Сады Семирамиды. Том 1

Царь лежал в комнате Нупты, она сама сидела у него в ногах, массируя ему ступни. - Нупта, я знаю, ты очень любишь Семирамиду, наверняка знаешь о ней все. Скажи, к кому ходила она по ночам? - Тебе действительно важно это? Почему? Не потому ли только, что она однажды пообещала тебе свою любовь? - Нупта, я забыл, что Семирамида гостья в моем дворце, я забыл, что она мне не наложница. Но она сделала глупость, назвавшись царицей и заняв мое место. Ты ей в этом помогла. Значит, ты не должна была допустить того, чтобы она оказалась в чьей-то постели. - А что, если я ей и в этом помогла? - Я не верю, что ты могла меня предать. Нупта рассмеялась: - Шаррум, ты меня удивляешь! Ты окружен женщинами, а к женским интригам не приучен. Я не собиралась ее отговаривать! Она сделала то, что хотела, не без моей помощи. Он сел, заставил ее подвинуться к нему и внимательно посмотрел в ее глаза: - Ты дразнишь меня? Почему ты не отговорила ее, почему не помогла дождаться меня? Ее лицо стало серьезным: - Потому что ты только мой. Семирамида от одиночества предлагала себя тебе, а ты решил, что она любит тебя. - Ну, хорошо. Тогда тот, другой, тоже от одиночества? - Нет. Семирамида не стала бы бросаться в объятия первого встречного. Того, с кем она встречалась, она любит давно. И любовь ее взаимна. Это было еще до встречи с тобой. Так получилось, что их разлучили. Сначала ты, потом ненависть его отца и жрецы… - Постой, ты ничего не путаешь? Мне кажется, я должен быть последним в череде разлучников. Она вздохнула. Защищая свою госпожу, ей теперь приходилось рассказывать то, о чем так долго молчала сама Семирамида. Но, наверное, пришло время для того, чтобы говорить правду. - Нет, шаррум, ты был первым. Ты собирал войско в поход на скифов, и возлюбленный моей госпожи ушел с тобой в поход. А она осталась одна, в его доме. Не жена и не невеста. Она пыталась примириться с его отцом, но тот и слушать ничего не желал. Он просто хотел наказать сына за непокорность. И он это сделал. Именно усилиями отца своего возлюбленного моя госпожа оказалась в храме. - У него были связи? Или много денег? Слышал я истории о том, что в храме оказываются не самые красивые девушки, а неугодные дочери богатых семей, имеющих возможность договориться со жрецами. Нупта усмехнулась: - Ну, вот, даже ты не исключаешь такую возможность. А Адда-гуппи возмутилась, когда я ей об этом сказала! - Ты сказала такое верховной жрице храма? Ты, рабыня, не побоялась этого? И осталась жива? - Адда-гуппи мудрая женщина, она знала, что наш разговор останется между нами. - Не отвлекайся, мы с тобой говорили о возлюбленном твоей госпожи. Как получилось, что именно я вынес ее из храма? Ведь это ты была нашим проводником, с тобой был священный дракон. Значит, любой мог быть на моем месте. Нупта опрокинула его на постель, склонилась над ним, провела рукою по его волосам, пальчиком по бровям, по губам; затем слегка поцеловала и только потом сказала: - Нет, мой повелитель, это мог сделать только ты. Ты появился в храме, как бог; вел себя, как бог, и все поверили, что это был бог. Она покрывала поцелуями его лицо, шею, он таял от ее ласк, но желание все узнать не оставляло его: - Скажи мне, кто был возлюбленным Семирамиды. - Я думала, ты догадаешься. - Так я его знаю? Она кивнула, приникла к самому его уху и прошептала: - Вспоминай. Он закрыл глаза и попытался сложить в общую картину обрывки воспоминаний тех событий, после которых прошло уже почти полтора года. И словно разбуженные ее горячим шепотом, в голове его возникли воспоминания о том походе, и о его приближенном Набу-наиде. Как сидели они в царском шатре и говорили о любви к женщине и о том, как царь убеждал его, что не бывает такой любви. Вспомнилось странное видение-призрак, просивший… нет, требовавший, чтобы царь отправил Набу-наида домой. Навуходоносор вдруг открыл глаза и внимательно посмотрел на Нупту. Она по-прежнему склонялась над его лицом, и