Сады Семирамиды. Том 1

Жгучее полуденное солнце обжигало спины и головы четырех всадников, медленным шагом продвигавшихся по пескам пустыни. Они ехали на расстоянии друг от друга, их лошади едва переставляли ноги. Да и сами всадники, казалось, были едва живы от жары. Правда, тот, что ехал впереди всех, старался изо всех сил казаться не утомленным. Он ехал, выпрямившись и подняв голову; но так как лица его не было видно остальным, то оно выражало такую муку, что впору было расплакаться, взглянув на него. Сухие губы сжаты настолько, что в них не осталось ни кровинки, они были почти белые, на чистом юношеском лице ни малейшего следа румянца, свойственного молодым. А в черных внимательных глазах под узкими девичьими бровями вразлет – тревога и безысходность. Густые длинные черные волосы были собраны на затылке серебристой повязкой, высокий лоб открыт. Одет он был в льняной коричневый хитон, украшенный богатой вышивкой золотом и мелкими драгоценными камнями, а сверху на плечи был накинут белый плащ. На левом плече хитон скреплялся огромной серебряной брошью с эмалью. Пальцы его рук украшало множество колец и перстней, на груди – массивное золотое ожерелье с камнями. И даже сандалии на его ногах были украшены мелкой сверкающей нитью вышивки. Проехав еще несколько шагов, он натянул поводья. Высокий, сильный, красивый жеребец под ним остановился и, не ожидая последующих действий хозяина, сам развернулся к отставшим. Когда они подъехали, один из них смущенно пробормотал: - Абистан, мы, кажется, заблудились. С минуту юноша, названный Абистаном, смотрел на него, а потом, собрав все оставшиеся силы, звонко расхохотался – так, что даже конь заходил под ним. - О-ю! Ты понял это только сейчас? Да мы блуждаем уже битых три часа, не видя тропы под ногами. - Господин, - тихо вставил слово другой из спутников, - взгляни вон туда, там, кажется, деревья. И птицы летают. Там должна быть вода. Абистан обернулся и долго вглядывался в ту сторону, куда указывал его раб. - Вперед! – наконец, выкрикнул он и, не глядя на остальных, пришпорил скакуна. Они уже готовы были подъехать к самым зарослям, когда конь Абистана вдруг встал на дыбы и попятился. Напрасно наездник пытался заставить его продолжить путь. Да и остальные кони тоже встали, и никакая сила не могла продвинуть их вперед даже на шаг. - Не понимаю, что с ними? – удивленно взглянул Абистан на своих товарищей, но вдруг услышал треск ломаемых ветвей и вновь повернулся к зарослям. Сначала девичьи его брови удивленно изогнулись, но тут же возглас ужаса вырвался из груди. Из кустов медленно выползала громадная толстая змея. Когда она выволокла все свое тело из зарослей, она вдруг будто оторвалась от земли и приподнялась в воздухе, открыв наблюдавшим за нею мужчинам четыре конечности. - О, великий Мардук! Это же сам дракон Сирруш! – воскликнул Абистан. Остальные молчали и думали, вероятно, о том, будет ли чудовище их преследовать, если они попытаются бежать. Наконец, один из них решил посоветоваться с Абистаном и полушепотом предложил покинуть это место. - Никогда! – неожиданно заявил тот. – Я намерен либо погибнуть от змеиного жала, либо увезти Сирруша с собой. - Господин, это безрассудство… - Вовсе нет! Представляешь, чего мы добьемся, если привезем в город живого дракона? Я стану первым человеком после царя, а может, и выше его, я… - Осторожнее, господин, Сиррушу не нравятся твои речи. - Глупости, - и Абистан, не придавая значения грозному шипению дракона, спрыгнул с коня и стал медленно приближаться к чудовищу. Сирруш вытянул передние лапы, пригнув змеиную морду почти к самой земле, задними птичьими ногами с когтями разгреб песок, сделав твердую опору, и замер, готовый к прыжку. Все остальное пронеслось в одно мгновение. Как пущенная стрела, взлетел дракон над землей, его чешуя золотом сверкнула на солнце, сильный удар в грудь сбил юношу с ног. И вот ничего не успевший сообразить Абистан лежал, прижатый к земле телом зверя, а раздвоенный язык приближался к его лицу. В страхе трое других путников издалека наблюдали, как Абистан и Сирруш пытаются одолеть