Сады Семирамиды. Том 1

Армия Навуходоносора возвращалась. До Вавилона оставалось несколько дней пути. Абистан чувствовал себя пленником в стане врагов. Друзья казались чужими, шутки нелепыми, разговоры бессмысленными. Первые дни разлуки с любимой были заняты мыслями о предстоящих боях со скифами, о дороге. Затем новизна этих мыслей сменилась скукой. Еще через несколько дней, когда у всех стало появляться сомнение в возможности побоища, его одолела дикая тоска, переросшая почти в болезнь. Царь часто вызывал его к себе и подолгу беседовал. Темы для разговоров были самые разные, касались они и войны, и мирной жизни, и царя, и Абистана. Но в этих беседах Абистан выступал в непривычной для него роли слушателя, что очень удивляло царя – ведь Абистан всегда был неплохим собеседником. Вот и в этот вечер он сидел в шатре у царя и, не слушая Навуходоносора, думал о своем. Царь уже давно замолчал, ожидая ответа на свой вопрос, а он даже не заметил этого. - Абистан, ты слышишь меня? - Что? А, прости, шаррум, я задумался. - Не слишком ли много ты думаешь? Ты скоро превратишься в призрак. Что творится с тобой? - Не знаю… Устал я от этого бессмысленного похода. Неизвестно, для чего шли столько времени наугад; никого не встретив, повернули обратно. Потеряли столько времени – ради чего? Навуходоносор прошелся по шатру, улыбаясь своим мыслям. - Раньше ты так не думал, хотя каждый третий поход оказывается бессмысленным. Неужели тебя не радует, что не было побоища? Скифы безжалостны, но сейчас они почему-то забились в свои норы и не высовываются. А мы возвращаемся домой, и нет в наших возах тел наших товарищей, нет раненых. Разве это тебя гнетет? - Нет, нет, шаррум, конечно, не это! - Совсем недавно тебе нравилась любая возможность уехать из города. Ты был рад спать в шатре на земле рядом с друзьями, проводить время в забавах, достойных храброго воина. Ты повзрослел, мой друг. К тому же, я знаю, в городе у тебя остался кое-кто, от кого тебе не хотелось уезжать. И не смей отпираться! Абистан взглянул на смеющегося царя взглядом побитой собаки и вдруг закрыл лицо руками, закрутил головой: - О, шаррум, я больше не могу. Отпусти меня, я хочу мчаться день и ночь, не останавливаясь, лишь бы вернуться быстрее. Ты не знаешь, какой камень в душе у меня. Там, дома, без меня, может случиться все, что угодно. Она… она как заблудившийся ребенок, ничего не знает, ни с кем никогда не общалась. Я боюсь за нее. Она слишком доверчива. - Она действительно так необыкновенна? Твои приятели говорили, что она довольно смазливая, и всё! Они не сочли ее ни ребенком, ни наивной дурочкой. - Шаррум, они не знают ее. Они не перемолвились с нею даже парой слов. Как они могут судить о ней? Не зная ни ее имени, ни возраста, едва ли помня ее голос. - Набу-наид, если бы кто-то сказал мне, что ты влюбился, я бы не поверил. Но вот ты сам сидишь тут передо мной и готов плакать из-за того, что скучаешь по женщине, и я говорю себе – мой Абистан, мой неприступный, бесчувственный, гордый Абистан влюблен! Он поднялся со скамеечки, на которой сидел, и, пройдясь по шатру, ответил, качая головой: - Нет, шаррум, я не влюблен. Это не просто любовь, и тем более не влюбленность. С чем могу я сравнить, чтоб ты понял меня? Представь, что ты ушел в бой, а своего лучшего коня, бывшего частью тебя в каждом бою, ты оставил дома. Он без подсказки знал, куда броситься в разгар битвы, куда отступить, если противник летит на тебя с копьем в руке. Он был больше, чем друг, больше, чем брат, ты просто не представлял себя без него. Он никогда тебя не предаст, всегда будет верен, а ты никогда его не бросишь. Только вот что-то случилось, и ты не смог быть рядом с ним, а он не смог быть с тобой. Ведь это не любовь, это совсем другое! Ты чувствуешь пустоту рядом, которую ничем не заполнить. Ты понимаешь? Царь, внимательно слушавший его, вздохнул: - Понимаю. Но только в отношении