца.       ― Да, ― соврал Куина, зная, что музыкант говорит о чём-то ином, но стоило брюнету перемахнуть через перила, как он заволновался. ― Ты куда?       ― Ты не понял? Это же водопад! Совсем рядом, ― последняя фраза уже тонула в звуке ломающихся веток, и фиолетоволосому не оставалось ничего иного, кроме как последовать за лидером. Пусть не своим, но, несомненно, лидером, даже в такой ситуации и при таких обстоятельствах.       Уже привычно поймав Уми под локоть на половине пути, Куина, наконец, смог различить тот самый звук, который не заметил ранее. Теперь падение воды казалось едва ли не оглушительным. Ещё пара минуть ходьбы и Уми, раздвигая последние высокие ветки перед ними, открыл взору обоих удивительно красивую картину. Брызги воды серебром сияли в свете луны и таяли в зеркальной поверхности аккуратного, крохотного озерца, которое, казалось, удваивало этот свет, наполняя пространство вокруг застывшей атмосферой нетронутого волшебства.       ― Идём? ― неуверенно спросил Уми, и голос его был тих, едва различим сквозь шум воды, будто бы он боялся разрушить эту чужую, не ими созданную магию.       ― Идём, ― так же тихо отозвался Куина, даже с трудом различив собственные ответ в этом успокаивающем шуме, и первым шагнул на каменистый берег, к долгожданной находке в виде пресной воды.       И в этот миг желания музыкантов просто не могли не совпадать. Раздеться как можно быстрее, лишить себя остатков порядком поднадоевших, потрёпанных костюмов и, наконец, войти в прохладу озёрной глади. После дневного пекла вода могла бы показаться ледяной, но вместо этого она казалась спасением, которое позволяло музыкантам и вдоволь наплаваться, и напиться, и решить, что всё не так уж плохо, как казалось на первый взгляд.       ― Пожалуй, я бы здесь даже пожил немного, ― признался Уми, любуясь полной луной, бледный диск которой был хорошо виден отсюда. ― Вдали от суеты, плотных графиков и согруппников, за которыми глаз да глаз нужен.       ― Хочешь сказать, ты был бы не против побыть тут какое-то время со мной? ― губы Куины, точно также лениво лежащего в воде, растянулись в ехидной улыбочке. Он попросту не был бы собой, если бы не испортил столь неожиданный момент искренности.       ― Да можно и с тобой, ― неожиданно заявил Уми, чем едва не вверг Куина в опасное на такой глубине состояние ступора, ― только бы ногти тебе чуток поменьше и сойдёт.       ― В смысле? ― окончательно опешив, Куина поспешил приблизиться к берегу пока, чего доброго, его столь неожиданные откровения не утопили.       ― Нет, ничего… Глупости, ― решив, что жаловаться на такие мелочи будет не совсем правильно, Уми виновато улыбнулся, но, не удержавшись, ещё раз потёр расцарапанную молодым гитаристом руку, которая теперь заметно саднила и вызывала не самые приятные ощущения. ― Возвращаться будем?       ― Пожалуй, пора, ― согласился Куина, понимая, что дельного ответа не дождётся, да и действительно начиная замерзать в казавшейся поначалу приятной прохладе.       Удачно найденное покрывало было использовано как полотенце обоими гитаристами поочерёдно, а после, оставлено на ближайших ветках сушится ― в том, что они вернуться сюда и утром не было никаких сомнений, если, конечно, до этого времени их бы ни обнаружили согруппники, но пока что от тех не было никаких вестей. Погашенный в каюте свет дал музыкантам возможность приоткрыть окно и избежать при этом большого количества надоедливых насекомых, а те счастливчики, что залетали поодиночке, уничтожались легкими хлопками по приоткрытым частям тел, на коих они и пытались устроиться.       Несмотря на удобство ложа, расположенного в каюте, для двоих оно было чрезмерно мало, заставляя едва ли не жаться друг к другу, лишь бы только не упасть. Расположится на полу возможным не представлялось из-за слишком маленького участка этого самого пола, а идти на улицу во власть голодных насекомых и кого-то покрупнее, казалось и вовсе самоубийством. Уми, будучи более высоким, вынужден был разместиться ближе к стене, но даже в таком положении его ступни частично свешивались вниз, заставляя Куина расположить свои ноги на них. Сон не шел. То ли исчезнувший с ободряющим купанием, то ли прогнанный мыслями об участи потерянных музыкантов, теперь он совершенно не желал приходить к обоим, молчащим, всматривающимся в темноту гитаристам.       ― У тебя встал, ― ничего не выражающим голосом прокомментировал Куина и для убедительности сильнее пододвинулся к гитаристу, который принял это открытие едва ли не подобно грому среди ясного неба. Не зная, куда себя деть, лишь бы только не выдать столь щекотливое состояние глухим стоном то и дело грозящим сорваться с губ, Уми всё же пожалел, что не решил заночевать снаружи.       ― Это всё твои ёрзания виноваты! Не можешь спать нормально, так и другим мешаешь! ― сдавленно возмутился Уми и предпринял ещё одну попытку вжаться в стену. Смущение находило выход в гневе, но это ещё больше забавляло фиолетоволосого.       ― Не стоит так беспокоиться, Уми-сан. Ничего страшного не произошло, ― ловко развернувшись на столь маленьком пространстве ложа, Куина оказался лицом к лицу со своим собеседником. ― И ничего страшного не произойдёт, если мы зайдём чуточку дальше.       ― Кто тебе сказал, что я хочу… дальше? ― тяжело сглотнув ком томного выдоха, вставший поперёк горла, Уми перехватил скользившую по его напряженной груди руку.       ― Твоё тело, ― невозмутимости гитариста можно было бы позавидовать, но только он сам знал, как тяжело ему даётся эта стойкость, как сложно удержаться и не припасть губами к сладко бьющейся на шее жилке, находившегося рядом с ним человека. Доля отчаяния, смешанная с немалыми порциями азарта и любопытства, заставляли на время забыть то, что есть мир вне этого тесного пространства, за которым у каждого свои, разные жизни, в которых и места нет для подобного рода отношений. ― Всё останется здесь, между нами. Маленькая тайна, о которой мы никому не расскажем.       ― Да никто и не поверит, ― нервно хохотнул Уми, понимая, что уже обнимает хрупкое тело перед собой, слишком быстро поддаваясь на эту игру, проводя кончиками пальцев по позвоночнику и получая взамен бурю эмоций. Взрыв страсти, за которым Куина, едва не срываясь, приникал к губам, ещё не целуя, но уже находясь так близко, что каждый его пирсинг ощущался брюнетом отчётливо, прохладными капельками металла, подрагивающими от напряжения.       ― Всего один поцелуй, а потом, если тебе не понравится, мы прекратим начатое, ― нарочито не отстраняясь, произносил фиолетоволосый каждую фразу так, что его губы снова и снова срывали чужое дыхание лепестками диких цветов.       Это была нечестная игра. Куина знал это. Знал, что после такого не останавливаются, но всё равно играл, давая несуществующий выбор, и уже в следующую секунду глухо выстанывал, когда плен неожиданно смелого поцелуя заставлял забывать обо всём.       ― Доволен?! ― отстраняясь, с трудом вдыхая раскалившийся воздух столь малого пространства, выпалил Уми. Его злила эта провокация, раздражала покладистость и отзывчивость младшего гитариста, но более всего его бесили собственные желания. Тот самый настрой, что посещал его крайне редко, время, когда в глазах вспыхивал безумный огонёк, пугавший порой и его самого. Уми мог бы поспорить, что заметь сейчас Куина этот самый странный взгляд, его игривому настрою сразу пришёл бы конец. Но гитарист и не пытался различить что-либо в этой порочной темноте, полной прерывистых вдохов и сбитых выдохов.       ― Пока ещё нет, но, возможно… ― Куина не успел договорить очередную колкость, чужие губы коснулись его губ, сминая в болезненно-сладком поцелуе, чередующемся укусами и едва ощутимыми касаниями, в которых было больше нежности, нежели желания подразнить парня, не давая ему ощущения полноценной близости.       Одежда, натянутая на не до конца высохшие после купания тела, снималась с трудом, избавиться от неё, продолжая находиться в горизонтальном положении, было попросту невозможно, а встать значило разрушить то надёжно оплетающее коконом безумие. Но иного выхода не было. Уми медлил. Ещё приподнимаясь с неудобного ложа, продолжая целовать гитариста, он не испытывал того ощущения неловкости, что нахлынуло теперь. Уми медлил, сняв верх наряда только наполовину, он заворожено следил за тем, как Куина быстро избавлялся от остатков своей одежды. В бледном свете луны невозможно было различить выражения лица или мимики, но и не важным это было сейчас... Обнажённое тело отсвечивало едва ли не прозрачной белизной, притягивая к себе взгляд старшего гитариста.       ― Ну что же ты, Уми-сан, ― дыхание коснулось виска, а после губы дотронулись до мочки уха, играя с многочисленными цепочками-украшениями, они прошлись ниже, по скуле и на шею, оставляя дорожку влажных следов, завершающуюся на горошинке левого соска.       ― А как же Субару? ― предпринял последнюю попытку остановить происходящее брюнет, когда поцелуи-укусы стремительно начали продвигаться к низу живота.       ― У нас с ним свободные отношения, ― мысленно отмахнулся Куина, потому как на деле его руки уже были заняты расстёгиванием пряжки ремня. Дрожащие от нетерпения, они то и дело срывались и не могли устранить последнюю преграду так просто. ― Тем более, мы ведь решили, что это останется нашей тайной, не так ли?       ― Так, ― голос терялся, попросту не проходя через пересохшее горло, оттого Уми добавил к словам лёгкий кивок головой в знак согласия. Почти высохшие смоляные пряди тут же поспешили завесить лицо лидера, пряча его растерянность даже от луны.       ― Ну, уж нет, так не пойдёт, ― недовольно покачав головой, сообщил Куина и поспешил убрать непослушные волосы, ― я хочу видеть тебя во всей красе, Уми-сан.       И Уми бы обязательно возмутился, но его опередили, слишком быстро, не давая сопротивляться, слишком сладко, заставляя чуть запрокинуть голову назад и просто стараться не задохнуться от ощущения жара, растекающегося внизу от каждого движения головы его неожиданного любовника. Руки сами тянулись вперёд, чтобы встретиться с жесткой копной волос и пальцы, перебирая яркие пряди, в нерешительности останавливались у напряжённой шеи, ещё не смея податься шальным мыслям до конца. Но предательски сорвавшийся стон и запоздало прикушенная губа, вместо тысячи слов, стали лучшими доказательствами ― желанием большего.       ― Ну вот, а ты ещё и отказывался, ― промурлыкал Куина, вставая с колен, и пару секунд, прежде чем подарить самый пошлый из поцелуев, осматривал брюнета. И Уми мог поклясться, что в этот момент никакие линзы молодому гитаристу видеть его не мешали. Он прекрасно видел всех демонов в его глазах. Куина прекрасно видел блестящие от слюны, а оттого ещё более соблазнительные, губы и спешил подарить им очередной поцелуй, попутно устраиваясь на бёдрах окончательно поддавшегося желанию гитариста. ― Не стоит врать самому себе, Уми-сан. Порой, признавая правду, можно получить весьма и весьма приятные результаты.       ― Ты слишком много говоришь, ― едва заметный оскал, обозначающий улыбку, и брюнет коснулся подушечками пальцев искусанных губ Куины. Тот покорно замолчал и вобрал в себя фалангу за фалангой, уже предвкушая дальнейшие действия лидера, теперь, временно, и его лидера. Ведущего, заставляющего подчиняться его воле и получать при этом желаемое.       Слегка приподняться. Вскрикнуть от неожиданно сильного сжатия бёдер. Прогнуться назад, когда по позвоночнику, собирая капельки пота, проходится чужая ладонь. Куина был готов отдаваться этим властным, до безумия красивым рукам. Он безропотно позволял им всё и соглашался быть ведомым, даже если бы знал, что путь этот ведёт прямиком в ад. И на деле то, охватывающее без права промедления и остановки, пожалуй, и можно было сравнить разве что с бесконечным падением. Но не в пропасть, а в бездну удовольствия, туда, где понятия верха и низа теряют свой первоначальный смысл, а вместе с тем и само понятие падения становится неразличимо с ощущением полёта. И эти мгновения, преисполненные несдержанными стонами и густеющим жаром воздуха, пропитанного запахом страсти ― единственное, что имеет свой особый, только им двоим известный смысл. Маленькая тайна. Откровение, надёжно сокрытое пеленой ночи от настоящего мира.       И в этот миг даже жизнь видится как-то иначе. Бурей эмоций, отражающихся в глазах. Морем ощущений, расплескивающихся по каждой клеточке напряженных тел. Туманом шепота, где слова плетутся едва различимой паутиной признаний и мольбы к продолжению. Взрывом удовольствия, когда терпеть более становится просто невыносимо. Растворяясь в дыханиях друг друга, даря в последнем отчаянно-сладком взаимном опьянении череду несдержанных поцелуев. Умирать, доводя друг друга до предела, за которым открывается истинное совершенство, заключённое не в чём-то замысловато-мифическом, а в красоте расслабленных, сплетенных тел, отдающихся друг другу без остатка.       А после, возрождаясь, ничуть ни странно находить верное положение на казавшемся поначалу тесным ложе. Удивительно легко устраиваться на нём вдвоём, и удивительно сложно даже думать о том, чтобы вновь добираться до озера ― единственного более или менее пригодного места, достойного считаться заменой душа. Все дела и тревоги отходят на второй план, отдаляясь ленивой дрёмой, которая готова вот-вот смениться завесой настоящего сна.       ― Неплохо для натурала, ― сдержанно прокомментировал Куина, хотя на деле всё ещё сходил с ума, продолжая ощущать жар чужого тела перед собой, ощущая невозмутимую власть Уми и его сильные руки, блуждающие по телу хаотичными ласками. Хотелось прижаться к нему покрепче и просить… нет. Умолять ещё хотя бы единожды встретиться в иной обстановке и при иных обстоятельствах. Но почему-то Куина знал, что ему откажут, а потому позволил себе лишь сдержанным поцелуем коснуться чужой груди и замереть, засыпая.       ― Ты тоже… неплох, ― ответил Уми, слегка опешив собственной расслабленности и нежеланию прояснять произошедшее как нечто неправильное. Ему нравилось ощущать рядом с собой хрупкость чужого тела, нравилось ощущение мурашек, вызванных поцелуем, и вообще ему нравилось всё, что так или иначе напоминало о произошедшем.       Все мысли и раздумья можно было оставить на завтра, а пока в убаюкивающем, едва слышном пении воды, оба музыканта ощущали, как нега сна накрывает их с головой, пряча ото всех напастей и невзгод, хотя бы до предрассветного часа.