друг друга. Юноша, сжав обеими руками челюсти чудовища, катался по земле, пытаясь оказаться сверху, но сильные львиные лапы зверя по-прежнему придавливали его, не давая освободиться. Казалось, исход борьбы был очевиден, юноше грозила гибель; но в тот миг, когда руки его уже ослабели, а лапа зверя надавила ему на шею, раздался окрик: - Сирруш, не смей! Иди ко мне! И зверь тут же отпустил свою жертву, нисколько не сожалея об этом. Абистан сел и осторожно потрогал шею. Следов крови не было, значит, шею он даже не поцарапал. А вот руки были все в ссадинах, и одежда местами изодрана в клочья. Придя в себя, юноша поднял голову, чтобы увидеть своего спасителя, и остолбенел. У зарослей стояла смуглая девушка. На ней была коротенькая эксомида из небеленого льна, оставлявшая открытыми руки и правое плечо. Длинные стройные ноги обуты в грубые сандалии без украшений, волосы собраны в толстую косу, покоящуюся на плече. Единственным ее украшением было ожерелье, бросившее в дрожь тех, кто его увидел, - на сплетенную из волос нитку были нанизаны разного размера клыки животных. Ожерелье украшало ее высокую грудь; а дополняло наряд тонкое копье, которое девушка сжимала в руке. Сирруш подполз к ней и к изумлению мужчин стал тереться об ее колени, словно прося прощения. Девушка погладила его по гладкой спине, что-то проговорила ему то ли ласково, то ли строго, после чего обратила взгляд на путников. Абистан все еще сидел на земле, разинув рот, и смотрел на нее. Остальные трое по-прежнему сидели верхом на лошадях чуть поодаль и не спешили подходить ближе. Поэтому все свое внимание девушка уделила Абистану. Она еще не встречала мужчин так близко, Ваядуг обычно успевала скрыть ее от глаз случайно забредающих к ним путников. Старуха давала понять ей, что от мужчин исходит некая опасность. Но этот не напугал ее. Немногим старше ее, удивленный, растерянный – она улыбнулась ему приветливо и кивнула. Абистан, осознав, что до сих пор сидит, вмиг вскочил. Подошел ближе и спросил: - Ты чья? Вопрос ее удивил, и она пожала плечами. - Ты здесь одна? Откуда ты? Она оглянулась на заросли, словно ища подсказку, и, наконец, проговорила: - Отсюда. Я здесь живу. Глаза его округлились: - Здесь? В пустыне? Она снова улыбнулась и поманила его за собой: - Идем. Позови остальных, я дам вам воды. Пропустив вперед своего зверя, она пошла в обход зарослей, ведя путников к своему жилищу. Один из мужчин, спешившись и ведя коня на поводу, догнал Абистана: - Господин, ты спросил дорогу? Скоро солнце сядет, вернуться бы до ночи. - Передохнем немного. Здесь есть вода. Абистан преодолел еще несколько метров, и заросли расступились, явив его взгляду убогое жилище. Тростниковая хижина напоминала звериную берлогу, из которой выползала грязная старуха, такая древняя, что Абистан предположил сразу – ей лет двести, не меньше. Невдалеке горел небольшой костер, окруженный сложенным из камней очагом, на котором лежали два металлических прута с нанизанными на них кусками мяса. Поджариваясь, мясо издавало восхитительный аромат, и у мужчин сразу проснулся аппетит. Один из путников тут же подсел к огню и чуть прихлопнул ладонями, явно собираясь взяться за еду. - Либлут! – окликнул его Абистан. - Не трогай! Я полагаю, этот ужин не рассчитан на нас. Либлут замер с поднятыми руками, удивление было на его лице. - Разве я должен спрашивать у них? Или мое имя уже ничего не значит? Они должны, нет, они просто обязаны накормить нас, если не хотят, чтобы мы сами отобрали у них все, что найдем. Абистан хотел возразить, но его опередила нищая старуха, подошедшая к очагу: - У нас нечего взять. Если вам четверым хватит этого мяса, можете его съесть. А затем идите своей дорогой. Либлут тут же схватил прут с мясом и, не глядя больше ни на кого, принялся есть. Абистан промолчал, но вид его выражал возмущение. Он виновато посмотрел на старуху, на девушку, усевшуюся под деревом вместе с Сиррушем. Затем подошел к своему коню и снял притороченную к седлу сумку. Вынув из нее круглый хлеб, копченую рыбину и пару яблок, положил все на траву недалеко от огня и пробормотал, глядя