Сборник: Недосказанное

Ночь уверенно наползала на город. Тяжёлые капли дождя разбивались об окна, и соседние дома, огни квартир казались размытыми. Иногда цветные блики пробегали по стенам, как будто мы находились в каком-то сказочном мире или калейдоскопе. В комнате было темно и немного душно. Ты играл на фортепиано перед окном, а я просто сидела, оперевшись своей спиной о твою и закинув ноги на батарею; май; не отапливали. Нас разделяла музыка и нотные тетради, разбросанные по полу, — нарочно и умело ты огородился ими. Мелодия была звонкой и по-светлому грустной; как твоё сердце. Я тупо смотрела в потолок, расшитый тенями от капель. Твои пальцы и сосредоточенный взгляд скользили по клавишам, но мне казалось, что ты думал не о музыке… Был далеко; там, где круглый год светит тёплое, мягкое солнце, а вода на вкус — точь-в-точь твои слёзы; все книги — о приключениях и тоске по дому, погибшим друзьям. То место звало тебя, словно хватая за руки и гладя по волосам. Ты спешил в будущее, исчезал в нём, порой забывая хоть ненадолго вернуться назад. Тебе хотелось стать таким же счастливым и полным сил, как в восемнадцать, когда мы ещё не были толком знакомы. Чтобы попасть в тот волшебный, закрытый почти ото всех мир, ты из последних сил плавил улыбками и жаром сердца снег, которого было предостаточно в твоём городе. Даже не знаю, как ты мог появиться в таком ледяном месте. Мелодия была звонкой и по-светлому грустной; как твои мечты и воспоминания. Ночное небо, густо затянутое тучами, тяжёлым осенним пальто легло на дома, а вся майская нежность скрылась в твоей музыке и свежем дуновении ветра, пахнувшем юной листвой. — Милая, — сказал ты, — не смотри в небо. Оно не сулит ничего хорошего. Тёмное небо казалось тебе чужим; ты боялся, что оно непременно поселит в сердце вечную осень. Похоже, недавно это случилось со мной. Свет близкого лета померк в одночасье, а мечты оказались неисполнимыми. Н и к а к. Хотя в детстве я возлагала на них большие надежды и отчаянно верила в волшебство, которое, по моим планам, уже давно должно было со мной произойти. А теперь всё приносит лишь разочарование; у меня не получается убедить самую обыкновенную, простую счастливость в том, что я не могу заново обрести тёплое сердце, поэтому она, кажется, на меня в обиде. Уходит, не желая понять. Я не знаю, в чём так виновата и что делаю неправильно, не знаю, куда мне приткнуться со своими миром и снами. Они помещаются в три папки на барахлящем компьютере; в них — никому непонятные истории маленькой девочки с дроблёным миром внутри; паутины из чужих жизней и неисполненных желаний (и нередко — опять же чужих). За спиной — десятки кошмаров-событий из детства. За спиной — сотни сказочных снов всё той же маленькой девочки, за спиной — тысячи — не вру! — желаний и ожиданий… Раня сердце, они душат и по сей день. Но не умирают окончательно; кажется, будто они вот-вот случатся, оживут. Глупо. — Поговори со мной, о чём угодно. Даже о худшем, — попросила я. Знаешь, в последнее время мне немного дурно; совсем чуть-чуть. Т е с н о. По-детски страшно. Здороваюсь лишь с чужими друзьями. И не получается ничего; стараюсь, стараюсь, держусь, но в итоге — без особого результата. Всё слишком быстро заканчивается или никак не может начаться. От этого мая воспоминания лишь о чужих успехах и чужих самоубийствах. Не чувствую себя нужной — ни миру, ни кому-то ещё. Словно все танцуют, а у меня вдруг сломаны ноги, и я не могу веселиться так же. Н е м о г у. Н е п у с к а е т. Всегда безответно. Ты не знал, что сказать. Невзначай обмолвился о том, что в твоём городе люди будто ненастоящие, гнилые, картонные; приезжих сразу видно: у них яркие глаза и свежий румянец на щеках. Они — нужные этому миру. Скажи, а я хоть что-нибудь значу? Ты продолжил молча играть. Мне показалось, чем быстрее ты перебирал пальцами по клавишам, тем сильнее становился дождь; лето должно было вот-вот начаться, а ты — уже далеко в июле. — Когда ты вернёшься снова? — спросила я. — Уже скучаю. — Постараюсь как можно быстрее. Пока что не хочу пропадать окончательно. Ты — далеко в июле… А я в с е г д а з д е с ь Ты забери меня… Хочу уезжать из дома, чтоб найти новый, но нигде больше меня не ждут, нигде больше такого нет, а старый родной не пускает, крепко держит за сердце. Ещё немного — и я потеряю себя от тоски. Куда лучше было бы пропасть где-нибудь. Там, где я бы сама себя потеряла из виду. Или вообще никого не знать: ни книжных историй, ни знакомых, за которых обидно, ни друзей, от которых обидно потом; ни родных, ни дорогих. Впервые не могу разобраться в себе: одновременно и люблю, и боюсь-ненавижу этот странный, сотканный из несправедливостей мир; и такой волшебный. Не могу уже не грустить, хоть из кожи вон лезь. Придумываю себе десятки новых, других жизней и в каждой непременно умираю, оказавшись ненужной для своего же придуманного мира. И в нём я — не главный герой. Устала; боюсь не вернуться домой и заснуть прямо на улице, а потом очнуться, когда осень уже начнёт укрывать меня одеялом из пожелтевших листьев. Время бежало. Последние майские сутки стремительно