***
— Глава дома Фантомхайв — Сиэль Фантомхайв! — торжественно оглашает конферансье, отступая в сторону и давая Сиэлю пройти вперед, к перилам, и спуститься в зал, не обращая внимания на сгрудившихся у подножья лестницы представителей среднего класса, имевших достаточно денег и обменявших их на одну возможность присутствовать здесь. Первый и последний раз. Сиэль, как и остальные члены элиты, сопровождаемые слугами, прошёл в огороженную невидимой линией зону, на всякий случай охраняемую верными людьми Её Величества, прекрасно знавшими личности всех официально допущенных гостей. Он с благосклонной и насквозь фальшивой полуулыбкой на лице, смотревшейся для посторонних вполне естественной, приветствовал аристократов, ненавязчиво пытающихся осведомиться о приближающейся свадьбе и о его таинственной «болезни», из-за которой Сиэль оказался заперт в собственном особняке почти на месяц, перепоручив руководство над компанией своему заместителю. В свою очередь, он не стремился опровергать какие-либо слухи, не желая давать своим собратьям по кругу повод для шантажа, только намекая на сведения, которые в итоге сведут всю эту акулью шайку сплетников в тупик, оставив правду в тени. К счастью или к несчастью, но Сиэль умел очень хорошо заговаривать зубы. Спустя некоторое время даже самый настойчивый лорд — насколько Сиэль помнил, это был советник Королевы по вопросам экономики, — оставил его в покое, чем тот не преминул воспользоваться. — Пойдёмте, милорд. Я проведу вас к приготовленному месту, — мягко сказал Себастьян, приблизившись и указывая направление. Бал в Альберт-холле, чья организация лежала полностью на Сиэле, что автоматически перебросило всю ответственность на Себастьяна, разделял главный зал на несколько зон. Первая, непосредственности бальная, располагалась в центре, прямо под стеклянным куполом, захватывая северный край, где располагался трон королевы Виктории. Вторая, зона отдыха наиболее привилегированных особ, находилась вдоль западной стены, скрытая от посторонних взглядов тяжелыми шторами, которые при желании можно было отпустить. Третья, зона отдыха тех, кто не попал в первый список, занимала всё остальное пространство, огороженная специальными ширмами от остального зала. Четвертая же, зона среднего класса, не вступала во взаимодействие с другими тремя, если, конечно, не поступало предложение кого-то из элиты. Хотя и такое было практически невозможно. Разговор ведь идёт о высокомерных лицемерах, не терпящих даже намек на конкуренцию. Сиэль внутренне поморщился, внешне не показывая своего недовольства, частично вызванного слабым, но назойливым шумом, чем-то похожим на шум плохо работающего электричества, постоянно присутствовавшего где-то на периферии сознания. К тому же, тело слушалось непривычно медленно, и Сиэлю приходилось постоянно контролировать каждый свой жест так, чтобы не выглядеть нездоровым. Всё-таки, заклинание, под которым он сейчас находился, было далеко не из элементарных. Хотя главным всё-таки было не вызвать подозрений в подмене. С удовольствием сев в кресло в своей нише в западной зоне, Сиэль слегка откинул голову на подголовник, удовлетворенно ощутив скользнувшие по скальпу пальцы, перебиравшие отдельные пряди и поглаживающие кожу. — Как тебе удаётся настолько себя контролировать? — недовольно спросил Сиэль. — У меня постоянно эта проклятая усталость. Да и тело не слушается. — Слушается, но не так, как вам хотелось бы, милорд? — тихо замечает Себастьян, взмахом поднимая защиту от прослушивания и одновременно продолжая гладить его по голове. — На самом деле, это вопрос практики. Чем чаще практикуется нечто подобное, тем легче это будет получаться. Конкретно под этим заклинанием я нахожусь второй раз, но похожие на него постоянно испытывались и совершенствовались лично мной. — Было бы лучше для всех, если бы ты отправился под моим обличием. Или я под твоим. — Нет, Сиэль. К моему великому сожалению, Клоду нужны мы оба. Напасть на одного, зная, что другой где-то поблизости, он бы не рискнул. Он и сейчас идёт по лезвию ножа, не зная, где находятся Фаэлен с Альфредом. Однако он решит, что эта ситуация ничем не хуже любой другой. — Будем надеяться, — Сиэль раздраженно фыркнул, попытавшись сложить руки на груди, но в итоге оставив их на подлокотниках. — Одно то, что ты можешь держать видимость, уже поразительно. Мне почти не пришлось расходовать магию на прикрытие, — Себастьян погладил Сиэля по скуле, обращая на себя взгляд синих глаз. — Поверь, это требует гораздо более сильной воли и дисциплины, чем тебе кажется. Сиэль не ответил, лишь снова вздохнул. — Пока действуем по плану. Ты знаешь, что делать, когда всё начнется. Себастьян отпустил Сиэля, отойдя в сторону и прислушиваясь к себе. Он тоже слышал магический шум на периферии, но умел его изолировать, сосредоточившись на важнейших на данный момент вещах. — Сколько осталось? — тихо спросил Сиэль, стараясь не показывать собственной изнеможенности. — До официальной части — около пяти минут. Следующие пять минут они провели в молчании: Себастьян сел на пол около ног Сиэля, положив свою голову ему на колени и наслаждаясь тяжестью его изящной руки на своих волосах. Мгновения нежности уже давно омрачали призраки будущего, затаившегося совсем рядом. И пусть одного из них преследовало его собственное безумие, а другой страшился неизвестности, но страхи уже давно ничего не меняли. Ведь это были последние мгновения до грозящего разразиться шторма. Поэтому они так ценили их, стараясь запомнить другого абсолютно точно, и приготовились бороться за жизнь, или же пожертвовать своей, если потребуется. Наконец, Себастьян поднялся на ноги, приведя свои волосы и костюм в порядок, и подал руку Сиэлю, помогая встать. В конце концов, для людей магия демонов была тем ещё испытанием. Вместе они вышли из ниши, сразу направляясь к бальной зоне. Именно там всё должно было начаться. Ощутимая дрожь прошла по телу Сиэля, когда он мимолетно взглянул на проглядывающееся сквозь стеклянный купол безоблачное небо. На какое-то мгновение ему показалось, что оно упадёт, покрывшись алыми, кровоточащими огнём, трещинами, низвергнувшись холодным, вымораживающим всё на своём пути кровожадным океаном, убивая и изничтожая. Сиэль мало представлял себе войну. Он её не знал, читал о ней лишь в книгах, да и спасение мира, как такового, имело для него весьма абстрактное значение. Хотя после событий, последовавших с момента его знакомства с Себастьяном Михаэлисом, он здраво опасался за свою жизнь, пусть недавно этот фокус изменился. Сиэль боялся. Он лежал с открытыми глазами ночами напролёт, воскрешая в своей голове детали их плана, а также действий, которые следовало предпринять. Иногда разговаривал с Себастьяном, но тот чаще всего мог заснуть из-за разделяемых с Мефистофелем магических нагрузок, связанных с подготовкой заклинания и многочисленных щитов, которые должны были скрывать их от Велиала, ибо тот уступал совсем немного в искусстве иллюзий. Чаще всего его окружало безмолвие и тиканье старинных часов, учитывая, что во сне Себастьян забывал дышать. Но в его объятиях было тепло. Сиэль уже перестал задумываться, почему именно в руках Себастьяна он находил собственную гавань безмятежности, сосредотачиваясь на собственной роли и споря с Аббадоном, когда тот начинал заикаться о вопросах безопасности и охраны территории. А потом всё начиналось сначала. И он снова не мог закрыть глаза. В одну из таких ночей Себастьян заснул в постели один. В ту ночь Сиэль сидел в библиотеке, разглядывая детальный план здания. Он знал наизусть пути отхода, знал, куда бежать сразу после того, как полностью придёт в себя, знал, что в случае чрезвычайной ситуации, если всё пойдёт совершенно не по плану, ему придётся спасаться самому, воспользовавшись одной из точек перемещения, настроенных на особняк, не обращая внимания на тех, кто остался позади. Оглядываясь назад, он вспоминал, как в предрассветные часы молча разглядывал схему здания, отстраненно рисуя возможные стратегии врага на листочке, чтобы с утра подбросить их Аббадону для обдумывания, размышлял над судьбой Раума, шедшего на поправку, но не способного пока выдержать полновесную боевую операцию, и сознавал. Он не сможет. Уйти, оставив Себастьяна позади? Сиэль моргнул, приходя в себя. Как оказалось, он нашёл удачное время для выпадения из реальности — как раз заканчивалась мелодия гимна Соединённого Королевства. Одновременно с этим коротким облегчением пришла мысль, преследовавшая его с той самой ночи. Кто-то должен уйти. — Всё в порядке? — на грани шёпота спросил склонившийся Себастьян, заметивший нездоровую бледность проекции. — Нет, — с той же громкостью ответил Сиэль, смотря на королеву, взиравшую на всё с её обыкновенной беспристрастностью. — Но будет, когда всё это закончится. — Ты правда так думаешь, Сиэль? — произнёс знакомый высокий голос позади него. В следующий момент, Сиэль почувствовал неожиданную вспышку боли под рёбрами, и всё перед глазами окрасилось в ярко-красный цвет. Еще через секунду он упал на бетонный пол, судорожно сжимая ткань рубашки в районе сердца и ощущая, проживая нанесенное ему летальное ранение, скривившись от агонии фантомной смерти, ища взглядом хоть кого-нибудь. Наконец, он наткнулся на демона, уже звавшего кого-то из коридора, и Сиэля заволокло облегчением, когда в помещение вошёл Аббадон. — План Б, — срывающимся тоном зашипел Сиэль, зная, что его всё равно услышат. — Убей, — он прикрыл глаза, собираясь. — Себастьяна. — Уже, — холодно ответил Аббадон, поднимая того за шкирку и посадив его на стул. — Тебя я оставляю здесь, под защитой. Путь отхода помнишь? Отлично. Тогда, ради твоей собственной жизни, я надеюсь, что этого окажется достаточно. Он ушёл, захлопнув за собой дверь, и исчез во тьме коридоров, как любой солдат с огромным опытом военных действий. Ты никогда не будешь готов к первому дню войны и не поймёшь, что это именно она, пока не увидишь её однажды. Аббадон узнал первый день с первой обращенной к нему фразы Сиэля. Война началась. Аббадон почти сразу сорвался на бег, по пути составляя список мест, который ему надо будет проверить в первую очередь; среди них был и периметр, который составляла относительно малая часть отряда, но все как один были рекомендованы либо им самим, либо уважаемым в военной сфере демоном. Однако доверять сейчас не следовало никому. — Командир! — вдруг донесся сбоку голос одного из его заместителей. — Попытка убийства Андраса провалилась! — Что? Объясни! — Они закрыли его в цепях, ограничивающих магию, и прикрывают его от наших атак. Судя по виду, это подручные Ананеля. — Черт. Пошли снайпера или мага-дальника. Пусть возьмут это на себя, но убить Андраса надо как можно быстрее. — Понял, сэр! Аббадон поморщился, затормозив около самого выхода из здания. Значит, Андрас безоружен, а охраняют его… На первую атаку их должно было хватить. Пока следовало проверить периметр. Аббадон, вновь сорвавшись с места, торопливо вызывал мечи на тот случай, если они понадобятся настолько скоро. Но сейчас военачальник уже ни в чём не был уверен. По взгляду Сиэля было ясно, что многое пошло не так. С известием о неудаче в убийстве, подозрения только укрепились. Заклинание Мефистофеля, в общем-то, имело один весомый такой недостаток, помимо условия возвращения в свое тело. Проекции, хоть и имели возможность пользоваться магией, ибо та в основном заключалась в душе носителя, физически были слабее раз в десять. Поэтому неудивительно было, что Себастьяна так быстро скрутили. Другой вопрос, откуда враги узнали об этой роковой слабости? Знали об этом грязном секрете лишь несколько. Он сам, Мефистофель, мальчишка, Андрас и пятеро магов, помогавших с ритуалом. Лишь двое из пятерки подходили под описание предателя. Осталось лишь выяснить, кто из крыс бежал с корабля, чтобы потом её можно было допросить. До периметра оставались жалкие метры, когда Аббадон почуял неладное и остановился, направив мечи таким образом, чтобы оставить прикрытыми все уязвимые зоны. Но молчание продолжалось. Аббадон не видел никого из демонов, что должны были стоять на страже, и это навевало определенные неприятные мысли. Да и ситуация складывалась более чем непредсказуемая. Со всех сторон его окружали здания, пусть обитаемые, но для демонов это никогда проблемой не было. И точек, откуда можно нанести удар, тоже было достаточно. «Мефистофель. Проверь периметр, быстро», — подумал он, неслышно переступая назад и старательно прикрываясь от возможной атаки. Сейчас, судя по ощущениям, он явно был в меньшинстве. «Трупов меньше, чем было ответственных членов отряда. Троих не хватает. В зданиях сидят личные ассассины Фаустуса, — раздался очень тихий голос Мефистофеля. — Отступай осторожно, я активировал третий режим». «Понял». Значит, в их рядах точно была осведомлённая сверх меры крыса. Маячки не сработали, ассассины, а значит и личная свита Фаустуса уже здесь, окружают дом. Дьявол! Без потерь они выбраться не смогут. Если они не успеют убить Андраса, придётся вытягивать и его. Плюс человеческое отродье. Аббадон сосредоточился, на мгновение увидев последнюю мысль Мефистофеля, отосланную из последних сил: карту с примерным расположением ассассинов в домах. Что ж… Мало кто, кроме Мессир, знал, что Аббадон был способен слепо управлять своими мечами на расстоянии, несмотря на свои, весьма скудные, возможности в магии. Именно это помогало ему в некоторых практически безысходных ситуациях. Сейчас же он использовал это, чтобы уравнять возможности. Примерно. Мефистофель, всё-таки, берег свои силы и пытался хоть немного их восстановить на случай появления Велиала. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Мечи один за другим пронзали сердца демонов, отрезали им головы, конечности, не давали им даже сдвинуться с места, чтобы предпринять что-то в ответ: ведь щит Аббадона всё еще был на месте. Семь. Восемь. Девять. Десять. Один из этих ублюдков решил подобраться сзади, спрятавшись в тенях. Вот только Аббадон далеко не вчера родился, и одного взгляда хватило, чтобы неудачливый убийца склонил головы, а пронесшийся меч с треском отрубил ему голову, орошая асфальт брызгами крови и осколками позвонков, светившихся белыми жемчужинами на фоне. Сдвинувшись чуть в сторону, он пропустил над собой огненную вспышку. Попался. Одиннадцать. Меч по рукоять вонзился в глазницу. Двенадцать. Аббадон взглянул себе под ноги, оценивая наведенную руну и перенеся часть клинков на неё, давая им частично погасить взрыв, отбросивший его прямо в кирпичную кладку одного из зданий. — Ну и ну, — раздался насмешливый голос со стороны, Аббадон даже скривился, словно от зубной боли. — Кто бы мог подумать, что ты каким-то образом умудрился сохранить былую форму! Детки этого паршивца были на кое-что способны, в отличие от него самого, могу уверить. А ты разнес их, как котят. И как теперь понимать уровень образования? — Помолчал бы, Велиал, — предупреждающе заметил Аббадон, швыряя нож в притаившегося демона, попав точно в сердце. Тринадцать. Велиал спокойно посмотрел на валяющиеся трупы, даже пнул пару из них, изучая их раны и что-то мурча под нос. — Ты знаешь, это ничтожество просило меня сохранить жизни этих ублюдков. Уж очень он не хотел их отдавать. Но что не сделаешь, когда ты взял собственную жизнь взаймы? Впрочем, со второй своей задачей они вроде как справляются. Хотя я немного не уверен. Вероятно, они скоро сдадут позиции. Это неизбежно, — Велиал поднял чёрную шляпу в знак уважения, прежде чем опустить на место. — Как и твой проигрыш. Как и поражение всей вашей шайки энтузиастов. — Может быть. Не тебе ли не знать, как изменчиво течение событий? — Ты прав. Но, — глаза Велиала запылали ярчайшими огнями. — Я сделаю всё, чтобы оставить его в нужном русле. В тот же момент Аббадон сорвался с места, удерживаясь на карнизе и продолжая движение, сохраняя противника в поле зрения. Без Мефистофеля, способного ограничить влияние иллюзий Велиала, даже думать о ближнем бое нечего. По крайней мере, у Аббадона оставалось какое-никакое оружие дальнего. Пока нужно было тянуть время. А он знал, что пока Велиал последует за ним. Этой сволочи было интересно. Вскарабкавшись на крышу, Аббадон уверенно занял позицию у противоположного края, продолжая удерживать мечи и готовый отразить атаку, вне зависимости от места удара. Как он и ожидал, Велиал не стал нападать, молча усевшись на бортик крыши и внимательно смотря на него, испытывая его терпение. Еще несколько мечей со звоном поднялись в воздух. Они не сказали друг другу больше ни слова. Как только клинки почти сплошным потоком понеслись на Велиала, тот отпрыгнул, приземлившись на крыше здания напротив и магическим щитом отражая непредсказуемые и стремительные лезвия, едва успевая усилить его достаточно. Следом за этим, на Аббадона обрушилась целая ледяная буря, к счастью, Аббадон вовремя успел уйти из зоны поражения иллюзии и снова напасть. Также он продолжал постоянно двигаться, стараясь не оставаться на одной крыше, балконе, карнизе достаточно долго, чтобы его вновь втащили в заклинание. Велиал поступал схожим образом, маневрируя среди постоянных нападок и уже отчаявшись на постоянное действие магических щитов. В конце концов, даже идиот-Аббадон вполне мог догадаться, как именно необходимо ломать подобного рода защиту. И Велиал не забывал, что где-то здесь находился и Мефистофель. Да и пока он получил всего лишь несколько глубоких ран, существенно снижающих скорость движения, но не более того. На лечение времени не было, но Велиал собирался справиться и без него. Но такой темп изматывал. Иллюзии срывались, мечи врезались в бетон прямо под его ногами, уходя почти по середину лезвия, и яд, струившийся по металлу вниз, разъедал всё на своем пути. Велиал скривился, понимая, что его физических сил на продолжительное противостояние попросту не хватит; даже магия уже начинала слушаться хуже, обжигая подушечки пальцев непослушными искрами. Однако он не собирался отступать из-за подобного неудобства, наоборот. Он обернёт это в свое преимущество. Он усмехнулся, обнажая острые клыки, и начал приготовления к финальному аккорду, расправляя крылья и отпрыгивая на максимально возможное расстояние. Как раз где-то здесь, если Велиал правильно запомнил, располагался барьер Мефистофеля, ещё не павший, но уже дырявый как решето и не имеющий своей изначальной силы. Однако кое на что этот щит еще был способен — запереть всех внутри себя. Мефистофель, конечно, не настолько глуп, чтобы не оставить себе несколько портальных зон для отхода, но они, в отличие от той же границы щита, отслеживались достаточно просто из-за вызываемого магического дисбаланса. Велиал прекрасно знал, как эти зоны нейтрализовать. Всё упиралось разве что во время. Осталось только дождаться прибытия кавалерии. Закрывшись от очередного шквала клинков, целившихся, что закономерно, в его крылья, Велиал сконцентрировался и резко спикировал вниз, не забывая петлять между зданиями, усложнив тем самым задачу Аббадона, преследовавшего его по пятам. Удавалось это далеко не всегда; всё-таки стоило отдать Аббадону должное, тот мог практически играючи заблокировать направление полёта, поднимая стену мечей, но, к удаче Велиала, на этот трюк ему требовалось гораздо больше времени, чем было. Перекрестное метание ножей тоже добавляло неудобства, однако простая оптическая иллюзия решала многие проблемы, учитывая, насколько близко они находились друг к другу. Ни единого свободного мгновения подумать; любая остановка приведёт к его смерти. Сам Велиал знал, насколько это было захватывающе. У него всегда были амбиции, всегда было стремление к власти, что пожирало его изнутри, и он плёл одну интригу за другой, везде искал свою выгоду, скалился на место Мефистофеля, пробовал сам встать на место фаворита, но всё было тщетно. Этот ублюдок всегда был на полшага впереди. Когда ему предложили избавиться от противника навсегда, утерев его телом грязь, Велиал даже не сомневался, соглашаясь. И если уж он что-то начал, он это закончит. Всякий раз, когда он уклонялся от очередной атаки или врезался в стены зданий, или прошибал окна своим телом, в последнюю секунду успевая закрыть крылья и тут же, совершив перекат, побежав в противоположную сторону, на ходу накладывая заклинания и прямо-таки ощущая медленно опустошение собственных магических резервов, оставив неприкосновенной лишь ту часть, которая понадобится ему для барьера. Аббадон же, словно ищейка, мог уловить его мысли еще до того, как они появлялись, постоянно вставая на пути и всячески мешая, стараясь повредить его руки, которые Велиал всеми силами защищал. Словно черная тень, он обходил иллюзии, попадаясь лишь на те, что покрывали слишком большую площадь. В бою мага и воина всегда побеждает ум и стратегия. Ведь для Велиала первоочередную важность носила именно та отсрочка, что он подарил остальным, взяв на себя одного из сильнейших оппонентов. И теперь, когда на краю сознания мелькнуло кратковременное присутствие Ханны и её подручных, пришло время для финала. Велиал звонко рассмеялся, резко складывая крылья и камнем падая вниз, лишь у самой земли вновь их расправляя, чтобы приземлиться без трудностей и прикоснулся рукой у самой границы щита, сосредотачивая свои силы и отмечая, как клинки Аббадона отражал какой-то подручный Ханны. Не то, чтобы его интересовало имя этого ничтожества. Главное, чтобы тот прожил, пока он меняет практически полностью характеристики щита, попутно заделывая дыры, откуда противник вполне мог удрать. Ощущение смерти барьера Велиала окатило уже постфактум: труп упал на землю, а Аббадон стоял над ним со странным выражением на лице, напоминающее вроде и презрение, и жалость. Впрочем, Велиал был не настолько знатоком человеческих эмоций, да и на лице Аббадона они смотрелись дико. Последним, что Велиал почувствовал, был странный холод в сердце. В последние мгновение он наложил на себя заклинания от яда Аббадона, но сразу же его практически полностью парализовало. Вселенная схлопнулась. — Вот же сукин сын, — выругался Аббадон, в упираясь руками в колени и тяжело дыша. — Удрал. «Срочно обратно! Хананель!» — Что? — Аббадон резво распахнул крылья, полетев прямо к базе и лишь мимолетно отражая атаки случайных низших демонов, каким-то образом умудрившихся пролезть за защиту вместе с этой сучкой. «Что с моими?» «Треть мертва. Еще одна охраняет Сиэля, третья патрулирует третий этаж, еще пять дезертировали, — кратко обрисовал ситуацию Мефистофель. — Хананеля пока задержали на втором этаже, но кто-то, видимо, сдал планы здания». «Вместе со всем остальным. Позже надо будет проверить магов, вдруг что-то получится вытрясти». «Я бы на это не рассчитывал. Клод подобных ошибок не допустит, так что они, кто бы это ни был, скорее всего мертвы». «Мальчишку пока не трогают?» «Нет, пока их только Андрас интересует. Его тело, если быть точным». «Его что, до сих пор не убили?» «Дальник облажался. Пришлось выслать парочку моих, чтобы убрали. В течение пяти минут должны управиться». «У нас нет пяти минут, Мефистофель! Какого черта элитные, Мессир их подери, воины, начали без конца лажать, словно низшие?!» «Они начали ошибаться, когда мы доверили часть плана чертовому предателю», — в тихом голосе Мефистофеля звучали стальные нотки ярости, добавляющие свою долю к начинающейся головной боли Аббадона. «Сиэль начал двигаться к порталу. Ему пока ничего не угрожает, — ровно произнёс Мефистофель. — Хананель застрял на втором этаже. Не знаю, сколько я смогу его удерживать, так что, будь так любезен, поторопись». «Почему период восстановления настолько длителен?» «Не понимаю. По моим расчётам, это должно было занять меньше пятнадцати минут. Погоди, — Мефистофель, судя по всему, связался с кем-то ещё. — Андраса уничтожили». «Хоть что-то наконец-то начало следовать плану», — недовольно замечает Аббадон, выламывая окно второго этажа и врываясь в его главный коридор. К счастью, перед самой операцией они успели возвести несколько стен, отделяющих лестницы, ведущие на первый и третий этажи, которые почему-то находились на двух противоположных концах коридора. Кого за это благодарить, неумелых инженеров, зачем-то решивших расположить подъем и спуск именно так, или строителей, послушно следовавших чертежам, он не знал. Перед ним, прищурив глаза и сжав ладони в кулаки, стоял Хананель; его белые волосы, накрепко заплетенные в косу, растрепались от врывающегося в помещение ветра. И выглядел он странно невредимым для попавшего в одну из иллюзий Мефистофеля. Аббадону приходилось драться с ним; он уже не помнил повода, не помнил собственных мотиваций, однако то, что Мефистофеля смертельно опасно иметь во врагах, он запомнил. Поэтому это уже обрисовывало общую степень усталости и нехватки магических резервов Мефистофеля. «Да, иллюзия очень слабая, но Хананель, видимо, ослаб за время пребывания в руках Совета», — хмыкнул Мефистофель, ничуть не обидевшись мыслям Аббадона. Всё-таки, в них была правда. В тот же миг Хананель открыл ясные фиолетовые глаза, тут же посмотрев прямо на застывшего в боевой стойке Аббадона. — Прибежал спасать своего беспомощного дружка? — издевательски спросил Хананель, переступая с ноги на ногу. — Хотя, как я вижу, Велиал уже порядочно тебя потрепал. — С полом бы лучше определилась, — презрительно хмыкнул Аббадон, неспешно поднимая за своей спиной мечи. — На твоем месте я бы не стоял настолько близко. Аббадон на это лишь издевательски отступил на полшага назад, внимательно рассматривая надвигающуюся на него тьму. Ощущения были по меньшей мере странными: хоть он и чувствовал собственную магию, пронизывавшую мечи, но как-то отстраненно, да и они реагировали с сильным опозданием. Очень редко доводилось драться с кем-то с Нессуса. Аббадон закрыл глаза, располагая клинки в равном расстоянии от себя и нацеливая их во всех возможных направлениях атаки. Единственное, на что техника Хананеля не могла повлиять, было оригинальная ориентация в пространстве. Даже запечатывая противника в вакууме, реальная опора оставалась, пусть и не ощущалась самим попавшим в ловушку. И еще одна деталь. Несмотря на отсутствие звуков во внешней среде, тело, будь это человеческое или лишь похожее на человеческое, никогда не «молчало». Достаточно было лишь слушать. И для одного из немногих демонов, хоть что-то соображающих в тактике, это уже был весомый фундамент для работы. Тем не менее, первый удар, прошедший в угрожающей близости от его шеи и сошедший с траектории только благодаря одному из мечей, застал его врасплох. Впрочем, Аббадон тут же успокоился, прислушиваясь к спокойному, ровному биению собственного сердца и току крови в сосудах, медленно циркулирующих вместе с кислородом и магией. Эта же магия равномерно распространялась вокруг, хотя её хватало лишь на маленький радиус, но это уже было что-то. Вторую атаку Аббадон уже отразил, успев уловить направление удара и перенаправив его в противоположную сторону. Третью он пропустил над собой, вовремя отклонившись назад и выпрямившись, перехватив заклинание на полпути и нейтрализовав его. С легкостью вращая в руках рукояти одной пары мечей, он буквально танцевал на одном и том же месте, двигаясь вместе со своей магией, преодолевая одну атаку за другой и, как он надеялся, закрывая проход к лестнице на третий этаж. Действительно, очень сильно дезориентировали разные направления атак, но техника Хананеля позволяла и не такое. И поэтому, когда со спины неожиданно прилетел шар энергии, протащивший его на несколько метров вперед (или назад?), Аббадон постарался сгруппироваться настолько быстро, насколько мог, готовясь отразить очередную атаку, но вместо этого его встретило гробовое молчание. Тишина мешала сосредоточиться, мешала думать; заслоняла даже те немногие источники звука, на которые Аббадон мог полагаться. Она давила, подавляла, порождая нечто отдаленно напоминающее раздражение, быстрыми темпами переходящее в гнев. И это было плохо. Малейшее проявление необдуманных эмоций приведет его к проигрышу мгновенно. Но и успокоиться Аббадон не мог. Дикое ощущение от слишком быстрого биения сердца в груди мешало настроиться на магию, хаотично отреагировавшую на подобный поворот событий, отчего в его защите появилось сразу несколько провалов, которые, как он не старался, не успевал закрыть. Новый рывок протащил его еще на несколько метров в неизвестном направлении, когда Аббадон уловил, что он врезался спиной во что-то определенно твердое. Странное ощущение скованности движений пришло только сейчас, вместе с болью из-за многочисленных ран, разбросанных по его телу словно какая-то головоломка для смышленого человеческого отродья. Он резко открыл глаза, а прямо перед ним, довольно щурясь и поигрывая змеящимися на его руках цепями, поблескивающими от явно циркулирующим по ним магии, стоял Хананель. — И генерал пал, — тихо промолвил он, резко дернув цепью, Аббадон прикусил губу от силы сотрясшего его магического импульса. — На твое счастье, Зепар приказал доставить ваши тела живыми. Мгновением позже всё растворилось во тьме. Хананель, смотря на поверженного противника, лишь издевательски рассмеялся, отсылая его с появившимся подручным. Можно было подумать, что у измотанного от боя с одним из сильнейших магов Аббадона хватит сил на второго, пусть и ослабленного заключением. Абсурд. Снова усмехнувшись, он, слегка покачиваясь, безмятежно поднялся по лестнице, попутно задушив двух неудачно сунувшихся демонов своей косой, неожиданно для его врагов удлинившейся и практически полностью охватившей пролёт над ним. Хананель редко практиковал этот трюк хотя бы потому, что он съедал его магию только так. Да и применять это посреди ближнего боя было по меньшей мере глупо. Но эти придурки слишком глупо поступили, не устроив засаду. Хананель не собирался сдерживаться. Убив «стражу», он в мгновение ока добрался до конференц-зала, где, как он знал, должен был находиться Себастьян, всё ещё слишком слабый, чтобы быть хоть в какой-то мере опасным. Пинком распахнув дверь, он тут же посмотрел на стоящего на одном колене Себастьяна, поднявшего на него мрачный затуманенный взгляд алых глаз и даже попытавшегося использовать магию, но неудачно; красноватые язычки пламени на мгновение вспыхнули на кончиках пальцев, обволакивая фаланги полупрозрачной дымкой, и тут же растворились в воздухе, оставив лишь весьма специфический запах сожжённой кожи. — А ты всё никак не умеришь свою гордость, Андрас? — издевательски покровительственно спросил Хананель, притягивая к себе стул и усаживаясь прямо напротив преклонившего колено Себастьяна. — Я бы на твоем месте поберег силы, тем более, тебе они точно понадобятся, — он хмыкнул, закинув ногу на ногу. — Знаешь, я даже подумывал