на девушку: - Бери. У меня больше ничего нет. Один из спутников Абистана подсел к Либлуту и взял вторую порцию мяса, другой подошел к Абистану. - Господин, у меня есть сушеный урюк и чеснок. Тот посмотрел на него с благодарностью, затем присел рядом с девушкой и спросил: - Как тебя зовут? Она улыбнулась: - Шаммурамат. А вы откуда? Из города? - Смотря о каком городе ты говоришь. Мы из Вавилона. Я Набу-наид, сын великого князя. Я состою в окружении царя Навуходоносора. Царь считает меня одним из самых близких друзей, его мидийский звездочет даже дал мне еще одно имя вдобавок к моему собственному, и теперь все близкие друзья зовут меня Абистан, то есть «тот, кто нужен». - Красивое имя, - прошептала она, а затем кивнула на других мужчин. – А это твои друзья? Он посмотрел на спутников, жующих ее ужин, и опустил голову. - Друзья… да, Либлут и Кудурру мои приятели. И… мне сегодня стыдно за то, что они мои друзья. А вот это мой самый лучший друг, и зовут его Хашдайя, - и он хлопнул по плечу сидевшего рядом мужчину. Тот обернулся и серьезно возразил: - Господин шутит. Я всего лишь ничтожный раб, галлу*. - Не говори глупости. Ты самый близкий мой друг. Слушай, я говорю это впервые и может быть, не скажу больше никогда! Ты вырастил меня, ты научил меня всему, что должен уметь мужчина. И я не просто ценю это. Я всегда надеюсь на тебя, на твой совет, на твою помощь. Знай это, Хашдайя, и да хранят тебя боги. Абистан замолчал, взволнованный собственным признанием. Он от большого куска хлеба отламывал крошки и рассыпал их у своих ног, задумавшись о чем-то. Шаммурамат не отвлекала его от размышлений. Она сидела рядом и просто разглядывала его. Восторженная речь словно раскрыла его внутренний мир, и она увидела, что он совсем еще юн, ненамного старше ее самой. Он не жесток, а справедлив – как он был готов поссориться с друзьями из-за чужого ужина. А Ваядуг всегда говорила ей, что мужчины – это источник зла. Вот и сейчас старуха возится возле хижины и недовольно ворчит, ругая незваных гостей. Либлут и Кудурру уже обгладывали кости и смеялись, перешептываясь о чем-то. Хашдайя очистил рыбину, разломал ее на куски и положил перед хозяином. Сирруш дремал, свернувшись рядом с Шаммурамат. Вдруг над их головами что-то захлопало, и к ногам Абистана опустилась пара голубей. Они подбирали крошки, рассыпанные им, ворковали, будто рассказывая о чем-то. - Голуби! – воскликнул Абистан. – Какие красивые! Шаммурамат протянула к ним руку, и один из голубей вспорхнул и уселся ей на запястье. - Это моя Абди. А вон тот Парр-задан. - Они твои?! - Да, они живут с нами. - С кем – с вами? - Ну, со мной, с Сиррушем, с Ваядуг. - Ваядуг? Какое странное имя**. Это она? – он указал на старуху. – Она твоя бабка? Девушка пожала плечами. - Я не знаю. Я никогда не спрашивала ее об этом. - И вы всегда жили здесь? Она кивнула. - Одни? - Да. Сколько себя помню. - И сколько тебе лет? Если, конечно, ты знаешь? - Знаю. Шестнадцать. Ваядуг научила меня считать. И писать тоже. Вот, смотри, - она подобрала палочку и на песке клинописью написала свое имя. – Это по-вавилонски. И по-арамейски могу. Она написала «Набу-наид». Он улыбнулся: - Тебе больше понравилось мое собственное имя? - Нет. Абистан лучше. Он помолчал, а следующий вопрос задал шепотом: - А твоя … Ваядуг, она из мар-бани? Или из заби? Или амту?* - Нет. Я не знаю. Я думаю, она просто… просто… Она посмотрела в его глаза, и он увидел такую беспомощность в ее лице, растерянность, что сразу понял – она стыдится того, что хочет сказать. Потому что ее Ваядуг просто нищенка. И она сама тоже. - Это неважно, - прошептал он и вдруг, сам не ожидая того, погладил ее по волосам. – Ты … красивая. Хашдайя, услышав слова хозяина, в изумлении повернулся к нему. Но ни Абистан, ни Шаммурамат уже не замечали его. Они словно впервые увидели друг друга. Абистан снова провел рукой по ее волосам. Она медленно коснулась его руки и задержала ее у своего лица. Его глаза излучали нежность и тепло, и она смутилась вдруг, покраснела. Но он не дал ей опустить голову, поддерживая за подбородок, и она