Сады Семирамиды. Том 1

- Зачем ты купила ее, госпожа? Сейчас придется отдать столько денег! Ты уверена, что у тебя хватит серебра, чтобы расплатиться? Что скажет наш хозяин? - Луринду, я не хочу ничего слышать и не буду ничего объяснять. А с князем при необходимости я буду говорить сама. Абистан разрешил тратить деньги на что угодно. Луринду возмущенно поджала губы и больше ничего не сказала. Она шла теперь чуть позади Шаммурамат, благо та не спрашивала дорогу. Рядом шла купленная рабыня и посредник работорговца, шедший за деньгами. Остановившись у лавки, в которой торговали лепешками и сладостями, Шаммурамат недолго разговаривала с продавцом, затем, забрав у Луринду кошель с остатками серебра, положила на весы пару кусочков. Продавец кивнул и подозвал мальчишку-помощника. Погрузил ему на голову огромную корзину с лепешками и приказал идти за госпожой. В соседних лавках удивленно перешептывались. Корзина мальчика быстро пустела – Шаммурамат не забыла своего желания накормить детей, просящих подаяния в пыли под городскими стенами. Толпа оборванных, тощих, грязных бродяг с голодными глазами плясала вокруг нее, вырывая друг у друга куски хлеба. - Я тебя предупреждала, - Луринду равнодушно пожала плечами и выбралась из этой свалки, расталкивая орущих людей локтями, тогда как только что купленная рабыня помогала госпоже раздавать лепешки детям, одновременно отбиваясь от взрослых. Посредник работорговца пытался прикрыть от грязных оборванцев Шаммурамат, боясь, что ее растопчут, и он не получит денег за рабыню. Корзинка уже была пуста, когда взгляд Шаммурамат остановился ни нищенке, прижимавшей к груди грудного младенца. Наемный мальчик уже собирался вернуться в лавку, но она остановила его, попросила подождать и подошла к женщине. - У тебя есть кто-нибудь? Муж, брат? Та покачала головой и с немой мольбой посмотрела на нее. - А ты могла бы делать какую-нибудь работу? - Меня никто не берет. Из-за ребенка. Возьми меня, госпожа! – горячо взмолилась она. Луринду тихо застонала. Но Шаммурамат покачала головой: - Я не могу тебя взять. Я сама живу в чужом доме. Возьми серебро… Мальчик, - подозвала она наемника из лавки, - проводи эту женщину до вашей лавки, у нее есть чем заплатить за ночлег. Может быть, ей помогут найти работу. - Не надо, госпожа, - остановила ее та, сжимая сикль в ладони, - ты не знаешь подобных людей. Они отнимут у меня деньги и выкинут на улицу. Я благодарю тебя за милость. А твоих денег мне хватит на несколько дней. Скажи мне свое имя, и я помолюсь за тебя. Шаммурамат поморгала глазами, отгоняя внезапные слезы. Она вспомнила Ваядуг, представила ее сидящей под этой стеной и молящей прохожих о милостыне. - Меня зовут Семирамида. - Боги наградят тебя за твою доброту, Семирамида. - Наша госпожа такая добрая, я рада, что именно она купила меня. - Не спеши радоваться, глупая. Наша госпожа завтра может стать служанкой, и тогда неизвестно, что еще будет с тобой и с ней самой. - Нет, она не может быть служанкой. Она никогда не будет служанкой. - Откуда ты можешь знать? Только богам известно, что будет завтра. - Может быть, не только богам… Набу-балатсу-икби, войдя во двор собственного дома, с удивлением заметил, что посреди него стоит мужчина, видимо, местный торговец или посредник такового, неизвестная девушка без покрывала на лице, видимо, рабыня, и Луринду, которая, увидев хозяина, явно почувствовала себя не в своей тарелке. По лестнице спускалась Шаммурамат, неся в руке кожаный кошель, набитый, разумеется, серебром. Мужчина разложил на земле весы, высыпал серебро в чашу, лишнее вернул в кошель и отдал Шаммурамат. Взвешенное серебро перекочевало в его потайной карман, глиняные таблички были подписаны, проверены и розданы участникам сделки. После чего мужчина откланялся и торопливо покинул двор, бросив мимолетный взгляд на вошедшего господина. Луринду тоже поспешила скрыться от глаз князя, пока тот не обрел дар речи. Шаммурамат и купленная девушка остались вдвоем. Рабыня сложила