Сады Семирамиды. Том 1

Совет старейшин принял решение не перечить более этой сумасшедшей гостье царя и позволить ей главенствовать на судебных разбирательствах, проходивших каждую неделю. Будь что будет, решили они, царь вернется и поставит всех на свои места. Они договорились, что просто закроют глаза на ее присутствие. Пусть слушает, разинув рот, пока судьи рассудят жалобщиков. Одного они не учли – Семирамида вовсе не для того приходила в этот зал, усаживаясь на царский трон, чтобы изображать молчаливого истукана. Она привыкла иметь свое мнение, а царь приучил ее это мнение высказывать, и теперь она давала понять, что ее доводы и рассуждения им придется выслушивать и не игнорировать. Сначала ей позволили высказываться, затем мужчины поняли, что прислушиваются к ее словам, а затем уже начали спорить с нею, получая при этом некоторое удовольствие, которое испытываешь, споря с умным человеком. И в спорах порой соглашались с ее доводами, признавали ее правоту. И делали это вовсе не из страха перед Сиррушем или перед ее воинами, не под действием зеленых глаз Нупты, а потому, что она говорила разумные вещи. А когда однажды запыхавшийся гонец, вбежавший в тронный зал, не глядя на нее, упал на колени и начал речь с обращения «шаррум!», все засмеялись. Кто из них первым начал в шутку называть ее «шарри-иту»*, уже никто не мог вспомнить, но это быстро вошло в привычку, как и обращение «шаррум», которое частенько срывалось с губ подчиненных. Они привыкли говорить так, поднимая глаза к сидящему на троне. Единственное, что решила все же сделать Семирамида, - это поставить рядом с троном еще один. Он был поменьше, его притащили из дальнего зала, которым почти не пользовались. Царский трон был все же священен, и она решила не переусердствовать в своих желаниях получить кусочек царской власти. Ей было удобно на маленьком троне, явно сделанным для царицы, которой у царя пока не было. Многих поражало то обстоятельство, что Семирамиду всегда окружала толпа воинов, готовых в любой момент вступить за нее в схватку. Было так странно видеть, что солдаты подчиняются женщине! Невдомек было придворным, что большинство этих воинов – выкупленные ею невольники, живущие под ее личным присмотром. Она расселила их по царским казармам, и по вечерам выходила в третий двор, отведенный гарнизону, и участвовала в обучении наравне с офицерами. К купленным ею воинам присоединялись и воины царя, когда Семирамида устраивала состязания. Многим хотелось покрасоваться перед царицей – воины, не задумываясь, называли ее только так. - Я не поведу вас в бой, - говорила она, - но я хочу быть уверена, что, если в отсутствие царя и основной армии нам будет угрожать опасность, мы сможем дать отпор неприятелю. - Разве женщина не должна бояться крови? Ее место не в казарме, а на кухне. Она не сердилась на их грубоватые выпады и не обижалась на откровенную насмешку. Она стремилась завоевать их уважение и доверие – только тогда они действительно станут ее защитой. - Я не боюсь крови, потому что я не простая женщина. А кто сомневается, пусть выходит ко мне, и мы все убедимся, что кровь любого из вас такая же, как у цыплят, которых режут к обеду. Она не стала показывать им Сирруша, она просто показала то, что умела, и что они могли оценить. Продемонстрировала, что в состоянии не только поднять копье, но еще и бросить его в цель; что не только имеет силу, чтобы натянуть тетиву лука, но и знает, как выпустить стрелу. Копьем она пригвоздила к дереву сползающую с него змею, а стрелой подбила летящую птицу. Воины только зашептались – где могла царица научиться такому?! - Я умела это всю жизнь, - ответила она, - иначе не выжила бы. Так просто оказалось убедить воинов, что она действительно необычная женщина. Однажды в кругу вельмож и придворных увидела она отца Абистана, Набу-балатсу-икби. До этого они не встречались во дворце, и мысль о возможной встрече давно ее не посещала. Она подозвала его поближе. Мудрый князь не показал того легкого волнения, охватившего его, когда он понял, что она его заметила. Он давно не был в городе, а когда вернулся, невероятные рассказы о загадочной царице заставили его поспешить во дворец. Когда же ему шепотом по секрету сообщили, что у царицы даже есть ручной дракон, страшная догадка осенила его – неужели это Шаммурамат? Его поначалу интересовало, как поживает она в храме, но узнать об этом не было никакой возможности. Жрецы Нухара загадочно молчали обо всем, что касалось прошлого Нового года. А исчезновение Табии и его