Англо-французские драбблики

Артур довольно потянулся и отпил немного пунша из бокала. Ему было очень хорошо. Сейчас, лежа в обнимку с Франциском и потягивая напиток, он чувствовал себя умиротворенным и счастливым. Это был один из тихих зимних вечеров, не омраченных какими-либо тревогами и делами. Бонфуа приехал к нему еще три дня назад, но возвращаться домой он явно не спешил, откровенно наплевав на свои обязанности. — Франц, тебе придется ответить на звонок, — миролюбиво начал Керкленд, бросив взгляд на вновь зазвонивший мобильник. Кому-то явно не терпелось поговорить с его владельцем. — Нет, не хочу, — беспечно ответил тот, недовольно взяв телефон в руки и сбрасывая звонок. Француз вновь улегся рядом, по-хозяйски обнимая англичанина и положив голову ему на грудь. — Лентяй, — довольно протянул Артур, по привычке запуская пальцы в волосы француза и играя шелковистыми прядками. Ему льстило, что Бонфуа легко мог послать куда подальше все свои дела, ради того, чтобы провести вечер с ним. — Зануда, страдающий трудоголизмом! — не остался в долгу тот. — Франция, ты не опоздаешь на свой рейс? — решил сменить тему британец, ссориться ему сейчас совсем не хотелось, а он прекрасно знал, что для скандала им достаточно одной искры, одного шутливого замечания. Бонфуа недовольно посмотрел на часы. - Да, ты прав. Мне нужно собираться. Как я не хочу уезжать, Артур. — Ага, будь твоя воля, то ты бы давно поселился у меня, — хохотнул тот. — И это было бы выгодно нам обоим. Зря ты отказался жениться на мне. Ты многое потерял, — самоуверенно улыбаясь, промурлыкал Франция, посылая англичанину воздушный поцелуй и неторопливо начиная одеваться. — Да? А я бы так не сказал. От тебя вечно одни проблемы. Не вижу никаких выгод от брака с тобой, — саркастично парировал тот. — Могу перечислить, хочешь? — Валяй, — Керкленд заложил руки за голову и всем своим видом показал, что готов внимательно слушать. — Ну… — Франциск медленно выдохнул, как бы собираясь с силами и с милейшей улыбкой, глядя в глаза своему собеседнику, произнес: — Ты всегда такой замученный и усталый, что на тебя больно смотреть. Под моим чутким руководством, ты бы стал работать меньше и чаще отдыхал. Это пошло бы тебе на пользу. Сам же я, глядя на тебя, стал бы чуть серьезнее и ты бы, явно не позволял мне полностью игнорировать мои обязанности перед президентом. Он, наверняка, был бы тебе очень благодарен. А еще, я прекрасно готовлю. Если бы ты женился на мне, то имел бы возможность, есть первоклассные блюда французской кухни. Плюс, ко всему этому, я — самый лучший в мире любовник. Не забывай про это! — гордо задрав подбородок и, лукаво поблескивая глазами, медовым голосом пропел Бонфуа. – Да, еще, я хотел добавить, что только мне удается рассмешить тебя и заставить улыбаться. — Ага, но ты кое-что не учел, — саркастически улыбаясь произнес англичанин, садясь на постели. — И что же это? — Начнем с того, что ты ветреный, безответственный и жутко безалаберный. Ты рассеянный, вечно витаешь в облаках. — Я не согласен! Да, признаю, иногда я бываю неаккуратным и слегка рассеянным, но зато, я очень заботливый. И ты, как никто другой, знаешь про это! — возмущенно стал защищаться тот. — О! Ты сильно умаляешь свои недостатки, Франциск, — с довольной и злорадной улыбкой, проговорил Артур. — Ты чересчур эмоциональный. Для тебя главное — это эмоции и чувства. Чаще всего ты идешь на поводу у своих эмоции и сиюминутных желаний. Жизнь тебя ничему не учит. Сколько раз такое поведение выходило тебе боком? — И… и