Сады Семирамиды. Том 1

Абистан лежал на своей тахте в окружении раскиданных подушек и покрывал, глядя в вертящийся кругами потолок. Постель под ним была скорее плотом на реке, так и ходила ходуном, и ему казалось, что если он закроет на миг глаза, то свалится на пол, не удержавшись на беснующемся ложе. - Хашдайя! – с трудом позвал он. – Хашдайя! Вошел раб. - Я здесь, господин. - Хашдайя, мне плохо. Дай что-нибудь. - Чего же, господин? - Принеси еще вина. Или – нет, принеси сикеры. - Господин, не надо больше. Лучше послушай меня. Там… - Не хочу ничего слушать! Ты не смеешь пререкаться, ты обязан повиноваться! - Я все-таки скажу, господин. Пришла Нупта. Абистан попытался встать: - Нупта? Зачем? Где она? Приведи ее сюда! Хашдайя вышел. Вскоре в покои Абистана вошла Нупта. На ней было красивое вышитое платье, не похожее на одежду рабов, на голове – отброшенная назад накидка для лица. Увидев Абистана, чуть потянув носом воздух, она брезгливо поморщилась. - Здравствуй, господин, - приветствие ее было слишком сухим, однако, он этого не заметил. С трудом встал он, подошел к ней и буквально упал к ее ногам. Лицо его, поднятое к ней, спокойной, невозмутимой, было умоляющим: - Нупта, где она? Правда, что боги ее забрали? - Пора забыть ее, господин, - она оторвала от своих ног его руки. - Твоя Шаммурамат умерла. Он отшатнулся, взгляд его стал безумным: - Неправда! Она не умерла! - Для тебя, господин, она мертва и вряд ли воскреснет. Прощай! На выходе из покоев ее остановил Хашдайя. - Госпожа Нупта, прошу, помоги мне. Она удивленно посмотрела на раба, втрое старше ее, а потом вдруг улыбнулась: - Хашдайя, я никакая не госпожа, даже не думай так меня называть! Это мне впору кланяться тебе. Ты помогал мне в эти дни, чем мог. Мне и моей госпоже. Какая помощь тебе ни понадобилась бы, я всегда постараюсь тебе помочь. Говори же. На глазах у раба заблестели слезы. - Прости моего господина, Нупта. И помоги не мне, а ему. Он не выходит из этого состояния, в котором сейчас ты его видела. Я не приношу ему вино, так он зовет других рабов. Он почти не ест, только пьет. Вчера к нему вошел хозяин, князь, так мой господин набросился на него с ножом в руке, я едва успел отнять. Хотя, конечно, пьяным он ничего бы не сделал ему, ведь наш князь еще не стар, и никогда не был обделен силой. Князь пытался объяснить ему, что царь ждет его во дворце, но мой господин его даже не услышал. Сделай что-нибудь, я тебя умоляю, Нупта! Она долго смотрела в его слезящиеся глаза. Ей вовсе не было жаль Абистана, но вот Хашдайя был другом, помогавшим в трудную минуту, и ей больно было смотреть, как он страдает. Ведь Абистан вырос на его руках, он был ему словно сын. Нупта кивнула и шагнула обратно в комнату. Абистан так и лежал на полу, где она оставила его. Он уткнулся лицом в ворсистый ковер и тихо скулил, как раненый пес. Она присела возле него, развернула его лицом вверх, обхватила руками его голову. - Открой глаза, - прошептала она. – Ты меня видишь? И когда она встретилась взглядом с его глазами, когда почувствовала, как тонет он под ее тяжелым взглядом, она мысленно сказала ему все то, что никогда не сказала бы вслух. Потом глаза его закрылись, он откинул голову назад и тихо размеренно задышал. - Что с ним? – прошептал Хашдайя. - Не волнуйся, - она поднялась, стряхнула с платья какую-то пылинку, а потом посмотрела на раба, - он сейчас спит, не трогай его, пусть так и лежит здесь, пока не проснется. Потом заставь его выпить воды побольше. Он будет, возможно, немного страдать от головной боли, но от этого я его избавлять не стану, само пройдет. А то он и не поверит тебе, что пропьянствовал несколько дней! Хашдайя благодарно коснулся ее руки и проговорил срывающимся от слез голосом: - Спасибо тебе, девочка. Пусть боги сделают счастливой тебя и твою госпожу. - Хашдайя, если я тебе понадоблюсь, ты всегда можешь позвать меня. Он всплеснул руками: - Да кто же донесет до дворца мою весточку? Ты ведь даже на базар теперь ходить не обязана. Разве я смогу тебя встретить? - Меня не надо встречать, - прошептала она, приподнявшись на цыпочках к