развлечься с тобой. В конце концов, проигрыш тебе был для меня унизителен, а повысить самооценку за твой счёт мне никто не помешает. Особенно сейчас. Вся твоя стража разгромлена, генерал захвачен, да и маг на полпути к этому. Вместе с твоим щенком. Хананель оскалился, увидев ярость, медленно обращающуюся в бессилие, заставившее всё тело некогда великого воина ослабнуть и наклониться чуть ближе к паркету, словно потеряв стержень. О, что за вид это был! — Я уверен, Зепар захочет вернуться к своим развлечениям с твоим ублюдком. Помнится, это занимало достаточно его времени, чтобы я успевал разобраться со своими делами. Как ты думаешь, мальчишка согласится побыть игрушкой для битья для моего дорогого начальства? Впрочем, не то, чтобы у него был выбор, — невразумительно заметил Хананель, поглаживая подбородок. — Уверен, он сломается быстро. В прошлый раз Зепару не хватило всего пары минут, чтобы окончательно подавить его волю. Теперь же, когда твою драгоценность будет некому спасать, о, Зепар сможет оторваться. Может, он даже мне позволит поиграть с его новым щенком. Рычание непроизвольно вырвалось из груди Себастьяна, хриплое и надломленное, и ослабшее, и разъяренное, наполненное ненавистью, от одного вида которой уголки рта Хананеля задрожали в пародии на улыбку. — Что ж, полагаю, прямого ответа я от тебя не дождусь, — щелкнув пальцами, он внимательно наблюдал за тем, как цепи крепко обвиваются вокруг Себастьяна, сковывая его движения настолько надежно, насколько вообще можно было. Подняв немощное тело в воздух, Хананель неторопливо направился к выходу с этажа, заметив, что там уже стояли подручные, готовые принять груз, которые он с радостью скинул, тут же сорвавшись с места и направившись на первый этаж, попутно отдавая приказы подчиненным, чтобы стояли на стрёме около всех обнаруженных порталов. Несмотря на то, что Велиал предотвратил возможность их использования, всегда оставался шанс на несрабатывание чар, а с учётом общей нестабильности магии, такое было вполне возможно. К тому же Хананель предпочел перестраховаться. Прошлый раз, когда он был слишком самоуверенным, обернулся крупнейшим унижением за всю его долгую жизнь. Сосредоточившись, он неторопливо обшаривал помещение за помещением в поисках последних двух целей сегодняшнего рандеву. Мефистофеля оказалось найти проще простого. А следом за ним и Сиэля. Оба быстро передвигались в одну и ту же сторону и уже почти достигли барьера. Мальчишка, скорее всего, начал двигаться раньше, но как он умудрился избежать захвата, пока был в полном одиночестве? Ответ обнаружился, когда Хананель смог обнаружить еще две неизвестных ауры поблизости. Значит, мальчишку они охраняли лучше, чем Андраса. Неудивительно, ведь никто не рассчитывал, что беспомощность Себастьяна продлится больше нескольких минут. В то время как от смертного изначально не ждали ничего, кроме создания неудобств и помех. Но ничего, догнать их труда не составит.***
«Кто-то должен уйти». Сиэль вспоминает свои же мысли с горечью, прячась за зданиями и скрываясь от взглядов возможных недругов. Всё это время, ещё с той последней бессонной ночи, он знал, кто из них уйдёт. Люди слабы; у них нет ни развитых чувств, ни скорости, ни силы. Зачастую нет и силы воли. Сиэль всё это время оставался помехой, обузой, которую было необходимо постоянно защищать и вытягивать из неприятностей. Ещё до того, как стала известна полная история происхождения камня, вернее, камней, передававшихся в его семье, он постоянно был источником всякого рода неприятностей, вовлекая в них всех, кто находился в шаговой доступности. Теперь эта ситуация только обострилась, зазвенела по всем периметрам колокольчиком тревоги, знаменуя расширение пределов. И он побежал. Смотря на удаляющегося Аббадона, что-то говорившего подошедшему к нему демону, Сиэль Фантомхайв, испытывая боль от фантомной смерти, чувствовал приближение настоящей. Он бежал. Слабо обращая внимание на свою охрану, состоявшую из четырёх демонов, Сиэль выбрался из здания почти невредимым, заработав лишь несколько неглубоких царапин от вылетевшего из рамы стекла, прилетевшего ему в лицо. Оглянувшись, он увидел только слабо узнаваемый силуэт повисших в воздухе мечей, готовых к атаке. Значит, Аббадон уже ввязался в бой. Но Сиэль не знал, чем этот бой закончится для каждой из сторон. — Нам надо спешить, — тихо замечает один из членов охраны, глядя в ту же сторону, что и Сиэль. — Да, — только и отвечает он, прежде чем побежать снова, больше ни разу не посмотрев назад. Он лишь замечал волны, пробегающие по прозрачному куполу барьера всякий раз, когда совершалась магическая атака. Их было даже слишком много; настолько, что пару раз Сиэль умудрился уловить обрывки фраз со стороны своего эскорта, и в них был лишь жестокий реализм. — Абб… быстро вымотается… Не придёт в… Расходует слишком много… Дестабилизируется… Сиэль мог узнать проигранную битву, когда её видел. Сейчас, скрываясь в тенях, в его глазах отражалась именно она. — Я уведу хвост, — кратко отчиталась защитница Сиэля, уверенно ныряя в разветвление улиц. Их осталось трое. Сиэль только глубоко вздыхает, тихо спрашивая: — Сколько ещё? — Около десяти минут. Но нам надо покрыть это расстояние быстрее. — И что ты предлагаешь? — Я пойду с тобой, — неожиданно объявляет Мефистофель, появившийся буквально из ниоткуда. — Всё настолько плохо? — произносит Сиэль, чувствуя, как тяжелая пустота, разрывавшая всё внутри, распространяется по оставшимся частям тела вымораживающим онемением. Вместо этого Мефистофель только кивает, не объясняя ничего, и срывается с места. Они быстро уходят от возможных преследователей, постоянно меняя направление движения и прячась за бетонными стенами зданий, замечая впереди патрулирующих. Мефистофель в это время, судя по взгляду, телепатически общается с лидером охраны, и разговор у них складывается не из приятных, учитывая, как мрачнеют остальные члены маленького отряда, переглядываясь между собой. Наконец, они приходят к какому-то решению, и еще один уходит, напоследок кивнув ему и моментально исчезнув. Сиэль судорожно прикрывает глаза, стараясь не думать о Себастьяне и проваливаясь в этом начинании. Он не может не думать о нём, безмолвно коря себя за то, что именно Себастьяна почти не охраняли, не видя в этом особой нужды. Что их, в надежде запутать врага, расположили на расстоянии почти трёх этажей друг от друга, и это, как неудивительно, сыграло не последнюю роль в сегодняшнем провале, ведь за Сиэлем в итоге так никто и не пришёл. Он сам стал мишенью, последовав самому кошмарному сценарию. Сиэль не знает, чем всё закончится. Скорее всего, ничем хорошим. — Почему ты не можешь переместиться сейчас? — тихо спрашивает Сиэль, стараясь отогнать от себя состояние апатии. — Слишком мало сил осталось, — резко отвечает Мефистофель, ныряя в одно из зданий. — Я пытаюсь прикрыть наши ауры, но не уверен, что даже это работает. — Пока Хананель в нашу сторону не направляется, — медленно замечает лидер эскорта, замерев под оконной рамой и осматривая обстановку на улице. — Это замешательство не продлится долго, в любом случае. Наша единственная надежда сейчас — портал. — Но ведь… — начал второй оставшийся защитник. — Неважно. Его магия всегда давала осечки, — снова отсекает Мефистофель. — А учитывая его состояние на тот момент, такой вариант становится наиболее вероятен. И Хананель наверняка это понимает так же хорошо, как и я. — Значит, ауры. — Да. Пока нас не заметили визуально, он малоспособен определить наше точное местоположение. Если мы сумеем добраться до барьера незамеченными, это уже будет пределом мечтаний. Но с нашими текущими силами я бы на это не надеялся. Сиэль вдруг понял, что его ногти с такой силой впились в кожу ладони, что на той уже показались тонкие красные полукружья, а пальцы свело. Они снова побежали. Сиэль старался бежать настолько быстро, насколько мог, игнорируя дискомфорт в груди, возникающий из-за не вылеченной до конца раны и отсутствия каких-либо физических упражнений в недавнем прошлом. Странно, но каким-то образом у него получается держать темп наравне с остальными, улавливая указания Мефистофеля в виде коротких резких взмахов ладонью. Они проскакивают мимо очередного поста, едва успевая скрыться с глаз среди бетонного лабиринта. Они оглядываются друг на друга с безмолвным напряжением, улавливая даже самую слабую дрожь мышц лица и почти незаметные движения ладонью. Они безмолвно стоят, дожидаясь, пока их противники не отвернутся достаточно, чтобы можно было проскользнуть. К несчастью, им попались слишком профессиональные. Они поворачиваются практически одновременно, наблюдая за противоположными сторонами и не оставляя никакой надежды на то, что одному из них взбредёт поболтать. Третий из охраны коротко отмахивается и выбегает на свет, магией швыряя врагов в противоположную сторону и тут же вытаскивая сабли, готовясь к бою. Троица, больше не смотря на оставшегося, продолжает путь, передвигаясь так же быстро, как и до этого. Всё, что слышит Сиэль, это собственное дыхание и сердцебиение, заглушающее даже потрескивание магических атак, даже вибрацию, проходящую по земле. Всё, что он видел — это возвышающаяся чуть впереди граница барьера, её периметр. Они так близки к цели… И тут же Сиэль почувствовал невыносимую боль, прошившую позвоночник, с удивлением обнаружив себя врезавшимся в стену и посмотрев на надменно ухмыляющегося Хананеля, до сих пор стоящего с поднятой ногой. — Вы ведь не думали, что я позволю вам уйти вот так? — спрашивает он, и одним ударом срубает голову демона, чьего имени — ни человеческого, ни тем более истинного, — Сиэль так и не узнал. Отрезанная часть подает на асфальт, обильно истекая кровью, и, как ему кажется, замерший холодный взгляд почти багровых глаз, застывших навсегда, обращен именно на него. Хотя всё это чепуха. Мефистофель, не теряя времени, отскакивает, приземляясь на разумном расстоянии и внимательно разглядывая Хананеля. — Ты серьёзно думаешь уйти с таким балластом? — издевательски замечает Хананель, указывая в направлении осевшего Сиэля, поднимающегося на ноги. — Я и не думал, что ты настолько глуп. — Дело не в глупости, — холодно отвечает Мефистофель, слегка покачивая головой. — Но, впрочем, вряд ли до твоих мозгов дойдёт весь смысл. — Твоя теория уже провалилась. Или теория нашего дорого воинственного друга, это не так важно. Те, кому вы доверили эту операцию, предали вас один за другим. Мне даже пришлось уничтожить пару соблазнительных предложений, с учётом того, насколько у меня их было много и без того. Разве не очаровательно? — Наша натура всегда была такова, — невозмутимо замечает Мефистофель, пожимая плечами. Сиэль за его спиной весьма выразительно хмыкнул. — С ней ничего не поделаешь. Было бы странно, если бы само воплощение вероломства и лицемерия прекратило строить интриги и притворяться тем, кем оно на самом деле не является. — И, тем не менее. Всё это, — Хананель показательно обвёл территорию вокруг себя, иронично улыбаясь, — было возведено на доверии. Вы положились на него так, словно вы люди, что уже говорит само за себя. Солдату не следовало нанимать хоть кого не из своего круга — тогда, возможно, вы бы и смогли провернуть всё это. А так, вы уже проиграли. У тебя уже не осталось сил, у мальчишки тоже. У меня их достаточно. Делайте выбор. Сиэль и Мефистофель переглянулись между собой, каждый краем глаза заметил, как вокруг них стягивается кольцо, не оставляя ни единой лазейки. Откуда они все взялись, вряд ли можно было сказать точно, но Мефистофель покачал головой, и Сиэль закрыл глаза. Выбор был сделан. Они опустились на колени.***
— И стоял народ и смотрел. Насмехались же вместе с ними и начальники, говоря: других спасал; пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий, — Клод Фаустус отбросил некий потрёпанный фолиант, с издевательской улыбкой осматривая связанного Себастьяна. — Евангелие от Луки, глава двадцать три, если ты заинтересован в подобном чтиве. Лицо Себастьяна не выражало ничего, он бесстрастно смотрел на прислонившегося к одной из стен Фаустуса. Книга с глухим шумом ударилась о мраморный пол у подножья эшафота, прямо под высоким резным крестом, изготовленным из неизвестного Себастьяну чёрного материала, оттягивавшего и поглощавшего весь проникающий в помещение свет. Из-за этого даже свечи, расставленные на одном и том же расстоянии от основания украшения не давали достаточного освещения, чтобы разглядеть обстановку зала во всех деталях. Разве что можно было различить бархат, укрывавший стены и лежащий плотными складками на полу, да рунический рисунок на плитах. И эти руны… Поймав их краем глаза и переведя часть из них, Себастьян посмотрел прямо на оскалившегося Зепара, чьи клыки в темноте сверкнули золотистыми отражениями пламени свечей. — Верность, преданность, жалость, сострадание — чувства, чуждые нам, однако ты позволил им взять над собой верх, — Клод медленно осмотрел Себастьяна с ног до головы, но приблизиться к нему даже не попытался. — А ведь они не всегда свойственны даже людям. Ты был рождён в теле и сущности чудовища и, признаться честно, я искренне восхищался твоей кровожадностью в прошлом. — Клод усмехнулся, тихо и до крайности надменно, презрительно взирая на Себастьяна, скованного, как какая-то собака — уже не блистательный маркиз, а раб своей же гордыни. — Сейчас же я вижу жалкие ошмётки твоего былого величия, запятнанные слепым обожанием в сторону низшего из существ, в то время как ты для них самих почти что покровитель. Клод неторопливо обошёл Себастьяна по кругу, даже на вид напоминая змею, сжимающую свои кольца вокруг жертвы, уже беспомощной, но всё равно способной укусить, пусть и не с достаточной силой. Себастьян, наблюдая за ним, понял, что тот показательно направляется в его слепую зону, ненадолго поднимая книгу и роняя её под его ноги, тут же скрываясь в сумраке, скрывающей всё, кроме сияния глаз. Себастьян сглотнул, стараясь не показывать нервозности и попытаться вернуться к той холодности, что обуяла его по прибытии сюда. — Взгляни на это, — и Себастьян услышал, как раздался шелест страниц. Ступни обдало едва ощутимым дуновением, Евангелие показало ему изображение распятого Иисуса Христа. Себастьян недоумённо вздёрнул брови. — Не увлекаюсь Библейскими эпосами и совершенно не понимаю, что ты надеешься от меня услышать. — Распятие — одно из самых тяжёлых видов казни в качестве как своей моральной, так и физической составляющей. Агнец Божий отчаялся принести себя в жертву на Голгофе, наивно надеясь отработать грехи прогнившего людского рода. Спаситель человечества, Святой. А на деле — обычная дешёвая пародия на героическое самоубийство, по какой-то причине вошедшая в мировую историю и ставшая символом настоящей эры. Не удивлюсь, если после смерти ему, как и всем подобным, пришлось отрабатывать свои грехи вовсе не на Семи Небесах, а с рядовыми жнецами. Клод саркастически рассмеялся, бросая короткий взгляд в сторону вернувшегося в зал Хананеля, кивнувшего ему, что всё идёт по плану и заключённые на своих местах. В том числе и мальчишка. Хананель склонил голову набок, красноречиво указав на Себастьяна, однако Зепар лишь отвернулся, ничего не ответив. Впрочем, он ему был правда интересен со своими жалкими попытками сохранить собственное достоинство, от которого, откровенно говоря, уже давно