Сады Семирамиды. Том 1

- Какое счастье снова вернуться в родной город к своим делам, к любящим и льстивым подчиненным, - говорил царь, с наслаждением вдыхая привычный запах цветущих за окнами дворца деревьев, меряя огромными тяжелыми шагами залы дворца и удивляя своим хорошим настроением семенящих вслед за ним придворных. - Сказали, бог Набу уже начал путь из Барсиппы*. Вероятно, я сбился со счета, мне кажется, что еще рано! - Шаррум, Набу начал свой путь в положенный день. Ведь осталось всего два дня до начала торжеств, так почему же рано? - Два дня? Действительно, я совсем потерял счет времени! Из-за скифов, которые даже не осмелились попасться нам на пути, мы едва не пропустили праздник! - Какие будут указания, шаррум? - Зачем спрашивать каждый раз одно и то же? Вода, еда и никаких приемов. Все дела, все новости, все просители – завтра. И очень скоро умелые ласковые руки невольниц уже растирали и мыли его в горячей воде небольшого бассейна в зале для купания. На следующее утро, едва была окончена церемония завтрака, ему доложили о прибытии верховной жрицы харранского храма Эхулхул для аудиенции. Он кивнул и велел провести ее в зал. Войдя к царю, Адда-гуппи, не долго думая, предложила ему побеседовать с глазу на глаз где-нибудь там, где нет стен, а соответственно, и множества ушей, словно приросших к каждой стене. Заинтригованный этим предложением и загадочным видом жрицы, он согласился. Они вышли в сад, окружающий ту часть дворца, где жили царские наложницы, и по лестнице, уходящей ступенями в воду, спустились к искусственному водоему. Здесь была небольшая площадка со скамьей. Адда-гуппи, выросшая в царском дворце, привыкшая к своему высокому положению, в общении с Навуходоносором воспринимала его скорее как сына, а не как живого бога, обладающего беспредельной властью, а именно так относилось к нему большинство окружавших его людей. Поэтому она заговорила с ним сразу о деле, а не стала развозить положенную светскую беседу, отнимавшую время и у нее, и у царя. - Шаррум, то, что я хочу сказать, предназначено только для твоих ушей. Обещай, что выслушаешь меня, и не будешь торопиться с принятием решения. Дело касается завтрашних торжеств, посвященных Новому году, точнее, одной из церемоний. Тебе известно, что в Новогоднюю ночь Бэл-Мардук принимает в свой храм новую жрицу, объявляя ее своей супругой. Обычно ею становится девушка, избранная за неделю до этого на празднике выбора невесты бога. Тебе знаком обряд? Нет? Ну, не это важно. А то, что в этом году жрецы руководствовались не божьим выбором, а своей прихотью. Может, и не все жрецы Нухара участвовали в этом, а кто-то один. Но этот кто-то сделал свой выбор. На ложе Мардука собираются положить не девственницу. - Что? Неужели не нашлось ни одной приличной девственницы? Зачем кому-то нарушать обряд? – царь был потрясен. - Зачем? Я объясню. Большое приношение храму позволило закрыть глаза на такую мелочь, как девственность. А тому, кто на это согласился, слишком захотелось запереть в храме женщину, недоступную для него иным образом. Теперь понятно? - Кто этот мерзавец? - Ну, не стоит быть таким грубым, шаррум. Это тоже не важно. Но если вмешаться в процесс, то можно будет и виновного наказать, и не допустить святотатства. Ты согласен? - Согласен с чем? - Я спрашиваю, согласен ли шаррум вмешаться в процесс? Адда-гуппи в ожидании смотрела на него. Царь не торопился ни с вопросами, ни с ответами. Он размышлял. И первый вопрос был самый естественный: - Откуда тебе известно? Ведь если дело настолько серьезно, то это должно было оставаться в строжайшей тайне. Или это не настолько тайна? Много ли людей посвящены в нее? - Немного. Тот, кто продал девушку, и тот, кто купил. У меня в храме есть жрица-прорицательница, прошлой ночью она