самому его лицу, - ты только мысленно призови меня, подумай, как сильно во мне нуждаешься, и я обязательно это почувствую. Ведь ты хотел, чтобы я сегодня пришла? Я же не просто пришла забрать свою накидку, не нужна она мне. Хашдайя в растерянности смотрел на нее, и одна слезинка все же выплеснулась на его сухую щеку и пробежала вниз, оставив мокрую дорожку. Нупта обняла его за шею, прикоснулась губами к его щеке и, сказав на прощанье «не грусти», быстро покинула дом, с которым надеялась расстаться навсегда. А Хашдайя до утра сидел возле своего молодого господина, ожидая его пробуждения. Абистан проснулся на рассвете. Он с удивлением обнаружил, что спит на полу, прямо на ковре. Он сел, увидел Хашдайю и попытался хоть что-то вспомнить. - Выпей воды, господин, - раб подал ему кувшин с водой, - тебе надо выпить побольше, чтобы остатки вина покинули тело. - Голова болит, - простонал он, принимая воду. – Почему я на полу? - Вчера Нупта приходила. Ты валялся у нее в ногах. Так и заснул здесь. А я боялся тебя потревожить, хотел, чтобы ты поспал подольше. - Нупта приходила? Зачем? Что она говорила? - А разве ты, господин, ничего не помнишь? Абистан отставил в сторону пустой кувшин, помолчал. Лицо его было мрачным. - Помню. Я думал, что это сон. Он поднялся на ноги, добрел до кресла и упал в него, закрыл рукою глаза. - Хашдайя, она сказала, что Шаммурамат умерла. - Мой господин, быть может, она была права, когда сказала, что пора забыть Шаммурамат. Теперь для тебя она далека так же, как если бы умерла. Она во дворце, в царском гареме. - Но зачем, зачем тогда Нупта являлась ко мне, когда мы были в походе, зачем умоляла поспешить, чтобы я не потерял ее? Я приехал в срок, и все равно опоздал. - Господин, Нупта сделала все, чтобы спасти свою госпожу от участи быть иеродулой. Она заставила тебя приехать домой, ты просил помощи у матери, твоя мать просила помощи у царя, царь просил помощи у богов, и ему помогли боги и Сирруш. Нупта добилась того, что ее госпожа и она сама теперь под защитой самого царя. И никто не тронет их, пока сам царь их оберегает. А что ты дал той, кого любишь? Ненависть своего отца, зависть прислуги, любопытство знакомых, замок на дверях твоей темницы. А все потому, что ты сам себе не хозяин. Тебе давно пора покинуть дом отца и согласиться занимать должность, подобающую тебе, как сыну князя, а не пировать с царем как с приятелем. Прости, господин, за все эти слова, но я не мог тебе их не сказать. Нупта вернулась во дворец. Ее уже знали здесь, как рабыню новой наложницы царя, о появлении которой судачил весь гарем. Откуда она появилась, никто не понял. Не было ни послов, ни торговцев - никого, кто мог бы преподнести царю подобный дар. По слухам, девушка оказалась больна и не в состоянии принять царя на своем ложе. Ее рабыня оказалась слишком молчаливой, попытки других рабынь разговорить ее ничего не дали. Одна из гаремных прислужниц вовсю доказывала, что рабыня наложницы колдунья, что у нее странный взгляд, заставляющий делать то, чего не желаешь, но ее подняли на смех. В гареме не верили в колдовство. Попытки женщин проникнуть в покои новой наложницы оказались бесплодными – у дверей стоял грозный немой евнух; он пресекал любые попытки войти внутрь. Нупта с улыбкой прошла мимо стража, распахнувшего дверь перед ней. Она была так счастлива, что все сложилось именно так, что они теперь рядом с царем, под его защитой, а не в плену у этого безбородого мальчишки Набу-наида. - Моя госпожа, я вернулась. Шаммурамат только проснулась после дневного сна и еще лежала в постели, накрывшись покрывалом до самой шеи, а обнаженные руки закинув за голову. - Где ты была? - В доме князя Набу-балатсу-икби. Шаммурамат тут же села. - Что ты там делала? – ее голос задрожал. - Меня позвал Хашдайя. Он просил меня помочь кое в чем, я не могла отказать. - Ты кого-нибудь встретила там, кроме Хашдайи? - Да. Он был пьян настолько, что даже не мог стоять, а лежал на полу, вцепившись в мои ноги. - Абистан? И что ты ему сказала? - Что ты умерла. Нупта сказала это так жестко, что Шаммурамат передернулась, и смотрела