Сады Семирамиды. Том 1

Шаммурамат ходила по комнате из угла в угол. Нупта слушала ее рассказ о странном госте и качала головой. - Нет, госпожа, не может это быть правдой. Князь обманывает тебя. - Но они говорили о свадьбе. В чем подвох? Зачем еще знать им о моих родных, о моей вере в богов? Объясни, если знаешь больше меня! Та пожала плечами: - Пока не знаю. Все в тумане. Дай подумать. Она закрыла глаза и словно ушла в себя. Какие-то видения мелькали в ее сознании, но они не сформировывались в четкую картинку. Нупта вздохнула: - Что-то будет. Скоро. Но не сегодня. Когда день придет, я смогу это почувствовать, если тебе будет грозить опасность. А пока… Стоит проверить князя. Если он говорил о тебе, как о невестке, так не пора ли предоставить тебе лучшие условия для жизни? Шаммурамат осмотрела свое жилище, встретилась глазами с рабыней и просияла: - А это мысль подходящая! Периодически выглядывая во двор, Шаммурамат поймала тот момент, когда князь проводил своего гостя, и спустилась к нему. Он, не заметив ее, собирался скрыться в своих покоях, когда она окликнула его: - Господин! Набу-балатсу-икби остановился, медленно обернулся, и его глаза округлились – девчонка назвала его господином! Он уже хотел, было, покровительственно произнести: «Я слушаю, дитя мое!», но выражение ее лица заставило его не делать этого. Шаммурамат приближалась к нему с таким видом, словно это не она час назад говорила, что жила на улице! Ее высоко поднятое лицо было угрюмо и решительно. - У меня есть просьба, - сразу в лоб сказала она, - и я надеюсь, господин исполнит ее. Мне нужна другая комната. С окном. На нижнем этаже. С верандой, выходящей в сад. Набу-балатсу-икби даже поперхнулся. С его губ уже готов был сорваться яростный ответ, но он вовремя опомнился и только произнес: - Если ты просишь такую комнату, значит, тебе известно, что она есть в женской половине. Так? - Господин совершенно прав. - Так значит, должно быть известно, чьи это покои. Ты не можешь их занять. Это покои моей жены. - Госпожа не бывает в доме, ее покои стоят пустыми годами. А я ведь займу их ненадолго, не так ли? «Действительно, - подумал он, - даже меньше, чем ты думаешь». - Да. Пожалуй, ты права, не пристало тебе жить в комнате для прислуги. Я подумаю. Но находящиеся там покои слишком близко расположены к мужской половине. - Это неважно. У моих дверей будет надежный страж. «Сирруш», - догадался Набу-балатсу-икби, и вдруг его пронзила мысль о том, что в разговоре с Табией он совсем забыл о драконе. «Ну, ничего, справимся и с ним». Шаммурамат получила новую комнату. Не все покои жены князя, а только часть их, но и этого было более чем достаточно. Теперь не нужно было с чашкой пшена блуждать по двору или саду, боясь, что кто-нибудь из прислуги помешает ей кормить своих голубей. Она снимала с окна ставни на весь день, рассыпала на подоконнике пшено, крошила лепешки, и стая голубей часами ворковала на окне. Голубка Абди влетала в комнату, и тогда Шаммурамат кормила ее из своих рук. Целый день в окно светило солнце, лишь к вечеру пряталось за деревьями. На эту же сторону выходила и большая веранда, через которую можно было выйти в сад так же, как из покоев Абистана. «Какая прекрасная комната, огромная, светлая! Пожалуй, князь не обманывает меня. Наверное, мы сумеем поладить». Дни бежали один за другим, ничего не меняя, ничего не принося, и Шаммурамат начала забывать о своих страхах и переживаниях. Хозяин был предупредителен к ней, и не то чтобы с охотой, но без гнева исполнял ее просьбы. Она чувствовала, что он готов исполнять любые ее желания. Но злоупотреблять этим не хотела. Он это понимал, и в какой-то мере стал уважать ее за это. На ее месте любая другая требовала бы от него звезд с неба. Хотя, что может требовать уличная бродяжка? У нее есть все, о чем она и мечтать не смела, не попадись на ее пути Абистан. Просить большего просто не приходит ей в голову, думал князь. А сама она не требовала многого, потому