семьи и вовсе никто не хотел обсуждать. Это было так странно! И вот теперь Набу-балатсу-икби несколько дней наблюдал за самозваной царицей и поражался своему открытию – она нравилась ему на этом троне, как и многим другим. Он подошел к ней так близко, что их разговор вряд ли мог кто-то услышать. - Здравствуй, мудрый князь. Я, наконец-то, могу сказать, что тебя не зря так называют! - И ты здравствуй, самозваная царица. Я удивлен, что мое присутствие тебя не только не пугает, но даже не смущает! - Полегче, князь. Меня никто самозванкой не зовет! - Да уж слышал, как тебя зовут. И только удивляюсь, как за время моего отсутствия поглупели наши вельможи и старейшины – даже перестали отличать мужчину от женщины! Я же не мог ослышаться несколько раз – тебя порой называют царем! - С языка привычнее слетает обращение «шаррум», тогда как произнести «шарри-иту» сложнее и дольше. - Боюсь, они перегрелись! К тебе ведь нельзя обращаться ни так, ни эдак. Ты сама-то не забыла, кто ты есть? - Кто же я? Ты решил, что знаешь? И решил, что можешь меня напугать? - Конечно. Я легко могу доказать им, откуда ты явилась. Семирамида рассмеялась, удивив князя еще больше. - А что потом? Ты расскажешь, как подкупил жреца в храме, которого сам бог потом пометил, как недостойного? Ты разве не знаешь, что твое серебро стоило Табии жизни? - Ты лжешь. - Нет, мудрейший князь, я не лгу. Мне нечего бояться, а вот тебе советую помолчать. Ты разве не слышал, что казню я так же быстро, как и милую? - Да уж рассказали. Я тут подумал, раз ты здесь, на этом троне, то не должна держать на меня зла – ведь ты сидишь на нем благодаря мне. - Не слишком ли много чести для тебя, князь? - В самый раз. Я вот уже не один день наблюдаю за тобой, и мне кажется, что мы с тобой о чем-то недоговорили, не оценили друг друга. Я уверен теперь – мой сын тебя недостоин! - Странно, - проговорила она, вдруг опустив голову, веселость ее растаяла, - раньше ты говорил обратное. - Забудь об этом. Я не знаю, как ты сюда попала, но скажи мне правду – где Табия? Я не могу найти даже его семью, говорят, что все они уехали. Ты знаешь что-нибудь? - Я уже сказала – твой приятель Табия казнен решением самого Бэл-Мардука. А я покорила бога, и он посадил меня на этот трон. Так что не обольщайся, твоей заслуги в этом нет. Однажды ты не захотел видеть меня в роли жены твоего сына, теперь тебе придется преклоняться передо мной. Спроси себя, этого ли ты хотел? - Все зависит от того, насколько удобно сидится на троне тому, кто его занимает. Если тебе будет удобно, я смирюсь. - Ступай, мудрый князь Набу-балатсу-икби. Давай подпишем мирный договор и закончим войну. Ты забудешь о том прошлом, которое когда-то связывало нас, и я о нем забуду. Начнем наше знакомство с сегодняшнего дня. Мне не помешает в кругу вельмож хитрый мудрый друг. - Ты уверена, что я для тебя друг? - Конечно. Нам больше нечего делить – ни твое добро, ни твое потомство. - Что ж, время покажет. А пока признаю – ты великодушна! - Да, мудрый князь. Надеюсь, ты это оценил. * * * В один из дней, когда Семирамида принимала жалобы, прием пришлось перенести на вечернее время. С утра главный советник со старейшинами встречали послов, а люди, пришедшие со своими вопросами к царице в обычный день приема, уходить не хотели. Семирамида попросила главного советника объявить им, что примет всех вечером. С последним посетителем, пришедшим рассудить его с наемным работником, пришлось разбираться дольше обычного. Наемный работник требовал платы за некоторую работу, а наниматель платить не желал, сетуя на то, что работник, сделав одно, сломал другое. Шестеро свидетелей с обеих сторон готовы были подраться между собой, и Семирамида, переглянувшись с советником, предложила отложить дело на пару дней. За это время необходимо было найти независимого свидетеля, способного оценить размеры ущерба и стоимость работ, вычислить разницу, и решить, кто кому останется должен. Не прекращавшие ссориться посетители уже расходились, когда вошедший писец доложил, что прибыл еще один. Главный советник замахал руками – поздно уже. Но писец тихо сказал: - Это не просто горожанин, это князь из Куту. - Князь, - проворчал советник, - никакого покоя от этих князей. Ему-то на кого жаловаться? - Я приму его сама, - сказала Семирамида, - просто назначу ему другое время. Всех отпускаю, можете идти. Советники расходились, она осталась в зале приемов одна, если не считать охраны, недвижимо стоящей по четырем сторонам от трона. Князь, ожидавший приема, вошел в