поведала мне, что боги гневаются, а так же рассказала о своих видениях. Из ее рассказа я узнала, что кто-то, наделенный властью, собирается нарушить священный обычай. Было указание на Бэл-Мардука и на его брачное ложе. Я узнала, что выборы невесты прошли, узнала, кто эта девушка и откуда она. Ко мне привели ее личную рабыню. Из расспросов этой рабыни я узнала то, что сегодня рассказала тебе. - Надеюсь, эта рабыня не всему городу рассказала о похождениях своей хозяйки? - Не волнуйся. Девочка не болтлива, и у нее нет возможности с кем-то общаться, потому что она под моим присмотром. - Ну, хорошо, - растягивая слова, проговорил царь, - что дальше? Как вмешаться в процесс? Заменить невесту бога? - Нет, шаррум, лучше не подносить богу дар, не одобренный им самим, так сказали мне звезды и прорицательница. Пусть лучше в этом году его ложе останется пустым. Бэл-Мардук так решил. Он хочет, чтобы ты, его избранник, очистил священное ложе от недостойного дара. Во время обряда ты должен убрать девушку из храма. Если сделать это раньше, воля Мардука может быть нарушена, жрецы положат на ложе не избранную. Если позже – обряд будет завершен, и не известно, чем проявит себя гнев богов. А для того, чтобы все сделать, как хотят боги, Мардук посылает тебе помощника. У ворот дворца ожидает паланкин. По твоему приказу его доставят сюда. В нем твой помощник и его прислужница. Их необходимо спрятать до самого начала церемоний… Царь нетерпеливо перебил ее: - Да что за помощник? - Сам священный дракон Мардука, Сирруш! - Живой дракон? Не может быть! Где он, пусть его доставят сюда немедленно! Он подскочил и собрался уже позвать охрану, но Адда-гуппи вовремя ухватила его за руку: - Подожди, шаррум. Я еще не все сказала. Не думай, что дракон так же безопасен, как котенок. Он в один миг может лишить тебя жизни. Он страшен, поверь мне. Царь, нервно расхаживая перед ней, возмутился: - Что же это за помощник, который может меня убить? Как его приручить? - Его нельзя приручить. Он сам решает, станет он тебе другом или нет. Когда ты увидишь его, ты не должен пугаться. Но и ни одной бесчестной мысли не допускай в своей голове. Протяни руку ему навстречу ладонью вверх. Дай ему почувствовать, что ты не желаешь ему зла, что ты не боишься его и не станешь его неволить. Когда он увидит это в твоих глазах и в твоем сердце, он даст тебе понять, что верит. И тогда он станет верным другом тебе. - Неужели такое возможно? - Возможно. Я не смогла завоевать его дружбу, я его испугалась. Но ты увидишь, что человек может общаться с ним. С ним будет прислужница. Если у тебя ничего не получится, она сможет укротить его и не допустить того, чтобы он принял тебя за врага. Так ты готов исполнить волю богов? - Когда ты сказала мне о драконе, это стало не просто заманчиво! Теперь я вижу, что сами боги вмешиваются в наши земные дела. Веди скорее моего помощника, я так хочу познакомиться с ним! Яркий свет факела освещал длинный темный коридор. Порою он круто уходил вниз, так, что трудно становилось дышать, и стены его тогда становились черными и осклизлыми; затем вновь поднимался, но по-прежнему оставался мрачным, жутким и сырым. После бесконечной, утомительной ходьбы, длившейся неизвестно, сколько времени, Шаммурамат поняла, что заблудилась. Видно, где-то она не заметила дверь или проход, поэтому решила повернуть обратно. Проходя между стен, по которым местами сочилась вода, боясь, что факел в ее руке вдруг погаснет, оставив ее в темноте, Шаммурамат заметила вдруг темный проем, которого не обнаружила раньше. Она заглянула в него, осветила его факелом. Это был небольшой зал, из которого был выход в противоположной стороне, в зале стояли столы, ложа, огромные напольные вазы и кувшины, и многое другое, чего она не успела разглядеть, так