подняла глаза снова. И он утонул в них, в их синеве, невиданной, завораживающей. Он еще не видел таких глаз, но только сейчас осознал это. Вавилонские девушки были черноглазы, у редких красавиц глаза были изумрудного цвета, но такие – синие – он не видел никогда. Ваядуг, заметив, как Шаммурамат смотрит на собеседника, почуяла неладное и поспешила к ним. - Семирамида, ступай за водой. Очарование пропало. Абистан опустил руку. - Почему она так назвала тебя? - О, она всегда зовет меня так, когда сердится. Она говорит, что северянке легче называть меня так. Для ее родины мое имя слишком сложно выговаривается. Она встала, чтобы принести воды. А Ваядуг подошла к Абистану. - Солнце садится. Если вы едете в город, то вам пора, иначе не доберетесь до темноты. Хашдайя подошел к ней: - Мы потеряли тропу. Пусть твоя девушка покажет нам путь. - Нет, - отрезала старуха. – Она не знает дороги в город. Я укажу вам, в какую сторону ехать. Шаммурамат вернулась, прижимая к бедру глиняный сосуд с водой. Абистан поднялся ей навстречу и, вздохнув, сказал: - Нам пора. Кони уже передохнули, и жара спала. Не ожидавшая этого Шаммурамат растерялась. - Так быстро? Почему? Абистан посмотрел на Ваядуг; та отвернулась и пошла к хижине. Либлут и Кудурру, наблюдавшие за ними, переглянулись. - Абистан, - Либлут разлегся на траве, - мы решили остаться на ночь. А на рассвете поедем. После еды хочется полежать, а не тащиться верхом. - И правда, - подхватила Шаммурамат, - можно ведь не спешить. И она умоляюще посмотрела на старуху. Та пожала плечами и скрылась в хижине. Шаммурамат облегченно передохнула и позвала Абистана. - Пойдем, я покажу тебе, где можно умыться. Хашдайя подсел к костру рядом с Либлутом, а Абистан с Шаммурамат скрылись за деревцами. Вода в родничке была чистой, тепловатой. Абистан умылся, глотнул воды и посмотрел на спутницу. Она стояла в тени деревьев и наблюдала за ним. К ней подполз Сирруш и улегся у ее ног. - Он всегда ходит за тобой, как собака за хозяином? - Да, - засмеялась она, присела и погладила зверя. Абистан хотел тоже погладить его, но при его приближении Сирруш повернулся к нему и зашипел. - Он тебе не доверяет, - вздохнула она. - А кто дал ему имя? - Ваядуг. Много лет назад большая птица пролетала над нами и выронила из лап ящерку. Я ее подобрала. Вот из нее и вырос мой сторож. Мы даже не ожидали, что он будет таким большим. Ваядуг сказала тогда, что если он не умрет, то будет моим телохранителем. Но сама она никогда к нему не подходит. - Неудивительно. Не иначе сам Мардук послал его тебе. Ведь это священный дракон Бэл-Мардука. Ты знаешь о нем? - Да. Ваядуг мне рассказывала. В Аккаде много богов, и Ваядуг частенько говорит о каком-нибудь. Абистан взял ее за руки и заставил подойти ближе. Она смотрела в его глаза и ждала чего-то, чего он не мог понять. - А говорила она тебе о богине Иштар*? От его жаркого шепота она вдруг затрепетала, неведомая волна пробежала по ее спине и холодком докатилась до темени. Она зажмурилась на миг, потом снова открыла глаза: - О… богине… Иштар? Ее голос вдруг сорвался, жар в горле не давал говорить. А он взял ее головку в ладони и проговорил: - Я знаю, у богини Иштар прекрасные синие глаза. У нее длинные волосы, которые она украшает цветами. Она невинна, как дитя, и в то же время она – источник любви. Если ты склонишь свое лицо над водой, то увидишь в ней отражение богини Иштар. Он обнял ее, и у нее закружилась голова от чувств, обуявших ее. - Не надо, - пробормотала она и закрыла глаза. - Почему? Ты боишься меня? - Нет. Я не знаю… Абистан и сам не мог понять, что с ним происходит. Никогда еще женщина не приводила его в трепет. Он вовсе не был неопытным юнцом, но то, что было у него с женщинами, не имело ничего общего с тем, что происходило сейчас. Эта девушка, которую он едва узнал, словно разбудила его. Ему так страстно захотелось обладать ею, что он сам испугался своего желания. Испугался, что может своей страстью отпугнуть ее или причинить ей боль. Он видел ее чистые глаза, ее детские губы, ее хрупкую фигурку, и ему захотелось прижать ее к себе и