ничего не осталось. — Ты же, — он хмыкнул, иронично склонив голову к плечу при взгляде на Себастьяна, — поступаешь также. Приносишь себя в жертву ради одного из человеческих отпрысков, ради отброса, и борешься за то же, за что и они — за мир. Вместо того чтобы примкнуть в наши ряды. — Примкнуть в ваши ряды? — Себастьян холодно ухмыльнулся. — Фактически, источник моей силы привязан к Восьмому Кругу, и в случае его разрушения я исчезну навсегда. Я борюсь не сколько за мир, сколько за собственное существование, — и после этих слов кончики пальцев совершенно отчётливо обдало холодом, словно в этих словах было что-то неправильное. Себастьян напрягся, но виду не подал. — Лжёшь, — чётко проговорил Фаустус, смотря ему прямо в глаза. — Ты борешься не за самого себя, а за мальчишку. Иначе бы тебя здесь не было, иначе бы ты просто не брал его с собой на эту миссию, — он рассмеялся. — А было так забавно наблюдать, как вы бегаете, словно тараканы в своей же клетке, не зная, что над вами давно повесили увеличительное стекло. Ты ведь в курсе, что вас предали с самого начала? Даже Велиала убеждать не пришлось, чтобы он вычислил слабовольного — он и так пришел. Нынешний совет, к моему удовлетворению, расстраивает многих, особенно принятый Астаротом закон. Большинству плевать на магический баланс, а вот вседозволенность, которую пытаются ограничивать… для демонов, она является всем. Клод схватил Себастьяна за волосы, оттянув назад и смотря в его глаза, красные, почти что стеклянные от пустоты, спрятавшей за собой бессильную ненависть, и как же они отличались от его собственных, полыхающих от той же эмоции. — Чего стоило твое достоинство, Андрас? Ты продал его первому встречному, и не демону, а человеческому ублюдку. Каково было падать перед ним, подставлять ему собственную же спину, зная, прекрасно осознавая, кому ты её подставляешь? Плечи Себастьяна затряслись от откровенного приступа смеха. — Открою тебе одну маленькую тайну, Сиэлю я далеко не только спину подставлял. И, поверь, это было превосходно. Клод резко застыл, искривляя рот в отвратительной гримасе, и резко вдавил голову Себастьяна ногой прямо в пол, слыша его тут же раздавшееся громкое рычание, а также видя порцию усиленных попыток сбросить с себя оковы. — Тогда ты будешь явно не против, если я отполирую подошву об тебя. — Сдохни. Сгусток пламени, яркий и стремительный, атакует прямо грудь Клода и тот в смятении отходит на несколько шагов, пока Себастьян, свалившись связанным на бок, трясётся в приступе истерического смеха. — Знаешь, что забавно? — Клод, взяв в охапку его волосы, потащил Себастьяна к эшафоту. — Смертные, практикуя конкретно эту казнь, заставляли преступников нести на себе кресты. Словно бремя. Я даже где-то читал, что они это связывали со смертным грехом, Адамом и Евой. Чушь, конечно, но дай людям поверить во что-то, они сразу же это сделают. Лишь бы от ответственности уйти. Хананель, — обратился он к демону, неподвижно застывшему у дверей. — Слушаюсь, — спокойно ответил тот, прежде чем выйти. — А с тобой мы ещё немного поговорим, Андрас, — Зепар швырнул Себастьяна на крест, тут же привязывая его руки и ноги к перекладинам цепями, точно по канону. — Вид неплохой, но божественности тебе явно не хватает. Как думаешь, у твоего мальчишки она есть? Хотя о чём это я, — он в притворном издевательстве воздел руку к потолку, отчего всё его тело на мгновение окружил ореол из рассеянного света позади стоящих свечей. — Теперь его даже она не спасёт, вне зависимости от того, как я прикончу его и тебя. Клод, оскалившись, смотрел на застывшего в неудобной позе Себастьяна, слабо дернувшего руки, тут же притянутыми обратно еще больше натянувшимися оковами. — Так вот какую казнь ты выбрал, — хрипло заметил Себастьян, вздрогнув, когда вокруг его шеи обвилась веревка, притянувшая его голову к верхней вертикальной перекладине. — Мне стоило догадаться, когда ты начал цитировать Евангелие. Не в твоей природе читать что-либо, кроме указов твоего драгоценного хозяина. И то, ты больше доволен, когда тебя тащат за ошейник к его ногам, выказывая их вслух. — Мой хозяин, как ты выразился, хотя бы сильнее меня. Твой же годен лишь на то, чтобы сломаться в нужный момент и сломать тебя. О, я уже предвижу это зрелище, — Фаустус усмехнулся, склоняя голову набок. — Может, я даже приведу его сюда ради финальных аккордов, — приблизившись, он положил руку на грудь, растопырив пальцы, почти болезненно давя на неё. — Чтобы он наблюдал, как ты безмолвно истекаешь кровью, бессильный, изможденный, в постоянных попытках выжить, дергаясь вверх и вниз из-за такой тривиальности, как кислород. Хотя, конечно, на это потребуется как минимум пара часов. Мы же не хотим, чтобы ты умер быстро, верно? Когда пройдёт шесть, я сломаю тебе ноги. Дивное будет зрелище, демон, умирающий за человека, мучающийся за свои и чужие грехи. Хотя тебя, в отличие от многих, никто не простит. Не примет в вотчину с распростертыми объятиями, не вернет былое величие. Ты станешь ещё одним ничтожеством, что не смогло сохранить собственную природу, предав её, оставив на растерзание тем, кто не простил подобного. Я даже думал поставить вас друг напротив друга, но, увы, не знал, как поставить вас по канону распятия Христа. В конце концов, мы же сегодня следуем определенному сценарию, не так ли? Себастьян холодно взглянул на него, даже не пытаясь скрыть слабую дрожь в руках от неудобного положения, хаотично вспоминая точное положение тела на гравюре. И вздрогнул, когда вспомнил. — О, вижу, ты в полной мере осознал свое положение. Что ж, полагаю самое время, — Зепар повернул голову к вновь вошедшему Хананелю, несшему поднос с пятью железными гвоздями, каждый длиной в двадцать сантиметров, и терновым венком. — Кажется, я слишком долго разговариваю, не находишь? — Клод поднял один из гвоздей, оценивая его вес и остроту, прежде чем в предвкушении посмотреть на Себастьяна, опуская будущее оружие на место. — Ах да, чуть не забыл, — он резко подскочил к кресту, одной рукой сдавливая шею Себастьяна, а другой надевая на неё ошейник, одним движением сбрасывая цепи, сдерживавшие магию и регенерацию до этого. Себастьян практически сразу бессильно повис на вывернутых запястьях, сдерживаемый лишь оковами вокруг запястий и голеней. — Ну и ну. Кажется, я нашёл-таки управу на твою дерзость, — равнодушно оглядев искривленное лицо Себастьяна, Клод сотворил в правой руке молоток. — Думаю, записать это в личные достижения. Андрас, Великий Маркиз, безжалостный воин, сдался под натиском человеческой пытки. Для твоих подчиненных, полагаю, это вообще окажет деморализующее воздействие. Как же, их царь и бог — и такой слабак. Может, я даже не раскрою суть самой казни, оставив это для нашего уважаемого общества. Врагов, готовых низвергнуть тебя, очень много. Уверен, они придумают казнь, намного унизительнее этой, и даже не дернутся. Не дождавшись никакой реакции от прикрывшего глаза Себастьяна, Зепар щелчком заставил его чуть опуститься, разрывая терновый венок в одном месте, и приложил его ко лбу скованного, проследив, чтобы колючки впивались в кожу, вызывая поверхностное кровотечение, прежде чем вновь закрепить два конца вместе на затылке, попутно отрезая лишнее. Отворачиваясь, он резко поднял Себастьяна в его прежнее положение, из-за чего тонкие ручейки крови начали медленно стекать по лбу вниз. Зепар с любованием огладил стержень гвоздя, больше напоминавший кол своей вытянутой пирамидальной формой, вновь поднимая его и приближаясь к Андрасу. — Тоскливо чувствовать себя смертным, не так ли? — неожиданно его выражение лица стало совсем уж каменным. В раздумье Клод постучал ботинком по мраморному полу, прежде чем изучающе осмотреть правое запястье. — Даже я не могу представить границ твоей боли. Впрочем, я больше чем уверен в твоём высоком болевом пороге. Клод уверенно поставил острие лезвия на определённую точку у запястья. Там, как знал Себастьян, проходили сухожилие мышц-сгибателей пальцев и срединный нерв. Себастьян прикрыл глаза, медленно вдыхая и выдыхая, хотя это становилось достаточно сложно сделать без поддержки цепей, до этого державших его в ровном положении и не дававших падать или опускаться. Себастьян чувствовал холодное острие гвоздя, касающееся кожи, и мгновение спустя руку пронзило ощущение твердого металла, едва попавшего между локтевой и лучевой костями. По всему телу прошла волна жара, когда еще один удар молотка заставил гвоздь вонзиться в перекладину, надежно застряв там, а спасительный холод цепей скользнул прочь, оставив его беспомощно свисать на кресте и понимать, воспринимать и осознавать лишь одно. Боль. Острая, тягучая, пронзающая. От неё конвульсивно дёргалось тело, молчаливо крича о своей агонии, разрывающей мышцы, ломающей кости, прорывая мембраны. Он исподлобья смотрел на Клода, торжествующе улыбающегося ему и держа в своей руке второй гвоздь. — Ещё четыре. И с каждым из них я буду ломать тебя, оставляя лишь жалкие ошмётки от твоей восхваленной воли. Но не это убьёт тебя, не это убьет твою душу. То, что будет после этого, станет твоей погибелью. И я буду наблюдать, как ты редуцируешься до уровня животной твари, помнящего лишь об инстинкте самосохранения. Однако никто не придёт. Неожиданно Себастьян рассмеялся, дёрнувшись и устремив на Зепара мёртвый, почти безумный взгляд, блестевший от раскаленной ненависти и свирепого гнева. — Посмотрим, как это у тебя выйдет, — ухмыльнулся Себастьян, стараясь дышать глубоко и морщась от неудобства и боли, которую он постарался прогнать на периферию сознания, но она постоянно привлекала к себе внимание. — Как скажешь, — довольно отозвался Клод, вновь приближаясь и склоняясь к левому запястью, не упуская из виду взгляда Себастьяна, переставшего в кои-то веки напоминать человека. Иронично, ведь именно сейчас Себастьян и был им. Человеческое тело, человеческая чувствительность, человеческая регенерация, но за радужками глаз стоял не человек, тонущий в собственной крови, а демон, позволяющий себе купаться в ней. Клод вбил второй гвоздь одним уверенным ударом до конца, мрачно улыбнувшись, когда Себастьян выгнулся, плотно сжимая губы и закрывая глаза. Его безвольно повисшие ладони судорожно дрожали. Хананель, когда Себастьян снова пришёл в себя после первых мучительных минут, не мог удержаться от маниакальной улыбки, широкой и почти жизнерадостной. Никогда и никого Себастьян так не ненавидел в своей жизни, до этого самого момента. Но эти двое вызывали её, чистую, незамутненную ненависть, не смешанную ни с чем. Сиэль. Это имя отозвалось странным трепетом, и Себастьян прикрыл глаза, возвращаясь к образу безмятежного утра в постели с тонким, но таким тёплым телом, прижатым к его груди. К воспоминаниям о прохладе сизых волос, пахнущих бергамотом с примесью мяты. Этот запах Себастьян преследовал практически неосознанно, жадно вдыхая его, сохраняя его в себе всякий раз, когда выпадала возможность. Сонная улыбка, отражающаяся яркими искрами в глазах Сиэля, их с ним накрепко сцепленные пальцы. Согревающая ласка. Биение сердца, находящее своё идеальное отражение в его ушах. — Вот значит как, — холодно проговорил Клод, увидев и каким-то образом осознав, что происходит. — Тогда, полагаю, мне следует поторопиться? Он поднял в воздух поднос с остальными гвоздями, присаживаясь на корточки, и, магией согнув ноги Себастьяна в коленях, поставил и временно закрепил ступни на перекладине, пальцами ощупывая нужное ему место. Дождавшись, пока Себастьян полностью уйдет в себя, Клод уверенным ударом молотка вышиб его из иллюзии, вгоняя гвоздь между второй и третьей пястными костями. Разрушая едва восстановленное психическое равновесие, оставляя лишь руины вместо него. На этот раз Себастьян едва слышно взвыл, чувствуя, как весь вес его тела переносится на плечи и руки, и без того вывихнутые. Боль усиливалась. Она буквально разрывала последние оставшиеся осколки хоть сколько-нибудь ясного сознания, оставляя его один на один с разваливающимся телом. Его собственным телом. Голова его поникла, склоняясь на грудь. Четвертый гвоздь вонзился во вторую ступню. Себастьян повис, стараясь всем телом держаться ближе к кресту, но чувствовал, как медленно и неминуемо нарастает напряжение в мышцах, от которого дрожало всё тело. Боль. Боль вызывала агонию, агония вызывала отчаяние. «Ради Сиэля». Зепар наблюдал за всем этим с едва сдерживаемым торжеством. Осталось подождать лишь немного, всего несколько часов, прежде чем Себастьян сломается окончательно, и тогда угроза будет практически уничтожена. В его руке, готовый к финальному удару, лежал пятый гвоздь. Который положит конец одной пытке и послужит началом другой, гораздо более мучительной и гораздо более долгой. Фаустус отчасти недовольно посмотрел на дрожащее почти человеческое тело Себастьяна, которое точно не даст ему совершить точный прокол в нужном месте. Клод хмыкнул и вздохнул, снова поднимая Себастьяна в вертикальное положение цепью, и приложил ладонь к правой стороне его груди, начиная пальпировать, пытаясь найти более-менее приемлемое место. К сожалению, о точном местоположении конкретно этого гвоздя ничего не было известно, лишь зона, однако Клод всегда был готов пойти на некоторые вольности в сценарии. Например, изначально он хотел пронзить одним из гвоздей кадык Себастьяна, дабы лишить его голоса, но потом отказался от этой затеи. Всё же было что-то привлекательное в практически полной идентичности ран демона, поставившего жизнь человека выше собственной и Божьего Агнца, сделавшего то же самое. Найдя нужное, Клод неторопливо прижал острие к коже и нанёс удар, вгоняя гвоздь под углом и точно пронзая правое лёгкое. Вытаскивать, впрочем, он пока его не собирался. Это была бы слишком лёгкая смерть. Непрекращающееся дрожание мышц. Затуманенный взгляд, хватающийся за последние нити ясности. Крики невыносимой боли, когда цепь неминуемо исчезла снова, отчего Себастьян практически упал, удерживаемый лишь гвоздями. И кровь, расцвечивающая алыми узорами бледную кожу под собой, смешиваясь с потом и становясь более прозрачной. Истинное блаженство. Зепар отступил назад, впитывая в себя все краски и выражения страдания, агонию и бессильную ненависть, улыбался. От умиротворения.***