руки и склонила голову. Шаммурамат молча смотрела прямо в глаза князя. - Тратишь мое серебро? Ты еще его не заработала! – его голос был тих, и не понять было, о чем он думает. - Это подарок Абистана, я имею право им распоряжаться, - спокойно ответила она. - Нет, не имеешь. Мой сын дал тебе его авансом, потому что взамен ничего не получил. Уличные лупы честнее тебя, они обычно отрабатывают полученные деньги. Князь поспешно прошествовал мимо них, стуча тростью по гранитным плиткам двора. - Что он такое сказал? – пробормотала она, и вдруг ее осенило – ну, конечно, болтливая Луринду всему дому рассказала, что Абистан хранил девственность привезенной красавицы, а сам развлекался с лупой в кабаке. А разговоры рабов всегда доходят до ушей хозяев. Потрясенная этими словами, Шаммурамат медленно поднималась по лестнице в свою комнатку. Рабыня шла за ней. - Я не знаю, зачем тебя купила, - сказала Шаммурамат, плотно прикрыв вход в комнату плотным занавесом, который ей повесил Хашдайя вместо сетки. – Видишь, как живу я сама. У меня ничего нет. Я никто в этом доме. Девушка улыбнулась ей: - Я знаю, зачем ты меня купила. Я так захотела. Шаммурамат внимательно посмотрела ей в глаза, потом кивнула: - Да, конечно. Я же почувствовала это. Твои глаза просили меня об этом. - Ну, не совсем глаза. Я вижу, госпожу это не удивило? - Нет, не удивило. Я всю жизнь жила с … с человеком, который наперед знает, что будет. Может быть, ты такая же. Это было бы неплохо. Мне очень не хватает моей Ваядуг. Голос ее был словно неживой. Ее так потрясли слова князя, что она, говоря с рабыней, не проявляла никаких эмоций, только воспоминание о Ваядуг спазмом сдавило горло на миг. Девушка приблизилась к ней на шаг и осторожно коснулась ее плеча. - Присядь, госпожа, я попробую тебе помочь. - Разве мне нужна помощь? – но она безропотно подчинилась, опустилась на ложе. Рабыня разула ее и стала разминать ноги. При этом она пыталась встретиться с ней глазами, и когда ей это удалось, Шаммурамат уже не могла отвести взгляда. Девушка словно удерживала ее взгляд, не отпускала. Будто незримая ниточка протянулась от ее глаз прямо к черному зрачку в зеленом ореоле. И становилось легче. Какая-то мелодия зазвучала в голове, незнакомая, грустная, но успокаивающая, словно колыбельная. - Ведь так лучше? – рабыня моргнула, и наваждение пропало. Шаммурамат улыбнулась – слова князя показались такими пустыми и не обидными. Она еще придумает, что ему сказать! С благодарностью смотрела она на рабыню. - Как тебя зовут? Откуда ты? Как попала на торги? Девушка задумалась, с чего начать, затем тихо заговорила. - Я иудейка. Мой родной город Иерусалим. Почти два года назад вавилонский царь пришел к нам с войной. Я попала в плен. При дележе трофеев я досталась одному из воинов. Конечно, тот толстый работорговец, которого ты видела сегодня, солгал, сказав, что я девственница. Получив трофейную женщину, воины делают ее своей наложницей, невзирая на возраст. Мне не было двенадцати. Тот воин всюду таскал меня за собой, хорошо хоть, никому не позволял ко мне приближаться. Такое бывает. Надоевшую наложницу передают из рук в руки, грубые мужланы не знают нежности, сколько женщин, измученных до смерти, я видела. Я не всегда умела делать так, как сегодня на торге, когда заставила тебя купить меня. Я старалась быть покладистой, лишь бы не пойти по рукам. Но однажды я почувствовала, что он ко мне не вернется из битвы. Я сказала ему об этом, кто-то из его приятелей услышал. Мои слова сбылись. Он был убит, соратники его поспешили продать меня, боясь, что я приманила смерть. С тех пор меня возят по базарам. Иногда кто-нибудь покупает – когда я этого хочу. Потом снова продают, столкнувшись с моими предсказаниями. Люди боятся таких, как я, считают меня приносящей беду. Вот и все. - А как тебя зовут? - Зови как хочешь, госпожа. Я привыкла, что каждый хозяин зовет меня по-своему, как ему вздумается. У меня было много имен, даже в родном доме каждый давал мне кличку. Я