теперь на рабыню испуганно. - Он не поверил? Нупта поджала губы. - Госпожа, он не достоин тебя. Вам надо забыть друг о друге. Ты рождена для того, чтобы быть украшением для глаз, а что можешь ты украсить в доме этого юнца? Только его глухие комнаты, в которые даже в полдень солнце не заглядывает. - Но я люблю его, Нупта. Я хочу, чтобы он был рядом. Объясни мне, наконец, почему я здесь? Ведь это ты сделала так, что я оказалась в царском дворце. Значит, ты могла сделать и по-другому, и я могла быть рядом с тем, кого люблю. Отвечай мне! Нупта присела на край ее тахты и тихо заговорила: - Госпожа, я сделала то, что смогла увидеть наиболее явственно. У меня не было выбора, разве что оставить все, как есть, то есть - отдать тебя жрецам. Не думай, что я всесильна. Всесилен тот, под чьей защитой мы теперь находимся. Будь благоразумна. Царь мудрый и справедливый. Он тебя не обидит. Он не станет принуждать тебя к тому, чего ты не захочешь. Когда ты узнаешь его ближе, возможно, ты забудешь мальчишку Набу-наида. - Ты думаешь, что я теперь так легко поверю мужчине? - Глупая, ему не надо тебе ничего обещать, чему стоит верить или не верить. У тебя теперь все есть. Просто прими его таким, как есть. Твое сердце само сделает выбор. - Ты думаешь, это возможно? - Все возможно, госпожа. Я принесу тебе поесть. Нупта вышла из комнаты, но тут же быстро вернулась обратно и громким шепотом доложила: - Госпожа, шаррум хочет тебя видеть, - после чего исчезла. В покои вошел царь Навуходоносор. Шаммурамат вновь нырнула в постель и до подбородка натянула покрывало. Она смотрела сквозь прозрачную ткань балдахина, свисавшую до пола, как он приближается к ней, как приподнимает край занавеси. Он так и остался стоять, придерживая рукой откинутый полог и разглядывая ее, не говоря ни слова. Со дня празднования Нового года прошло уже шесть дней, а они виделись впервые с той ночи, хотя он ежедневно справлялся о ее самочувствии. Теперь, когда она поправилась, он решил, что пора узнать ее поближе. Они изучали друг друга. Он видел только ее лицо, еще немного бледное, но совсем не усталое, наоборот, посвежевшее после сна. Огромные глаза, чуть испуганные, похожие на глаза дикой лани, загнанной охотниками; маленькие сочные губы, нежный овал лица, черные пряди волос, разметавшиеся по подушкам и спрятавшие обнаженные плечи, выглядывавшие из-под покрывала. Страх в ее глазах сменился интересом. Она тоже разглядывала его. Почти не помня его облика в ту ночь, когда он вынес ее из храма в полубредовом состоянии, она представляла его совсем другим, более похожим на каменные изваяния человеко-быков, какие она видела на барельефах. Безмолвное холодное лицо полубога, такие же холодные глаза, не развевающиеся волосы, воротником приросшие к шее. Нет, он был совсем не таким. Его глаза под густыми бровями, делавшими лицо угрюмым, излучали тепло, толстые широкие губы чуть подергивались, сдерживаемые усилием, чтобы не растянуться в улыбке. Густые вьющиеся усы по углам рта соединялись с такой же густой черной бородкой, завитой мелкими кольцами, а копна волос едва схватывалась широким металлическим обручем. Он был намного выше и шире Абистана, и сама его фигура, облаченная в дорогую цветную одежду, словно излучала силу, пугающую и завораживающую. Ему нравилось, что она так открыто разглядывает его, и он не мешал ей. Но когда она подняла глаза к нему, встретила его взгляд, он заговорил. Голос его был очень низким, его звуки ласкали слух, она и не представляла, что мужской бас может быть так приятен. - Моя гостья уже поправилась? - Да, наверное. Как долго я буду здесь? Он удивленно приподнял бровь: - О, уже хочешь сбежать? Не боишься снова попасть в лапы жрецов? Тебе сейчас ничего не угрожает. Разве тебе здесь не нравится? - Нравится, господин… - Шаррум. Зови меня шаррум. Она послушно кивнула, совсем как ребенок. - Да, шаррум. Мне нравится у тебя. Но ведь я свободна? И могу уйти в любой момент? Он сделал шаг ближе к тахте и присел на край, но не как Нупта – в ногах, а гораздо ближе. Он мог рукой дотронуться до ее лица. - Разве тебе есть, куда уйти? Разве