зал. Никогда, ни в одном сне, не представляла она, что встреча их будет такой. Легкой знакомой поступью приближался к ней тот, встретить кого она уже и не мечтала. Он шел, опустив в почтительном поклоне голову, не видя ее. Остановился, выпрямился и поднял глаза. Слова приветствия замерли на его губах. - Абистан! – выдохнула она, и волна жара окатила ее. Она смотрела в его глаза и не верила, что видит его. В один миг забыла она о разлуке, ей казалось, что он всегда был рядом, и эти глаза каждую минуту смотрели на нее и ласкали любящим взглядом. А она думала, что забыла его! Да как могла она забыть? Вот он стоит перед нею, и ей хочется одного – броситься ему на шею. Он подходил к ней все ближе, забыв обо всем, зачарованный ее зовущим взглядом. Но вдруг лязг мечей оглушил его – четверо воинов вмиг встали перед ним, закрыв от его взора то, что он тут же посчитал наваждением. - Нет, нет, - воскликнула Семирамида, - оставьте нас. Воины расступились. Она указала им рукой на выход: - Я позову вас, если будет нужно. Через миг они остались одни. Им никто не мешал, но он вдруг понял, что не знает, что ей сказать. Она ждала, что он заговорит, и чувствовала его смятение. Хотела ободрить – и не смогла найти слов. «Что с нами такое?» - подумала она в растерянности. В его глазах стоял тот же вопрос. - Мне сказали, - нерешительно начал он, - что идет царский прием, и меня примет царь. - Ты, верно, не расслышал, - проговорила она в ответ, - Не царь, а царица. - То есть ты? Царица? Она кивнула и неуверенно улыбнулась. «О, боги, нет! – подумал он. – Только не это. Неужели ты действительно это сказала? Что ты делаешь, Семирамида? Или это правда? Даже сейчас, когда стоит лишь протянуть руку, чтобы прикоснуться к тебе, ты так далека, словно ветер, который не поймать». Его взгляд был полон тоски, она словно сумела прочесть его мысли. Зачем она сказала это? Словно указала на то, как далеки они теперь. Все сжалось у нее внутри. Она закрыла глаза. Так, не видя его лица, откинувшись на спинку трона, она смогла заговорить. - Разве ты не участвуешь в походе? Разве не знаешь, что Навуходоносора нет в городе? - Я вернулся два дня назад со своим отрядом. И был уверен, что царь тоже вернулся. Потому и приехал. Нам с ним есть, о чем поговорить. Меня удивляет то, что его нет. Она устало ответила: - Возможно, он остановился у какого-то храма, приносит жертвы богам перед возвращением домой. «Перед возвращением к тебе», - подумал он. Все снова застыло в груди, лицо стало бесстрастным. Он сделал два шага назад. - Уже поздно, - тихо сказал он, - я приду с докладом к царю, когда он вернется. Медленно повернулся он спиною к ней и направился к дверям. «Постой! – хотела крикнуть она. – Ты не можешь уйти. Ты не должен. Вернись!» «Зачем? – подумал он. – Зачем я приехал? Чтобы снова разбить свое сердце, увидев ее и поняв, что нам просто нечего сказать друг другу?» Она окликнула его уже у самого выхода. Нашла в себе сил, чтобы заговорить, когда он повернулся к ней, но головы не поднял. - Ты остановился в доме отца? - Да. Она хлопнула в ладоши два раза и отдала распоряжение появившемуся рабу: - Приготовьте князю комнату и ужин. Он остается во дворце. Абистан вернулся к ней. - Зачем, Семирамида? Она промолчала. - Ты не знаешь, что делаешь. Разве я смогу заснуть здесь, во дворце, зная… что ты… рядом? Она смотрела на него долго, пристально, после чего ответила вопросом на вопрос: - А разве в доме отца ты бы заснул? Он не стал отвечать, молча поклонился ей и удалился вслед за рабом, ведущим его в покои для гостей. Почти бегом возвращалась Семирамида в свои покои. Впопыхах рассказала все Нупте, потом, словно очнувшись, села на тахту и растерянно спросила: - Что же теперь, Нупта? Та улыбнулась, присела у ее ног и заглянула в глаза: - Значит, все-таки любишь? - Нупта, не надо спрашивать. Я столько времени убеждала себя, что его надо забыть, а когда увидела, поняла, что сойду с ума, если он уйдет. Что мне делать? - Что бы ни было дальше, но сейчас ты должна пойти к нему. Хотя бы для того, чтобы услышать его голос, просто поговорить. Что будет потом, ты решишь сама. - Но как же я пойду? Все во дворце следят за каждым моим шагом! - Я была бы никчемной рабыней, если бы не помогла своей госпоже. Не волнуйся, сегодня все во дворце будут спать. - Нупта, а вдруг… Вдруг он не захочет меня видеть? Ведь сейчас, в зале, когда я говорила с ним… - Госпожа, там, в зале, ты была царицей. Твой Абистан не знает такую Семирамиду. Он знает Шаммурамат. И если ты станешь