что боялась верить тому, что происходило. Слишком все было хорошо, стоило ли искушать судьбу. Нупта время от времени говорила ей о своих видениях, но сформировать из них общую картину у нее не получалось. Она говорила, что не стоит ходить куда-то, но куда? Ей виделись длинные темные переходы, но где это может быть, она не представляла. Потом ей чудился идол Бэл-Мардука, его маленькая статуэтка стояла в доме в одном из алтарей. Идол вырастал и оживал, но что это значило, они понять не могли. В один из дней Нупта сказала, будто видит за спиной Шаммурамат мужской образ, словно кто-то защищает ее. Шаммурамат несколько раз оборачивалась, пока Нупта не успокоила ее тем, что это ее фантазия. Шаммурамат рассказала ей про Абистана, но Нупта сказала, что в ее видениях есть кто-то иной, которого она называла «очень большой человек». Все было сбивчиво и запутанно, так что Шаммурамат, в конце концов, перестала придавать значения этим видениям рабыни, ведь ничего существенного они все равно не приносили. Однажды утром Луринду пришла в ее покои и сообщила, что господин желает ее видеть. Та заканчивала с прической, поэтому отложила гребешок, поднялась и вышла во двор к ожидавшему ее князю. - Господин меня звал? - Да. У меня для тебя хорошая новость. Я знаю, ты еще ни разу не была в Эсагиле, в главном храме бога Мардука. Знаю, что тебе хотелось там побывать. Так вот сегодня настал тот день, когда ты можешь попасть туда. Сегодня там будет большое жертвоприношение, будет много девушек со всего города. Я хочу взять тебя с собой на этот праздник. Ты рада? Если бы эти слова сказал ей кто-то другой, она бы подпрыгнула от радости. Но от величественного князя исходила волна непонятного торжества, от чего в ее сердце появилась тревога. Она лишь изобразила некое подобие улыбки и осведомилась, когда и в чем она должна пойти на праздник. Получив все указания, она без слов повернулась к нему спиной и скрылась в своих покоях. - Нупта, мне нужно посоветоваться с тобой… Нупта! - Ее нет, - услышала она в ответ голос Луринду, расставлявшей на столике завтрак для госпожи.- Старая Галлату попросила ее о помощи, ну, а ты же знаешь, она никогда никому не отказывает. Они ушли на рассвете. - Опять? Эта старуха постоянно уводит Нупту не вовремя. - Госпожа идет в храм? – перебила ее Луринду. - Да, - рассеянно ответила она. - Тогда разденься, тебе нужно совершить омовение. - Луринду, не говори попусту, я купалась сегодня на рассвете. - В бассейне? Нет, госпожа, эта вода не годится для омовения. Я сейчас все принесу. Шаммурамат не успела и рта раскрыть, как Луринду выскочила за дверь. Вскоре она вернулась с большим тазом в руках, следом за ней три рабыни внесли большие кувшины с водой и поднос, уставленный глиняными баночками с неизвестным содержимым. Шаммурамат больше всего удивили эти приготовления. Обычно для мытья она использовала только воду и пучок душистых трав для растирания. А сейчас она наблюдала, как в тазу в воде разводят пахучую жидкость, потом добавляют какой-то порошок. - Зачем? – коротко спросила Шаммурамат, снимая с себя одежду. - Это для ног, подошвы станут мягкими, как у младенца. Становись сюда, госпожа. Она послушно стала в таз. Чуть теплая, видимо, гретая на солнце вода была приятна для сильных и выносливых ног. Шаммурамат закрыла глаза и расслабилась. Ласковые руки рабынь вымыли ей волосы, нежно массируя голову, отчего все сомнения куда-то испарились. Прохладная вода хлынула на нее и быстрыми змейками заструилась по всему телу. Тут же две пары рук с двух сторон начали вмазывать в кожу снадобья, по запаху которых Шаммурамат поняла, что одно из них изготовлено из трав, другое – то ли из цветов, то ли из меда. Теплые нежные руки скользили по всему телу, заставляя ее краснеть от стыда. На миг представила она, что это руки Абистана, и тут же все ее тело напряглось, а в голове начал сгущаться туман. И только когда ее снова окатили прохладной водой, жар тут же спал, она будто