Сады Семирамиды. Том 1

На самой окраине Ниневии, в бедном квартале, стоял небольшой домик, сложенный из кирпича-сырца, оштукатуренный и побеленный. По сравнению с царским дворцом он был просто лачугой, но люди, жившие в нем, никогда и не сравнивали его с дворцом. В маленьком садике, окружавшем его, стояли абрикосовые деревца и кустарники тутовника, а под окном цвели яркие желтые цветы. Было раннее утро. Из дома, подталкиваемый старухой, вышел молодой мужчина. Отерев рукой влажный лоб, он присел на траву рядом с домом и задумался о чем-то хорошем, так как лицо его светилось радостным предчувствием. Но когда из прохладной глубины дома послышался резкий женский крик, он вскочил и ринулся было в дом. Однако старуха загородила проход и заворчала: - Куда несешься? Нечего тебе там делать, без тебя справятся. - Но она так кричит, ей больно! Пусти меня, мать, мне лучше быть рядом. Старуха засмеялась сухим, почти беззвучным смехом. - Подумаешь, кричит! Думаешь, я тебя иначе рожала? Без этого не бывает. И она вновь отпихнула его от входа, а сама скрылась за занавесом. - Шамаш-леу! Эй, Шамаш-леу! Голос словно разбудил его. Он подскочил, подошел ко входу и просунул голову за занавес: - Что, уже все? - Входи, входи, теперь можно. И он вприпрыжку влетел в дом. Внутри было прохладно. Земляной пол был застелен циновками, в углу, почти под окном, стояла глиняная посуда, рядом на полу лежали ножи – пара бронзовых и один железный. В противоположном углу, на деревянном ложе на низких ножках, доставшемся Шамаш-леу в подарок от его родителей, под пестрыми льняными покрывалами лежала молодая женщина. Рядом с ней сидела старуха свекровь и ласковой рукой убирала с лица невестки мокрые слипшиеся пряди волос. И тут же стояла еще одна женщина и с упоением разглядывала крохотный сверток, который держала на руках. - Иди, Шамаш-леу, взгляни на свою крошку. Она просто чудо! Счастливый отец взял на руки спеленутого младенца и робко взглянул на забавную, сморщенную смуглую мордашку. - Сын? – наконец спросил он, словно пропустил мимо ушей слова повитухи. - Сын будет в другой раз. Чем плоха для тебя дочь? Взгляни, да она просто красавица! Шамаш-леу передал ребенка матери, а сам склонился над женой: - Амтия? Как ты? Задремавшая было роженица распахнула огромные глаза и всю усталую синеву их бросила в лицо мужу, улыбнулась едва заметной вымученной улыбкой. - Все хорошо, - прошептала одними губами. - Дай ей отдохнуть, - проворчала мать, начавшая уже покачивать ребенка. Но Амти-нинлиль тут же схватила мужа за руку: - Не уходи. - Я не уйду. Он взял обратно дочку, положил ее рядом с женой и молча сидел, глядя на обеих. Амти-нинлиль, держа руку мужа, отвернула голову к стене и задремала. А малышка хлопала глазами, мутными, еще ничего не различающими, и временами размахивала высунувшимся из пеленок кулачком. Прошло несколько дней. Однажды вечером Шамаш-леу сидел в своем садике под смоковницей и перебирал в миске абрикосы, освобождая их от косточек. Бывало, не только мужчины, но и женщины посмеивались над ним, когда он занимался женскими делами. Но Шамаш-леу гордо отворачивался и давал понять насмешникам, что их это не касается. Он всегда был рад помочь любимой женщине, тем более теперь, когда у нее столько забот с малышкой. А сейчас милая розовощекая крошка лежала рядом с ним на сложенном в несколько раз покрывале и, высунувшись из пеленок и ручками, и ножками, болтала ими в воздухе, попеременно вытягивая и вновь сгибая. Шамаш-леу уже и не пытался запеленать ее вновь – бойкая девчонка выбиралась вмиг из своих тесных покровов. Заходящее солнце уже не жгло тело, а лишь приятно ласково согревало. По дороге, едва перебирая ногами, брела нищая старуха. Временами она останавливалась, чтобы передохнуть, а потом продолжала медленно передвигаться в направлении центра города. - Эй! – окликнул ее Шамаш-леу, когда она поравнялась с их домом. – Постой, женщина. Иди, передохни. Я угощу тебя абрикосами. Если хочешь, принесу воды. Ты не представляешь, какая вода в моем в колодце. Я сделал его сам! Старуха остановилась и долго внимательно смотрела на столь приветливого человека. Поняв, что он не шутит, не смеется над ней, она приняла его приглашение и медленно направилась к нему. - Амтия! Амти-нинлиль, готовы ли твои лепешки? У нас гость! На зов мужа появилась