тебя не продали в храм твои же близкие? Или я чего-то не знаю? Она отвела взгляд в сторону, не зная, что сказать. Он прав – она свободна, но идти ей некуда. - Скажи мне свое имя. Твоя упрямая рабыня сказала, что ты сама назовешь себя. - Меня зовут Семирамида. - Ты северянка? Она кивнула, не желая пояснять. - Расскажи о себе. Откуда ты приехала в Вавилон? Или твоя семья давно живет здесь? - Я… не знаю, что рассказать. Нечего рассказывать. У меня нет семьи, мне некуда пойти, никто не станет меня искать… Прости, шаррум, это слишком… больно. Когда она произносила это, горло ее сжал спазм, и последнее слово она сказала шепотом. Он протянул руку, поймал ее пальчики, придерживавшие край покрывала. - Хорошо, Семирамида, ты расскажешь потом, если захочешь. Но я хочу, чтобы ты знала – если ты согласишься остаться здесь, ты осветишь собою мой дворец. Пройдет время, и ты забудешь все, что случилось с тобою плохого, и начнешь жизнь с сегодняшнего дня. Шаммурамат отвела взгляд в сторону, к окну, на котором уже ворковали ее голуби. Она вспомнила пустыню, свое нищенское жилище, в котором провела почти всю жизнь, старую Ваядуг. Она была счастлива тогда. Вспомнила, как нашла в пустыне Сирруша, и как он рос вместе с ней. Вспомнила первую встречу с Абистаном и то, как впервые въехала в этот город, который за такой малый срок изменил ее жизнь и ее саму. - Разве можно забыть все? – спросила она скорее саму себя и медленно повернула голову к царю. Она заглянула в его черные глаза, и взгляд ее был взглядом покинутого ребенка. Он с трудом подавил в себе желание притянуть ее головку к своей груди и приласкать, как дитя. - Если сама захочешь, ты сможешь забыть то, что наводит на тебя грусть. А я постараюсь тебе в этом помочь. Он поднялся. - Отдыхай, Семирамида. Тебя никто не побеспокоит. - Шаррум, - поспешно сказала она, и он, обнадеженный, снова сел на край тахты, чем смутил ее. Она стыдливо опустила голову и пробормотала: - Я только хотела спросить… Где мой Сирруш? Он засмеялся - ее смущение было таким милым, что он только удивлялся тому, как эта девушка оказалась кому-то неугодной, что ее отправили в храм. Он отдернул полог балдахина, подошел к окну и свистнул. Минуты не прошло, как в комнату впрыгнул дракон. Он принюхался, побродил по комнате, а потом по-хозяйски забрался к своей хозяйке на постель. Шаммурамат с облегчением обхватила его за шею и что-то быстро зашептала своему другу. - Что ты там ему нашептываешь? – царь улыбался, глядя на странную эту идиллию. - Я всего лишь спросила, не голоден ли он? - Не волнуйся. Я, конечно, не позволю ему сожрать павлинов в саду. Но свежей пищей он будет обеспечен. Видишь, он едва не мурлыкает! Значит, сыт. Хотя территорию его свободы пришлось несколько ограничить, чтобы никого не напугать. - Спасибо, шаррум. Я обещаю, он не доставит тебе хлопот. Он очень умный. Навуходоносор кивнул: - Я заметил. Отдыхай. Мне пора. Если тебе что-то понадобится, твоя рабыня всегда может мне об этом сообщить. Слушая доклад о ходе работ по укреплению крепостных стен города, царь временами пропускал мимо ушей то, что говорил докладчик, и возвращался мыслями к спасенной девушке. Он поселил ее в гареме, и его наложницы теперь крутятся вокруг ее покоев, пытаясь узнать о ней что-нибудь. Одна из них напрямую спросила, что за новенькая появилась на женской половине. Конечно, он никому не обязан в чем-то отчитываться, но его гостья, таким образом, оказалась его пленницей. Да, она свободна, но она не уйдет, потому что некуда. Да, он не может сделать ее наложницей, как восприняли ее окружающие, но тогда она ничем не отличается от множества гаремных рабынь, живущих в этом маленьком замкнутом пространстве женской половины без права выхода из него. Она оказалась необыкновенно хороша, быть может, пройдет время, и она подарит ему свою любовь, тогда ему не придется ломать голову о ее правах и свободах. К тому же, ему ведь сказали, что она знакома с мужскими ласками, значит, ее тело само запросит их. Это же природа! А кто из мужчин будет рядом, чтобы ее приласкать? Никто, кроме него. Надо подождать. Он не брал