Англо-французские драбблики

— Я никогда этого не сделаю, а если сделаю, то после этого меня вынесут из дома англичанина вперед ногами. Так что - нет. Иван, прошу тебя, попроси что-нибудь другое, — медленно, растягивая слова, попросил Бонфуа, уронив голову на стол, словно желая этим выразить всю степень ощущаемой им безысходности своего положения. — Не-е-ет, — медовым голосом пропел Брагинский и подтолкнул ребром ладони очередную стопку водки, предлагая ее французу. — Я больше не могу, — устало простонал Бонфуа, отказываясь от выпивки. Вот, уже второй час кряду Иван выслушивал жалобные причитания страны любви о его, Франциска, несчастной доле. Все начиналось вполне пристойно: француз приехал в Москву обсудить проблему, связанную с поставкой кораблей. Уладив все дела, Иван пригласил его в баню. Там они, по старой доброй традиции, выпили. И, то ли от излишне выпитого алкоголя, то ли от посещения парной, но француза нехило развезло. В итоге, как это впрочем, бывало нередко, он начал жаловаться Брагинскому на свои крайне сложные и запутанные отношения с англичанином. Вскоре Ивану изрядно надоело слушать про то, как француз мается от безответной, но такой искренней и всепоглощающей любви. -Так скажи ему. В чем дело, или у тебя кишка тонка? — с легкой насмешкой, явно нацеленной на то чтобы взять противника на слабо, посоветовал русский. — Я говорил! — возмущенно воскликнул задетый за живое француз. — Он либо злится, или не воспринимает меня всерьез. Всякий раз, стоит мне только завести речь о чувствах, он тут же затыкает мне рот и переводит разговор в другое русло. Что мне еще сделать? Стриптиз я уже танцевал — не помогло. Может серенаду ему спеть? — Ну, серенаду не серенаду, а идея хорошая. — Брагинский стал излагать Франции свое предложение. И вот теперь Франциск, всеми правдами и неправдами, открещивался от безумной затеи России. — Еще раз говорю — я никогда на это не пойду! — Конечно, не пойдешь, а полетишь. Завтра, прямиком из Москвы в Лондон. Утром следующего дня, садясь в самолет, уносящий его в Лондон, Франциск старался уверить себя, что все происходящее снится ему в ночном кошмаре. Меж тем, он нервно сжимал в руках всученную ему русским гитару и листочек с текстом и аккордами. «Господи, чтобы я еще раз стал спорить с пьяным Брагинским. Ему-то ничего, а меня Англия убьет или, если будет в хорошем настроении, вообще заживо закопает. Его моя судьба вообще не волнует. Нет, лучше я сам. Сам сведу счеты с жизнью, если конечно Артур мне в этом не поможет». За тягостными раздумьями француз не заметил, как кеб подвез его к дому англичанина. Выйдя из автомобиля и расплатившись с таксистом, Франциск медленным шагом направился к двери, словно надеясь, что его мелкие семенящие шаги смогут отвратить неизбежный позор. Резко выдохнув, Бонфуа постучал, через пару минут, на пороге возник недовольный и заспанный Артур. — Франция? Что ты здесь делаешь, да еще и в такую рань? — Керкленд неприкрыто зевнул и недоуменно уставился на француза, явно ожидая от него каких-либо объяснений. — Ты это… пожалуйста, только не злись, — тихо и вкрадчиво, отступая на пару шагов от британца, начал свою речь Бонфуа. — Франция, ради бога, скажи мне, что лучилось? У тебя что, опять разразилась очередная революция или мигранты подняли восстание? — Типун тебе на язык, Артур, — тихо выругался француз, недовольно сверкнув глазами. — Тогда, в чем дело? — О! Пообещай, что не убьешь меня…. — Если бы я знал, как это можно сделать… — тихо проворчал Керкленд. - Все, либо говори, зачем пришел, либо выметайся из моего дома. Стоять босиком на пороге очень холодно, я уже начинаю замерзать, да и к тому же, я очень хочу спать. — Я проспорил России и должен кое-что сделать. — Я — то тут причём? — Прошу тебя, не злись, я должен тебе спеть… — пока англичанин пытался переварить свалившуюся на его бедную сонную голову информацию, француз ловко уселся на верхнюю ступеньку крыльца и взял в руки гитару. — Да пошел ты, я ухожу, можешь сидеть тут хоть до скончания века, мне пофиг. Тихо хмыкнув, француз пропел вслед уходящему Англии: »- Когда выходишь ты всего на пять минут, Мне кажется, что это навсегда, Я на тебя смотрю в окно, но всё равно Я знаю, что минуты эти врут. Сотни лет вместе на свете белом, Мы стали с тобой единым целым, В два раза дольше имя-отчество, В два раза больше наше одиночество. Пение француза полное скорби и драматизма, было прервано ехидными словами высунувшегося в окно Артура: — Франц, ты что, спятил? Это же сколько нужно было выпить, чтобы дойти до такого? Пропустив вопрос мимо ушей Бонфуа, с деланной надрывностью и скабрезной улыбочкой пел дальше: — Это сильнее меня, Это больнее огня, Я никогда не кричу, Только тебя я хочу. Это страшнее беды, Это важнее воды, Это сильнее меня, Это сильнее меня. Не выдержав таких заявлений, Англия схватил первое, что попалось под руку. К несчастью, это оказался горшок с петуниями, и он запустил им во француза. Тот смог увернуться и с жалостью посмотрел на загубленные, ни в чем не повинные цветы. — Мы травой проросли друг в друга, В узелки завязались туго, Зацепились корнями судеб, Но я же вижу, что с нами будет. — Я сейчас покажу тебе, что с ТОБОЙ будет! Если ты сейчас же не уберешься с порога моего дома, я вызову полицию. И, да, Франциск, я не шучу. Уходи. — Нет-нет, не уйду! Из принципа не уйду. — Ах, так, — Артур взял в руки телефон и стал демонстративно набирать номер. — Ладно, Арти, смилуйся и пусти меня в дом, — смиренно произнес француз, с заискивающей покорностью. — Входи, но я тебя предупредил. - Ага. Войдя в дом, француз тут же, с лукавой улыбкой, стал тихо, по-кошачьи, приближаться к англичанину. Отступая медленно назад, Артур уперся спиной в стену. Большего Франциску было и не нужно, он тут же навис над Англией и страстно его поцеловал. «Я убью его, я, когда-нибудь, точно убью его. Но в следующий раз», — отчаянно подумал Англия, утаскивая бессознательное тело француза в другую комнату. «Хочет он меня, видите ли! Много хочет, но мало получит. Маньяк чертов».