очнулась. Ее насухо вытерли мягкой тканью, втерли в кожу душистое масло и теперь одевали. Она так расслабилась, что даже позволила Луринду причесать ее на свой вкус, чего давно уже не делала. Наконец, она была готова. В ярко-розовом наряде, вся в драгоценных украшениях, принесенных рабыней по приказу хозяина, волосы в высокой прическе, только несколько прядей свисают с ее вершины вьющимися кольцами. Мелкие соцветия украшали прическу. Увидев во дворе Набу-балатсу-икби, с одобрением взиравшего на ее наряд, она тут же спросила: - Мы пойдем пешком? - Разумеется, нет. Я поеду верхом, для тебя готов паланкин. Через несколько минут она уже уютно уселась на подушки в паланкине, который несли на своих плечах четверо рослых невольников. Хозяин в окружении телохранителей ехал рядом верхом на вороном жеребце. Дорога показалась Шаммурамат невероятно длинной, и она пожалела, что не поехала верхом, а заставила рабов тащить такую ношу. Но все-таки все кончается, и эта дорога, наконец, привела Шаммурамат к воротам Эсагилы. Набу-балатсу-икби бесцеремонно раздвинул шторки паланкина и улыбнулся довольной улыбкой богатого и властного человека: - Дорога не очень утомила тебя? – и, видя, что она проигнорировала вопрос, стал более серьезен. – Сейчас ты увидишь вблизи гордость Вавилонии. Даже чужеземцы восхищаются нашим зиккуратом. Царский дворец не сравниться величием с башней Э-Темен-анки. Но я прошу тебя закрыть глаза и открыть тогда, когда я скажу. - Зачем? Разве я могу увидеть что-нибудь лишнее, когда буду подходить к вашей «гордости»? - Нет, что ты. Но для того, чтобы осознать всю красоту, всю силу этого сооружения, надо, чтобы башня оказалась перед тобой в один миг, чтобы вы были друг против друга. Надеюсь, ты поняла? Набу-балатсу-икби был так искренен, и она почувствовала это, ему действительно хотелось показать ей нечто удивительное, достойное восхищения. Поэтому, сойдя с носилок, она закрыла глаза и, вложив руку в сухую огромную ладонь старика, пошла за ним. Шли они совсем недолго, Шаммурамат по звукам и голосам вокруг поняла, что идет по большому открытому пространству, заполненному толпами людей. Но вот они остановились, и ее поводырь тихо сказал: «смотри!» Она открыла глаза, и тут же поспешила откинуть покрывало с лица назад, боясь, что эта пелена испортит весь вид. Ее взору открылась семиярусная громада Вавилонской башни Э-Темен-анки. Она величественно возвышалась посреди огромной площади, упираясь вершиной в облака, и солнце переливалось на ее золотых рельефах. Она ожидала увидеть нечто, похожее на серую скалу, но сейчас жмурилась от исходящего от нее сияния. Вся покрытая небесно-голубой глазурью и золотыми изображениями богов и священных животных, она казалась огромной лестницей, по которой боги нисходят к людям, чтобы наставлять их, излагать свою волю и принимать жертвы. Два первых этажа были самыми высокими, каждый был больше, чем остальные пять этажей, вместе взятые, и соединялись они одной бесконечной лестницей всего шести локтей в ширину, выступающей вперед, как хобот невиданного слона. А две другие, боковые лестницы шли из-под первой, как два позолоченных бивня. Следующие четыре этажа разглядеть было очень сложно, так высоко от земли они были. А на самом верху, как объяснил Набу-балатсу-икби, был не совсем этаж, а небольшой храм Бит-или*, и золото сияло на его стенах, как второе солнце. В нем на золотом постаменте восседал золотой идол Бэл-Мардука, верховного бога вавилонского, но видеть его могли только избранные – эреб-бити. Набу-балатсу-икби отошел, а Шаммурамат даже не заметила этого. Она смотрела, пытаясь уловить каждую деталь, но все это затмевалось внезапным осознанием своей незначительности. Она вдруг показалась себе такой крохотной, незаметной, и все те, кто стояли здесь вокруг нее, были такими же маленькими и суетливыми, как муравьи. А вслед за этим пришла мысль, что и она, и все эти люди – всего лишь временные создания природы и богов, а эта башня, сияющая