Алоис судорожно сглотнул, пытаясь спрятать нервозность за присущим ему высокомерием. Перед этими опасно было показывать уязвимость, даже намеки на неё могли стоить очередного унижения, очередного наказания. Транси, позабывший этот урок однажды, теперь помнил его, слыша едкий голос Фаустуса и треск ломающихся под тяжелыми ботинками костей. Железные нотки крови оставляли тошнотворный привкус на языке, но каким-то образом тогда Алоис всё еще сопротивлялся. Позже, валяясь в собственной моче и рвоте, обессилев, он наблюдал, как Клод заполняет бумаги, не глядя на него, и он чувствовал лишь боль и стекающую по бедрам свежую кровь и сперму. Эти воспоминания всё еще были выжжены в его памяти, приходя в его сны снова и снова, заставляя его бесшумно просыпаться среди ночи, чувствуя оставленные слезами безмолвного отчаяния дорожки на щеках, стягивающих кожу, и пустоту, холодную, поглощающую всё, чем он был, и всё, чем он не был. Однако слова, сказанные Фаустусом тогда, преследовали его даже наяву. Он ни на секунду не мог отвлечься от них, сидя на скучных уроках, загоняя очередную жертву в ловушку, играя, манипулируя… Они влияли на него. Делали его покорным своей же судьбе. Ирония, потому что слова говорили о ней же. Когда они вошли в комнату — гостиную, как помнил Алоис, — их «гостей» посадили в три отдельные клетки, располагавшиеся достаточно далеко. И, видимо, все трое были измождены достаточно, чтобы не возмущаться апартаментами. А Транси хорошо помнил, что бывает в обратном случае. Впрочем, «гости» были слишком ценны для такого отношения. Сиэль вскинул на него пустой взгляд, откинувшись спиной на прутья, и смотрел, выжидая. Транси на миг подумал, что он сам что-нибудь скажет, но тот оставался безмолвным, не обращая внимания на Ананеля с Хананелем, обустроившихся у самого входа и более не обращавших на них своего царственного внимания. Двое незнакомых демонов застыли в дальних углах своих узилищ, рассматривая своих тюремщиков с явным безразличием. Алоис, оглянувшись на Ханну, которая до сих пор не определилась с полом и постоянно меняла его, всё-таки подошёл к клетке Сиэля, опершись спиной на одну стен. — Как я вижу, твоя роль во всём этом фарсе так и не изменилась, — тихо, почти шепча, произнёс Сиэль, краем глаза взглянув на тюремщиков, которые как раз в этот момент что-то обсуждали на повышенных тонах, причём Ананель выглянул крайне недовольным. Наконец Ханна, громко и выразительно фыркнув, удалилась, а Ананель вышёл, громко хлопнув дверью. — Поразительное самомнение с их стороны, — вновь замечает Сиэль, разминая плечи и продолжая следить за странно-нервным Мефистофелем, крепко вцепившимся правой рукой в рукав левой, да так, что ткань под острыми ногтями разрывалась практически мгновенно. — Да они все такие, — равнодушно ответил Транси, продолжая стоять спиной к Сиэлю. — Думают, что они ослабили вас настолько, что вы даже не подумаете сбежать. К тому же, они тут бегают наперегонки, пытаясь выслужиться перед Клодом. — А ты, значит, не пытаешься? — раздался вопрос со стороны одной из дальних клеток. — У меня и шанса нет изначально, — насмешливо сказал Алоис, не давая напряжению тела проникнуть в голос, который всё равно получился будто бы сдавленным. — К тому же… — Что? — спросил Сиэль, только его голос звучал намного ближе. — Ты не считаешь, что задолжал мне? — Это когда? Транси судорожно вздохнул, вспомнив Макмиллана, вспомнив краткое «даже он полезнее тебя» от Фаустуса и тень в глазах его помощника, и слегка качнул головой, прогоняя воспоминания. Что толку сейчас задумываться над этим? Гордон, хоть и был последним, уж точно не был первым. Он его отправлял на казнь сам, стоя около двери и проверяя, не появится ли в коридоре кто-нибудь незваный. Всё это время он слушал чужие крики, создавая видимость невозмутимых случайных действий, что-то бессмысленно черкая на листе бумаги. «Даже он полезнее тебя» тогда прозвучало впервые. — Тебе так повезло, — неожиданно начал Алоис, не поворачиваясь. — Ты родился «ценным», «вкусным», тебе нет нужды доказывать свою ценность, тебе никто не скажет, насколько глубоко ты пал. — Ты так считаешь? — безразлично заметил Сиэль. — Что ж, тогда полагаю, все мои злоключения стоят того, как думаешь? Потерять семью, потерять имя, едва не сломаться под пытками и быть похищенным, постоянно соглашаться на что-то рискованное и ждать смерть за каждым углом? — Уж лучше так, — горько рассмеялся Транси, чуть отойдя и посмотрев на свою дрожащую ладонь. — Уж лучше так. Я не знал своей семьи, даже мое настоящее имя — одна сплошная загадка, которая, как я полагаю, даже не стоит внимания. Я даже не знаю, зачем я до сих пор существую. — Правда что ли? — спросил Сиэль, прикрывая глаза. — Ego cogito, ergo sum. — Я мыслю, следовательно, существую, — мрачно перевел Транси. — Вряд ли будет доказательством в моем случае. — Ты выжил до сих пор, причем в не заинтересованной в твоей жизни компании. Уже говорит о чём-то, по моему мнению. — Это всего лишь адаптация. Всего лишь перемычка в мозгу, когда ты терпишь, терпишь и смиряешься. Я не чувствую себя сумасшедшим, я веду себя так же, как и всегда. И тем не менее, перебороть собственное привыкание я не в силах. — Когда я был в колледже, — начал Сиэль неторопливо, услышав нетерпеливый вздох со стороны Аббадона. — Слышал о том, что во время освобождения заложников, полиция часто сталкивается с тем, что они просто не хотят уходить из мест своего заключения. И чем дольше они находились в плену, тем сложнее им уйти от этого. Кажется, психологи начали разрабатывать эту тему, но так ни к чему не пришли. — Тем меньше шансов для меня. Уйти, в плане. Мне даже удалось, в какой-то момент. Но чувствовал я себя еще более паршиво, чем до этого. Никто этого не заметил, да и кому я нужен. Так, лишь бы их тайну не выдал кому не надо, а в остальном жалкая мушка. Вернулся и почувствовал себя… удовлетворенным, пожалуй. Этот мир мне знаком, Фантомхайв. Я просто не знаю другого. Не могу чувствовать другого. Этим мы и отличаемся, наверное. Ты живешь совсем на другой стороне жизни. Более насыщенной, более яркой. В то время как я живу в тумане. — Однако ты прекрасно сознаешь, что делаешь. И что делал. — Меня нельзя обвинить в несознательности? Жаль. Думал, повесить все на безумие. — Увы, — Сиэль резко усмехнулся. — Этот путь для тебя закрыт. Зависимость, помешательство? Эти все ещё открыты. — Думаешь, выйдет? Никак не ожидал увидеть в тебе оптимиста, Фантомхайв. — А я им и не являюсь. В случае, если ты решишь пойти на то, о чём сейчас думаешь, тебе будет закрыт любой выбор. — Даже больше, чем ты думаешь, — Транси вновь повернулся лицом к Сиэлю, рассматривая его так, как будто впервые. На лице того не было ни жалости, ни нетерпения. Словно зеркало, оно отражало лишь острую решимость, острую необходимость сделать хоть что-то и то самое ненавистное смирение. — Что ж, — Алоис вздохнул, быстро и глубоко, прежде чем вытащить из кармана похоронно звякнувшие ключи, отсвечивающие в свете свечей угрожающим блеском, разгоняющим сумрак помещения. — Не слишком драматично? — Пожалуй, нет, — вздохнул Сиэль, и замок отозвался коротким шумом, открываясь и выпуская его на свободу. Сиэль быстро выбрался наружу, принимая один из ключей и побежав отпирать клетку Аббадона, уже разминавшего плечи. Когда они оказались на свободе, все трое, Мефистофель с Аббадоном тут же встали у входа, подкарауливая Ананеля, что-то нетерпеливо шипевшего демонам низкого ранга по ту сторону, а Сиэль встал напротив Алоиса, откинувшегося спиной на пустую клетку. — Не пойдешь с нами? Транси лишь коротко улыбнулся. — Многовато судьбоносных решений для одного дня, не считаешь? — Маловато, если считать оставшуюся жизнь. И снова эта мимолетная улыбка, едва ли коснувшаяся спокойных светло-голубых глаз. — Действительно. В коридоре раздался какой-то шум, и Сиэль, нерешительно посмотрев на Алоиса, подал ему руку, которую тот пожал, тут же подталкивая Сиэля в сторону его товарищей. — У тебя еще спасение в планах, так что лучше вам поспешить. Я не знаю, когда… Дверь слетела с петель, врезавшись в противоположную стену с оглушающим треском и едва ли не снеся Алоиса, успевшего вовремя упасть на живот. Раздались ругательства, электрический шум заклинаний закладывал уши, заставляя Транси максимально близко подойти к стене, прикрывая глаза от неизвестно откуда взявшегося дыма, скрывшего за собой и троицу с Сиэлем, и Ананеля, и демонов, которых тот отчитывал всё это время. Алоис смотрел на это с выражением усталого равнодушия, скосив взгляд на виднеющийся за окном купол. Транси не надеялся преодолеть его. «Твоя судьба, ублюдок, была предрешена еще тогда, когда твой бывший хозяин подумал тебя выкупить. Считай это временным вливанием, — Клод холодно улыбнулся, смотря на Транси, едва вставшего на дрожащие ноги. — Мне стало немного интересно, на что могут пойти люди, которые никогда не смогут переродиться вновь. Человечество живёт на вере в то, что их трупы не обернутся простой грязью, а воплотятся во что-то более возвышенное. Ты же знаешь, что у тебя был шанс, а теперь его нет. И ты никогда, заметь, никогда не сможешь познать настоящее счастье. Потому что ущербен, причем даже сильнее, чем любое другое человеческое отродье». — Эй, ублюдок, — рявкнула Ханна, заставив Алоиса лишь повернуть голову в её сторону, равнодушно заметив, что ни Сиэля, ни Ананеля не было, а по коридору эхом отдавались звуки боя и бега. — Решил-таки коготки показать, значит? — Скорее, последнее слово, — меланхолично заметил Транси. Глаза Ханны совсем незаметно расширились, когда она, вынув из ножен на бедре меч, подошла к Алоису, останавливаясь на расстоянии в нескольких метров и только сейчас замечая бессильную, почти истеричную радость, скрывавшуюся за флегматичным фасадом. За разведенными в приглашающем жесте руками, за ритмичным, глубоким дыханием, за беспомощным выражением в глазах было только одно желание. Умереть. Умереть, совершив хоть что-то в отместку судьбе. Ханна, никогда до этого момента не испытывая каких-либо сильных эмоций, засомневалась. С резким свистом меч вошёл в грудь, пронзая сердце и вырывая из Алоиса сдавленный крик с кровавым кашлем, а его тонкие, изможденные руки рефлекторно сжались на лезвии, мгновенно покрываясь глубокими ранами и истекая кровью. Еще раз судорожно вздохнув, он рывком вырвал из себя клинок, отбросив его куда-то в сторону и попытавшись зажать обильно кровоточащую рану ладонью, все сильнее оседая на пол, сплевывая кровавые сгустки и тяжело, поверхностно дыша. Онемение накатывало всё сильнее, обхватывая сначала конечности, а потом всё тело ледяной колыбелью, ослабляя и без того слабую хватку на груди. Алоис слабо, на выдохе, рассмеялся, тут же закашлявшись; в его разуме, на удивление царила тишина, словно вся вина, боль и скорбь выходили из него вместе с кровью, окрашивавшей в яркий алый цвет его белую рубашку. Мимолетно Транси подумал, что ему такой контраст по душе. Навевал воспоминания о прошлом и очищал их. Делал их более… пустыми. Транси, подняв голову, из-под полуопущенных век посмотрел на Ханну, выглядевшую странно печальной. Но что-то внутри, что-то, что сподвигло его на последний отчаянный шаг в своей жизни, говорило, что Ханна очень сильно отличалась от образцового демона. Всегда отличалась. Теперь это просто проступило наружу. Мысли были какими-то заторможенными. Транси понял, что ему остались считанные мгновения до того, как он умрет. Лишь бы эта смерть не была напрасной. Ханна была в растерянности. Она была на войне, она видела гибель окружающих, уже ощущала, как последние остатки душ покидали мир, оставляя после себя лишь бесполезный труп. Но, как оказалось, она не знала, что такое смерть на самом деле. Лишь отчаявшиеся воспринимают смерть как благословление. Лишь глупцы воспринимают её как последнего врага, сбегая от неё. Алоис Транси, с его неяркой, тусклой душой, встретил смерть со смирением и покоем, как бы сделало это создание бесконечно мудрое, для которого в этом мире не осталось уже ничего. Хотя, разумеется, он не был настолько умен. Но выражение его потухающих глаз, когда он смотрел на неё и словно бы видел её насквозь, говорил об ином. Об опыте, полном сожалений. О жизни, которая, может и не стоила того, чтобы быть прожитой. В последние мгновения, когда вокруг начавшего остывать тела развернула свой плащ кровавая погибель, от него отделился маленький, сияющий мотылёк. У этого мотылька не было ничего: ни уверенности в потрепанных, покрытых желтоватыми точками крыльях, ни силы, чтобы преодолеть препятствие, застывшее над ним. Тем не менее, мотылёк взмыл. Ханна осторожно, с невиданной для себя деликатностью, поймала мотылька, стараясь не сжимать крылья, и посмотрела сквозь едва сжатые пальцы на скромное создание, нетерпеливо перебиравшее лапками. Толком не понимая, что делает, она молча подошла к окну, магией распахивая створки и создавая в куполе небольшую брешь. — У тебя будет шанс. Не уверена, будет ли он последним, но… будь так добр, не потрать его зазря. И отпустила. Мотылёк, неуверенно и быстро хлопая крыльями, устремился к бреши, попутно выравнивая полёт, и Ханна проследила за ним долгим взглядом, видя, как тот исчезает за пределами магического барьера.***
Сиэль, задыхаясь, бежал за Мефистофелем и Аббадоном в тронный зал, понимая, что расстояние между ними становится всё больше и больше с каждой минутой. Тем не менее, он не чувствовал себя так, словно терял ориентир. Наоборот, преодолевая метр за метром, Сиэль ощущал дрожащую нить связи, ведущую его далеко вперёд, обгоняя и демонов, и их преследователей — всех, кто пытался разорвать её. Он устало усмехнулся, видя, как распахиваются двери сбоку, и вовремя пригнулся, пропуская выше себя магический заряд, оставивший на стене дымящуюся дыру и красноватые отблески пламени на мраморном полу, выделяющие его темный силуэт. Со стороны Мефистофеля просвистело ответное заклинание, отозвавшееся уже знакомым шумом в ушах. Сиэль сорвался с места, прямо-таки чувствуя заряд энергии, заставляющий ноги шевелиться, а мозг — мыслить ясно. Это помогало. Отчасти. По крайней мере, это немного оттесняло его волнение за Себастьяна, которое только увеличивалось в геометрической прогрессии, стоило ему толком разглядеть лицо Аббадона. В какой-то момент их заключения тот скривился так, словно ему предложили съесть или сделать что-то действительно отвратительное, а его левая бровь судорожно дергалась до того момента, пока Сиэль не подговорил Алоиса. Аббадон явно знал что-то. И молчал об этом. Не стоило и упоминать о том, что простое беспокойство переросло в тревогу, буквально рвавшую сознание на части, оставляя одну лишь мысль, одно лишь стремление: «Успеть!» Когда они достигли нужной им двери, Мефистофель толкнул обе створки, пропуская вперёд себя Аббадона, который тут же схватил Клода за шею, опрокинув его на спину. Сиэль даже не заметил, что сделал сам Мефистофель, наткнувшись взглядом на лужу свежей крови на полу, почти заполняющую начертанные руны и достигшей своими пределами нескольких свечей, окружая желтоватый воск. Капли капали. Медленно, но верно они стекали по бледной коже, казавшейся почти мертвенной. Металлический блеск гвоздей, и вокруг каждого — кровавый ореол, чем-то напоминающий солнце своими неровными, постоянно изменяющимися краями. Склоненное лицо, тоже исчерченное красноватыми дорожками, часть из которых стала практически прозрачной из-за пота. Более Сиэль ничего не слышит. В его груди чужим, медленным, останавливающимся на долгие секунды, отзывается биением другое сердце. Предплечья слабо дрожат от боли, судорожной, неиссякаемой, непрекращающейся. Лоб ноет от впивающихся острых шипов. Он рвётся прямо к центру этой боли. — Медальон! — слышится чей-то крик из двух голосов, не достигающей и десятой доли его сознания. Ничего не имеет значения. Только Он. Взрываются магическим шумом заклинания, от которых Сиэль уходит инстинктивно, будто заранее зная, куда они нацелены. Он ничего не слышит, ничего не говорит, лишь дышит, поверхностно, быстро. В едином движении он почти падает на мраморном полу, скользя по чужой крови, но вовремя успевает восстановить равновесие и снова бежит. На ходу наклоняется в сторону, уклоняясь от ревущего пламени, мгновенно охватившего ткань на стенах, освещающих зал своим страшным переливом кровожадных огней. И оттого становятся заметнее кровавые браслеты, почти закрытые на истончившихся запястьях, и такие же иглы, доходящие до