коня. Не понимаю таких слов, относящихся к женщине. Я такого не видал. Женщины обманчивы и лживы. Все их поступки, все слова служат только одной цели – сделать лучше для себя. И даже когда им уже нечего желать, когда дал им все, что только возможно – даже тогда они изворачиваются и лгут. Любые! Дочери пленных царей и рабыни от рождения, те, кто родились во дворцах, и те, кто жили в нищете, - не имеет значения! Если ты говоришь, что девчонка красива, то, поверь моему слову, она наверняка уже поняла, чего стоит, и сбежала с кем-нибудь. - Нет! Ей некуда бежать. И я верю ей… Но я боюсь, что ее могли обмануть. Она различает людей по инстинкту, как зверь, но даже зверь может поверить ложной ласке, может ошибиться. К тому же она теперь не в пустыне, а в городе. Там много людей, инстинкты угасают… Даже львы в клетке становятся ручными за кусок мяса… Царь усмехнулся: - Не думаю, что мудрейший князь, твой отец, заморит ее голодом. Абистан чуть не зарычал, его сводило с ума то, что царь смеется над его чувствами. - Прости, шаррум, я не могу больше говорить об этом. Мне надо уйти. Я сегодня неважный собеседник. Царь пожал плечами: - Что же, иди. Прогуляйся. Пусть степной ветер разгонит твои грустные мысли, и ко мне вернется мой прежний друг, веселый и беззаботный. Абистан вышел из царского шатра. Уже было темно, безмолвную степь освещали только звезды да еще несколько костров дозорных вокруг лагеря. Воины, оставленные в дозоре, тихонько пересмеивались, рассказывая друг другу всякие небылицы, кое-кто играл в кости, остальные воины уже отдыхали в шатрах, чтобы завтра снова двинуться в путь к родному дому. Абистан не пошел в свою палатку, только достал плащ, подложил его себе под голову и улегся прямо на землю, устремив свой взгляд в ночное небо. И в окружении звезд увидел он лицо Семирамиды, печальное, укоряющее. «Ты забыл меня», - проговорила она одними губами, а голос ее звоном отдался в его голове. «Ты потерял меня…» - Нет! – воскликнул он и тут же сел. Видение исчезло, лишь звезды сияли в том месте, где только что были ее глаза. Он тряхнул головой, но вторая фраза все пульсировала вместе с кровью в его висках. - Нет, - прошептал он, - это неправда. «Правда», - ответил незнакомый голос, но не рядом, а будто бы в нем самом. Он снова поднял голову и онемел. В двух шагах от него стояла – нет, висела в воздухе над самой землей – девушка. Она была прозрачная, как привидение, и Абистан видел сияющие звезды сквозь нее. У ее ног, так же на некотором расстоянии от земли, лежал дракон Сирруш. Он поднял голову, повернул ее в сторону Абистана и, не видя его, равнодушно отвернулся. Прозрачный змеиный хвост обернулся вокруг призрачного тела. « Набу-наид, сын великого князя Набу-балатсу-икби, - раздавался голос внутри него, в то время как девушка подняла руку по направлению к нему и вроде как мысленно говорила с ним, потому что он знал - то, что он слышит в себе, исходит от нее. А она продолжала: - Если ты не хочешь потерять ее, в твоем распоряжении есть только сто пятьдесят шесть часов. По истечении последнего часа ты потеряешь ее навсегда. Навсегда! Навсегда!!» Туманный силуэт давно растаял, звезды начинали бледнеть, а в его голове все звучало последнее слово – навсегда. Маленькое, короткое, простое слово – и сколько ужаса и отчаяния прячет в себе каждый его звук. Он зажмурился, закрыл уши ладонями, чтобы не слышать зловещего слова – и словно провалился в темноту. Очнулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо. Над ним склонился один из телохранителей царя. - Набу-наид, царь зовет тебя. - Да, я сейчас, - ответил он рассеянно. Подходя к шатру царя, он был уверен, что ему все приснилось. Особенно теперь, в свете утреннего солнца, таким невероятным казалось происшедшее, однако тревога не покидала его, он помнил каждое слово, слышанное ночью. Войдя к царю, он застал его в самом удрученном виде. Тот ходил по