женщин силой. Рано или поздно, но они всегда сами соглашались разделить с ним свое ложе. Значит, и с ней будет то же самое. Отпустив докладчика, он отдал распоряжение о дарах храму Эхулхул. Стоило ведь еще отблагодарить жрицу Адда-гуппи, толкнувшую его на эту авантюру, которая - хвала богам! – прошла без проблем. Хотя, конечно, смерти жреца Таб-цилли-Мардука он вовсе не желал, но так уж распорядилась судьба, божественный дракон решил лишить его жизни. Значит, это было божьим решением. Через два дня Адда-гуппи сама прибыла к царю поблагодарить за дары, а заодно и взглянуть на девушку, если царь это позволит. Навуходоносор принял жрицу в зале приемов. Они обменялись вежливыми приветствиями, жрица зачитала письменную благодарность за новогодние дары, после чего поинтересовалась здоровьем царя и его настроением. Он усмехнулся, слушая ее откровенный намек на приключение в Новогоднюю ночь. Ведь если он отослал дары храму, значит, задуманное прошло, как того хотелось. Он понял, что жрицу разбирает любопытство, и пригласил ее прогуляться по дворцу и по дворцовой площади с фонтанами, чтобы обсудить насущные проблемы и иные дела в спокойной, не деловой обстановке. - Я полагаю, шаррум, - заговорила Адда-гуппи, едва они остались без свидетелей, - девушка сейчас в одном из твоих дворцов? - Да, я поселил ее на женской половине, здесь. Подумал, что не стоит куда-то увозить ее, пусть лучше будет под присмотром. - На женской половине? В гареме? – удивилась она. - Конечно! Разве это не лучшая идея? Она растерянно пожала плечами: - Не знаю, шаррум. Я ведь не предлагала тебе ее в наложницы. Конечно, я верю, что она красавица, но ведь она не девственна. Разве это допустимо? - А что мне оставалось делать? Я понял так, что идти ей некуда, хотя она отказалась рассказывать мне о себе. Поселить ее в покоях для гостей? Это дало бы повод для вопросов. А вот кто живет в моем гареме, это никого не касается. И неважно, что она не девственна. Она не наложница. Пусть живет. Надеюсь, те, кто ее продал ее в храм, о ней уже забыли. А я провел великолепную новогоднюю ночь, за что невероятно благодарен тебе, Адда-гуппи. Что говорит твоя храмовая прорицательница? Боги довольны? - Боги молчат, шаррум, - ответила она, - а это значит, что все так, как надо. Ты позволишь мне увидеть девушку? - Любопытство? – с улыбкой поинтересовался он. Она засмеялась в ответ: - Ах, шаррум, я же женщина! Конечно, это просто женское любопытство. - Хорошо. Но у меня просьба! Попробуй ее разговорить. Мне очень хочется, чтобы она осталась во дворце. Хотелось бы знать ее мысли, ее планы, если таковые имеются. Поможешь? - Я попробую. В покои Шаммурамат жрицу провела Нупта. Рабыне хотелось присутствовать при разговоре, или хотя бы иметь возможность предупредить свою госпожу, но Адда-гуппи, не глядя ей в глаза, настойчиво попросила ее оставить их вдвоем. Когда Адда-гуппи вошла в комнату, Шаммурамат сидела у окна, голуби клевали зерно из ее рук. Обернувшись на звук шагов и увидев перед собой женщину в жреческом одеянии, она вскочила с табурета и метнулась к постели, где под подушками лежал кинжал. Отошла к стене, задрапированной ковром, и молча настороженно смотрела на гостью. - Не пугайся, девочка, - спокойно проговорила Адда-гуппи, - я понимаю, что вид жрецов должен пугать тебя после случившегося, но я пришла с добром. Я хотела только посмотреть на тебя. - Разве я диковинная птица, что меня пришли разглядывать? – с оружием в руках Шаммурамат чувствовала себя куда увереннее, голос ее даже зазвенел от негодования – почему жрецы никак не хотят оставить ее в покое? - Ну, что ты, нет, конечно! – Адда-гуппи вздохнула. – Я лишь хотела взглянуть на возлюбленную Набу-наида. Шаммурамат вздрогнула, страх пополз по телу холодными щупальцами. - Кто ты? Откуда тебе известно? Та улыбнулась с печалью и ответила просто, без высокомерия: - Он мой сын. Адда-гуппи надеялась, что эти слова смягчат ее взгляд, призовут к доверию, но лицо Шаммурамат стало непроницаемым. - Набу-балатсу-икби тоже считал его своим сыном, но сделал все возможное, чтобы он стал несчастным. Он разлучил