заканчивались. Время, казалось, было с тобой заодно: оно опережало меня, опережало нормальность. Ещё недавно рдел туманный, неяркий апрельский восход, а теперь… Перелив нот, движение часовой стрелки, вздох. Л е т о Наверное, я чужая в нём… По крайней мере на этот раз. Лето — лишь тёплый, счастливый отрывок-воспоминание из детства, когда многое было не важно и не нужно; и этот отрывок, сколько его ни вспоминай, больше не повторяется в жизни. Время будто сошло с ума; оно двигалось то слишком быстро, то слишком медленно. Да, такое бывает, когда ссоришься с миром и знакомыми. Все(х) недожалели(а). Все рассорились. Лучше тогда и вовсе не были бы знакомы. Очень жаль, что с тобой тоже такое случалось. Я постоянно, опять привыкаю — ко времени года, людям, не-ответам и глупым вопросам. Мне кажется, что как только к чему-либо привыкну, станет легче; но на самом деле я лишь пропускаю жизнь мимо, т е р п л ю, не пытаясь сделать лучше. Будто мылю свитер, давно застиранный до дыр. Но ничего; лето, в котором я не буду бесповоротно и с первого же дня чужой, ещё обязательно наступит; когда-нибудь. А пока потерплю. Привыкну. В дверь постучали. — Не будем открывать, — сказал ты. С л и ш к о м п р а в Редко выхожу из дома — боюсь. Никогда не знаешь, чем всё закончится: чужое счастье может разбиться, и тогда получится забрать несколько его сияющих, больших крупиц себе; а может и собственное сердце разбиться. Последнее — чаще. Боюсь; но при этом очень хочу. Но ничего; дверь у твоего дома не такая тяжёлая, как у меня. Каждый раз интересно послушать о твоих гостях. Они замечательные. И… Я немного боюсь это сказать, но... Ты лучше моря. Правда. Мне кажется, вы с ним даже похожи. Только ты — теплее, ярче и порою волшебнее. Ч у д е с н ы й И роднее; вековые дубы и плодородный чернозём для меня гораздо ближе, чем синие солёные волны. Так и ты. Дождь отступил, и было приятно слушать только твою игру. Я подумала, что ты замечтался о чём-то; здо́рово просто сидеть рядом и ловить руками твои эфемерные мечты; разумеется, не суметь их разобрать, но всё же. Они очень добрые и пронизанные светлой любовью к этому миру-эгоисту, который вдруг, совсем ненадолго, повернулся ко мне и тебе лицом. Научи так же любить: себя, других, те вещи, которые делаю. Научи, скажи, ответь, забери… Прости, что много прошу. Небо посветлело, тучи стали расползаться. Лето прошлось по городу и умыло его от грязи. Ты прекратил играть и уставился в потолок; мне показалось, ты очень много думал этой ночью, старался разобраться в себе; а теперь лето расставило всё по своим местам. До первого осеннего дождя. — Как ты? Всё хорошо? — Я очень устал. — Ты повернулся ко мне, слабо, но тепло улыбнулся, обнял за плечо и положил свою голову на мою. Я пододвинулась плотнее и тоже улыбнулась в ответ, так широко, как только могла. — Но всё ещё хорошо будет. Хочется смеяться. — Ты снова улыбнулся и закрыл глаза. — У тебя чудесно пахнут волосы. — Я очень тебя… За домами мягко забрезжило. Как только занялся рассвет, ты исчез. Тебя больше не было нигде. Стало совсем пусто; фортепиано вдруг растворилось тоже, а комната сузилась. Всё как вчера. Окно было открыто, и по комнате гуляли слабый августовский сквозняк и запах скорой осени. Мне захотелось как можно скорее тебе написать. В твоём городе уже давно был полдень, а не утро. Между нами вообще диссонанс огромный. И неужели из-за этого мы плохо знаем друг друга? Я пожалела, что проснулась — во сне, пусть и тоскливом, я наконец побыла рядом с тобой и услышала твой голос, весёлый и немного уставший. Я много всего обдумала в нём и лишь сильнее запуталась. Что бы ты ответил, если бы я успела договорить? Мне кажется, это не я и не сам сон виноват в том, что он оборвался. Скорее, ты сам ушёл из него, не оставив своего адреса в реальности. Но ничего; мне время писать светлые письма, иначе бессмысленно продолжать жить дальше. Я никогда не перестану писать тебе разные весточки и складывать их в стол. Никто не запретит. Я без этого не могу; я без этого лопну. Руки потянулись к клавиатуре. Ты наконец-то выбрался в сеть: разобрал все дела и бумаги и ушёл от них. Ко мне. Я невольно улыбнулась; всегда рада, когда с тобой можно поговорить — значит, ты свободен и хоть чуточку счастлив. — Здравствуй, ты снился мне сегодня. Из колонок — позитивно-горькие «Metacode». Мне так интересно, что случится следующим летом. Но надеяться и ожидать чего-то особенного нельзя. Даже в самых незабываемых и весёлых историях я обязательно окажусь не к месту. Но ничего; я перетерплю; выдержу, вот честно. И такой же солнечной буду, как ты — обещаю, что постараюсь. Но это потом. А пока время отправляться в новую осень в сердце с надеждами, размазанными планами и не скрытой любовью-подругой к тебе. Может, у меня за спиной наконец появится счастливый отрывок. …Но всё это разобьётся, если из своего июля ты не вернёшься. Я надеюсь, что наш конец никогда не наступит, Друг. Мне не раз обещали, что мы всегда будем вместе; обещали, но напрасно. А тебе я всё равно поверить хочу. Всегда буду тебя здесь ждать. — С добрым утром, милая; целую.