шатру из стороны в сторону и усиленно пытался что-то понять или вспомнить. - Ты звал меня, шаррум? Что-то случилось? - Случилось? Да, - он был так же растерян, как Абистан, - садись, я кое-что скажу тебе. Погоди, подсчитай сначала – сто пятьдесят шесть часов – это сколько дней? Абистан вздрогнул – откуда он узнал? И тут же, не размышляя, ответил: - Шесть с половиной суток*. Навуходоносор бросил на него удивленный взгляд: - Я и не знал, что ты так быстро считаешь. В следующий раз, когда понадобится хороший математик, я позову тебя. - У меня полно должностей, и потому я умоляю царя не вешать на меня еще и эту. Что дальше? - Дальше? Я скажу с тем условием, что ты не посчитаешь меня сумасшедшим. - Если шаррум мог сойти с ума всего за одну ночь, то, во всяком случае, пока это не заметно. - О, сейчас заметишь. Слушай меня, Абистан. Сегодня ночью, чуть позже твоего ухода, ко мне явился призрак! Ты бледнеешь? Поверь, когда призрак замаячил в воздухе перед моим носом, мне стало интересно, зачем он явился, и лишь когда он исчез, я почувствовал что-то, похожее на страх или тревогу. Но это не все! Я говорил с ним, то есть с ней – призрак был женского полу и с женским голосом. Какая-то маленькая некрасивая девчонка с тонюсенькой талией, прямо как у осы. И вот эта прозрачная шутница с самым скорбным видом сообщает мне, что я должен вернуться в город до наступления Нового года. Но еще раньше я должен отправить домой тебя, ибо там ждут твоей помощи. И самое главное, она сказала, что если я не хочу потерять тебя, мой верный Абистан, я должен помочь тебе. Не знаю, конечно, чем, но я исполню все твои желания. В разумных пределах! А на прощанье она сказала, что у нас есть только сто пятьдесят шесть часов. Вероятно, сейчас уже меньше. - А потом? – спросил Абистан и усомнился, его ли голос произнес это. Царь взял кувшин, налил вина в два металлических кубка и подал один Абистану. - А потом ничего не было. Она растаяла, словно туман. - И… она… была одна? Навуходоносор поднял удивленные глаза: - Поистине, сумасшедший у нас ты. Ты бы желал, чтобы призраки окружили меня со всех сторон? Мне одного хватило, чтобы взбодриться! Абистан подавил вздох в груди и, подумав, спросил: - Ты ей поверил, шаррум? - Этой туманной приятельнице? Не знаю. Но я думаю, что тебе лучше побыстрее возвращаться. Собирайся, ты и так потерял много времени. Можешь взять несколько своих воинов, одному ехать опасно. Я отдам распоряжения и поеду вслед за тобой, армии я сейчас не нужен, боя не предвидится, да и дом уже близко. Ступай. Они попрощались, и через четверть часа Абистан уже отъезжал от лагеря. Он приехал через два дня, загнав своего лучшего коня. Друзья отстали – им не было смысла мчаться неизвестно почему без отдыха и без остановок даже для еды. Ураганом ворвался он во двор своего дома, бросил забившегося в судороге коня с кровавой пеной у рта, шальным ветром понесся по покоям дома. Неистовствуя, яростно срывал он занавеси с дверей, отшвыривал в стороны выскакивающих рабов, визг и переполох наполнили стены дома. Шаммурамат нигде не было. Он бросился к стоявшей во дворе Луринду, но та от страха потеряла дар речи, и только беспомощно хлопала веками. Сплюнув, он решил найти Хашдайю, но в это время во дворе дома появился князь Набу-балатсу-икби. С минуту смотрели они друг на друга как два давних врага, наконец, отец первым нарушил молчание: - Поход уже закончился? Я еще ничего не слышал, да и царское войско еще не подошло. Надеюсь, у тебя есть разрешение покинуть соратников? Не хотелось бы мне узнать, что мой сын дезертир. - Отец, припрячь подальше свои предположения. Где Шаммурамат? - Откуда мне знать? – равнодушно отозвался он и, обойдя его, с возмущением продолжил: - Твоя наглая содержанка одевалась, как уличная потаскуха, в городе перед торговцами на базаре открывала лицо. Люди перестали ко мне ходить, чтобы не попасть из-за нее в неудобное