спрятать, защитить. От чего? Он не знал. Но только понял, что не может воспользоваться ее неопытностью, не может погубить ее доверие. Он застонал и уткнулся лицом в ее волосы. - О, боги, пощадите, не терзайте меня! – прошептал он едва слышно, а когда она посмотрела в его глаза, он нагнулся к ее лицу и легко коснулся губами ее лба, бровей. Затем отпустил. – Нам надо вернуться. - Почему? – ей стало холодно, едва он освободил ее от своих объятий. - Так будет лучше. Идем. - Иди один. Я приду попозже. Он хотел возразить, но она уже отошла от него и поманила за собой дракона. Она прошептала Сиррушу что-то, отчего он ринулся прочь от нее, а она побежала вслед. Абистан вернулся к хижине. Либлут и Кудурру спали в прохладе деревьев, подложив под голову свои седельные сумки. Хашдайя сидел у очага, неспеша подкладывая хворост в огонь. Абистан присел рядом. Слуга окинул его взглядом, в его глазах стоял немой вопрос. - Она ушла гулять со своим драконом. Хашдайя все еще смотрел на него, явно не удовольствовавшись ответом. - Ну, что ты смотришь? Я ее ничем не обижал. - Я верю тебе, господин. Сирруш не дал бы тебе обидеть ее. Абистан, прищурившись, наблюдал за язычками пламени. - Я не обидел бы ее, даже если бы не было рядом этого чудовища. Произнеся это, он вдруг замолчал. Казалось, что ему в этот миг словно открылось нечто. Он посмотрел на слугу, взгляд его был удивленным. - Господин… - начал было Хашдайя, но тот остановил его жестом. - Помолчи. Куча мыслей вихрем неслась в его голове, и Хашдайя не стал ему мешать. Господин явно что-то задумал, но не хочет пока говорить об этом. Что ж, Хашдайя примерно знал, какие мысли посетили его молодого хозяина. И он все равно не посмеет возразить ему, на что бы он ни пошел. Шаммурамат вернулась, когда уже почти стемнело. Она притащила большую черепаху и отдала ее Хашдайе. - Вот, приготовим ее. Сиррушу она очень понравилась, поэтому ему дадим яиц, если она их еще не отложила. Тот кивнул и взялся за дело. А девушка, словно не замечая взгляда Абистана, обошла его и направилась к хижине. - Ваядуг, ты спишь? – позвала она. Абистан не услышал ответа, но девушка скрылась в хижине. Она вышла оттуда, когда звезды уже усыпали ночное небо. Огонь догорал, поджаренная черепаха остывала. Хашдайя дремал. Абистан жевал жесткое мясо; он поманил девушку к себе и предложил ей поесть. - Бери, пока мои приятели не проснулись и снова всё не сожрали. Она улыбнулась, села рядом с ним и принялась за еду. Они долго молчали, думая каждый о своем. Наконец Абистан не выдержал и проговорил: - Поедем со мной. Она взглянула на него, но в темноте уже не могла понять выражения его глаз. Не отвечая, она подложила немного хвороста к еще раскаленным углям, и когда стало чуть светлее от разгоревшегося огня, сказала: - Расскажи мне о Вавилоне. - Хорошо, слушай. Обхватив колени руками, она смотрела на пляшущие язычки пламени и пыталась представить себе то, что он говорил ей. Огромные тройные стены Вавилона так высоки, что даже брошенный камень не перелетит через них. В башенках, украшающих стены, сидят стражники и внимательно смотрят, кто и откуда приближается к городу. Торговые караваны бредут по многочисленным дорогам, проложенным через огромные поля, и ликующий клич пахарей долетает до них: «Алала!» А по рекам и каналам, вытекающим из Пуратту* перед городом, пересекающим и окружающим его, движутся десятки, сотни судов и суденышек, рыбачьих челноков из тростника. Большие и маленькие армянские гуфы** везут вниз по течению товар – бочки с пальмовым вином. А огромные парусные корабли везут драгоценный груз: кипарис и кедр, дуб и бук. Древесину продадут за чистое серебро, и вавилонские мастера превратят ее в роскошную мебель с инкрустацией из золота, драгоценных камней и слоновой кости. За въезд в город надо платить пошлину в царскую казну, но это не беда. Вавилон – это огромный базар, и здесь любые затраты всегда окупятся. Не успеешь въехать в город, и шум толпы окружит тебя, от пестрых нарядов зарябит в глазах. Кабачки и трактиры заманят аппетитными запахами, а музыка, день и ночь льющаяся из них вместе