нас. Жрица только вздохнула в ответ. Оглядевшись, увидела кресло и спросила: - Ты позволишь мне присесть? – не дождавшись ответа, она осталась стоять. – Девочка, я не хочу оправдывать своего мужа, не стану просить понять его. Он князь, он волен в своих желаниях и поступках. Мы, женщины, можем забыть о положении, о долге, когда речь заходит о любви. Мужчины не такие. Ты юна, тебе сложно это понять и простить. - Простить? – под взглядом девушки жрица опустила голову. - Зачем ты пришла? Я больше не мешаю вашему дому, чего ты еще хочешь от меня? - Ничего. Я просто пришла посмотреть на тебя. Мне хотелось увидеть ту, о которой страдал мой сын. Теперь я его понимаю. Мне очень жаль, что все сложилось так, жаль, что не было меня, когда Набу-наид привез тебя. Возможно, все было бы иначе. Но случилось то, что случилось, и я не в силах теперь что-то изменить. Я вижу, что у тебя нет желания говорить со мной. Прощай, девочка. Адда-гуппи направилась к дверям, но услышала звук отброшенного кинжала и обернулась. Шаммурамат сидела на полу, прижавшись спиною к стене, закрыв лицо руками. Плечи ее сотрясались от беззвучных рыданий. Адда-гуппи быстро пересекла комнату и присела перед ней, попыталась успокоить. Шаммурамат вдруг прижалась к ее груди и разрыдалась в голос. - Ну, что ты, девочка моя, успокойся, - шептала жрица. Шаммурамат сквозь слезы рассказывала, как плохо ей без Абистана, а Адда-гуппи думала только о том, как несправедлива судьба. Князь всего лишь хотел наказать строптивого сына, а в итоге сделал несчастным и его, и эту девочку. Конечно, время стирает все, и Шаммурамат, оказавшаяся в царском гареме, станет наложницей царя и забудет свою первую любовь. А вот забудет ли он, ее сын – Адда-гуппи почему-то сомневалась в этом. Шаммурамат, немного успокоившись, вдруг спросила у жрицы: - А ты можешь забрать меня с собой? - С собой? Куда? – удивилась та, растерявшись от подобного предложения. - Куда-нибудь. Царь сказал, что я свободна. Значит, я могу уйти. У меня никого нет, вернуться в дом князя я не могу, но, может быть, я смогла бы жить там, где ты? И Абистан был бы рядом! Адда-гуппи покачала головой: - Глупая девочка, ты не знаешь, о чем просишь. Я живу в храме. Там могут жить только жрицы. А ты едва сумела избежать этой доли, а теперь сама туда рвешься? Абистан не имеет права быть там, только для аудиенции. Боюсь, тебе придется остаться здесь. Да и царь не отпустит от себя такую красавицу. - Но я скажу ему правду, он отпустит меня и прикажет князю дать согласие на нашу свадьбу. - Нет, милая, нет, - торопливо перебила ее Адда-гуппи, - прошу тебя, ни слова не говори царю о Набу-наиде. Тебе кажется, он добр и справедлив, но он наделен такой властью, что решение о казни человека кажется ему добрым и справедливым. Он погубит Набу-наида, и ни одна живая душа об этом не узнает. Ты наивная, ты не знаешь людей. Если не хочешь, чтобы Набу-наид погиб, не говори о нем никому, забудь его, словно его и не было никогда. Я прошу тебя. Шаммурамат мучительно пыталась придумать хоть что-нибудь. - Хорошо, но если бы я сказала царю, что мне есть куда пойти, он бы меня отпустил. Значит, мне нужно найти жилье. Помоги мне хотя бы с этим! - Как ты это себе представляешь? Ты хочешь оказаться в городе? Одна, без средств к существованию, без вещей, без надежной охраны? Ведь ты молода и красива. Не пройдет и недели, как ты окажешься в худшем положении, чем была неделю назад. Забудь об этом! Вообще, обо всем забудь. Ты живешь во дворце, под защитой царской охраны и армии, у тебя все есть. Сама судьба привела тебя сюда, так не испытывай ее больше. Забудь моего сына, ты можешь его погубить. Неужели ты не понимаешь? Резкий тон жрицы заставил Шаммурамат взять себя в руки. - Ты права, прости. Я попробую. Я не стану просить царя отпустить меня. Наверное, все сложилось так, как хотели боги. Адда-гуппи облегченно вздохнула. - Шаммурамат, ты оказалась там, где мечтает оказаться каждая девушка – ты в царском дворце. Ты можешь жить, радуясь каждому дню. Если ты захочешь, сам царь окажется у твоих ног. - Но я никуда не выхожу из дворца. А