пространства между вторым и третьим пальцами на ступнях. А также линия крови на груди. «Лёгкое», — отстраненно думает Сиэль. И чем чётче становилось зрелище, к которому он приближался, тем сильнее начинало щипать в его глазах. Казалось, время замедлилось в десятки раз, а он сам, то и дело пропуская над собой всполохи огня, льда и магии, двигался до омерзительного медленно. По лбу Себастьяна в бешеном темпе текла кровь, но сердце в груди Сиэля билось быстрее. Успел. Колени подкашиваются. Поникшая голова, едва подрагивающие губы, искалеченное тело и конечности, искаженные и истерзанные настолько неестественно, что на них было страшно смотреть, а также кровь, множество крови — вот во что превратился Андрас, некогда Великий, но уже позабывший своё настоящее имя. И Сиэль, ощущая, как отчаянно дрожит его собственная рука, а глаза щиплют настолько, что он жмурит их почти полностью, дотягивается до него, и желая, и боясь прикоснуться к его щеке, замечая слегка засохший на ней и уже липкий холодный пот. — Себастьян… прошу, посмотри на меня. Копна чёрных волос тут же взметается в воздух, а в лицо Сиэля уставляются два безумных, без яркого блеска, глаза, зрачки которых тут же расширяются. Себастьян делает медленный глоток воздуха, облизывает сморщенные из-за сухости губы и находит в себе силы искренне улыбнуться, внимательным взором анализируя относительную сохранность физического состояния Сиэля, на котором от силы была порция пусть и заметных, но всё же лишь царапин. — Мне… отключили… магический поток… — Себастьян зашипел, стискивая зубы, но стараясь терпеть боль, видя, настолько диким стал взгляд Сиэля. — Что я должен делать?! Мы должны выбраться отсюда! — С… сними… ошейник… Сиэль не сразу понял, что Себастьян имел в виду, потому присел, чтобы заглянуть под чёрные спутанные волосы и немного приподнять его бледный подбородок. Взяв себя в руки, он действительно старался не смотреть на те страшные раны, которые буквально зияли у него под носом, а металлический запах крови, до невыносимости сильный, стоял прямо везде и вызывал этим в его желудке желание как можно быстрее низвергнуть всё возможное. Скорее всего, желчь, учитывая, что он не ел уже полтора дня. Хотя по сравнению с выдержкой Себастьяна, разумеется, это была капля против целого океана на весах. — Нашёл. Сиэль дотронулся до довольно плотного чёрного ремешка, по текстуре чем-то напоминающим кожу, но это явно была не она. Стоило Сиэлю к нему прикоснуться, как пальцы обожгло чем-то напоминающим жар углей, но на его собственной коже не виднелось ни единого повреждения. Закрыв глаза, Сиэль старался не сосредотачиваться на этом ощущении, стремясь как можно быстрее найти чёртову застежку, механизм которой явно был не из простых. Себастьян же по-прежнему неровно дышал над его ухом, однако Сиэль успел почувствовать, как несколько капель чего-то тёплого скалилось ему на оголённую часть из-за порванной рубашки плеча. Он понял, что это. Но концентрировать на этом внимание не мог себе позволить. Себастьян, отслеживая происходящее вокруг затуманенным взглядом, осознавал, что в данный момент у него не было сил даже на эмоции, однако понимание, что Сиэль жив, не могло не согревать. Что, впрочем, было не на руку. Сердце, желающее испытывать, желающее дарить и ощущать нежность, при любой попытке оказывалось загнанным в угол напоминанием о боли в пробитом лёгком, а также успевшей собраться в глотке крови. — Я не понимаю, как это работает, — голос контролировать было трудно. Где-то на заднем плане раздавался свист и звон оружия, Сиэль понимал, что сейчас Аббадон и Мефистофель из последних сил сражаются за них с Себастьяном, но чёртова штуковина всё никак не хотела поддаваться. Наконец, спустившись пальцами ближе к его ключицам, его ногти поддели что-то вроде выемки, а сам Себастьян дёрнулся, резко открывая глаза. — Это здесь, Сиэль, немедленно сорви это дерьмо с меня! Вцепившись ногтями в ошейник, Сиэль со всех сил расцепляет его. И тут же оказывается снесённым обрушающейся на него мощной волной магии. Сиэль еле поднимается, чувствуя давление, отзывающееся слабым потрескиванием на открытых участках кожи, и внимательно смотрит на Себастьяна, дергающегося на удерживающих его гвоздях, но делая только хуже, судя по резко усиливающемуся потоку крови. И он не мог отвести взгляд, замечая лишь едва прорывающееся из-под шляпки гвоздя бледное, разреженное сияние. — Сиэль! — вскрикнул Мефистофель, и на этот раз тот его услышал, резко поворачиваясь и лишь едва успевая поймать несущуюся прямо на него стальную палку, при более близком рассмотрении оказавшимся чем-то вроде щипцов, но огромных. Сиэль тут же снова подбежал к Себастьяну, подцепляя инструментом шляпку гвоздя, пробившего правую руку, и начал сильно тянуть его щипцами, но как можно более аккуратно. Тот не поддавался, крепко засев в перекладине, однако внезапно сияние из раны распространилось и на металл, силой вырывая его из креста, а дальше дело пошло легче. Сиэль, не отрываясь, смотрел, как медленно выходит стержень, оставляя после себя зияющие стенки раны, хотя какие-то ткани внутри уже начали восстанавливаться, подгоняемые проснувшейся магией. — Ноги, быстро! — резко крикнул Себастьян, заметив, как Сиэль повернулся к левой руке. Тот, расчетливо посмотрев на него, всё-таки присел на колени, начиная ту же процедуру с гвоздем в левой ступне. Себастьян, кривясь и шипя сквозь зубы при каждом неосторожном движении, в то же время начал вытаскивать оставшиеся два в теле, практически позеленев от количества крови, вытекшего из него при этом. И, тем не менее, даже чувствуя свою ломающую кости боль, это он заметил лишь отдаленно, всё время внимательно смотря на склоненную голову Сиэля. Волосы растрепаны, одежда едва ли отстирается хоть когда-нибудь. Всё это едва ли были признаками достойного участника битвы. Однако глаза. Синие, зрачок едва ли напоминает точку, огонь в них горит настолько ярко, что обжигает решимостью, волей, хладнокровием. Это был взгляд уже обожженного первым военным проигрышем лорда. Себастьян странно горд, что видит его. Даже изнывая от боли, не зная, сможет ли он когда-нибудь почувствовать что-то кроме неё, его захватывает волна жара, подхлестывающая магию. Гвозди падают. Два. Три. Сиэль рывком вытягивает оставшийся стержень из ступни, роняя щипцы, чтобы подхватить начавшего падать Себастьяна. Тот тут же кладёт свою голову ему на плечо, а Сиэль за какие-то короткие мгновения успевает прочувствовать в этом жесте столько облегчения, нежности и вместе с тем невыносимой горечи, что с трудом сдерживается, чтобы немедленно не порваться привести его в чувства вместе с отчаянными поцелуями на губах. Но вместо этого он аккуратно присел на колени, обхватывая Себастьяна за спину одной рукой и давая ему опору, которую тот с радостью, не в последнюю очередь от безысходности, принял, едва удерживаясь дрожащими руками за рубашку Сиэля на спине. Четыре. Сиэль снова берет щипцы, приступая к последнему гвоздю, чувствуя эту крупную, сильную дрожь, передававшуюся и ему. Но ему приходится, сжав губы, тянуть инструмент в своих руках всё сильнее. Вдруг ощущая, как металл резко выскальзывает из перекладины, он, зажмурившись, останавливается. Со вздохом, сорвавшимся с потрескавшихся губ, гвоздь падает на мраморный пол. Пять. Сиэль осторожно подхватывает Себастьяна, помогая ему встать, и они вместе, не сговариваясь, тяжело посмотрели друг на друга, тут же переводя взгляды в ту половину зала, где велись активные сражения. Свечи, стоявшие на полу, давно потухли, оставив в качестве освещения лишь факелы, неожиданно зажегшиеся по углам и разбрасывающие во все стороны блики оранжевого света из-за непрекращающихся магических атак. Особенно в этом выделялись Мефистофель, Хананель и Клод, в то время как попытки Ананеля влезть в противостояние магий были пресечены Аббадоном. Но и так было понятно, что они долго не продержатся. Аббадон и Мефистофель измотаны, а Сиэль и Себастьян практически бесполезны. — У вас получилось забрать медальон? — Себастьян без особой надежды посмотрел на Сиэля. — Не было таковой возможности, — Сиэль нервно пожевал губу, на самом деле нисколько не жалея, что поставил первостепенной целью освобождение Себастьяна, а не какого-то артефакта, пусть от него и зависела судьба их всех. Хотя ощущение явственной безрассудности присутствовало. Себастьян расставил руки, проводя ими в воздухе параллельно своему телу, вновь облачая себя в привычный костюм-ласточку, однако основания перчаток тут же заалели до сих пор подтекающей кровью из ран, удерживающейся там одной лишь его силой воли. А затем медленно перевёл глаза на поле битвы, стараясь проанализировать как их возможности, так и возможности врага. Честно говоря, представление его воодушевляло слабо. Мефистофель уже давно сконцентрировался на защите, а не на атаке, и в данный момент с трудом удерживал одной рукой прозрачный с фиолетовым отблеском магический щит, мешавший подступиться к нему около десятка демонов среднего порядка. Второй же удерживал Клода, ещё не до конца отошедшего от паралича, но доставлявшего ему массу проблем, в частности, своими то и дело подбиравшимися к его ногам тенями. Хананель отсутствовал, но это не являлось гарантом, что он не поблизости или где-то не затаился. А Аббадон явно использовал один из последних арсеналов своих мечей, множество из них в неподвижном состоянии валялись по полю битвы, так как на их телекинез откровенно не хватало сил. — Мы должны любым способом достать медальон, если не камень, который у тебя уже отобрали, иначе наше положение будет едва ли не смертным, — Себастьян скривился, понимая, что магия в его жилах питается его же собственной болью, отдававшейся сердце. Он крепко сжал руку Сиэля, ловя на себе его полный отчаяния, но и решимости взгляд. — Единственный способ — выманить Клода, он — наша главная проблема, но сейчас битву против него я не выстою, я потерял очень много крови, а вместе с ней и сил. Спрячься у креста, а я немедленно подошлю к тебе Мефистофеля, чтобы его щит охватил и тебя. — Постой, — Сиэль не дал Себастьяну возможности ворваться в битву, специально стиснув его пальцы в своих. — Пообещай, что мы вернёмся. В наш с тобой дом. Вдвоём. Себастьян задержал взгляд на его лице, чувствуя расползшуюся по собственным губам горькую улыбку. Прошёл миг, прежде чем их губы мучительно прижались друг к другу. Клод, заметив это, воззрился на подобную сцену с искромётным отвращением и резко оттолкнул щит Мефистофеля, отчего тот даже пошатнулся. А затем направился в их сторону, распространяя тихий стук покрывшихся коркой льда подошв сапог. Себастьян распахнул глаза, ощутив огромной силы злобу, и осознал, что врага выманивать уже не придётся. Резко разорвав поцелуй, Себастьян развернул Сиэля и закрыл его своей спиной. Удар. Их тела летят, сшибая деревянные перегородки трибун, с треском, со стонами. Сиэль, не обратив и малейшего внимания на то, как сильно у него кружится голова, моментально встаёт на колени и с ужасом видит, как Себастьян лежит рядом с ним, не двигаясь, с пробитыми до крови обоими висками. Сиэль отчаянно трясёт его голову, и Себастьян открывает глаза, вновь заслоняя его, а затем устанавливается тяжёлым взглядом куда-то в сторону. Клод, многозначительно оценив вид их обоих в гуще пыли и досок, смотрит на них сверху вниз, точно стервятник на падаль. — Интересно, как всё обернулось, — к ним, угрожающе стуча по полу парой тяжёлых ботинок, приближался Клод, с равнодушием рассматривая их. — Кажется, я уже огромное множество раз говорил тебе, что ты пал и что в тебе не осталось ничего, за что тебя можно было бы уважать, но… похоже, я преуменьшал, — он наклонил голову к плечу, а его губы искривились в насквозь фальшивой, лишенной всякого чувства, улыбке. — Ты отдалился от своей расы, повернулся к ней спиной, самонадеянно уверяя себя, что всё получится решить без вмешательства правительства. Даже не гарантировал собственное выживание, отказавшись от моего предложения, выгодного к тому же, не раздумывая. Ты успешно трахнул его, и что теперь? — Фаустус присел перед ними, чуть склонившись вперед, от чего Себастьян и Сиэль поспешно отдернулись. — Сломанные кости, заторможенная регенерация, и эта привязанность. Кажется, в тебе не осталось даже доли того, за что я тебя уважал. — Так, что ли? — горько усмехнулся Себастьян, а в следующее мгновение Клод с неожиданной силой врезался в противоположную сторону, загораживаясь руками от огня. Себастьян, с ладони которого еще срывались оранжевые язычки пламени, поднялся, сплёвывая кровь и вытирая губы рукавом разодранной практически в клочья рубашки. — Что ж, может мне показать тебе, насколько ты ошибся? Фаустус, отклонившись спиной на стену, саркастично изогнул бровь, с любопытством отмечая отсутствия малинового блеска в глазах Себастьяна. — Я? Ошибся? Жаль, ты не видишь себя сейчас. С этим своим безнадежным взглядом, готовый защитить жизнь другого ценой своей, но не имеющей за спиной ни единой надежды уберечь обоих. Человеком. Ты не помнишь, что вроде как раньше унижал таких? Помнишь, как разрушал их суть одну за другой и чувствовал ровным счётом ничего? — он холодно рассмеялся, впрочем, этот режущий слух звук прекратился почти моментально. — Заблуждаешься здесь только ты. Сиэль, взглянув на Клода, который пока, видимо, решил только разглагольствовать, быстро отрывал от своей рубашки полосы ткани, сосредоточенно притянув к себе руку не сопротивлявшегося Себастьяна и как можно более тщательно забинтовывая её, продолжая по периферии следить за их противником. Сейчас уменьшить кровотечение было его главной задачей. — Я, по крайней мере, не служу тому, кого ненавижу, — саркастично заметил Себастьян, бросая короткий теплый взгляд на Сиэля, и едва уловив, как лицо Клода стало совершенно пустым, прекратив отражать какие бы то ни было эмоции. — О, а ты полагал, что это секрет? И ты ещё меня идиотом считал? Несложно уловить, когда кто-то служит из личной выгоды, а не из преданности. Ты поступил ещё более глупо, чем я, впрочем. Хотя, после того, как он спас твою бесценную жизнь, у тебя и выбора-то не было. — Глупо? Но где теперь я и где теперь ты. Я живу и здравствую, Повелитель вот-вот снова начнёт войну и всё погрязнет в крови, — Клод пошёл вдоль стены, заложив руки за спину и не смотря на них, однако и Себастьян, и Сиэль, бинтовавший второе запястье, были уверены, что тот уведомлен о каждом их движении. — Твоей и твоего ничтожества среди неё не будет. Никаких следов жизни Себастьяна Михаэлиса и Сиэля Фантомхайва. Разве не это лучшее наказание для такого как ты? Забвение, знание, что даже твой собственный сюзерен не будет помнить, кто принес ему львиную долю его побед. Забавное знание. У меня сейчас оба артефакта, а кровь избранных сыграет свою роль в спектакле. Всё, что остаётся, это согласие. И кто меня остановит? Ты? Фаустус резко сорвался с места, окружая пару сзади и почти схватив за воротник Сиэля, но Себастьян резким движением ноги в челюсть отбрасывает его на пару метров, тут же вскидывая руки и защищаясь от такого же удара быстро пришедшего в себя Клода. И ещё одной быстрой атакой Себастьян отбрасывает Клода на пол, практически у самой стены, наблюдая, как тот быстро вставляет челюсть на место и смотрит на него с былым равнодушием. — Хоть что-то в тебе всё-таки осталось. — Или