как ей послышались голоса. Звук доносился из коридора, в котором она блуждала. Шаммурамат заметалась, не зная, куда спрятаться. Ей ничего не оставалось, и она, заглянув в один из кувшинов и убедившись, что он пустой, быстро влезла в него. Факел, не раздумывая, бросила в соседний. Тот булькнул, зашипел и погас, утопленный в вине. Шаги стихли у входа. Шаммурамат сжалась в тесном глиняном мешке, увидела легкий отблеск пламени. - Загляни сюда, - проговорил знакомый голос, принадлежащий Таб-цилли-Мардуку. - Здесь никого нет, - ответил чужой. - Да ты не стой, как истукан, войди, оглядись! Она слышала тихие шаги, чувствовала, словно видела, что человек оглядывается, приседает, тыкая факелом из стороны в сторону. - Может, она пробежала дальше, через зал? - Не думаю. А впрочем, мы сможем вернуться. Выходи, иначе останешься здесь. Через несколько секунд негромкий гул движущихся камней дал ей понять, что проход закрыли. Голоса были едва слышны сквозь каменную толщу стен, да и они очень скоро удалились. Рискуя расшибиться в темноте, она выбралась из кувшина, но отходить от него не стала, боясь не найти потом это убежище. Она все шире распахивала глаза, но видела перед собой только тьму, тихую, черную, зловещую тьму, в которой не разглядеть даже собственных рук, поднесенных к самому лицу. На миг показалось ей, будто она ослепла, и от этой мысли все ее тело окунулось в ледяную волну ужаса, панического страха перед абсолютной темнотой. Она стояла, судорожно вцепившись в край кувшина, боясь на шаг отступить от своего места. Ей вдруг начало мерещиться, будто весь этот зал, в котором она находится, наполнен ползучими гадами или летучими мышами, пауками и слизняками. Она представила, что на голову ей может упасть что-нибудь маленькое, прожорливое, и цепкими лапками внедрится в ее кудри, что по ее ноге может проползти длинное, скользкое и холодное тело, несущее яд на раздвоенном языке или на хвосте. Она подумала, что в кувшине, в котором она пряталась, могло сидеть маленькое пятнисто-бурое ядовитое квакающее существо, после чего сразу отдернула руку от его горлышка. И весь этот ужас едва не заставил ее завизжать, ей хотелось одного – услышать хоть чей-нибудь голос, который рассыпал бы в шуршащие осколки всю эту загробную тишину; увидеть хоть одну малюсенькую, сияющую огоньком звездочку, холодные лучи которой сразу бы ее согрели. Мысленно уговаривала она себя хотя бы оглянуться, в надежде увидеть хоть что-нибудь за своей спиной, но ужас не отпускал – там, за спиной, быть может, горят из темноты два круглых хищных глаза, зрачки которых не отражают ничего, кроме ее фигуры. И она вдруг подумала, что ей очень не хватает Сирруша, ее верного защитника. Будь он рядом, она даже не подумала бы о том, что темнота может нагонять страх. Где он сейчас? Что, если этот чудовищный князь Набу-балатсу-икби погубил его? Или посадил на цепь? Нет, наверное, нет, иначе она почувствовала бы, что ее другу так же плохо, как и ей. Наверняка, Нупта позаботилась о нем и попыталась спрятать. Нупта… подумав о ней, Шаммурамат поняла, что с ней тоже было бы не страшно. Она такая уверенная, такая сильная духом. Что-то она говорила о том, что в случае беды надо попробовать мысленно позвать ее. Шаммурамат зажмурилась, что было сил. «Нупта! Где ты сейчас? Ты мне так нужна, так нужна твоя помощь!» Она так страстно желала услышать в ответ голос рабыни, что он зазвучал в ее голове – реальный или иллюзорный, она не понимала, но это было уже не важно. «Успокойся, госпожа». Шаммурамат открыла глаза, но, конечно, ничего не увидела – не было рядом Нупты, не было по-прежнему ни одного пятнышка света. «Закрой глаза, - сказала она себе мысленно голосом рабыни. – Протяни руку вперед, сделай шаг. Слушай тишину, слушай движение тела. Иди вперед. Медленно. Ты не упадешь». Шаммурамат осторожно шагнула, почти не отрывая ноги от пола. Левая рука впереди, правая чуть сбоку – она медленно переступала, стараясь не слушать, как сильно бьется сердце. Зато касание ногой кувшина она встретила, как оглушающий звон. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, она замерла, отдышалась и прошептала: - Это большой кувшин. Их много здесь. Она не знала, куда двигается, но предполагала, что, дойдя до стены, которая должна была быть напротив, надо искать там выход, ведь его еще не закрывали. Что будет потом, не важно, возможно, это будет другой бесконечный коридор. Но он должен куда-то вывести! Про лабиринты Шаммурамат никогда не слышала, и это было ее спасением, иначе она не смогла бы сдвинуться с места. Она медленно передвигалась в кромешной темноте, каждый раз вздрагивая, когда рука касалась чего-нибудь. Но она мысленно говорила себе голосом Нупты: «Не бойся, потрогай обеими руками. Это всего лишь стол… А это ваза… А теперь, кажется, мы добрались до стены». Шаммурамат остановилась, не открывая глаз, медленно ощупала поверхность, до которой сумела дойти. Да, это была стена. Не отрывая от нее левой руки, она пошла вдоль нее вправо, держа вытянутой другую руку на случай очередного столкновения с мебелью или другими предметами в зале. Пройдя, по ее мнению, достаточно много, она повернула обратно, решив, что выход должен был быть в другой стороне. Она не встретила в темноте ни одно живое существо, руки не наткнулись ни на слизняков на стенах, ни на мокрую гниль, сочащуюся по стенам коридора. Она просто переступала с места на место, считая шаги и ни о чем не думая, пока ее рука вдруг не провалилась в проем. Сердце радостно забилось – выход! Шаммурамат распахнула глаза. Было по-прежнему темно, так же беспросветно темно, как в зале. «Куда теперь, Нупта? Ладно, направо». Она повернула направо, вытянула руки в стороны, убедившись, что они касаются стен с обеих сторон. Это действительно коридор. Хорошо было бы так и передвигаться, держась за обе стены, в надежде не пропустить очередной возможный выход, но страх натолкнуться на что-то по-прежнему был силен, коснуться в темноте чего-то неизвестного рукой было не так ужасно, как налететь на это всем телом. Она снова пошла, держась за стену, с закрытыми глазами, ступая осторожно, прислушиваясь к шороху своей одежды, пытаясь уловить посторонние звуки. Но тишина была давящей и такой же абсолютной, как тьма. Дрожащее дыхание казалось слышным на многие метры впереди. В этом коридоре стены были более сухие, только пару раз рука проскользнула по мокрой скользкой поверхности, но это уже не казалось страшным, Шаммурамат молча отсчитывала свои шаги и только вздохнула брезгливо, когда рука заскользила. Несколько раз коридор под прямым углом сворачивал влево, всегда только влево, и Шаммурамат представила огромную винтовую лестницу, хотя здесь и не было ступеней. Один раз рука опять ушла в проем; пошарив вокруг себя вытянутыми руками, Шаммурамат поняла, что стоит на пороге очередного зала. Она тихонько спросила вслух: «Кто здесь?», эхо понеслось по залу, ответив ей несколько раз так же тихо и испуганно. Она не рискнула войти сюда, лучше дальше двигаться по коридору. Где-нибудь должен быть свет. Она сбилась со счета, считая шаги. Начала кружиться голова. Казалось, она бредет в этой тьме целую вечность. Может, зря она зажмуривалась? Вдруг с другой стороны был проход более светлый, чем все вокруг, а она, держась все время за одну стену, не заметила его? Она открыла глаза, а еще через какое-то время уже не понимала, с открытыми глазами идет или нет. Усталость навалилась сразу, как гора. Шаммурамат опустилась на пол, прижалась спиной к стене. Сон навалился в один миг, и она, съежившись на