положение, - она же не знает ни приличий, ни правил поведения! А на днях она просто-напросто сбежала! Прихватив с собою все, что ты по глупости ей оставил! - Ты лжешь! Это неправда! Князь с улыбкой на лице и яростью в глазах прошипел: - Спроси у любого горожанина, что говорят о ней и о нашем доме. Ты опозорил не только себя! Набу-балатсу-икби развернулся и быстро ушел к себе, оставив ошарашенного сына посреди двора. Рядом рабы, возившиеся с его лошадью, с сочувствием смотрели на него, но когда он повернулся и заглянул им в лица, они опустили головы и продолжали заниматься своим делом. Он стоял, не зная, куда теперь идти и что предпринять. Хлопнули ворота. Интуитивно обернулся он к вошедшему. Невысокая девушка, поставив на крутое бедро большой кувшин, медленно шла к нему. Увидев его, она остановилась, посмотрела, будто изучая не лицо его, а мысли, затем быстро пошла дальше, едва слышно проговорив: - Идем. Он растерялся, сомневаясь, слышал ли он это слово или ему уже мерещится. И только когда она нетерпеливо обернулась у самых дверей, ведущих в покои прислуги, он поспешил за нею. «Где я мог ее видеть?» - думал он, изучая фигуру девушки, качающейся походкой шедшей впереди него. Но так и не вспомнил. Они вошли в комнатку, и Абистан узнал покои своего раба, Хашдайи, до которых не успел добраться. Сам Хашдайя сидел здесь же, на циновке, расстеленной в углу. Девушка поздоровалась с ним и кивнула в сторону входящего Абистана: - Я не ошиблась? – спросила она. – Это он? - Мой господин, - Хашдайя вскочил, - прости меня, мой господин. Я не знаю, мог ли помочь или что-то изменить. Даже Нупта не знала, а она ведь… это… видит будущее. В это время из-под тахты в углу выполз Сирруш и с видимым удовольствием улегся у ног девушки. И тут только Абистан понял, где видел ее – это она явилась к нему ночью, явилась мысленно, чтобы предупредить об опасности. И с этими мыслями пришло осознание того, что с Шаммурамат что-то случилось, что она не сбежала, но попала в беду. Холодным потом обдало все его тело, он опустился на тахту и силы оставили его. - Что произошло? – его голос был едва слышен. Говорила Нупта. По мере ее рассказа Абистан словно трезвел, приходил в себя, и в жилах его закипала ярость. - Я заставлю отца ответить за эту ложь! Он вскочил, но раб тут же загородил собою выход: - Нет, господин. Этим ты ничего не добьешься, лишь ускоришь события. У меня есть одна мысль. Не лучше ли обратиться к матери? Госпожа должна помочь своему сыну, ведь она царской крови и она жрица. Что ты об этом думаешь, господин? В харранском храме Эхулхул Адда-гуппи была одной из самых уважаемых жриц. Ее считали потомком славной династии ашшурских царей, а именно – родственницей Ашшурбанипала*, все знали о ее влиянии при дворе и почитали даже больше, чем ее могущественного супруга, мудрейшего князя Набу-балатсу-икби. Поэтому, когда у ворот храма появился ее сын, по слухам, один из ближайших друзей царя, его незамедлительно провели в зал для гостей. Адда-гуппи уже ждала его, сидя в плетеном из лозы кресле, в окружении молодых жриц, и когда он вошел, тут же поднялась навстречу, раскрыв объятия. - Набу-наид, мальчик мой, как ты повзрослел. Я, кажется, целую вечность не видела тебя. Что привело тебя ко мне? Ты, я вижу, печален, тебя что-то тревожит? Если ты пришел за помощью, я всегда готова помочь. Рассказывай, что у тебя произошло. - Мама, мне не хотелось бы говорить с тобою в этих стенах, тем более теперь, когда мне могут помешать. Вдвоем они спустились в сад, окружавший храм, и медленно побрели по аллее рука об руку, как влюбленные. - Ты права, мама, я пришел за помощью, и кажется, только ты способна мне помочь. У меня украли возлюбленную! - Что я слышу? У тебя появилась любимая девушка? И что с ней произошло? Вообще, кто она, откуда? Расскажи мне все. - А разве до тебя не дошли слухи о ней? Хорошо, я расскажу. Он рассказал, как