всегда была уродлива, и все потешались над моей внешностью. - Если ты и была уродлива, то это было давно. Мне лично ты нравишься. У тебя такие необычные глаза! - Это не глаза, - засмеялась она, - это колдовской взгляд. - Ну, хорошо. Слушай, разве не было у тебя имени, которым бы тебе самой хотелось называться? - Было. Я иногда зову себя так. Муж одной моей хозяйки, впервые увидев меня, мою фигуру и взгляд, сказал только – нупта. Его я и ужалила*. Он обанкротился через несколько дней, и его жена поспешила избавиться от меня, решив, что это моя вина – слишком заглядывался на мою талию ее муженек. - Ну, что ж, Нупта, я буду звать тебя так, если ты не против. Думаю, мы подружимся. - Госпожа, я все умею. Я смогу быть полезна тебе, и тебе не придется пожалеть о потраченных деньгах. Я готова прямо сейчас заняться чем угодно. - Я пока не знаю, чем мне тебя занять. Быть может, ты умеешь шить? Умеешь обращаться с очень тонкой тканью? Вот с такой, - и она развернула ткани, купленные на базаре. Нупта ахнула: - Какое чудо! Это шелк! - А откуда везут такую ткань? - Откуда-то из-за гор. Его делают не из растений, как лен, и не из шерсти животных. Это на самом деле тоненькие паутинки, скрученные в нить. Есть такие бабочки, которые откладывают яйца личинок на тутовник. Личинки вырастают, им приходит время превращаться в бабочек, и они выделяют тонкую паутинку, обматываются ею и превращаются в кокон. Так вот эти коконы потом собирают, разматывают, скручивают в несколько слоев и из этих нитей ткут шелк. Потому-то он такой тонкий и легкий, как паутинки. И ткать шелк может не каждый ткач. Есть у далекого моря большой город. Его называют городом вдов, потому что большинство населения в нем – вдовы. И это вовсе не из-за каких-то мужских болезней. Просто в той стране быть вдовой – позор. По их обычаю, верная и преданная жена после смерти мужа должна последовать вслед за ним на погребальный костер и сгореть заживо. Но не у всех хватает решимости на такой шаг. Люди изгоняют таких женщин, нарушивших обычай, и поэтому они уходят на север, в этот самый город, раскинувшийся в долине священной реки, где молят богов простить их несмелость. Они отказывают себе во всем – не носят украшений, обуви, нарядной одежды. Только белое платье и распущенные волосы. И уж конечно, никогда они больше не выходят замуж. И всю свою нерастраченную любовь отдают они своей работе – вот этим волшебным тканям, надеясь, что смогут сохранить этим от несчастья ту незнакомку, которая наденет на себя изделие их рук. Поэтому сделай себе наряд и будь счастлива. Они улыбнулись друг другу и тут же устроились на тахте обсуждать, какой наряд можно сшить из шелка. Пока Нупта раскладывала ткань и скалывала ее костяными булавками, Шаммурамат сбросила с себя невзрачную тунику, в которой ходила на базар, и осталась нагишом посреди комнаты. Только купленное ожерелье из золота со множеством сияющих мелких камней украшало ее. На обнаженной груди оно смотрелось совсем иначе, не так, как на темном одеянии, которое она отбросила на скамеечку. Нупта взглянула на нее, затем подобрала один из отрезов шелка и подошла к ней. - Сейчас я покажу, как превращают отрез ткани в одежду без ниток и иголок. Она обернула полупрозрачной белой тканью ее бедра, сделав спереди складку, а оставшимся концом прикрыла грудь, перекинув его через плечо на спину. - Вот так ходят женщины в той стране. Ожерелье поверх ткани, вот так. Волосы на плечо. Ты похожа на махарани! - О, это же словечко говорил торговец шелком. - Конечно, махарани – его правительница. Как еще он мог тебя назвать? У тебя есть еще украшения? - Да, немного. Они достались мне от матери, которой я не помню. Шаммурамат поспешно развязала маленький узелок и извлекла из него серьги, браслеты и пояс, словно сотканный из маленьких бутончиков, в каждом из которых что-то звенело. Нупта помогла ей прикрепить серьги-подвески к волосам, пояс застегнула на талии выше ткани, опоясывающей бедра, браслеты она надела сама. - Ну, что