на солнце, наверное,вечна. И муравьи, копошащиеся вокруг нее в ярких нарядах и переливающихся украшениях, все они исчезнут так же незаметно, как и появились, останутся лишь эти краски и камни, украшающие их. И не верилось, что Ваядуг говорила однажды, будто бы Э-Темен-анки не раз громили и уничтожали, ровняли с землей – вот ведь стоит она, уходя в небо своей вершиной, вознося к облакам золотого Мардука, созданного руками людей, к Мардуку, обитающему на небесах. Солнце отражается от ее стен, рассыпается тысячами лучистых пятнышек, скачущих по ее этажам. Она не помнила, сколько времени стояла так, не сводя глаз с зиккурата, не замечая остальных. Вспомнив, что пришла не одна, она обернулась. Набу-балатсу-икби рядом не было, лишь двое приставленных к ней телохранителей и чернокожий раб с кувшинчиком в руках смотрели на нее невозмутимо. Раб протянул ей кувшинчик, предлагая выпить разбавленного вина. Она кивнула. Тут же появился небольшой бокал, раб налил в него вина и подал ей. Сделав глоток, она заметила рабу, что вино разбавлено недостаточно, что оно слишком приторно, но, вздохнув, выпила все до капли. Нупта, вернувшись в покои своей госпожи, с удивлением обнаружила, что ее нет. И, видимо, нет уже давно. Она не стала перебирать ее наряды, не заглянула в шкатулку с украшениями, она и без того знала, что что-то случилось. Знала еще тогда, когда не хотела уходить и оставлять свою госпожу. Ведь, в сущности, она не обязана помогать другим невольникам, она подчинялась только своей хозяйке. Почему же она пошла туда? И поняла – судьбы не избежать, должно было быть именно так. Но где она, куда ее увели? «Меня отослала Луринду, эта трусливая смоква, трясущаяся от одного взгляда хозяина. Она должна знать». Нупта уже побежала было к ней, но вдруг вспомнила о Сирруше. Ему тоже грозила опасность, она понимала это. Выйдя на веранду, она прямо наткнулась на стоявшего у входа дракона. Рядом, на перилах, тревожно ворковала голубка Абди. - Сирруш, пойдем со мной. Тебя необходимо увести, иначе мы ничем не поможем нашей госпоже. Но вот куда? Она задумалась на миг. Был среди рабов один, внушавший доверие, к нему она и решила обратиться. Отведя дракона в сад, она побежала на поиски Хашдайи. Они встретились в кухне для рабов. Оказывается, он тоже искал ее, и, едва увидев, тут же увел подальше от глаз и ушей любопытных. - Нупта, - заговорил он первым, - ты очень любишь госпожу, я знаю. Мне кажется, с ней случилась беда. Глупая Луринду с урюком в голове вместо мозгов сейчас рассказала кое-что приятельнице, а я подслушал. У нашего хозяина был сговор с Таб-цилли-Мардуком, жрецом из Нухара. Шаммурамат сегодня выберут в невесты бога, и меньше, чем через неделю, она станет пожизненной жрицей-иеродулой в храме. Это считается почетной должностью, но знаешь, кто обычно оказывается на золотом ложе Мардука? Капризные дочери знатных горожан, не угодившие родителям, или старые девы, навлекающие позор на своих отцов. Если наш хозяин задумал такое, он не отступится. К тому же госпожа так красива, что и жрецы не откажутся от нее. Это будет ударом для молодого господина. Я слышал, ты - только не обижайся! - говорят, ты колдунья и можешь общаться с духами. Мы должны помочь госпоже! Нупта и не думала обижаться словам Хашдайи, да и до них ли ей было? Новость, которую он принес, была хуже всего, что она могла предположить. Но она успела уловить главное – у них есть почти неделя времени, чтобы предпринять что-нибудь. Сейчас надо позаботиться о Сирруше, нельзя приносить его в жертву тем, кто выбрал такое грозное и сильное оружие – бога. - Спрячем его у меня, - предложил Хашдайя, - у меня его и не подумают искать, я ведь никогда с ним не общался. - Хорошо бы, но как ты к нему подойдешь? Он разорвет тебя или укусит. - Не думаю. Однажды госпожа сказала мне то главное, что может нас примирить и подружить. Я не боюсь его и не хочу ему зла, я хочу спасти его жизнь. Стараясь не попадаться на глаза кому-либо, они