встретил Шаммурамат в пустыне – наивную сироту, воспитанную нищей старухой. Как приехал за ней, чтобы увезти с собой, как уговаривал. Рассказал, как возмутился отец, когда она появилась в их доме, и как из-за нее он с отцом поссорился. Рассказал, что вынужден был оставить Шаммурамат одну в доме отца, потому что начинался поход на скифов. Рассказал о своей тоске и о своих видениях, и о том, что, вернувшись, он не нашел ее в доме. Отец не захотел даже говорить с ним, заявив, что его возлюбленная сбежала, обокрав его. Но его верный раб Хашдайя и рабыня, купленная Шаммурамат в его отсутствие, поведали ему о сговоре отца со жрецом из Нухара Таб-цилли-Мардуком. Теперь его возлюбленная в храме, она избрана невестой бога и ожидает своей участи. - Я не могу поверить, что моя Шаммурамат может стать иеродулой. Ее заперли в храме – ее, выросшую на свободе! Ее принесут в жертву богу, а я не могу даже думать о том, что кто-то прикоснется к ней! Я не для этого привез ее в Вавилон. Помоги мне, мама! Не нужна ей эта честь – быть храмовой подстилкой! Адда-гуппи поспешила приложить палец к его губам: - Опомнись, что ты такое говоришь. Я все-таки жрица, не стоит говорить мне таких слов. Но он смотрел на нее с такой мольбой, что она не стала выговаривать ему за бестактность. Однако лицо ее было слишком серьезным. Адда-гуппи много видела в жизни – слава богам, она прожила уже полстолетия! – многим помогала, иных ставила на место. Но сражаться с богами, даже если от их имени выступают жрецы – этого ей видеть еще не приходилось, а тем более – участвовать в подобном. - Я даже не знаю, смогу ли я что-то придумать, и не хочу тебя обнадеживать. Скажу одно - ты очень рискуешь, пытаясь что-то предпринять, и даже просто обсуждая это со мной. Ты не глуп, должен понимать, что иногда события не подвластны нам. Смирись с неизбежным. Надо иметь в себе силы принимать любые удары судьбы. Вся последовательность твоего рассказа говорит о том, что твоя возлюбленная оказалась там не случайно, все события настолько взаимосвязаны, что сразу понимаешь – это судьба. Прими это как неизбежность. Я могу только попытаться выкупить твою Шаммурамат, но это будет потом, гораздо позже. Она еще пыталась утешить его, заставить смириться с потерей, но он уже ее не слушал. Его последняя надежда рухнула. - Не говори ничего, мама. Я все понял. Ты же жрица. Ты тоже служишь богам. И слышишь только их. Он отмахнулся от ее торопливого желания привлечь его к себе, развернулся и быстро пошел прочь. Адда-гуппи, погруженная в невеселые думы, осталась в тени деревьев, рассчитывая в одиночестве обдумать разговор с сыном. Ее размышления прервала подошедшая жрица: - Госпожа, эта девушка хотела тебя видеть. Адда-гуппи обернулась и увидела рядом со жрицей-привратницей незнакомую девушку. Знаком отослала она жрицу и с удивлением разглядывала гостью: невысокая, невзрачная, но с красивой фигуркой и странными глазами, излучающими сияние. Ее взгляд был открытым и словно любящим, отчего девушка сразу располагала к себе. Тем не менее, Адда-гуппи спросила: - Каким образом ты смогла войти на эту территорию? Жрица не имела права пропускать тебя сюда. - Все очень просто, госпожа, - ответила та, голос ее был мелодичен и приятен, - я не могу объяснить на словах, но покажу. И тут же Адда-гуппи словно потеряла ее из виду, остались лишь выразительные зеленые глаза, взгляд которых заставлял подчиниться. Адда-гуппи почувствовала неведомую силу, подавляющую все мысли, оставалось лишь желание повиноваться этим зеленым огонькам. Но уже через мгновение жрица пришла в себя и вновь увидела перед собой смущенную девушку. - Ты знакома с магией? – спросила Адда-гуппи, едва поняв, что произошло. - Нет, я с этим родилась. Правда, использовать свои возможности научилась совсем недавно. Поверь, госпожа, я стараюсь этим не злоупотреблять. - Ну, это пока только твои слова. Ты рабыня, да? Чья ты? - Я