прежней, он не сможет тебя оттолкнуть. Нупта сама приготовила ей воду для мытья и помогла вымыться. Натерла ее душистой травой, заплела волосы в косу и украсила их белыми соцветиями. Затем достала простую льняную тунику и легкий плащ без вышивки. - Скоро полночь, госпожа, идем. Я провожу тебя до гостиного двора и помогу найти его покои. Если не хочешь быть увиденной, вернись до рассвета. И вот они снова идут по темным коридорам, впереди Нупта с факелом в руках, сзади Шаммурамат. Охранники спали, стоя, прислонившись к стенам, дыхание их было ровным и безмятежным. Вскоре они остановились. - Иди, госпожа, за этими дверями ждет тебя тот, кого ты любишь. - А вдруг он тоже спит? - Нет, - Нупта улыбнулась, - сегодня даже колдовство его не усыпит. Нупта исчезла в темноте, оставив факел в настенном кольце. Дрожащей рукой приоткрыла Шаммурамат створку резной двери, отодвинула тяжелую занавесь и очутилась в комнате. Абистан лежал на широкой низкой тахте, глядя в распахнутое окно, за которым искрились звезды. Он не слышал, как она вошла, но почувствовал дрожащее дыхание и обернулся. Прислонившись к стене, у входа стояла Шаммурамат. Его Шаммурамат, испуганная девочка, которую он видел в своих снах. Неужели это с ней он разговаривал сегодня вечером в тронном зале? Нет, то был сон, а вот сейчас она, настоящая, стоит перед ним и ждет его. Он поднялся с постели, медленно подошел к ней. Давно забытый аромат цветов и трав исходил от ее тела, он жадно вдыхал его. Она подняла свои ясные синие глаза, и он увидел в них такую любовь, что у него помутилось в голове. Миг – и он обнял ее, прижал к себе. Почувствовав, что она рыдает в его объятиях, он ласково гладил ее по волосам и шепотом успокаивал. - Ну, что ты, зачем? Успокойся, девочка моя, милая. - Где же ты был так долго? – шептала она. - Почему покинул меня? Нет, нет, не отвечай. Пожалуйста, не говори ничего! Если бы ты знал, как я мечтала об этом. Вот так стоять в твоих объятиях, спрятать лицо на твоей груди и забыть обо всем. Скажи только, что ты тоже этого хотел. - Да, родная моя, да! Он целовал ее мокрое от слез лицо, губы, глаза, шею, руки, она плакала и смеялась. - Скажи, ты не прогонишь меня? Скажи! - Зачем же, зачем мне тебя прогонять? - Абистан, я хотела сказать… не отвергай меня. Мне было так одиноко без тебя! Она говорила, а он, как зачарованный, смотрел на ее губы. Как лепестки цветка, раскрываются они, рождая на свет слова любви. Такие сладкие, зовущие, эти губы, всегда приводившие его в трепет. Они снились ему по ночам, то улыбающиеся, то сердито поджатые, то тянущиеся к нему в жажде поцелуя. Вот они снова приоткрылись, они зовут его, они опьяняют, как край сосуда, за которым живительный нектар, стоит только прижать его к своему рту и испить эту сказочную влагу. О, эти губы, он будет до боли целовать их… Он взял в ладони ее лицо, приподнял и приник к губам, закрыв глаза, словно боясь нарушить сказочный сон. Ее аромат ударил ему в голову, и он забыл обо всем на свете, только о том помнил, что сейчас должен сбыться его самый прекрасный сон. Пусть он сбудется! Он не помнил, когда его руки обнажили ей плечи, только почувствовал рядом горячее тело, прильнувшее к нему. Он не знал, когда разделся сам, только почувствовал прохладу ложа, на которое опустился вместе с нею, и увидел, как луна осветила их обнаженные тела. Он запустил руки в ее волосы, и белые соцветия рассыпались по постели, украсив лепестками их первое ложе любви. На миг сознание вернулось, и он с болью вспомнил, что она пришла к нему от царя. Он сжал ее в объятиях и осторожно спросил: - Любимая, скажи, царь не был груб с тобою? Он не причинил тебе боли, не обидел тебя? Она сначала не поняла, а потом улыбнулась. Конечно, он вправе думать, что она принадлежит царю. Она не стала ничего объяснять, боясь тратить драгоценное время, лишь прошептала: - Я только твоя, любимый. Он ласкал ее, доводя до исступления, покрывая поцелуями ее пылающее тело, изучал ее изгибы и нежную кожу, он пробовал ее на вкус, как запретный плод. Она выгнулась в его руках и застонала. - Люби меня! Они лежали, обнявшись, и ночная прохлада лилась из окна на их жаркое ложе. Она положила голову ему на грудь, слушая, как бьется его сердце. Он перебирал рукой ее волосы, другой рукой чуть поглаживал ее плечо. - Семирамида, - тихо произнес он, выводя ее из блаженного полусна. - Что? - Почему ты не сказала? - О чем? - Что это твоя первая ночь. - Разве? Я только твоя, любимый, и я говорила тебе об этом. - Но… как это возможно? Она