это ты себя переоцениваешь. Сиэль, не теряя времени, порвал рубашку практически на половину, закрепляя своеобразный бинт на груди, и, закончив, слегка сжал дрожащими пальцами бедра Себастьяна, почти тут же почувствовав спокойное касание к своим волосам; лёгкие, успокаивающие движения. Он, вздохнув, слегка подался навстречу, но тут же отстранился, внимательно смотря на Клода, наблюдавшего за ними с даже болезненным презрением. Ни Сиэля, ни Себастьяна, впрочем, это не трогало. А вот кинжал, который Фаустус вытащил из-под плаща, вращая рукоять в пальцах, волновал ещё как. Себастьян из последних сил сотворил свой меч, всё еще чувствуя согревающее прикосновение к своей коже и теплое ощущение, вызванное им. Он был словно переполнен этим мягким, но твёрдым, спокойным, но яростным теплом. И, повторяя клятву, произнесенную однажды, Себастьян в своих мыслях проговаривал слова верности вновь и вновь, ощущая ответную клятву в хватке тонких пальцев, и во взгляде, которого он не видел, но в наличии которого был уверен. Будь всё проклято. Клод Фаустус, отряхнув чёрный плащ, занял исходную позицию. Себастьян, стараясь следить за его передвижениями, думал, какую в итоге тактику тот решил выбрать. Было три варианта: или он нацелился на него, или на Сиэля, или блефует, и тогда придётся действовать по ситуации. Исходя из его привычек и своеобразной психологии, Себастьян готов был практически со стопроцентной уверенностью рассчитывать на третий, вопрос лишь только в том, хватит ли у него сил в критический момент и сумеет ли он выбраться отсюда вместе с Сиэлем. Неожиданно Клод, сузив глаза, бросил свой кинжал вверх, прямо к потолку, заставив его удариться об один из выступов и поменять траекторию. Кинжал летел в Сиэля. Себастьян моментально перехватил его, на мгновение отвлекшись от основного противника, за что серьёзно поплатился, ощутив мощный удар в грудь. Он врезался прямо в Сиэля, который успел только вскрикнуть и отлететь к стене, ударившись об неё и зажмурившись, сдерживая стон боли. Себастьян снова медленно поднимался на ноги, хрипя, а рубашка на его груди немного промокла из-за излившейся из раны крови. Сиэль искренне старался контролировать себя в такие моменты, понимая, что волнение ничем делу не поможет, а физически он до сих пор полезен по факту ничем. Положение было шатким. — Ты и представить не можешь, насколько приятно видеть каждое твоё падение, — Клод изогнул бровь, искривляя губы в леденящей улыбке, с насмешкой проскальзывая взглядом по ним обоим и замечая, как Сиэль снова подбегает к Себастьяну, а тот заслоняет его своей рукой. — Ты, можно так сказать, символ всего вашего круга, должный характеризовать вас как человеконенавистников, готовых последовать малейшему зову своей ярости и утонуть в бесчисленных сражениях. Но, вот ирония, на твою прожорливую до человеческих душ пасть всего лишь стоило надеть намордник, как ты тут же теряешь всё своё былое всемогущество. Ты ничтожество, Себастьян Михаэлис. Жалкое, похотливое ничтожество, которое даже разобраться в собственных желаниях не может. Неужели твоя символическая преданность в рамках вашего контракта настолько высока, что заслуживает того, чтобы ты поплатился за эту мерзость всем, включая и жизнями сородичей? — И об этом говоришь… ты? — Себастьян и не собирался скрывать насмешки, стараясь не выдавать боль от полученных повреждений на лице. — Ты то самое отребье, которое за своими призрачными желаниями возвыситься до избранной девятки предпочитает прикладывать усилия вышестоящих? Мечтая о власти, ты предпочитаешь находиться подвластным, зная, что слишком слаб даже для того, чтобы бросить вызов такому мощному противнику, как Латану. Клод Фаустус, не тебе меня судить. — Не мне тебя, значит? — Клод осмотрел Себастьяна оценивающим взглядом, тут же перемещая его в сторону Сиэля. — Да брось это, Михаэлис. Мы, на самом деле, мало отличаемся друг от друга, помимо привычки лгать самому себе и преувеличивать собственные силы аж до размеров эго собратьев наших бывших. Ангелов, если ты еще и эти свои годы забыл. Тебе не стоило забывать, что сделало нас такими. И ты, и я, и Ханна, и все эти несчастные ублюдки, которые сейчас не могут себе найти места и идут на первый же зов свистка, как послушные псы. Мы все трахаем их, Себастьян. Трахаем в разных вариациях, но с разными подсознательными пониманиями. Признайся самому себе, что тебе нравится вставлять ему лишь по причине того, что большего эти твари и не заслуживают. Тебе нравится слышать его крики — они услащают твой разум. Тебе нравится ощущать содрогания его склизкого тела — ты самоутверждаешься за счёт этого. Ты все сильнее и сильнее погружаешься в созданную самим же собой иллюзию, дешёвую сказку, с детской мечтой перевернуть последнюю страницу и увидеть: «И жили они долго и счастливо». Вот только ты обманываешь сам себя, надеясь, что за подобное предательство тебе ничего не будет. — Не приравнивай меня к себе, кусок гнилого дерьма, — помрачнел Себастьян, кривясь от отвращения. — Тебе никогда не понять меня, ты далёк от всего, что можно назвать даже намёком на свет и преданность. Ты отвратителен. — Себастьян Михаэлис заговорил о свете и преданности? — съязвил Клод. — Как мило. Удивительно, к чему ты это ведёшь. Что ты трахаешь мальчишку из преданности? Весьма забавная вырисовывается картина. Быть может… — он перевёл пронизывающий взгляд на Сиэля, мерзко усмехаясь, — контракт между вами был заключён, потому что он всего лишь захотел иметь возможность регулярно спать с тобой? Ты умелый любовник, Себастьян, не тешь себя нелепыми надеждами в каких-то потенциально возвышенных чувствах мальчишки к тебе. Все люди твари низшего порядка, все до одного любят две вещи — деньги и секс. И первое равно перетекает во второе. Деньги они тратят на алкоголь, чтобы напиться и трахнуться или на тряпки и богатое имущество, чтобы чуть более удачно трахнуться. Будь уверен, разочаруй ты его как любовник, он тут же будет искать себе нового. И в чём в итоге весь смысл этого фарса? Сиэль тоскливо опустил взгляд, не собираясь верить Клоду, но серьёзно задумываясь над его словами, особенно, вспоминая то, что ещё совсем недавно говорил ему Алоис. По сути, у Фаустуса были обоснования так считать, учитывая, что великое множество людей попадало под его критерий. Неоднократно те попавшие в его плен юноши и девушки, которых перед процедурой изъятия жизненной силы просто подвергали групповому изнасилованию, ломались, превращаясь в безвольные куклы для утоления всех извращенных желаний его команды. Алоис проходил то же из раза в раз, но запутался, искренне мечтая о любви, но ни разу не пробуя её на вкус, и в итоге с каждым разом всё больше страдал, понимая, что это вовсе не то, что ему было нужно. Даже думать о такой перспективе существования было отвратительно. Даже представляя себя на месте одного из них, Сиэль готов был тут же стошнить желчью себе прямо под ноги, но по понятным причинам сдержался. Клод Фаустус не знал любви, не мечтал о ней и не верил в неё, относясь к ней как к наиглупейшей иллюзии, которое человечество выдумало лишь ради того, чтобы возвысить самих себя. Сиэль уже давно пришёл к чёткому выводу по поводу своих ощущений в отношении Себастьяна и понимал, во что вляпался, но изменить это было никак нельзя. Судя по виду Себастьяна, тот тоже осмыслял произнесённые слова и, вспоминая о процессе своего зверства, приходил к очень трепетному выводу, бросая на Сиэля сожалеющий, болезненный и тёплый взгляд, на который мальчишка не смог не ответить таким же. Однако железная хватка вдруг обвившейся вокруг шеи совершенно чужой ладони выбило из головы все нежные по отношению к Себастьяну мысли, заставив захрипеть. Клод, отбив Себастьяна одним мощным ударом, приподнял мальчишку на вытянутой руке над землёй, с усмешкой склоняя голову набок. — Ты красив, Сиэль, — насмешливо произнёс он ему в лицо, отслеживая краем взгляда перемещения Себастьяна и тут же приставив к горлу Сиэля кинжал, заставив того замереть от них в двух шагах, трясясь от чёрной ярости. — Ты красив и именно по этой причине он с таким благоговением имеет тебя, — Клод усмехнулся, разворачивая Сиэля перед собой и перемещая взгляд на Себастьяна, чтобы обратиться к нему. — Итак, весь ваш отряд потерпел сокрушительное поражение и прямо в этот момент ещё двое твоих соратников бьются вместе с тобой насмерть, полностью рассчитывая на тебя. Себастьян с Сиэлем переместили быстрый взгляд в сторону, на поле основного поединка, замечая силуэты Аббадона и Мефистофеля, которые с трудом отбивались от команд из тридцати низших и нескольких демонов ранга выше среднего, что создавало им катастрофические проблемы. У Мефистофеля был пробит висок и рассечено плечо, а Аббадона клинки почти не слушались, большинство из которых было разбросано по всему залу и безвольно подёргивалось на полу. — Договаривай, пока я не выбил тебе зубы, — зарычал Себастьян, едва ли не порываясь сорваться, но Клод выставил указательный палец, чуть надавливая на прислонённый к шее Сиэля кинжал и заставляя того снова замереть на месте. — Прямо сейчас, Себастьян Михаэлис, я даю всем вам выбор, — Клод сузил глаза. — У тебя есть вариант уйти и выжить, отдав мне мальчишку, забрать своих коллег с собой и хотя бы попытаться выдержать войну. Или же сразиться за него, не только погибнув, но и обречь на такую же участь всех на своей родине. Решение не на минуты, а на секунды, твои напарники уже практически пали, как и ты сам. Себастьян замер, прожигая Клода взглядом и ловя на себе сконцентрированный взгляд Сиэля. И в том коротком мгновении, которое они разделили на двоих, Себастьян боялся верить в то, что видел. Его глаза были направлены прямо в его глаза, но в эту секунду не выражали даже намёка на надежду. В них была только невыносимой силы мольба — Сиэль мысленно кричал ему покинуть поле боя, зная, что должен проиграть эту схватку. Жертвенность, вновь проявляемая им, была совершенно незамутненной и своей искренностью напрочь сшибала с ног. Метка на ладони начала постепенно излучать свет, как и правый глаз, вдруг замерцавший лихорадочным блеском. Сиэль умолял его подчиниться. — Я согласен, — Себастьян тяжело посмотрел на Клода, и ответный взгляд Сиэля на него, прежде чем синие глаза закрылись, был полон кошмарной, ужасающей тоски и нежности, отчаяния и чего-то столь глубокого, что Себастьян первым склонил голову, скрываясь за руинами маски. Клод лишь дернул губой, встряхнув Сиэля в своей хватке и прислонив его к своей груди, коротко прошептав на ухо: — Смотри, отребье, внимательно смотри за падением своего ненаглядного пса. Думаешь, ты первый, кого он предал? Особенно, ради спасения собственной шкуры? Мне всегда нравился аромат отчаяния, мальчишка. От тебя им всегда пахнет особенно вкусно. Если тебя это утешит, в качестве еды тебя никто не предаст. И издевательски кивнул Себастьяну, словно давнему приятелю. — Если думаешь, что я тебя не знаю, Михаэлис, то ты только что ошибся. Кровная клятва, завязанная на мучительную смерть. Ну же, ни у кого здесь нет времени для твоих сомнений. Себастьян, прищурившись, сделал длинный глубокий разрез на одной ладони когтями другой, показав рану Фаустусу. — Я, следуя наказу истинного имени моего и истинной сути моей, даю клятву отступиться и покинуть поле боя вместе со своими сородичами. Да будет магия мне судьей. Клод только хмыкнул, умудрившись сделать такой же порез на свободной ладони, впрочем, рана тут же слабо засияла, почти мгновенно заживая. — Какого цвета предательство, как ты думаешь, Сиэль? — Фаустус издевательски протянул имя мальчишки, крепко зажимая ему шею и рыча, пока тот не открыл глаза снова. Тогда он показал ему ладонь; порез теперь был почти чёрным, а вокруг него была словно сеть мелких расползающихся трещин, чем-то походя на некроз. — Все наши союзы такие токсичные. Никогда не знаешь, когда тебе ударят в спину, не так ли, Себастьян? Тот ничего не ответил, дожидаясь окончания церемонии. Фаустус закатил глаза, но все же сказал финальные слова: — Да будет магия мне судьей, — он холодно улыбнулся, пожимая его руку и не отводя пронзительного взора от его серьёзного лица. — Клятва принимается. Себастьян, крепко стискивая его руку, вглядывался в его непроницаемое лицо, склонив голову к одному из своих плеч. А затем всё произошло даже слишком быстро. Сначала сверкнули алыми огоньками глаза, выдавая всю накопившуюся ярость и ненависть, а потом мрамор под ногами Фаустуса резко нагрелся, прожигая обувь насквозь и раня ноги, отчего Клод резко выпустил Сиэля из рук. Тот, впрочем, практически сразу оказался в кольце рук Себастьяна, обессилено вздохнув. Но сам Себастьян на достигнутом останавливаться не собирался. Он, резко оказавшись за спиной Фаустуса, надавил на остистый отросток седьмого позвонка, одновременно концентрируя пламя в виде иглы и отправляя её прямо в спинной мозг, надежно парализуя Клода. А потом просто позволил пламени стекать с рук, прожигая кожу, мышцы — всё, только чтобы остановить эту тварь хотя бы на двадцать минут. — Безумец, ты ведь заплатишь… — он хрипел. — Заплатишь за это… — Да, именно так. Я солгал, — Себастьян растянул губы в безумной улыбке, вдавливая его голову в пол. — Ничтожество, мне мерзко даже касаться тебя. Крик Сиэля, который с ужасом видел, как от излучаемой Себастьяном силы стены начали трескаться, до него практически не сумел долететь. Он из последних сил отшвырнул от себя онемевшее тело Зепара, так и не сумев подняться с колен. Его охваченная огнём туша отлетела куда-то вдаль, успев сбить с ног несколько рядовых и даже снести головы парочке низших. Страшно содрогнувшись и услышав, как трескаются его же надломленные кости, Себастьян, кривя губы в болезненной улыбке, согнулся пополам и отхаркнул кровь, прижав к груди руку. Прямо над ним с шумом и крахом начал рушиться потолок, стали сыпаться стенки зданий. Из последних сил переведя взгляд назад, он увидел Сиэля, уже бегущего к нему со всех ног, а также Мефистофеля с Аббадоном чуть подальше, которые с трудом пробивались к ним сквозь тьму появившегося минутами назад подкрепления. Себастьян не успел понять, когда именно его глаза закрылись, а тело повалилось на бок, планируя сравняться с землей. Однако прикосновение мягких, родных ладоней к вискам, а также тёплое судорожное дыхание склонившихся над ним губ он ощутил совершенно чётко. И тут же утонул в беспамятстве. — Себастьян! — кричал Сиэль, едва ли не впадая в панику от вида текущей крови из уголка его губ. — Себастьян, прошу тебя, очнись! — Он очнётся, просто истощён, — подлетел к ним Мефистофель, чей вид тоже явно оставлял желать лучшего, в основном, из-за подсохнувшей на шее и одежде крови, в обильном количестве вытекшей прямо из ушей от мощного перенапряжения. — А мы должны немедленно убираться отсюда, иначе пропадём к чертям! Одной рукой Мефистофель создал над ними небольшой купол, защищающий их от камней сверху, а второй давал сигналы Аббадону. Тот, в свою очередь, сумел пробиться к ним через секунд десять. Увидев неподвижно лежащего Себастьяна, а также склонившегося над ним и кусавшего губы Сиэля, Аббадон взъярился. — У нас же был шанс отобрать медальон! Какого чёрта ты не сделал этого, никчёмный кусок дерьма?! Сиэль посмотрел на него в ответ с холодной ненавистью. — Здесь каждый сражается за свои собственные интересы. — Полно, — тяжело посмотрел