мне бы так хотелось… Знаешь, мне не хватает суеты городских улиц. Я всю жизнь прожила в пустыне, а так быстро привыкла здесь к толпам людей. Мне хочется пройти по проспекту, раздавая хлеб голодным детям, что просят милостыню у городских стен. У меня была там одна знакомая, я помогала ей… Кормила ее… Я не знаю, как объяснить тебе. Может, это было от скуки. Но мне хотелось бы делать это опять. Ты видела, сколько нищих в городе? Им нужна помощь. Я вот теперь здесь, в богатстве и роскоши, которые мне совсем не нужны. Может, я могла бы поделиться с кем-то… кому-то помочь… кого-то накормить… - Ты удивляешь меня все больше и больше, - ответила ей жрица, - минуту назад ты плакала о своей горькой доле, а теперь говоришь о нищих, которым нужна твоя помощь. Я не знаю, что тебе сказать. Но в твоих силах воспользоваться своим положением, стать для царя желанной, подарить ему свою любовь и только после этого просить от него исполнения любых своих прихотей. Наложницы царя частенько удивляют его своими причудами. - Но я не наложница! – воскликнула она. – Я никогда не буду наложницей! - Ну и зря! Это твой шанс. Сила женщины именно в том, что она женщина, и мужчинам от нее нужно только одно. Только тогда она может разделить с ним его богатство и власть. Шаммурамат долго молчала, обдумывая ее слова, потом посмотрела на нее и тихо сказала: - Разделить с царем богатство и власть может только царица. Адда-гуппи засмеялась, но, видя ее серьезное лицо, подошла к ней ближе и прошептала: - У нас нет царицы. Это место пока свободно. После этого она пригнула к себе голову Шаммурамат, поцеловала ее в лоб и сказала: - Будь счастлива, девочка. Я должна идти. Когда жрица вернулась к царю, чтобы попрощаться, он с интересом спросил, о чем они беседовали так долго, и что рассказала ей девушка. - Шаррум, я давно не встречала таких девушек. Она совсем дитя. Она рассказывала мне о том кошмаре, который ей пришлось пережить в храме. Я спросила, остались ли у нее близкие, куда она могла бы уйти. Но она сказала, что ей идти некуда. Она согласна жить во дворце, и я не сомневалась, что она скажет так. Надо быть безумной, чтобы отказаться от того, что она имеет сейчас. Только ты, шаррум, не делай глупости – не переселяй ее в основной гарем, пусть живет отдельно. Твои бесчисленные наложницы ее развратят и испортят. Она заслуживает лучшей доли. Она не станет капризничать, но ей лучше жить отдельно от остальных. Оставь при ней ее рабыню, и она будет тебе благодарна. - И это все? - Знаешь, шаррум, она очень меня удивила одной фразой. Я так поняла, что до того, как она оказалась в храме, она помогала беднякам Вавилона. Не знаю, чем и как, но она переживает, что не может делать этого сейчас. Девочка очень добрая, сохрани в ней это. Дай ей возможность выходить в город, с охраной, конечно. Может быть, если ты будешь добрее к ней, она быстрее смирится с тем, что оказалась в гареме. Но я верю, что ей самое место возле тебя, шаррум. Не зря все сложилось так, как сложилось. Они говорили еще недолго, и Адда-гуппи уже собиралась попрощаться с царем, когда он вдруг спросил ее, как дела у нее дома, понравилась ли ей будущая невестка. Адда-гуппи настолько растерялась, что молча смотрела на царя, не зная, что сказать. - Разве ты еще не была дома? Сразу явилась во дворец? - Конечно, шаррум, - ухватилась она за эту мысль, - сначала дела, потом отдых. Но ни сын, ни супруг не писали мне ни о какой девушке, поэтому то, что ты говоришь, полная неожиданность для меня. Пожалуй, мне стоит поторопиться. Разреши мне оставить тебя, шаррум. Мне захотелось побыстрее попасть домой! - Да, конечно, Адда-гуппи, разве я могу тебя задерживать? Только напомни Набу-наиду, что пора бы появиться во дворце. Быстро попрощавшись, жрица поспешила покинуть дворец. Абистан появился во дворце на следующий день, после полудня, когда обсуждение государственных дел уже закончилось, и царь отдыхал на террасе, слушая интересующие его проекты архитектора. Все свободное время отдавал он тому, чтобы придать столице более величественный и могучий вид. Когда же ему доложили о прибытии