что?! — запальчиво воскликнул тот, взмахнув руками. — Не всем же быть такими, как ты! — Да-а?! И каков же я, скажи на милость? — Ты — черствый сухарь. Для тебя всегда важны факты и сухая логика. Только жизнь ты под них не подгонишь. Нельзя, мой милый, все рассчитать, предусмотреть и предугадать, как бы тебе этого не хотелось. Жизнь нельзя загнать под однажды отведенные тобою рамки. Не выйдет так, хоть тресни. И ты сам это прекрасно понимаешь. Знаешь, я всегда с таким удовольствием наблюдаю за тем, как твоя холодность и невозмутимость, которыми ты так гордишься, летят прахом всякий раз, когда что-то идет не по твоему плану. Хотя, еще интереснее наблюдать за тем, как ты теряешься, пусть и на миг, когда кому-то стоит проявить излишнюю эмоциональность, в твоем присутствии. Нет, ты, конечно, быстро берешь себя в руки, но и секунды достаточно, чтобы понять, что ты боишься любого проявления эмоции. Как своих, так и чужих. Это пугает тебя, и ты явно не знаешь, что с этим делать. — Ошибаешься! Я не боюсь проявлять свои чувства. Просто я считаю, что бурное проявление чувств, у всех на виду, — не лучший вариант. — Конечно, а то вдруг, ненароком, корона с головы упадет. Ты упрекаешь меня в том, что сам себе не можешь позволить. Ты любишь всегда изрядно поливать меня грязью, при этом, мило забывая, что всякий раз, когда тебе плохо, ты приходишь ко мне. Ко мне, такому «безалаберному, безответственному и жутко эмоциональному», а не к рассудительному немцу, например. Чего ты молчишь? Скажи хоть что-то, в свое оправдание! — Я не собираюсь перед тобой оправдываться. Я прекрасно осведомлен о всех своих недостатках и не требую ни от кого, ни любви, ни понимания. Я знаю, что, порой, бываю невыносим. — Еще как и я безумно рад, что ты это осознаешь, — самодовольно произнес Бонфуа. — Не знаю, как мне все эти годы удается терпеть все твои закидоны? — Ах, так… ну, знаешь, мне тоже не доставляют удовольствия твои вечные истерики и скандалы. — Я не закатываю тебе ни истерик, ни скандалов. Ты ведешь на меня гнусный поклеп. — Правда? А сейчас тогда, что ты делаешь? — Ты первый начал, мелкий провокатор! Я говорил тебе о радостях, что ожидают нас в браке, а ты, как обычно, бросился огульно критиковать меня. Артур с улыбкой смотрел на раскрасневшегося и разгоряченного француза. Тот был поистине великолепен: щеки его раскраснелись, дыхание сбилось, а в голубых глазах горел неистовый азарт и непреодолимое желание, во что бы то ни стало, доказать свою правоту. «Вот из-за этого я и влюбился в него. Сколько же в нем чувств и эмоции, сколько живости и жизни». — Артур, ты чего улыбаешься? Опять собрался издеваться надо мной? Не слушая больше Бонфуа, Керкленд вышел прочь из комнаты, оставив француза в недоумении смотреть ему вслед. — А, ты все же надумал вернуться, а я думал, что ты, как обычно, сбежал от меня. Ты ведь всегда сбегаешь, стоит мне только завести речь о наших отношениях, — с едким сарказмом произнес Франциск, стоило только Артуру вновь войти в спальню. — Эй, ты чего? — испуганно спросил он, с непониманием, глядя на вставшего перед ним на колени англичанина.  — Франц, я предлагаю тебе руку и сердце, — тихо и твердо, проговорил Артур, глядя на француза снизу вверх. Тот молчал, во все глаза глядя на британца и не находил в себе сил, сказать хоть что-то. — Ты знаешь меня: дважды я спрашивать не стану. — Я согласен, согласен… А ты не шутишь? — Нет, такими вещами не стал бы шутить даже я, идиот. — Снова меня оскорбляешь? Ну, ничего, я тебе еще устрою, когда мы поженимся.