подняла голову, подперев ее рукой, и посмотрела на него. - Помнишь, ты просил меня обещать тебе, что я никогда не отдам себя другому? - Я помню, что просил, но не помню, чтобы ты это обещала. - Теперь это уже не важно. Она обняла его и приникла к губам. - Что же будет с нами завтра, Семирамида? - Я… я не знаю. Я не хочу сейчас думать об этом. - Я не смогу больше жить без тебя после сегодняшней ночи. А ты? Скажи, ты хотела бы быть со мной? - Да, Абистан, да! - Я увезу тебя! Он сжал ее в объятиях, и она засмеялась. Луна светила в окно, и эта ночь казалась бесконечной сказкой. И все же она пролетела слишком быстро, наполненная ласками и мечтами о будущем. Когда небо начало светлеть, Семирамида выскользнула в темный коридор. Абистан поймал ее у двери. - Постой. Ты уходишь так быстро! - Я должна. Мы еще увидимся днем. Она поцеловала его и поспешила в свои покои, пока весь дворец был еще окутан сном. Семирамида надеялась, что за оставшиеся утренние часы успеет выспаться, чтобы провести день в привычных заботах, чтобы узнать, какие вопросы сегодня будут обсуждать в зале приемов и можно ли ей там присутствовать. Но сон не шел к ней. Воспоминания о ласках Абистана приводили ее в сладостное томление, в голове словно плыл туман, ни одной здравой мысли не возникало в мозгу, только беззвучные образы. Она пролежала в этом сладком бреду почти до полудня, не желая подниматься и расставаться со своими ощущениями. Но пришедшая Нупта все же заставила ее встать. - Госпожа, скоро полдень. - Я знаю, - ответила она чуть слышно. Нупта внимательно посмотрела на нее. Ей было понятно ее состояние, но она не могла допустить того, чтобы Семирамида до умопомрачения упивалась своими воспоминаниями. - Госпожа, ты похожа на малолетнего погонщика ослов, вечно жующего какую-то дрянь, от которой дуреет. Тебе надо прийти в себя. Она принесла кувшин с водой, заставила Семирамиду склониться над тазом и вылила воду ей на голову. Семирамида явно оживилась и засмеялась. Сбросила намокшую тунику, обернула волосы мягким большим полотном, что подала ей Нупта, затем умылась и села к зеркалу. Нупта аккуратно вытерла ей волосы и начала причесывать. - Прием в зале уже идет? Нупта, не глядя на нее, аккуратно ведя гребнем по спутанным прядям, пожала плечами. - Ну, ладно тебе, ты же знаешь. - Пусть тебя сегодня это не волнует. - Там обсуждается что-то очень важное? – Семирамида смотрела в зеркало на ее отражение. – Нупта! Нупта улыбнулась, бросила в зеркало мимолетный взгляд и ответила: - Навуходоносор вернулся. - О нет! – улыбка слетела с ее лица. Это известие ошеломило ее, слова Нупты лучше холодной воды вернули ее в реальность. Как она могла забыть? Ведь Абистан говорил о возвращении армии. - Когда он вернулся? - Два часа назад. Хотел отменить все приемы, но совет вынудил его принять их. - Ясно, - задумчиво произнесла Семирамида, - в зале идет разговор обо мне. И что там говорят? - Не знаю, госпожа. Я поспешила к тебе, а ты никак не хотела подниматься. Знаю только, что мнения в зале разделились, у тебя есть сторонники. Среди них главный советник, которому явно понравилось, что спрос за все принятые в эти дни решения будет не с него. И как ни странно, князь Набу-балатсу-икби тоже за тебя. Почему он решил встать на твою защиту, я не поняла. - А Абистан? Он в зале? Может, отец по его просьбе… - Нет. Они стояли в зале далеко друг от друга, и, как мне показалось, они вообще не общаются между собой. - А царь? Он сердится? - Не знаю. Чтобы понять его мысли, я была слишком далеко, а лицо его всегда непроницаемо, по нему читать невозможно. Он скоро придет, и сама все узнаешь. Семирамида представила себе грозное лицо царя. Воспоминания о прошедшей ночи больше не умиляли ее, они вдруг предстали совсем в другом цвете. Что она наделала? Как могла быть такой безрассудной? Она почувствовала надвигающуюся бурю. Чувство вины заполнило ее. Она вспомнила проницательный взгляд Навуходоносора и поняла, что предала его. Да, он не любит ее, да, она сама напрашивалась на его любовь, но теперь это не важно. Он придет к ней, потому что она сказала, что будет ждать, потому что дала понять, что желает его, что принадлежит ему. И как ей теперь смотреть ему в глаза? - Нупта, почему ты меня не остановила? Почему позволила мне провести эту ночь с Абистаном? Ты знала, что царь возвращается, не могла не знать! - Госпожа, в чем ты меня обвиняешь? Ты сама этого хотела. Семирамида повернулась к рабыне и долго смотрела в ее глаза. Да, Нупта всего лишь помогла ей прийти незамеченной