холодном полу, провалилась в какое-то беспамятство. Она проспала несколько часов или несколько минут, было не понятно, но проснулась резко, как от толчка. Показалось, что голос Нупты крикнул в самое ухо: «Проснись!» Она тут же выпрямилась и оглянулась. Ей показалось или нет, но очень далеко по коридору был виден дрожащий отблеск огня, который удалялся. Шаммурамат вскочила на ноги и побежала вслед за ним, не думая, куда он ее выведет. Ей в эту минуту было все равно, лишь бы не умереть в этом мрачном переходе, в холоде и одиночестве. Огонек удалялся очень быстро, она боялась, что он сейчас свернет в один из боковых проходов, и она опять останется во мраке. Шедший впереди некто с факелом в руках действительно свернул, и на миг Шаммурамат окружила темнота, но потом она разглядела свет впереди. С новыми силами бросилась она навстречу этому свету. Ей казалось, что сейчас, через несколько мгновений она выбежит из этой темной сырой могилы навстречу солнечным лучам и окажется среди людей, все равно - каких, лишь бы почувствовать себя вновь свободной, обнять Сирруша, поцеловать Нупту и расплакаться от счастья на груди Абистана. Вот уже пятно света растянулось в ровный вертикальный прямоугольник; еще не переступив порог, она уже видела, но еще не осознала, что это не солнце, а лишь факелы на стенах и в руках жрецов, находившихся в огромном зале. Не в силах расстаться со своими грезами, она совсем забыла об осторожности и, как во сне, шагнула в этот проем, разделяющий свет и тьму. Толпа жрецов расступилась, давая ей пройти, и она медленно шла между ними по проходу, и конец ее пути был уже в двух шагах от нее. Она подняла глаза – огромный каменный идол, разукрашенный тканями и бусами, смотрел на нее, сурово сдвинув брови, огни факелов отражались в его зрачках-рубинах. Она смотрела в эти горящие красные глаза и чувствовала, как подгибаются ноги. Неведомая, невероятная сила, подавляющая ее, исходила от каменного бога. По спине пробежала дрожь, голова закружилась, и последнее, что она видела, - это падающая на нее статуя. На самом деле идол стоял на месте, а Шаммурамат упала на руки жрецов, потеряв сознание. * * * Занимался ясный солнечный день. Легкий ветерок нес в себе прохладу с реки. Толпа людей в самых нарядных и ярких одеждах, с неимоверным количеством украшений, высыпали на центральные проспекты города, спеша занять самые выгодные места в толпе любопытных, собиравшихся посмотреть новогоднее шествие. До выхода царской процессии было еще много времени, поэтому в основном зрители собирались у городских ворот бога Ураша и на улице бога Набу. Священная барка, что везла бога Набу в Вавилон, вышла из канала Нар-Барсиппы, прошла по реке Пуратту и вошла в канал, огибающий город по периметру. И с барки, и с берега доносились песнопения, у самых ворот был возведен алтарь, уже залитый кровью жертвенных ягнят, дымились благовония. Зрители – вавилоняне и гости, - увидев приближающуюся лодку, завопили от восторга. С причалившей лодки снесли бога. Огромный, целиком отлитый из золота, одетый в роскошные одежды, усыпанный драгоценными украшениями, он восседал на деревянном помосте, водруженном на спины рабов. Их было так много, что между их обнаженными торсами не видно было просвета, и все равно сгибались они под тяжестью ноши. В окружении жрецов, воинов и зрителей золотой бог, плавно покачиваясь на мускулистых телах, медленно плыл по улице, названной его именем. По мере продвижения толпа вытянулась в длинную процессию, сопровождаемую песнями и музыкой. Люди, стоящие вдоль дороги по обочинам, присоединялись к ней и включали свои голоса в общий хор. Процессия разделилась на две части у священных ворот Эсагилы. Горожане, простые зрители, рассеялись вокруг Нухара, основного храма Эсагилы, забили проходы