Набу-наида, он тут же попросил архитектора повременить и перенести беседу на более поздний час. Ему не терпелось узнать о том, как идут любовные дела у его юного приятеля. Однако, угнетенный вид Абистана, ожидавшего государя в тронном зале, привел царя в недоумение. - Как дела, мой друг? Ты ужасно выглядишь, что случилось? - Шаррум, я явился во дворец, как только смог. Надеюсь, ты простишь мне мое отсутствие. - Абистан, я простил бы тебе все, что угодно, если бы сейчас ты упивался счастьем. Но я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты игнорировал свои обязанности, потому что пил все две с половиной недели, что мы не виделись. Что произошло? Он долго молчал, не зная, как сказать коротко о том, о чем хотелось кричать на весь этот огромный зал так, чтобы колонны раскололись от крика. Но даже дети иногда понимают, где можно вопить, требуя своего, а где нельзя. Поэтому он едва слышно проговорил: - Я опоздал, шаррум… - Пойдем со мной. Абистан прошел вслед за царем в уединенные покои для личных бесед, опустился на мягкие подушки дивана, но до предложенного кубка с вином не дотронулся. - Я не понимаю. Ты в состоянии отвечать на вопросы? Считай, что ты пришел не к царю, а к другу. У тебя беда? Не в силах говорить, он только кивнул. Они с царем смотрели в глаза друг другу, и Абистан думал, не сказать ли правду царю. Что он, царь, отнял у него возлюбленную, сделав ее своей тысячной наложницей. Но вот скажет он правду, а что потом? Даже если царь приведет ее сюда за руку, вдруг она откажется вернуться к нему? Все вокруг правы – ее место во дворце, тогда как он, Абистан, отправил ее на жертвенник. Мать сказала, что Шаммурамат решила стать чуть ли не царицей – что ж, он не смеет ей мешать. В его доме она была никем. Любой мог ее обидеть, но сильнее всех обидел именно он, Абистан, тем, что не смог уберечь. Конечно, она никогда к нему не вернется. Он не смеет даже мечтать об этом. Не вынеся пристального взгляда царя, Абистан зажмурился и почувствовал, что по щекам пробежали слезы. Он поспешно вытер их, отвернувшись, и тихо произнес: - Она умерла, шаррум. Я опоздал. Его слова заставили царя отшатнуться. - Как такое случилось? Говори же, не молчи! - Я не знаю. Когда я приехал, ее уже не было. Я мог не спешить. - Так ты ее даже не видел? Он покачал головой: - Отец не стал ждать моего приезда. Он не хотел терпеть в своем доме… Да что говорить теперь?! Абистан откинулся на подушки, закрыл рукою лицо и замолчал. Царь, не веря случившемуся, смотрел на него, даже не зная, что сказать. - А что сказал отец? От чего она умерла? - Отец? – Абистан смотрел на царя мутными покрасневшими глазами, затем порывисто поднялся и направился к выходу, говоря на ходу: - Прости, шаррум. Мне говорить слишком тяжело. Отец… он сказал, что ее укусила змея… - Подожди, Набу-наид, я еще не отпускал тебя, - быстро сказал царь, заставляя того остановиться в дверях. Что-то в поведении Абистана заставило царя усомниться в правдивости его слов. Абистан уходил от ответа, однако едва сдерживал рыдания. Не хотел говорить подробностей? Или сам не верил тому, что говорил? Князь Набу-балатсу-икби был недоволен появлением этой девушки в доме. Так может, он сам причастен к ее смерти? И поспешил схоронить ее? - Чем мне утешить тебя, мой друг? - царь подошел к нему, попытался похлопать по плечу, но тот увернулся от этого дружеского участия. – Что тебе сказать? Поверь, я не был в подобной ситуации, и даже слов не могу найти. Пройдет время, говорят знающие люди, и боль утихнет. Ты молод, в твоей жизни еще будет любовь… - Не надо, шаррум, - простонал он, - я слышу это от каждого! Даже от глупой чаши с сикерой, которая сама напрашивается – выпей, забудься. А я не могу. Напиваюсь до бесчувствия и все равно думаю о ней. - Знаешь что, завтра я устрою пир, и тебя зову первым. Позовем друзей, веселых, молодых, приведем танцовщиц. Я буду тебя ждать. Чем меньше времени ты будешь проводить в одиночестве, тем быстрее боль твоя уйдет. - Благодарю, шаррум, но мне не до пиров. - Я не желаю слышать того, что ты сейчас сказал. Завтра я пришлю за тобой носилки.