‘Но если один из нас должен уйти первым, пусть это буду я, и об этом тоже моя мольба, — ибо он силен, а я слаба, и я не так необходима ему, как он мне; жизнь без него — для меня не жизнь, как же я буду ее влачить?’ Марк Твен «Дневник Евы»
Мануэль, словно на автомате поворачивая руль машины и попеременно нажимая педали газа и тормоза, по наитию гнал по шоссе: ему впервые за последние несколько самых счастливых в его жизни лет не хотелось ехать домой. По правую руку сидел Пабло, пустым взглядом провожавший проплывающие мимо автомобили. Чуть слышным шепотом он перебирал по словам, как по косточкам, детали разговора с детективом. Сейчас у них дома Мия, Соня с Франко, и Лухан с Маркосом. Сеньора Агирре долго пыталась выпытать у Мануэля, зачем всех срочно собирать, но непривычно строгий тон мужа, сдавленным тоном пытавшегося убедить Мию обзвонить всех, не требуя объяснений здесь и сейчас, заставил ее согласиться. Вопрос о том, нужно ли позвать Мариссу, словно ножом резанул слух мексиканцу. Оставив реплику без ответа, тот спешно бросил трубку и взглянул на бледного Бустаманте, давая понять, что нужно идти. Мануэль отказывался принять факт, что Мариссы больше нет. Он не мог даже в мыслях построить сейчас слова в речь, которой он сообщит всем о произошедшем. Вообще-то он хотел, чтобы были только Соня с Франко, но Мия сказала, что пригласила одноклассников на ужин, а Мануэль никак не мог придумать не вызывавший лишних вопросов по телефону повод, по которому этот ужин нужно отменить. Решив, что вместе, возможно, будет легче справиться с вестью, он с женой согласился. Хотя спустя пару минут уже корил себя просто за то, что допустил мысль: им будет легче справиться с вестью о смерти Мари! Ему вдруг показалось, что за одно только это он сам потерял право быть когда-либо еще в своей жизни счастливым. Их Марисса оказалась не в то время и не в том месте. Простая случайность, одна из тех, что по кирпичику строят нашу жизнь в цепочки судеб, унесла жизнь Мариссы и их с Пабло малыша, которому оставалось меньше полугода до самого светлого и чистого момента – момента рождения. Марисса и смерть не вязались в одну историю никак, ведь это именно она несла в себе столько жизни и энергии, что хватало на всех окружающих. Она зажигала огонь в глазах родных и друзей. Глядя сейчас на Пабло, Агирре подумал вдруг, что мертв и он: Бустаманте не реагировал на реальность и словно утонул в тех нескольких минутах, что разрушили мечты на их светлое будущее. Мануэль вспоминал, как тогда еще сеньорита Спиритто танцевала, желая попасть в группу, никого не стесняясь и одним лишь своим взглядом заставляя окружающих танцевать вместе с ней, как она боролась за справедливость, бесстрашно выходя с плакатами в холл колледжа, как высмеивала ханжество Бустаманте-старшего, решившего было поставить крест на существовании группы Erreway. Без Мариссы вся жизнь становилась бессмысленной, ведь она так многому их научила. Они были сами собой и нашли друг друга и себя в особенности благодаря ей. Агирре очнулся, уже припарковав машину у дома. Он не знал, сколько он тут простоял, погруженный в собственные мысли. Пабло, видимо, так и не вернулся к реальности, потому что сидел и по-прежнему оглядывал окружающий мир сквозь автомобильное стекло. - Пабло… - блондин лишь вздрогнул и как-то безучастно посмотрел на друга, - мы приехали… Останешься у нас. Пойдем. Нам предстоит сложный вечер. - Нам предстоит жить без нее, - это все, что услышал Агирре, не признав в произнесенной фразе обычного мелодичного и мягкого голоса Пабло. Открывшая дверь Мия широко улыбалась. В гостиной было шумно. - Пабло, ты без Мариссы? – озадаченная Лухан, недавно вернувшаяся с Маркосом из поездки в Барилоче, отсутствием сестры была откровенно расстроена. При взгляде на парней все присутствующие вдруг притихли. - Дорогой, что случилось? – Мия проводила взглядом полумертвого Пабло, поспешившего скрыться в дальнем углу комнаты. В ответ на обеспокоенный взгляд Мануэля, он чуть слышно прошептал: - Мне нужно побыть одному… Скажи