всех четырех – по сторонам света – ворот, в которых вместо стражей стояли бронзовые статуи полузмей-полугрифов. Жрецы и поющие жрицы, сопровождающие золотого Набу на плечах храмовых рабов, вошли в стены Нухара. Здесь статую торжественно поместили на золотой постамент Эзиды – небольшой капеллы бога Набу. По сторонам от Эзиды располагались капеллы бога Мардука – Экуа, и богини Царпаниту – Кахилисуд. Мраморные стены капелл были обильно украшены золотом и лазуритом, потолок из кедрового дерева покрывало листовое золото. Утренняя процессия на этом была закончена, но песнопения, жертвоприношения и восхваления богам должны были продолжаться до самой темноты. Вторая главная церемония Новогодних празднеств была более торжественной и роскошной, но в ней участвовали лишь избранные жрецы и князья, и посвящалась она перевыборам царя. В сущности, царь оставался тот же, но для законности необходимо было подтвердить, что настоящий царь является избранником богов. Для этого он должен явиться в храм Нухар, где он снимет с себя знаки царской власти и передаст на руки верховному жрецу. Затем по обряду в присутствии бога Мардука возьмет за руку бога Набу, и будет держать ее все то время, пока поются необходимые песнопения и молитвы. Обряд, прошедший без запинок, подтверждает статус избранного царя, ему возвращают корону и царский жезл. С этого момента начинался отсчет следующего года его правления. Все было просто, и в то же время невыносимо долго. Церемонии, одна за другой, длились до вечера, измученный Навуходоносор клял все на свете, и, прежде всего, свое царствование. Простые люди празднуют Новый год, танцуют, веселятся, кутят в кабаках, тогда как царь проводит целый день в молитвах, стоя на ногах, держась за холодную золотую руку бессловесного бога. Одна мысль утешала его – сегодня ночью случится нечто интересное, о чем никто из присутствующих даже не догадывается! И даже если девушка окажется на настолько красива, как обещали, все равно это приключение того стоило – в конце концов, он действовал по воле богов. Наконец, все церемонии на сегодня закончились, царь вернулся во дворец, горожане устраивали гулянья, обещающие длиться до утра, отмечая Новый год и Новый брак бога Мардука. Шаммурамат не помнила, что произошло с ней после того, как взгляд каменного бога вверг ее в беспамятство. Единственное, что чувствовала – неприятный вкус во рту, говоривший о том, что ее чем-то отпаивали. А может, наоборот? Не отпаивали, а напичкали какой-то отравой, и поэтому она чувствует себя так ужасно, тело словно деревянное, голова тяжелая и мысли никак не связываются между собой. С трудом подняла она руку и приложила ее к своему лбу. Холод током пробежал по всему телу, заставив передернуться, такой ледяной была ее рука. Ног она не чувствовала совсем. Голова ее, с трудом оторвавшаяся от подушки, вновь упала. Она слышала, что кто-то вошел. Приоткрыв глаза, увидела жрицу, склонившуюся над ней. - Выпей, - проговорила она, и Шаммурамат почувствовала, как ей приподняли голову и вливают в рот теплое горьковатое питье. Она подчинилась, теплая волна влилась в нее, принося облегчение мутной голове и замерзшему телу. - Спасибо, - прошептала она, выпив все. – Мне очень холодно. Она не видела, как кивнула жрица, не слышала, что еще кто-то вошел. Но с облегчением приняла прикосновения теплых рук к своему телу. Ее раздели донага, кто-то поднял ее на руки, перенеся в соседнее помещение, и после этого она очнулась в блаженстве – ее погрузили в горячую ванну. Сразу с двух сторон несколько рук начали разминать и мыть ее. Голова Шаммурамат почти просветлела, но выходить из блаженного состояния не хотелось. Она, не открывая глаз, позволила вымыть себя, перенести на ложе, обтереть досуха. Над ее ухом запели какую-то молитву – так ей показалось. Языка она не поняла, а звуки казались слишком торжественными. С этими священными песнопениями ее растирали благовониями и массировали. Она послушно поворачивалась, приподнимая то одну руку или ногу, то другую. Время от времени ей давали глотнуть горький настой. От растираний или от настоя, но тело стало казаться невесомым, воздушным. Шаммурамат напевали в ухо, часто повторяя одно слово, и она его вспомнила – Царпаниту, имя супруги бога Мардука, второе имя богини Иштар. Молитвы были мелодичны, они успокаивали, заставляя забыть обо всем. И Шаммурамат как в тумане думала, что все хорошо, все теперь будет очень хорошо, что больше ничего ей не нужно, только пусть звучит рядом эта песня, и пусть эти руки массируют ее и гладят. Руки жриц уже не просто растирали ее, они настойчиво разминали ее груди и бедра, раздвинули ей ноги, осторожными прикосновениями довели ее почти до исступления. Она застонала и подалась навстречу руке, проникающей внутрь ее плоти. Но вдруг отпрянула назад, ослепленная на миг вспышкой боли. Открыла глаза, посмотрела туманным взором на ту из жриц, что была ближе других. - Не пугайся, - ласково проговорила та, - я всего лишь убедилась, что ты девственна. Но я ничего не повредила, успокойся. Шаммурамат вновь опустила голову и стала слушать, что говорила ей жрица, ибо теперь слова были понятны. А жрица говорила странные слова. О том, что при встрече с богом она должна быть покорна, но не лежать как каменная, иначе бог не будет доволен. Жрица снова касалась ее тела и объясняла, как важны прикосновения, что ей не стоит стыдиться, ей тоже предстоит ласкать бога там же, где сейчас ласкают ее. Ведь ей нравится? И богу нравится. Она еще много чего объясняла, но видимо, она лишь пыталась сделать то, что должна была делать не за час до начала церемонии, а в течение нескольких дней, которые Шаммурамат потратила так бездарно! Жрица пыталась посетовать на это, но не стала тратить время. Все равно обряд произойдет, независимо от того, насколько готова невеста. Каждый год жрицы пытаются объяснить избранной девушке то, что должна знать опытная женщина. Но девственница, даже очень послушная, неглупая и действительно желающая понравиться богу, все равно остается девственницей. И только помощь жриц во время обряда, да еще настой с опиумом помогают невестам бога в первую брачную ночь. Шаммурамат заставили подняться и помогли пересесть на низкий табурет. Внесли одежду и начали облачать в нее невесту. Сначала легкую отбеленную льняную тунику, затем розовое платье с рукавами из тонкой мягкой шерсти, длинное, до самых пяток. Ноги обули в плетеные сандалии из мягкой кожи, расшитые золотом и речным жемчугом. Затем занялись ее волосами. Локон за локоном приподнимали их кверху и укладывали в сложную высоченную прическу. После этого заставили ее встать, и надели поверх платья тяжелое, расшитое золотом и драгоценными камнями одеяние из темно-красного плотного шелковистого материала. По неслышному приказу в комнату внесли легкие носилки, усадили на них невесту, завершили приготовления к церемонии украшением ее головы, шеи и рук бусами, браслетами и мелкими душистыми живыми цветами. Под возобновившиеся песнопения жриц четверо рабов легко и слаженно подняли носилки и понесли вслед за жрецами, указывающими путь в темных переходах храма. *Разделение суток на 24 часа по 60 минут пришло к нам именно из Вавилона. В ходу было использование солнечных, водяных и песочных часов, время определялось достаточно точно. * Ашшурбанипал (Ашшур-банни-апли) – последний великий царь * К празднованию Нового года из Барсиппы, города на юге Вавилонии, в торжественной процессии привозили идол бога Набу, который на все время празднования помещался в храме Нухар рядом с идолом Мардука – его отца.