прошли внутренними покоями в ту часть дома, где жила Шаммурамат. Через ее комнату вышли в сад. Сирруш сидел в зарослях. Заметив чужого, он поднялся на все четыре конечности и злобно зашипел. - Это свой, - проговорила Нупта, но Сирруш ее слова проигнорировал. Хашдайя, собрав в кулак всю свою волю, медленно приближался к нему, зная, что в любом случае Нупта сможет одним окриком остановить дракона, как обычно это делала Шаммурамат. И вдруг у него действительно пропал страх, он смотрел на чудовище и представлял, что точно так же маленькие кошки выгибаются и шипят. Они небезопасны, могут и царапать, и кусать, но ведь они защищают себя от нас, от людей, желающих подчинить себе гордых маленьких животных. Они всего лишь фантазия природы, воплощенная в образ. И этот природный каприз, дитя легенд, фантастический дракон всего лишь защищается. Хашдайя улыбался своим мыслям, и очнулся тогда лишь, когда почувствовал под рукой прохладное тело – дракон терся о его бедро, головой подталкивая руку, прося ласки. И вот уже человек и дракон доверчиво глядят друг другу в глаза, Хашдайя гладит змеиное тело и не шарахается в сторону, когда морда с раздвоенным языком маячит перед его носом. Шаммурамат почти не помнила, что случилось. Сначала солнце стало палить так, что не спасал даже светлый наряд и накидка, даже глаза начало жечь невыносимо больно от яркого света. Потом будто что-то ударило в голову, тошнота подступила к самому горлу, после чего она почувствовала, вернее, не почувствовала своих ног. Помнила суету рядом с ней, чьи-то руки, поддерживающие ее. Потом кто-то отгонял любопытных, чьи-то голоса рядом успокаивали всех, или только ее. Когда она попыталась снова открыть глаза, над ней уже не было беспощадного солнечного света, ее голова покоилась на плече у кого-то, кто быстро нес ее по длинному коридору, освещенному настенными факелами. Она успела только осознать, что кроме них впереди и сзади кто-то идет, но тут же снова потеряла сознание. Открыв глаза в следующий раз, она увидела над собой незнакомую женщину, склонившуюся к самому ее лицу. Женщина вздохнула с облегчением: - Слава всем богам, она пришла в себя. Шаммурамат села, огляделась. Полутемное помещение было прохладным, с влажным воздухом, освещенное четырьмя факелами – на каждой стене по одному. Пол, выложенный кирпичами с синей глазурью, не был застелен ни ковром, ни циновкой, стены обшиты деревянными панелями с золотыми изображениями Мардука и его сына Набу, бога мудрости, потолок же отделан как пол, только разноцветной глазурью. И все же, несмотря на роскошь отделки, Шаммурамат почувствовала холод, веющий от каждого камня этой золотой пещеры. Она подобрала под себя ноги и уселась поудобнее на низком деревянном ложе, покрытом ковром и тонким покрывалом. «Хорошо, хоть эта постель не из камня. А то я уже чувствую себя замурованной». Две женщины, наблюдавшие за ней, были одеты в ужасно безвкусные балахоны серо-коричневого цвета, волосы тщательно зачесаны, чтобы не выбивались из-под легкой накидки, без украшений. Обе они были намного старше ее, и Шаммурамат решила поговорить с ними по возможности вежливо и без страха. - Где я и почему я здесь? – осторожно спросила она. Женщины переглянулись и ничего не сказали. «Попробую иначе». - Здесь очень холодно, нельзя ли принести сюда одеяла? А лучше всего, укажите мне выход, я уже хорошо себя чувствую. Казалось, ее тюремщицы были глухонемые. Глядя, как она собралась в дрожащий комочек, они переглянулись и засуетились. Шаммурамат даже не заметила, каким образом в полу появился проход, и одна из женщин быстро спустилась по темной лестнице. Вскоре она вернулась, неся одеяла и подушки, следом за ней еще двое внесли низкий столик и еду. Расставив все обеденные принадлежности, все четверо удалились, проход в полу закрылся, и пленница осталась одна. Еще ничего не понимая, она приготовила себе удобное ложе, завернулась в одно из одеял и придвинула к себе золотую вазу с фруктами. Много