скажешь? – улыбнулась Шаммурамат. Даже несколько слоев обернутого вокруг тела шелка не скрыли прелестей, просвечивающих сквозь него. Было видно каждую впадинку и складочку. - Что сказать? Очень жаль, что тебя не видит молодой хозяин. Шаммурамат вспыхнула, затем так же мгновенно побледнела. - Почему ты так сказала? Ведь я ничего о себе не рассказывала. - А мне и не надо. Я многое замечаю, многое читаю в душе у людей. Ты, госпожа, рассуждаешь, как дитя, удивляешься простым вещам, совсем не знаешь жизни – значит, никогда не жила среди людей. Ты не служанка в этом доме, но и не член семьи. Не дочь и не жена хозяина, но и не невестка, иначе он не говорил бы тех обидных слов. Значит, ты возлюбленная его сына, оказавшаяся здесь без согласия хозяина. И если хозяин так груб с тобой, это значит, что твой возлюбленный далеко. - Да, - вздохнула она, – царь ушел в поход, и мой Абистан тоже. - Ты скучаешь? Она кивнула, но говорить ничего не стала, отвернулась. - Не прячь своих слез. Лучше выплакаться, станет легче. - Я не умею плакать, Нупта. Слезы пугают меня и не приносят облегчения. Нупта подошла к ней, положила руку ей на плечо и сказала: - Я хочу кое-что сказать тебе. Надо быть готовой ко всему, тогда легче встретить любой удар судьбы, легче отразить его. Ты не очень скоро встретишь своего любимого, хотя он через некоторое время всегда будет где-то рядом. Учись подальше прятать свои чувства, и ты всегда будешь побеждать. - Разве моя жизнь всегда будет только борьбой? - Да, почти вся. Иначе ты просто не будешь жить. Наступило молчание. Одна размышляла над услышанным, другая следила за тем, как подействовали ее слова. И действительно, по лицу Шаммурамат можно было читать все то, что скрывается в этой головке: нахмуренные брови разглаживались, глаза сузились и превратились в щелочки, губы поджались и побелели. Подбородок приподнялся, плечи распрямились, и теперь вся ее внешность убеждала – она готова встретить любые удары судьбы. Тишину размышлений прервала Луринду – ее отчаянные крики было слышно еще на лестнице. Ворвавшись в комнату, она сбивчиво пыталась объяснить: - Госпожа! Там, во дворе… Сирруш, он убежал, а там… господин… Иди скорее! Шаммурамат понадобились доли секунды, чтобы все понять, и вслед за служанкой бросилась она вон из комнаты. Нупта поспешила за ними. Во дворе была тревожная тишина. По узкому переходу вышли они в сад. Луринду повела их в самый дальний угол его, туда, где в тени деревьев прятался небольшой бассейн локтей десяти в диаметре, центр которого короновала огромная каменная рыба. Картина, открывшаяся взору Шаммурамат, сначала напугала ее, а через минуту рассмешила. Солидный повелитель в растрепанной одежде и с перекошенным от ужаса лицом восседал на дереве в двух метрах от земли. Дерево было посажено у самого основания бассейна, на краю которого, упершись лапами в плиточное подножие, стоял Сирруш. Видимо, он запыхался от преследования князя, и теперь окунул морду в воду и с жадностью глотал ее. Вода соблазнила его, и он скользнул прямо в бассейн. Вдоволь нахохотавшись, не замечая угрюмого лица Луринду, Шаммурамат окликнула своего верного телохранителя. Сирруш выбрался из воды, пригнулся к земле и с виноватым видом пополз к своей хозяйке. Та слегка поругала его, потрепала гладкую морду и крикнула, обращаясь к Набу-балатсу-икби: - Можешь слезть, господин. Сирруш не тронет тебя. Он меня слушает. Старик на удивление проворно слез с дерева, осторожно подошел к бассейну, окунул в него руки и сполоснул влажное от пота лицо. «Подожди, девчонка, я найду способ проучить тебя и избавиться от твоего присутствия в моем доме!» Он глянул вслед уходящей Шаммурамат. В тот же миг она обернулась, остановилась, глядя задумчиво и настороженно прямо ему в лицо. Он видел ее полуобнаженную фигурку под прозрачной белой тканью, красивые формы, украшения, дракона Сирруша у ее ног, и голова его светлела. «Я уже придумал, невинное дитя!» * Мина – денежная единица. Около 505 граммов серебра.