сам, я не смогу. Ману вдруг понял, что плачет. Одинокая скупая мужская слеза больно обожгла лицо, а в воздухе словно не хватало кислорода. На него смотрело с десяток глаз, но хуже всего стало, когда он встретился глазами с Соней. Та выглядела немного уставшей и, как слышал Мануэль пару минут назад, заходя в гостиную, с самого утра чувствовала себя очень плохо. У парня промелькнула мысль, что матери, видимо, своих детей чувствуют на расстоянии. - Мы хотим вам кое-что сообщить… Наверное, всем лучше сесть. Мия напряглась и жалобным взглядом пыталась рассмотреть в поведении мужа или Пабло хоть какую-нибудь деталь, что могла бы объяснить столь странное их появление. Сев в кресло, она осторожно, будто боясь издать лишний шум, поставила чашку чая, которую держала до этого в руках, на стеклянный столик. Мануэль следил за движениями жены и осознавал, как пугающе выглядели они с Пабло, раз настроение в комнате так быстро изменилось от безмятежно-счастливого до напряженного. Услышав будто бы издалека голос Мии, от слова к слову становящийся громче и призывающий его объяснить, что случилось, Мануэль очнулся и на выдохе произнес: - Марисса погибла. Гробовая тишина тяжелым бременем накрыла небольшую гостиную некогда светлой и уютной квартиры молодых Агирре. Послышался только резкий вздох Сони, сильно нахмурившейся и приложившей руку к лицу. Никто больше не проронил ни звука, и слышно было только щелканье секундной стрелки часов, теперь казавшееся взрывным механизмом с обратным отсчетом. - Что за шутки такие, Мануэль? – крикнул Маркос, хватая за руку побелевшую Лухан. - Я бы многое отдал, если бы это оказалось чьей-то злой шуткой, - послышался сдавленный голос Пабло, стоявшего в дальнем углу комнаты у чуть приоткрытого окна. – Она погибла сегодня утром. Ее убил какой-то наркодилер, который пришел поставить на место парочку увязших в долгах наркоманов и нарвался на ненужного свидетеля. Соня опустила голову на колени, закрыв руками уши. Слова Пабло пулями пронзали наэлектризованный воздух гостиной. И хотя все присутствующие постепенно начинали слышать не просто звуки, сложенные в слова, а истинный смысл произошедшего, никто по-прежнему не мог ничего сказать. Кроме Пабло. А чем больше он говорил, тем ярче чувствовались металл и ненависть в его голосе. Он начал осознавать в полной мере, что произошло, и, выплевывая сейчас слово за словом, он, казалось, сам заново объясняет себе ситуацию, чтобы окончательно понять: его жены больше нет. Чуть помедлив, Пабло продолжил немного тише: - Завтра в 10 утра опознание, но полиция уверена, что это Марисса – ее видели соседи еще на месте преступления. Просто нужно, чтобы факт смерти подтвердили близкие родственники. А я с вашего позволения поеду… - Пабло, куда ты?.. Квартира опечатана. - Переночую в гостинице; мне нужно побыть одному, Мануэль. Бустаманте выбежал из квартиры Агирре, с ужасом глядя перед собой и понимая, что только что, произнеся вслух новость о Мариссе, он как бы принял и согласился с ее смертью.***
Пабло лежал на гостиничной кровати и изучал девственно белый потолок, на котором играли отблески света от стеклянной люстры. Все казалось каким-то ирреальным, словно чья-то злая шутка или ночной кошмар. Неимоверно хотелось проснуться, но никак не получалось, и слезы побежали из уголков глаз, потому что в этом самом страшном сне Пабло оставалось доживать свои жалкие дни. Организм, измученный чередой мыслей о погибшей Мари, будто бы вернулся в то время, когда девушки не было в его жизни: тогда все проблемы решались очень просто – алкоголем. На автомате вызвав официанта в номер с просьбой принести «что покрепче», он не помнил, как опустошил бутылку виски. Отключаясь, парень чувствовал, как все становится таким далеким и потерявшим всякую важность. В голове пульсировал лишь один вопрос, коим Пабло проклинал ту случайность, ту комбинацию звезд, тот поворот судьбы, что когда-то свел их с Мариссой вместе: как же можно было без памяти полюбить женщину, которая так скоро и безвозвратно ушла из жизни?