молодая хозяйка. В руках ее было блюдо с горячими дымящимися лепешками и кувшин с ледяной водой. Передав все это в руки мужа, она приветливо поздоровалась с гостьей, сняла с головы льняной платок, расстелила его на траве, и Шамаш-леу поставил на него блюдо и кувшин. Старуха с помощью Шамаш-леу присела на низкую маленькую скамеечку, принесенную Амтией, и потянулась за лепешками. - Куда ты идешь? – спросил Шамаш-леу, ломая лепешку и кусочками отправляя себе в рот. – Да к тому же, видать, издалека? - Я иду из Симурру. Иду с плохой вестью к Синшаришкуну. - К царю? – удивился тот. – Да еще с плохой вестью? Старуха помолчала, дожевывая лепешку, затем напилась воды и, взглянув на малышку, спросила: - Это твоя дочь? Жаль ее, она ничего еще не видела в жизни. - Жаль? Почему? – Шамаш-леу побагровел. – Ты не колдунья, старуха? О чем говоришь ты? Но та с укоризной покачала головой: - Зря, добрый человек, ты злишься на меня. Я сказала, что несу плохую весть царю. Если хочешь, я расскажу тебе. - Конечно! - Но прежде, чем я расскажу новость, я хочу, чтоб ты выслушал ее предысторию. Это было много лет назад. Тогда в Ниневии правил ужасный царь Синаххериб, прадед нашего Синшаришкуна. Вся его жизнь была занята войной, он не щадил никого и ничего, не зря прозвали его Бесноватым. Одним из последних его деяний было разрушение Вавилона. Он перебил всех его жителей, камня на камне не оставил, даже священную землю города развеял по ветру. На месте города появилась пустыня… - Но ты бредишь, женщина! – воскликнул Шамаш-леу.- Вавилон стоит, где стоял столетия, и он так же прекрасен, говорят, как и сто лет назад! - Ты прав, добрый хозяин. Сын Синаххериба, Асархаддон, отстроил разрушенный город, и он снова велик. Но никто не забыл кровавого Синаххериба. Мидийский царь Киаксар, собрав армию, идет войной на Ашшур, и скоро, очень скоро будет он у стен Ниневии. Шамаш-леу слушал, бледнея. - Но при чем здесь Вавилон? - Все очень просто. Царь Вавилона Набопаласар дал своих воинов Киаксару, и мстительные вавилоняне мечтают сделать с Ниневией то же самое, что сделал Синаххериб с Вавилоном. - Но ведь… это невозможно! Разве мы не живем в мире с соседями? Набопаласар должен прислать свое войско на защиту Ниневии, а не наоборот! Все только и ждут их прихода! Старуха поднялась, отряхнула длинное и пыльное свое одеяние и, будто пророчествуя, произнесла: - Они не придут. Или придут врагами. Поверь мне, добрый хозяин, через год на этом месте будут выть шакалы… И, оставив Шамаш-леу с разинутым от изумления ртом, она повернулась и медленно направилась к дороге. Но через пару шагов обернулась и спросила: - Как имя твоей дочери? Шамаш-леу с трудом проглотил подступивший к горлу ком и сдавленно ответил: - Шаммурамат. Моя малышка Шаммурамат… Через день он узнал, что Синшаришкун рассмеялся в лицо вестнице, что принесла весть о войне, и что та, гонимая насмешками, ушла из города. Вся Ниневия потешалась над этой историей, один Шамаш-леу не смог не поверить старухе. Чем так поразил рассказ этой нищенки его, взрослого мужчину, что он перестал спать по ночам – он и сам не понимал, но в сердце его змеею вполз страх. Не за себя, не за родной город, даже не за добрую ласковую жену. Страх за беспомощную малютку, самую большую радость в его жизни. Дни летели один за другим, ничем не нарушая безмятежной жизни Ниневии. Малышка Шаммурамат уже вполне уверенно держала головку, покрытую словно легким пухом, и в ответ на улыбки матери и отца пыталась агукать. Амти-нинлиль цвела от счастья, материнство сделало ее необыкновенно ласковой и приветливой, и люди не узнавали ее, бывшую раньше пугливой и нелюдимой. Шамаш-леу не тревожил жену рассказом неизвестной старухи, и она, безмятежная, вся окунувшаяся с головой в домашние заботы, своим видом успокаивала его. Внезапно Ниневию оглушила весть – к городу подходит армия вавилонского царя Набопаласара, чтобы разместиться в городе и суметь дать отпор движущемуся войску мидян во главе с Киаксаром. Слух об идущих войной мидянах слегка напугал жителей города, но царские глашатаи сумели угомонить народ, вселив в него уверенность, что великий полководец Набопаласар сумеет защитить их. Вавилоняне заполняли город. Указом царя их расселяли по царским казармам, тесня армию Ниневии, для них освобождали виллы горожан, теснили богачей, заселяли