к тому, кого она любила. И не стала бы она ее отговаривать. Потому что видела, как страдает в одиночестве ее госпожа. И потому что знала – царь из похода может вернуться не к ней. - Госпожа, не смей думать обо мне так! - Хочешь сказать, что это неправда? - Правда то, что я люблю царя. А ты нет. Семирамида опустила глаза, отвернулась. - Я дала ему понять, что буду его ждать. Он придет. Придет после всего того, что сейчас наговорят ему в зале. После того, как узнает, что я обманула совет, подсунув им приказ, которого не было. Придет, узнав, что я потребовала называть меня царицей. Как я смогу посмотреть ему в глаза? Я готова была сбежать из дворца прямо сегодня ночью, представляешь, что было бы, если бы я это сделала? - Но ты же не сбежала. Никто не знает, как ты провела эту ночь. Если ты сама ему не скажешь, он ничего не узнает. Солгать очень легко. - Я не смогу, Нупта. Когда он уезжал, я бросилась ему на шею. Теперь он приехал, и ждет такого же приема. Я не смогу солгать. Не прошло и четверти часа, как они услышали приближающиеся шаги. Царь вошел в покои Семирамиды и знаком повелел Нупте уйти. Она растерянно обернулась к госпоже, но та только молча кивнула. Нупта быстро пошла к выходу; проходя мимо царя, она подняла глаза к его лицу, но он на нее не смотрел. Он не сводил с Семирамиды тяжелого взгляда. Затянувшееся молчание сводило ее с ума. В голове остались только мысли о том, что он пришел, чтобы ее казнить. Что наговорили ему эти люди, которые каждый день льстиво улыбались ей? - Семирамида, - медленно начал он говорить, - ты хоть понимаешь, что ты наделала? Она, не двигаясь, смотрела на него и не знала, что ответить. - Вижу, что не понимаешь. Он прошел в середину комнаты, заставив ее отступить почти в самый угол. - Ты посягнула на священную царскую власть! Ты осквернила священный царский трон! Ты посмела назвать себя царицей и потребовала этого от окружающих! Ты понимаешь, чего заслуживаешь? Она опустила голову. - Я вынес тебя из храма, поселил во дворце, стал считать тебя равной себе, чего еще тебе не хватало? Или я сделал все это только для того, чтобы ты оказалась на виселице? Хотя нет, виселица – это для воров. А ты у нас царица, тебе отрубят голову, как государственной преступнице! Ну, скажи же что-нибудь! Он быстро приблизился к ней, взял ее за плечи и встряхнул. - Почему ты решила надеть царскую одежду и сесть на трон? Говори! - Шаррум, мы с Нуптой получили твое письмо, в котором ты разрешал встречу с архитектором. Нупта держала его в руках и говорила… она видела, как ты писал это письмо, видела твои мысли. Она сказала, что ты представил именно это – я на троне в твоей мантии. Он отпустил ее, отошел и вдруг усмехнулся. - Да, я действительно это представил. С таким помощником, как Нупта, вообще можно было убедить всех, что я простой башмачник, а ты послана богами! - Шаррум, Нупта не виновата ни в чем. Она просто выполняла то, что я просила. - Нупта рабыня, разве она могла отказать своей госпоже. - Нет, шаррум, она больше не рабыня. Я составила документ, в котором написано, что отпускаю ее на свободу. - Что?! – его лицо побледнело, он подскочил к ней, вцепился в нее мертвой хваткой и затряс. – Что? Что ты такое сказала?! Не понимая, в чем причина его ужаса, она пролепетала: - Нупта не рабыня больше, она свободна. - Кто видел этот документ, где он?! - Никто не видел… Нупта собиралась отдать его тебе… Он выдохнул. Видя, что напугал Семирамиду, он сказал: - Если она рабыня, то за свою провинность получит наказание. Она подчинялась тебе, значит, ее вины нет. Если она свободна, ее ждет плаха, как и тебя. Принеси мне документ. Немедленно! Семирамида вышла из покоев, столкнулась в дверях с Нуптой, протягивающей глиняную табличку дрожащей рукой. Царь опередил Семирамиду, схватил табличку и со всего размаху швырнул ее на пол. Осколки, разлетевшиеся в разные стороны, показались ему недостаточно мелкими, поэтому он в ярости начал крошить их тяжелым каблуком. Только когда мелкая пыль осталась от документа, он остановился и оглядел то, что сделал. Побледневшая Нупта стояла у входа, наблюдая за ним, но он молча заставил ее выйти и закрыл дверь перед ее лицом. - Теперь можно продолжать. Он прошелся по комнате. Его ярость разбилась вместе с глиняной табличкой, и теперь приходило спокойствие. Он начинал посмеиваться и качать головой, вспоминая слова, что говорили ему князья и советники в зале. - Семирамида, где ты умудрилась раздобыть охрану? Мне сказали, тебя окружала толпа телохранителей. Кто из моих