Нупта, мою госпожу зовут Шаммурамат. Тебе, госпожа, должно быть известно о ней. - Шаммурамат? Девушка, выбранная в невесты Бэл-Мардука? Да, я знаю о ней. И что же ты хочешь? Ты осталась без хозяйки, и, вероятно, не знаешь, что тебе делать дальше? Только почему ты пришла ко мне? По закону ты теперь принадлежишь храму. - Госпожа, пока обряд не совершен, моя хозяйка не является жрицей, значит, я еще не принадлежу храму. Ведь все еще может измениться. - Ты слишком умна для рабыни. Только не понимаю, что может измениться? Если ты тоже надеешься на мою помощь, то совершенно напрасно. Я не собираюсь нарушать традиций и препятствовать божьей воле. - А воле людей? Ведь госпожа прекрасно знает, как излагается божья воля и как по-разному можно ее понимать. Жрецы… - Немедленно замолчи, глупая! – воскликнула Адда-гуппи. – Боюсь, ты напрасно пришла ко мне. Произнося подобные речи, ты рискуешь головой. И даже твоя магия тебе не поможет. - Госпожа, прости, но ты не дала мне договорить. Я верю, что ты никогда не противишься божьей воле, но в этом случае ситуация такова, что необходимо что-то сделать, чтобы не навлечь на себя гнев богов! Традицию как раз собираются нарушить! - Каким образом? - Разве ты сама не понимаешь? Как можно предложить богу вместо девственницы женщину, познавшую мужскую любовь?! Это просто кощунство! Адда-гуппи ахнула: - Этого не может быть! Так она не девственна? - А разве не об этом говорил с тобою твой сын? Жрица растерялась. Она пыталась вспомнить, что рассказал ей Набу-наид, но он ни словом не обмолвился об этом. Она вздохнула с пониманием – ну, какой сын расскажет матери о своих любовных забавах? - Нет, он об этом мне не говорил. А ведь именно это надо было сказать. Девушку необходимо срочно заменить, пока есть время. - Боюсь, госпожа, что это не удастся сделать. Князь пожертвовал храму слишком много серебра, чтобы теперь кто-то отказался от задуманного. А жрец Таб-цилли-Мардук видел мою госпожу. Он готов закрыть глаза на все, лишь бы она осталась в храме. - Что такого необычного в твоей госпоже, что опытный жрец идет против закона? - Моя госпожа очень красива, - просто ответила Нупта, - а еще я хочу сказать, как бы не разозлили тебя мои слова, я думаю, опытный жрец не боится идти против закона. Он знает, как вымолить у бога прощение. Адда-гуппи смотрела на нее, кипя от возмущения, но не в силах ничего произнести. Наконец, она выдавила из себя: - Я поняла только то, что ты не так хотела это сказать. Нупта молча, с улыбкой, поклонилась – она рада, что госпожа жрица поняла ход ее мыслей. А та нервно ходила из стороны в сторону, теребя в руках сорванную с дерева ветку. Затем остановилась прямо перед рабыней, взглянула в ее спокойное лицо и спросила: - Так чего же ты от меня хочешь? - Я хочу, госпожа, - медленно заговорила она, - чтобы ты рассказала об этом царю. - И что будет дальше? Цари никогда не имели больше власти, чем жрецы. Я думала, ты это понимаешь. Царь так же следует их указаниям, как и любой смертный. - Не надо просить царя отменить обряд. Предложи ему выкрасть девушку. Прямо во время обряда. Когда в храме будет только невеста бога и жрец, исполняющий его роль. - Ты сумасшедшая? – тихо проговорила жрица. У нее уже не было сил закричать на глупую рабыню. - Госпожа, - Нупта подошла ближе к ней, взяла в руки ее прохладную ладонь и, глядя в глаза, проговорила: - Я сейчас тебе все объясню. Поверь мне, я вижу, как все произойдет. Но убедить царя можешь только ты. Адда-гуппи беспомощно смотрела на нее. Зеленые глаза пытались подчинить, но она в состоянии была думать, поэтому пролепетала едва ворочающимся языком: - Но царю придется узнать и про моего сына… Нупта отпустила ее руку и проговорила четко, не допуская возражений: - Нет. Набу-наид здесь ни при чем. Я здесь не ради него. Он может забыть ее, как ты ему и советовала. А мы исполним божью волю и донесем ее до тех, кто ее нарушает!