воинами гостиницы, кабаки, притоны. Они были везде, куда ни пойди, разве что храмы занять не решились. Воины были веселы и бесцеремонны, вели себя как завоеватели в побежденном городе. Люди прятали подальше от них остатки провизии, на улицах не появлялись женщины, кудахтанье и мычание стихли за стенами хлевов и загонов. Обеспечить такую свору питанием не под силу было армейским снабженцам, поэтому царь, не задумываясь, решил увеличить налоги и повелел гражданам не противиться, а обеспечивать всем необходимым своих «защитников». Начался самый настоящий грабеж. Среди мужского населения сначала шепотом, затем все громче и громче стали разноситься возгласы возмущения. Ропот народа дошел и до царских покоев. Возмущенный Синшаришкун собрал десятки глашатаев. - Все до единого выходите на улицы и читайте мой указ до тех пор, пока не останется ни одного ропчущего. Не захотевшие смириться и подчиниться будут наказаны! Громкие возгласы глашатаев доносили до ушей жителей Ниневии царский указ: «… Всякий, кто не окажет должного уважения и почтения воинам великого царя Набопаласара, защитника Ниневии, будет отослан в каменоломни. Всякий, кто действиями своими окажет неповиновение либо будет призывать к мятежу, будет казнен!» Это был последний царский указ… Мидяне во главе с Киаксаром стояли у стен Ниневии. Бои не начинали. Они осадили город, отрезав его от всего мира. Разграбленные горожане начали панику, надеясь вызвать к действию вавилонских заступников. Но те еще устраивали пиры вместе с князьями, развлекались и делали вид, что не знают о мидянах, осадивших столицу. Люди недоумевали, не знали, что предпринять. Попытки бегства из осажденного города не были удачны – беглецы погибали от рук осаждавших. Наконец, вавилоняне очнулись от пьяного пира, но – боги! – как ужасно было их пробуждение! За одну ночь разграбили они дворцы и храмы, а на рассвете нового дня распахнули ворота армии Киаксара*. - Амти-нинлиль! Амти-нинлиль! Шамаш-леу как ветер ворвался в дом. - Не шуми, разбудишь девочку, - жена приложила палец к губам. Шамаш-леу подбежал к постели, поднял спящую дочь и, прижав к себе, заплакал. - Что случилось? – Амти-нинлиль стояла вся белая, глядя на мужа. - Амтия, надо бежать. Возьми все самое необходимое. - Но… - Нас предали. Войска Киаксара входят в город, скоро они будут здесь, ведь все богатые кварталы уже разграблены халдеями*. Амти-нинлиль застыла в ужасе. Окриком муж заставил ее прийти в себя. Вмиг завязала она в свою головную косынку все украшения и имевшееся серебро, пару ножей поострее, завернула дочь в толстое покрывало и вслед за мужем выбежала из дома. Над городом клубился черный дым. Издалека слышались крики, они приближались, казалось, со скоростью летящей птицы. Шамаш-леу выбежал на улицу. В двух шагах от него лежало два тела: сосед с проломленной головой и его сын-подросток с кинжалом в шее. Он отшатнулся и вдруг услышал за спиною крик жены. Он обернулся – и все вокруг поплыло перед глазами, время будто замедлилось, и всё, только что быстро движущееся, затормозило свой бег. Он видел падающую на колени жену, укутанный в покрывало ребенок, упав, откатился в сторону. Амти-нинлиль, глядя на него умоляющими глазами, медленно оседала. И вот уже замерла, уткнувшись лицом в дорожную пыль, и замерли две стрелы в ее спине. - Амтия! Амтия-а-а! – собственный крик оглушил его. Он бросился к жене, но чьи-то руки, сильные и грубые, оттащили его назад, и едва он успел что-либо осознать, как его шею пронзила ледяная молния. Он не чувствовал ничего, кроме хлынувшего в рот соленого потока, а перед глазами сверкала на солнце перламутровая рукоятка кинжала, будто выросшая у него под подбородком. Затем красная пелена и ночь… Великолепный дворец Синшаришкуна пылал. Уже стихли вопли его жен, которых он затащил на костер вслед за сваленными в кучу сокровищами. И через несколько часов от сварливого и слабого царя осталась лишь горсть пепла, рассыпающаяся по обгоревшему полу дворца вместе с почерневшим от копоти золотом. * 612 г.до н.э. * Халдеи – народ семитского племени. Халдеи составляли основу наемной вавилонской армии, впоследствии перемешались с основным населением. Слово «халдей» стало нарицательным для вавилонского воина, а после для любого вавилонянина. Так же халдеями называли колдунов за пределами Вавилонии.