воинов предал царя и стал подчиняться самозваной царице? Или это тоже заслуга Нупты? Она, пытаясь успокоиться после его вспышки гнева, тихо ответила: - Твои воины тебя не предавали. Это моя личная охрана. Я выкупила их на торгах. - О, боги! Ты сведешь меня с ума! Ты ходила на торги рабовладельцев? - Шаррум, ведь ты разрешал мне бывать в городе, разрешал раздавать милостыню. Я просила, чтобы наш путь проходил мимо торгов. Ну, и… - Чем платила? У меня теперь очередь кредиторов под воротами дворца? - Нет, я платила за невольников деньгами, вырученными от продажи архитектурных проектов. - Новостям просто нет конца! Каких проектов?! Она вздохнула, совершенно не готовая к таким подробным расспросам. - Когда я обсуждала проект садов на крыше с архитектором, в зале было много тех, кто слушал наш разговор. Они подходили затем к архитектору со своими предложениями, ну, а он решил, что на этом можно заработать. Ведь архитектор придворный, за его услуги платили и ему, и мне, чтобы получить мое разрешение. - Семирамида, это мое разрешение, поняла? Только мое! - Но тебя же не было! – она сказала это так пылко, словно он был бестолковым подростком, не понимающим, что к чему. – Пока тебя дождались бы, придворные наняли бы других! С минуту он смотрел на нее, затем вдруг расхохотался. - Я не удивляюсь теперь, что ты устроила подобную заварушку в моем дворце, пока меня не было. Как ты убедила совет старейшин, что у тебя есть разрешение на единоличный разбор жалоб? Когда мне сказали, что был такой приказ, я потребовал его показать. Все только переглядывались. Приказ видели, зачитали и разбили! Что за бред? - Пусть Нупта это объяснит. Приказа не было, я заставила Нупту помочь мне с этим. - А что за самосуд прямо в тронном зале? Десятки людей видели, как ты собственноручно заколола банкира Кудурру. Как? Как может женщина заколоть здорового мужика, прямо в зале, на глазах у толпы? Когда мне это сказали, я не поверил! Но пришла жалоба, ее придется рассмотреть. Она зажмурилась на миг, полузабытое воспоминание о предсмертном взгляде резануло ее, заставив передернуться. - Я его не заколола. Я его наказала. - Ну, да! Он сказал несколько обидных слов, и ты тут же вынесла ему смертный приговор. Не удивляюсь, что все остальные предпочли молчать. Демонстрация силы – лучший способ подчинить. Но это ненадолго! Только до появления другой силы, запомни это! - Кто пришел с жалобой по поводу его смерти? Его семья? - Нет, - царь усмехнулся, - его супруга тут же покинула дом вместе со своим добром и уехала в неизвестном направлении. Его сынок так обрадовался появлению наследства, что за несколько недель успел промотать часть его. Ему не суметь продолжить дело отца. Он настолько бестолков, что перепутал долговые расписки с долговыми обязательствами. Он раздал расписки должникам и сказал, что отец умер, а сын не обязан платить по долгам. Те на радостях сожгли их, а банк теперь на грани разорения. Я рад, что не должен больше опекать этого дурака, раздавая ему должности, положенные по праву рождения. Пусть гуляет в кабаках, ему там самое место. - Так кто жалуется? - У банка было два совладельца. Необходимо решить вопрос о долевом наследовании. Здесь будет долгое разбирательство. Но больше никто не расстроился оттого, что Кудурру не стало. Он был мерзавцем. Я бы сам давно казнил его за язык, но я не настолько быстро выхожу из себя, чтобы просто зарезать того, кто носит имя богатейшего вавилонского рода. Покажи мне кинжал, которым ты его заколола. Сказали, у Кудурру слюна потекла, когда ты ему его показывала. Она достала из складок одежды кинжал, вынула из ножен, протянула ему. - Ты всегда носишь оружие при себе? - Теперь всегда. - Где ты его взяла? Кинжал очень дорогой. - Он у меня уже много лет. Мне принес его мой дракон. Царь удивленно смотрел на нее. Она протянула руку, чтобы забрать кинжал. - А почему в храме ты им не воспользовалась? - Он остался… в доме… Его у меня не было собой. Она заботливо вложила кинжал в плотный кожаный чехол и спрятала. Царь по-прежнему не отрывал от нее взгляда. - Послушай, Семирамида, а ведь я до сих пор ничего о тебе не знаю. Кто ты, откуда, кто твои родные, за что продали тебя жрецам. В суете бегущих дней я позабыл об этом, а теперь вот мне снова стало это интересно. Ты почти захватила власть во дворце. Не за этим ли ты появилась здесь? Ты действуешь слишком продуманно, я, пожалуй, все же отправил бы тебя на плаху. Она подняла к нему испуганные глаза, но встретила улыбающийся взгляд. - Ты можешь вымолить