с вином и сикерой***, усладит тело и душу. Каждый день в городе праздник. Десятки богов ждут жертвоприношений в свой день* в своих храмах, капеллах и уличных алтарях. Жрецы украшают богов, которым служат, лучшими драгоценностями и одеждами, кормят их и поют им песнопения. В храмах столько сокровищ, сколько нет даже в царских дворцах, но знают о том, где они спрятаны, только эреб-бити**. Жрецы больших храмов – самые почитаемые и богатые люди. На храмовых землях трудятся сотни ширку***. Жрецам кланяется даже сам живой бог – царь Вавилонии. Любой, не оказавший почтения жрецу, будь он самым влиятельным князем, может навсегда сгинуть в темных переходах подземелий, служащих фундаментом храмов. Князей, богатых и знатных, в городе много. Их дома расположены в центре города и бывают трех- или даже четырехэтажными, но ни в коем случае не выше царского дворца. Вокруг каждого такого дома есть свой сад, окруженный глухим каменным забором. Князьям принадлежат земли, ремесленные мастерские и даже банки****. Все вокруг работают на них. Гончары из белой глины изготавливают тончайшую посуду, покрытую цветной глазурью. Мебельщики делают ложа, скамейки, кресла, подставки для ног и много других нужных вещей. Ювелиры Вавилона славятся своим умением во всем Аккаде и даже за его пределами. Нет слов, чтобы описать всю красоту их изделий. Ткачи ткут прекрасные ткани из овечьей и козьей шерсти, а так же изо льна. Торговцы привозят из Финикии и Египта красители, и поэтому одежда вавилонян, а особенно вавилонянок пестрая и яркая. В кузницах мастера изготавливают все необходимое для работ на поле и для вооружения царской армии. Железо прочно и красиво, но оно дорого, как и любой другой металл – ведь весь его везут в Вавилон издалека. Но зато нигде его не умеют обрабатывать так, как здесь. Еще Вавилон славен изделиями из кожи. Легкая обувь и бурдюки, конская упряжь и одежда для воинов – все это лучшего качества. Вавилонские красавицы прячут свои лица под прозрачными накидками, сквозь которые все равно видны крашеные сурьмой глаза, а аромат духов и благовоний летит впереди них. Они не любят ходить сами – их носят на носилках и в паланкинах сильные рабы. Хороший раб стоит очень дорого, ведь рабы – главное богатство вавилонянина. Если есть у тебя хоть один раб, то тебя уважают соседи и друзья. Поэтому даже бедняки стараются из накопленных средств, прежде всего, купить раба, который потом сможет своим трудом прокормить своего хозяина. Благородные князья тоже любят ездить на плечах рабов-носильщиков. А если вдруг решаются пройтись пешком, то опираются на трости из дерева, инкрустированного золотом и каменьями. Человек без трости – просто человек, а с тростью – уважаемый господин. Если человек беден, если нет у него умелых рук для ремесленных работ, но есть сила и храбрость, то может он стать воином царской армии. Ведь царь часто уходит в походы, в которых его воины добывают не только славу и новые земли, но и множество рабов и сокровищ. Царскую армию кормит весь город, живут воины в казармах, окружающих дворцы и храмы, и поэтому они быстро богатеют, не тратя своих трофейных богатств на еду и жилье. А для защиты города вовсе не нужно большого умения. Ров за городской стеной соединяется системой шлюзов с рекой, и можно за несколько минут затопить всю местность вокруг города, не давая подступа к стенам. В Вавилоне много чужеземцев. Они приезжают на время, а потом многие остаются навсегда, так привлекает их Город Богов*. Они отдают своих детей в школы, которых в Вавилоне множество. Их обучают там письму и счету, умению пользоваться солнечными, водяными и песочными часами, а самых толковых учеников затем обучают жрецы, передавая им древние знания о звездах и светилах. * Галлу (вавилонск.) – холоп. ** Ядуг (перс.) – колдунья. * Мар-бани (вав., букв. «свободнорожденные») – граждане; заби (букв. «трудящиеся») – мужики, работники; амту – рабыня. * Иштар – богиня плодородия и плотской любви. * Пуратту – Евфрат (за пределами города; в черте города – Арахту). ** Гуфа – круглое судно из ивняка, обтянутого кожей. *** Сикера – пиво.