ли прошло времени, Шаммурамат не могла определить. Спать не хотелось. Откуда-то дуло, но она так и не нашла ни одной щели. Еще какое-то время она ползала по полу, надеясь отыскать тот незаметный рычажок, открывающий выход, но очень скоро оставила эти бесплодные поиски. Забралась с ногами на ложе, обложилась подушками, с головой укуталась в одеяло и задумалась. Отчего ей вдруг стало плохо на площади? От солнца? Вряд ли оно могло так подействовать на нее, выросшую в пустыне. Но отчего? Раньше не было ничего такого. Она стала вспоминать каждую мелочь, каждую минуту этого дня, и кажется, нашла первое звено цепочки, опутавшей её. Она вспомнила, как на площади ей подали вино с неприятным приторным вкусом – несомненно, причина ее обморока заключена в нем. Затем вспомнила лицо раба, подавшего его. Это был один из личных рабов Набу-балатсу-икби. А вот телохранители совсем не принадлежали к свите князя, хотя и показались знакомыми. Кого могли они окружать совсем недавно, что она помнила их лица? Она перебрала в уме всех недавних посетителей и гостей Набу-балатсу-икби, и с полной уверенностью остановилась на одном – Табия. Тут же вспомнилось, с какой тщательностью намывала и умащала ее Луринду – презренная рабыня, она все знала! Но что именно? Шаммурамат уже находилась здесь, но до сих пор не знала причины или цели своего заточения. «Так, прежде всего, как говорит Нупта, надо взять себя в руки, - говорила она себе, чувствуя, что это пока плохо удается. – Чтобы решить, как действовать, надо разобраться, зачем я здесь. Если здесь замешан этот жрец, Табия, то, скорее всего, я в Нухаре. Князь задумал что-то, не иначе. Потому и все эти перемены в его отношении ко мне! Нупта была права, не доверяя ему. Но вот что он задумал? Если бы он хотел моей смерти, обошелся бы своими силами, без лишних людей, и не в храме. Неужели меня принесут в жертву? Хотя Нупта говорила, что людей давно не приносят на жертвенник. Что еще может мне грозить? Что-то крутится в голове, но никак не улавливается. Ведь князь что-то говорил, за что можно зацепиться. Но вот что? Утром он сказал, что идем на праздник. Будут жертвоприношения, будут девушки со всего города… Почему именно девушки? Нупта не зря говорила мне, что моя девственность может стать моей погибелью, и не будет никто оберегать меня так, как Абистан. А если сказать, что я не девственна, не захотят ли это проверить? Ладно, пусть все идет своим чередом. Пока я знаю только одну опасность для себя – бесчестье. Не думала, что это возможно в стенах храма. На глазах у богов. Или в их честь? Может, это и есть жертвоприношение?» Она не успела довести мысль до конца, как вновь открылся проход в полу, и по ступенькам в помещение вошел мужчина. Проход закрылся, мужчина повернулся к ней лицом – перед ней стоял недавний гость князя Таб-цилли-Мардук. - Я приветствую в стенах храма избранницу Бэл-Мардука! – он чуть заметно поклонился ей. Она не знала, как реагировать на его появление и на его приветствие. Какое-то время она молча разглядывала его. На нем было роскошное жреческое одеяние. Бритая голова ничем не покрыта, только какой-то священный знак был нарисован на высоком лбу. Он чуть улыбался, глядя на нее, и молчал в ожидании ее слов или вопросов. Он знал, что вопросы есть – они всегда были у тех, кто просыпался на этом ложе. Она поняла, что он готов ответить на ее вопросы – вся его поза говорила о том, что он ждет и не торопит ее, дает ей время собраться с мыслями. - Так значит, я избранница бога? – осторожно начала она, тщательно подбирая слова. - Да, - его ответ был без каких-либо эмоций. - Я избрана для какой-то миссии? - Да. - Кто меня выбрал? - Бог. Бэл-Мардук. Ты в его храме, в его владениях. Здесь только он выбирает. Он отвечал спокойно, словно сам был богом. Он выше чувств, выше эмоций, выше восхвалений – настоящий служитель божий. От него веяло холодом и безысходностью. Все сомнения Шаммурамат, все мысли о том, враг перед ней или