в сторону Аббадона Мефистофель, замечая, как служивший объектом экзекуции Себастьяна крест начинает стремительно падать на землю. — Если мы не уберёмся отсюда в течение минуты, то нам всем придёт конец. Но я потерял способность предугадывать мысли противников, так что понятия не имею, в какой именно нам следует рваться выход. Защитное поле — максимум, на что я сейчас способен. — Тогда к чёрту это всё, просто оставляй щит! — Аббадон взвалил Себастьяна себе на плечо, молча хватая Сиэля за запястье. — Выходим снова через западное крыло! И плевать, что будет! Они все, не возражая, моментально сорвались с места. Время как будто замедлилось вокруг них, пока они проносились прямо мимо противников врага, тут же устремившихся за ними следом. Клод и Хананель по-прежнему приходили в себя, а Ананель в отличие от них предпринял попытку нападения, за что с рёвом Аббадона оказался буквально снёсённым с ног вихрем его мечей, которые тот сумел поднять взглядом всего лишь на несколько секунд, но всё-таки сумел. Мефистофель, помимо создания купола, ещё и напрягал зрение, не обращая внимания на начинающиеся лопаться в глазах сосуды, чтобы загипнотизировать остатки тех низших, которые пытались разрушить защиту вокруг них. Сиэль поспевал за ними, благодаря хватке Аббадона, которому был в этот момент искренне благодарен, так как те успели перейти на явно нечеловеческий темп бега. Лишь за секунды они преодолевали по нескольку десятков метров, а выпутаться из тёмных катакомб Клода в одиночку без знаний — задача практически невыполнимая. То и дело его взгляд перемещался в сторону Себастьяна, руки которого безвольно качались по сторонам при каждом их движении, и в каждый такой миг Сиэль, закрывая глаза, молился. Просто за то, чтобы он сейчас испытывал как можно меньше мучений. — Выбей стекло! — зажмурился Мефистофель, закрывая глаза ладонью от слишком яркого света. — На фигурную резку времени не будет, уж извини! Зарычав, Аббадон поднял взглядом лежащий неподалёку валун и тут же зашвырнул его, напрочь снося и раму, и стёкла, хотя оставались достаточно острые части, о которых можно было порезаться. И как только они прыгнули, Сиэль, группируясь, дотянулся до раскачивающейся руки Себастьяна и схватил её, чтобы не позволить тому получить ещё больше повреждений. Вырвавшись, где-то ещё минут пять они бежали по открытой местности перед особняком, а Мефистофель и не старался скрывать купол, видя, как в его заднюю часть врезаются успевающие долетать в их сторону заклинания. Преодолев ограду, они на несколько секунд остановились, переводя дух. — Теперь можно лететь, — Мефистофель встал позади Сиэля, раскрывая позади себя крылья, чем-то напоминающие соколиные, и взял его под руки, пока Аббадон схватил Себастьяна аналогичным образом, расправляя за спиной свои. — На согревающее заклинание сил нет, постарайся не замерзнуть, лететь будем высоко. Сиэль спокойно кивнул, бросая очередной тяжелый взгляд в сторону Себастьяна и, вздохнув, постарался замотаться в те остатки рубахи, которые ещё успели сохраниться на его плечах. Они взмыли в небо. Сиэль медленно выдохнул, понимая, что явно переоценил возможности своего иммунитета к подобного вида температурам. Впрочем, бывало и похуже, например, когда он нахлебался воды на корабле, а потом ещё и раненым тонул в океане. С появлением Себастьяна его жизнь так преобразилась, что даже изначально хрупкое здоровье от подобных стрессов явно получило какую-никакую закалку. Им вслед ещё доносились атаки, но ни одна из них не смогла достигнуть своих целей. Потеряв слишком много, ни Мефистофель, ни Аббадон не могли допустить со своих сторон даже малейшего промаха. Видимо, весь масштаб катастрофы начал в полной мере доходить только во время полёта, оба были мрачные до ужаса. И Сиэль тоже. Где-то через минут двадцать Сиэль смог заприметить возвышение строящегося Тауэрского моста, бросая тоскливый взгляд в сторону исходящего света из некоторых окон. Он не хотел в этом признаваться, особенно Себастьяну, зная, на что подписался, как только устроился не только к нему на службу, но и записал его в любовники, однако ему до боли не хватало обыденности, самой простой беззаботной жизни. Покоя. Он ощущал это, временами. Они с Себастьяном зареклись ещё с момента его дня рождения дать себе временный отдых от всех и, хоть немного, хотя бы ненадолго побыть вместе. Пожить вдвоём самой обычной жизнью, хотя насколько обычной она являлась именно для Себастьяна — вопрос спорный. Но тот сам предложил, а Сиэль и не возражал. Но, объективно рассуждая, даже тогда это было не то. Осадок летящего времени и редких поползновений постоянно напоминал, что они являются вовсе не творцами собственной судьбы, а заложниками обстоятельств, сведших их вместе лишь по счастливой случайности. Заложники положений, мыслей, чувств. Несвободные. Вскоре стали виднеться знакомые местечки, а вслед за ними и границы особняка Фантомхайв, на которые они тут же приземлились. Ко всей массе испытываемых чувств примешалось ещё и чувство ностальгии, но Сиэль трудно понимал, чем именно оно было вызвано. Приземлившись, они молча направились к главному входу, направляясь в центральный холл особняка. — Итак, каково наше положение, Фаэлен? — обратился к Мефистофелю Сиэль, придерживая голову Себастьяна, тело которого находилось на диване. Тот к тому времени уже успел привести в порядок свой внешний вид и сейчас тоскливо курил, сидя в одном из облюбованных им кресел. А Аббадон просто молча стоял у стены, отвернувшись, и Сиэль, бросив в его сторону быстрый взгляд, понимал, что трогать его на данный момент лучше не стоит. — Оба камня на стороне противника. Операция по сбору избранных завершилась, а это означает, что Латану прямо сейчас способен действовать самостоятельно. У него в таком состоянии не хватит сил захватить Восьмой круг, но вполне хватит создать магический дисбаланс. — И это значит, что… — Что он будет брать нас на шантаж. Сначала он вторгнется на территорию, затем будет крушить всё, что попадётся ему под руки. Сейчас его целью и не является захват, ему важно заставить остальных Верховных взбунтоваться, а они не будут сражаться за общий порядок, нет. Они просто захотят устранить слабое звено, то есть, Верховного Восьмого, а также потребуют выдать ему Себастьяна и… — Мефистофель внимательно посмотрел на Сиэля, тот сглотнул слюну. — Тебя они схватят и будут пытать. Скорее всего, здесь и на глазах у Себастьяна, который ничего не сможет сделать, и, видя твои мучения, даст согласие на воссоединение первым. После этого они добьются согласия и от тебя, может не обойтись и без гипноза, так как мой конкурент гораздо более силён в этом, чем я. В таком случае, сколько бы не было в тебе моральных сил, они любыми способами добьются от вас согласия, а затем убьют. — Понятно, — мрачно выговорил Сиэль, низко наклоняя голову и стискивая зубы. — Это не всё, — подал голос Аббадон, зло оборачиваясь в его сторону. — Схема контрактов устроена так, что если не получается исполнить его в одной из жизней контрактера, то он переносится на следующую. Но вот незадача. Себастьян, как и я, впрочем, как и все мы, кроме разве что Мефистофеля, будем безвозвратно уничтожены, потеряв место жизненного источника. А контракт останется на твоей душе в качестве выжженного пятна. Судьба следующей жизни не сможет подстроиться под твою отправившуюся блуждать в тенях душу из-за того, что точка отправления будет присутствовать, а точка назначения — не существовать. Ты вечно будешь скитаться в качестве неприкаянной сущности и страдать, потому что тебе всегда нужно будет найти кого-то конкретного, но ты будешь искать это вечно. А чувство неопределённости одно из самых страшных, мальчик. Это убивающее чувство. Подумай, хватит ли тебе сил жить с ним вечность? А что самое страшное — такая версия судьбы для тебя сейчас наиболее вероятна. — Это всё потому, что я выбрал Себастьяна, а не медальон? — Сиэль скривил губы в кривой усмешке, смотря на Аббадона загоревшимися от горечи глазами. — Да! — Аббадон, не скрывая, зарычал, ударяя по тут же разломившейся под его кулаком столешнице, на что Сиэль отреагировал довольно спокойно. — Если бы выбрал его, то у нас шансов было бы гораздо больше! — Насколько больше? — Сиэль сузил глаза. — И где гарант, что я смог бы с такой лёгкостью отобрать его? Мою попытку могли бы запросто пресечь, а затем схватить в заложники. И началось бы то же самое, о чём уже сообщил Фаэлен, но гораздо раньше и быстрее. Ситуация начала гнить, когда я позволил себя одурачить Алоису Транси. Всё сейчас — лишь трагические последствия. Началось тяжёлое молчание. Аббадон, продолжая ещё что-либо бурчать себе под нос, зло отвернулся, а Мефистофель многозначительно цокнул языком. — Вполне возможно, что ты прав. Что ж, тогда работаем с тем, что есть, — продолжил Мефистофель. — Планы у нас такие. Я договариваюсь с Департаментом «Несущие Смерть» о предоставлении нам укрытия здесь, на Земле, а также выхожу на контакт с Гробовщиком. Слышал, что у него в кармане находится такой же камень, как и у меня, это поможет мне выйти на него. Аббадон в свою очередь собирает своих, встретимся здесь же, сразу на рассвете. Без Себастьяна мы не можем принимать серьёзных решений, как по поводу тебя, так и по поводу всей ситуации. — Что, прям все будут здесь? — Сиэль явно смутился. К вторжению целой армии демонов он был явно не готов. — Это удобно, — Мефистофель спокойно дёрнул плечом. — Твоя территория хорошо охраняется, плюс, при отсутствии главного те в свою очередь тоже не смогут предпринять радикальных решений. Да и… ситуация там шаткая. Откровенно говоря, временно покинув территорию, мы сможем оттянуть вариант магической перегрузки всего нашего измерения. Более Девятки Верховных в таком состоянии наш мир с трудом выдержит, нужно всё продумать. Источник силы не захватить за один день — он находится слишком глубоко, это дело не одной недели. — Так что, тут будут прямо все? — с ещё большей настороженностью повторил свой вопрос Сиэль. — А, нет, конечно, — ответил Мефистофель. — Появится только элита. Их не больше десятка. Сиэль вздохнул, нервно поджимая губы. Ещё один десяток демонов. Ещё один десяток голодных демонов с самого агрессивного Круга. Такая себе новость. — И нам уже пора, — явственно надавил на них Аббадон. — А как же мне лечить Себастьяна?! — тут же вскинулся Сиэль, отчего те ожидающе усмехнулись. Заметив такую реакцию, Сиэль прокашлялся и пояснил: — Ему же нужно придти в себя к утру. Мефистофель, вздохнул, достал что-то из своего кармана и подошёл к Сиэлю. — Возьми, поднимешь его этим. — Это что, обычный нашатырный спирт? — На нём сработает, — Мефистофель, бросив короткий взгляд на Себастьяна, вздохнул. — Его тело уже начало лечение. Не знаю, каким образом, но его магический лимит сильно возрос. От тебя будет требоваться только промыть и перебинтовать его раны. Может, в кое-каких местах ещё и зашить. — Понял. — Тогда до утра. Будь готов, Сиэль. Услышав хлопок закрывшегося портала, Сиэль вздохнул, медленно опускаясь на колени перед диваном, на котором лежал Себастьян, и устало положил голову ему на живот. Воспоминания о страшном виде глубоких ран, торчащих гвоздей и стекающих капель пота и крови по его бледному лицу заставляли Сиэля чуть ли не выть, отчего он ещё сильнее утыкался лбом в его грудь, стискивая кулаки, сжимая зубы и периодически кусая ими губы. Убедив себя приподняться, Сиэль ещё раз осмотрел его с ног до головы и закрыл глаза, впиваясь зубами в кожу на правой руке. Грудь истерически пульсировала, жжение в глазах становилось практически невыносимым, и Сиэль не смог сдержаться: осев на пол, он громко, истерически закричал, надеясь, что подобное проявление эмоций хоть чем-то ему поможет. Не помогло. Отвесив самому себе пощёчину, Сиэль заставил себя собраться и встать на ноги. — Всё будет хорошо. Сиэль не знал, кому высказал это. Не знал, правильнее ли будет оставить Себастьяна здесь или же расстелить простынь на полу, а затем уже заняться его лечением. Однако ещё немного подумав, он пришёл к выводу, что хотел бы, чтобы Себастьян, очнувшись, сразу же узнал родные стены, родные узоры на балдахине их кровати. И успокоился. Хоть на время. Осторожно обхватив его поперёк туловища, Сиэль положил руку Себастьяна к себе на плечи, а затем поднялся на ноги. Тот, конечно, был немного тяжеловат, особенно для его не слишком натренированной фигуры, но, тем не менее, даже с ним Сиэль держался вполне уверенно. До спальни он добрался без особых происшествий, чувствуя себя слишком истощённым, чтобы обращать внимания на нелепые мелочи, но одновременно достаточно сильным, чтобы без проблем донести Себастьяна до кровати. А вот дальше было сложнее. Чем меньше одежды становилось на его теле, тем мрачнее становился Сиэль, припоминая, что даже в ночь смерти его родителей он не мог ненавидеть кого-либо настолько сильной и незамутненной ненавистью. В ту ночь всё было иначе, он ни разу не видел их изуродованные, обгоревшие тела, а вот тело Себастьяна… грязное, исстрадавшееся, имеющее такие глубокие раны, что на них без чувства тошноты смотреть было сложно, лежало прямо здесь, пред его глазами. Захотев взять его за руку, Сиэль вздрогнул, почувствовав довольно грубую на ощупь кожу внутренней стороны его ладоней. Перевернув их, он мучительно содрогнулся, видя, что они имели вовсе не привычный белый, а скорее коричневатый оттенок. Себастьян так перестарался с огнём, что чуть не сжёг самого себя. Скривившись от боли и ненависти, Сиэль изъял из прикроватной тумбы специально заготовленную аптечку, а затем достал из неё мазь. Выдавив немного себе на пальцы, он начал бережно втирать её Себастьяну в кожу, понятия не имея, что ему сейчас точно со спецификой его физиологии поможет. Тем не менее, Сиэль не мог не предпринять подобной попытки, так что, смазывая его руки, тяжело и усиленно дышал, краем взгляда осматривая остальные повреждения. А их было много. Расправившись с этим, Сиэль напоследок поцеловал руки Себастьяна по очереди в тыльную сторону ладони, испытывая к нему сейчас такую невыносимую нежность, но при этом плохо понимая, как основательно помочь. При повреждениях такого масштаба просто промывка и перебинтовка ран казалась ему детской несущественной забавой, но при всей его физиологии Сиэль другого попросту не знал. Он справился довольно быстро, уже имея опыт в этом деле. А вот, как только закончил, немного отошёл от кровати и осмотрел Себастьяна полностью, на душе стало так едко горчить, что все слова отчаяния даже перестали складываться в полноценные фразы, вместо них из горла рвался очередной надрывный крик. Но Сиэль сдержал его, шатаясь и постанывая, но понимая, что Себастьян до сих пор способен слышать. Истерики сейчас были ни к чему при всей их уместности, ибо напрочь убивали и без того крайне малую надежду. Переодевшись в домашнюю одежду, Сиэль не придумал ничего лучше, как лечь рядом с Себастьяном, осторожно положив руку ему на грудь. Шум ритмично-медленных толчков сердца успокаивал, как и раздававшееся тихое сопение. Кажется, сейчас он просто спал. Сиэль нашёл руку Себастьяна, осторожно сплетая их пальцы. Осталось только ждать. Так и не закрыв глаза, Сиэль принялся наблюдать за таянием теней на стенах и струившимся по свечам каплям воска, вслушиваясь в каждый вздох Себастьяна и практически не дыша. — Не покидай меня.