у меня прощение. Когда я уезжал, ты мне кое что обещала. Учитывая, что дворцовый переворот пока не состоялся, думаю, в твоих интересах быть со мной ласковой. Что же ты ждешь? Она молча смотрела на него, не зная, как подойти к нему. Вот он уже вроде бы простил ее, она должна кинуться ему на шею, зашептать, какая она глупая, обещать, что больше так не поступит, что все это было просто игрой. Она видела, что он ждет именно этого. Шагнула к нему неуверенно, он раскрыл объятия и привлек ее к себе. - Семирамида, я не знаю, каким наказанием заменить тебе то, что ты заслужила. Ты не рабыня, не наложница. Но мы можем это исправить. И ни один жрец не скажет потом, что ты заслуживаешь казни. Я не могу допустить, чтобы с тобой что-то случилось. Поэтому успокойся, поцелуй меня, и попробуем все забыть. Он поднял ее лицо ладонями, хотел заглянуть в глаза, но она закрыла их, просто подставив губы для поцелуя. Но он не почувствовал в ней ответного желания, она была холодна и напугана. Он разжал руки, обошел ее, направился к ее тахте под балдахином. - Я лягу спать сегодня здесь. Ты успокоишься, твой страх пройдет, и мы сделаем вид, что я не отсутствовал много недель, что ты сегодня ждала моей любви, и я пришел для этого. Он отбросил прозрачную ткань занавеси, усмехнулся, увидев скомканные покрывала и подушки, а потом вдруг взгляд его упал на темную накидку, лежащую на полу возле тахты. Легкий плащ без вышивки, какие носят рабы. Он поднял его и повернулся к Семирамиде: - Это плащ Нупты? Что делает он здесь? На ее лице промелькнул испуг, он не мог не заметить, как затаила она дыхание. Ее глаза заметались, перепрыгивая взглядом с одного предмета на другой в поисках подсказки. Он наблюдал за ней с удивлением. В его гареме были сотни женщин, он знал, когда они ведут себя подобным образом. Когда хотят солгать. Он бросил плащ на тахту и подошел к ней. Поднял за подбородок ее лицо, пытаясь встретиться с взглядом. - Смотри на меня. Это плащ Нупты? Зачем он тебе? Ты куда-то ходила в нем? Прячась под одеждой рабыни, чтобы тебя не узнали? Он почувствовал, как вся она мелко задрожала, увидел, как побледнело ее лицо. - Отвечай мне! Где ты провела эту ночь? Но когда он сам произнес эти слова, до него дошел и их смысл, который он не хотел понимать. Когда спрашивают «где?», под этим словом подразумевается совсем другое. «С кем?» Он отпустил ее лицо, краска стыда побежала по ее щекам. Ему не нужно было никаких слов. - Царица? – прошептал он. Он размахнулся и ударил ее по лицу с такой силой, что она упала. Слезы брызнули из ее глаз, она смотрела, как он приближается к ней, и пятилась по полу к дверям. - Как смела ты назвать себя царицей? Потаскуха! Ее страх вдруг пропал, обида захлестнула ее. Она отерла слезы ладонью и хотела подняться с пола, но он сделал быстрый шаг к ней, схватил ее за плечи и не позволил встать, заставив ее стоять перед ним на коленях. - Ты умрешь, - зашептал он зловеще, - умрешь сегодня же. Но если не хочешь смерти долгой и мучительной, то назови мне имя того, кто опозорил святые стены моего дворца. Если ты не скажешь, я подарю тебя толпе, и ты станешь молить о смерти! - Отпусти меня, - проговорила она, в ней закипала обида и ярость за это унижение. Ее не напугали ни его слова, ни его голос. – Я тебя не боюсь. - Не боишься? Готова защищать своего любовника ценой жизни и унижения? Кто же так тебя очаровал, что ты перестала соображать, где находишься?! Он оттолкнул ее, и она, воспользовавшись внезапной свободой, бросилась к выходу. Он догнал ее, ухватил за волосы, но она успела дотянуться до шнура на стене. Через мгновение в покоях выросла могучая фигура евнуха. Он, конечно, не бросился на царя, но закрыл своим телом Семирамиду. Царь в ярости набросился на раба, выхватил из его руки секиру и занес над головою непокорного невольника. Огромное лезвие уже готово было обрушиться вниз, как вдруг, словно из-под земли, выросла перед царем Нупта. Незримым движением остановила она карающую руку царя, и евнух в ужасе смотрел, как маленькая тоненькая женская ладошка с легкостью удерживает сжатую двумя руками рукоять смертоносного оружия. Зеленый огонь вспыхнул в ее глазах, и гнев остыл. Царь отбросил секиру в сторону. Нупта молчала, выжидающе глядя на царя, и под ее взглядом он вдруг почувствовал себя виноватым. - Пчелка, что со мной? – прошептал он. Выражение ее лица смягчилось. - Ты просто устал. Идем. Царь подчинился ей, обошел Семирамиду, не глядя на нее, и ушел вслед за ведущей его к себе Нуптой. * Шарри-иту – царица.