друг, растаяли. Он не был ни тем, ни другим. Он исполнял чью-то волю. Бога? – она не верила. Князя? – да, возможно. Князь слишком влиятелен и богат, чтобы решать любые проблемы с божьей помощью. - Что меня ждет? – спросила она совсем тихо. - Тебе оказана честь стать невестой самого Бэл-Мардука. Мало кому выпадает подобная честь. Сотни девушек раз в году в этот день с надеждой обращают взор к небу, но только одну выбирает Мардук. В этот раз он избрал тебя. - Невеста? Ну, да! Ведь разговор шел о свадьбе, не так ли? И оценивали меня не как невестку князя, а как будущую иеродулу. Она смотрела в его глаза в надежде, что он смутится. Глупо было надеяться! Он видел сотни таких глаз, умоляющих, осуждающих. Он оставался невозмутим. Он знал, что ждет ее, и хотел этого так же, как князь. Пожалуй, даже больше – князь избавился от нее, тогда как Табия получал ее в полное свое владение. - И… когда? – спросила она. Ее голос вдруг стал таким же холодным, как и у жреца. - Скоро. Семь дней, начиная с сегодняшнего, ты будешь проходить очищение души и тела, семь дней будешь возносить молитвы, ежечасно благодаря бога за оказанную милость. Семь дней опытные жрицы будут рассказывать тебе, как следует ублажать бога. Ты должна научиться этому. На седьмую ночь он сам снизойдет к тебе в золотом сиянии, и ты окажешь ему достойный прием. Начинай молиться! Повернись вот к этой стене, ибо в той стороне Бэл-Мардук. Он медленно поклонился ей и, не сказав больше ни слова, отвернулся. Смешно потоптался на месте, после чего спустился во вновь открывшийся проем в полу, захлопнувшийся после его ухода. «Невеста бога! Вот кто я! Через неделю именем бога кто-то сделает то, на что не смог решиться Абистан. Через неделю я стану храмовой потаскухой. Нет, нет! Я стану иеродулой, а это совсем другое! – она грустно усмехнулась. – Опытные жрицы научат меня тому, чему должен был научить любимый. И каждый жрец этого храма будет иметь право пользоваться мной… И я буду целую неделю ждать этого знаменательного события?! И ничего не попытаюсь предпринять? Ну, уж нет!» Она переждала какое-то время, затем бросилась к тому месту, где стоял Таб-цилли-Мардук. Она разглядывала каждый проем между кирпичами в полу, зная, что где-то здесь должен быть тот камень, который под тяжестью тела открывает проход. Вот! Вот здесь. В глазури вокруг одного кирпича была едва видимая трещина, почти неразличимая. Шаммурамат поднялась во весь рост, слегка наступила на кирпич. Он не поддавался. Слишком легкой, вероятно, она была. И приходившие жрицы, и Табия были гораздо крупнее ее. Все было рассчитано в этой темнице. Она обернулась, подскочила к столику, составила с него на пол посуду и приподняла его. Столик был не слишком тяжелый, но этого должно было хватить. Она подтащила его к нужному месту и подняла, вдавливаясь пяткой в кирпич, перенеся всю тяжесть тела на одну ногу. Камень едва заметно дернулся под ногой, после чего ряд кирпичей, закрывающий проход, опустился на ширину ладони и ушел в сторону, под пол. Какое-то время она прислушивалась, боясь, что кто-то прибежит. Однако из прохода не доносилось ни звука. Она заглянула в него – там было темно. Стараясь не шуметь, она вернула столик и посуду на место, взяла с постели покрывало, обернулась им. Из оставшихся подушек и одеял соорудила некое подобие лежащей фигуры, накрыла его «с головой», сняла со стены один факел и подошла к выходу. Осторожно спустившись по лестнице, она стала оглядывать стены, уверенная, что здесь быстрее отыщет ключ к этой двери в полу ее темницы. Однако с этой стороны кирпич, симметричный тому, что открыл проход, не действовал подобным образом. Постучав по нему безрезультатно несколько раз, она попробовала просто толкнуть плиту, служившую дверцей. Та на удивление плавно покатилась, закрывая проход, какая-то пружина тихо щелкнула, плита приподнялась и замуровала пустую комнатку. Проход над головой Шаммурамат исчез, будто его и не было. * Бит-или – букв. «Дом божий».