его взгляд встретила с улыбкой. Он разглядывал ее несколько минут, словно увидел впервые, и вдруг осипшим голосом произнес: - Это была ты. - Где? – она попыталась сделать удивленное лицо, но улыбка выдавала ее – она знала, о чем он думал. - Ты явилась ко мне во сне или в бреду, или что это такое было? А я все думал, ну где же мог тебя видеть? Ты просила прислать Набу-наида домой. Она снова потянулась к его уху и прошептала: - Это был сон. - Неважно. Ты могла помочь Набу-наиду. Ведь мы о нем говорим? Почему не стала? Кто придумал меня втянуть в эту историю? Она перестала улыбаться, решила повременить и с ласками. Разговор был достаточно серьезен. - Набу-наид оказался безвольным мальчишкой. Его уговорили попросить помощи у матери, но он не смог даже подобрать нужных слов, а только обидел Адда-гуппи. - Так значит, его мать просила убрать Семирамиду из храма, зная, что она возлюбленная ее сына? Она ни слова не сказала мне об этом! Я мог бы после ее освобождения вернуть ее к тому, кого она любила! Нупта, я уже вижу, что эта затея полностью твоя. Такую интригу могла затеять только ты. Но вот зачем? Почему я? Нупте пришлось сесть, она вдруг почувствовала себя виноватой. Поэтому опустила голову и говорила дальше, уже не глядя на царя: - Я скажу, мой господин, и я верю, что ты меня поймешь. Или хотя бы попытайся. Мне не хотелось, чтобы моя госпожа вернулась в дом Набу-наида, ведь он по-прежнему был сыном великого князя, продавшим Семирамиду жрецам. И когда Набу-наид вернулся из похода, я только убедилась в правильности своего решения. Он мог не допустить всего этого, но оказался слишком глуп, а его отец слишком мудр. Я пыталась найти решение, и вдруг увидела его, так явно, оно казалось таким простым! Забрать с алтаря девушку может только живой бог, равный богам небесным. А кто это, как не царь? Я подумала, ты ведь молод. Ты сможешь проделать все задуманное, и моя госпожа окажется во дворце. Она красивая, ты должен был ее полюбить, нельзя не любить ее! И я была бы рядом с ней, тоже под твоей защитой. Чего еще желать такой рабыне, как я? Царский гарем – предел мечтаний не только для рабынь. Она вдруг замолчала и бросила на него смущенный виноватый взгляд. Он привстал, притянул ее к себе, уложил рядом с собой. Теперь он нависал над нею, вглядываясь в ее лицо, перебирая огромной ладонью волосы у нее на виске. - Пчелка, ты не собиралась любить меня? Это в твои планы не входило? - Нет, мой господин, если бы такие видения мелькнули у меня в голове, я бы им не поверила. Свое будущее я видеть не могу. - Но вот те твои планы сбылись не до конца. Твоя госпожа во дворце, но ее место в моем сердце занято. Как же теперь быть? - Я не знаю, - прошептала она, - я все так запутала. Прости меня. - За что? - Наверное, не надо было позволять моей госпоже занимать твой трон, а потом помогать ей изменить тебе. Хотя я это изменой не считаю. Она провела свою первую ночь с тем, кого любила, и думаю, она об этом не пожалеет. - Что? – царь опешил. – Как первую ночь? - Чему ты удивлен? Он вновь заставил ее сесть. - Кое-кто замешал всю интригу с похищением невесты бога на том, что богу предлагают не девственницу. А теперь ты мне говоришь такое! - Шаррум, - Нупта уже чувствовала себя прощенной, поэтому спокойно ответила ему, - прошло уже больше года. Ты украл с алтаря божье подношение, но боги тебя не наказали за это. Небо не рухнуло тебе на голову, ничего не случилось. Ты избавил девушку от участи провести всю жизнь в храме. Что в этом ужасного? Он засмеялся: - Пчелка, ты не представляешь, что ты говоришь! Если кто-нибудь об этом узнает… - А кто расскажет? Ты? Или я? Больше никому это не известно. Забудь мелочи. - Эта мелочь стала стержнем нашего приключения! Если бы не это, никто бы меня не убедил, что я поступаю правильно. - Даже я? – в ее глазах вспыхнула зеленая искорка. - Даже ты, пчелка. Он набросился на нее с поцелуями и ласками, и они забыли на некоторое время обо всем. Но потом вновь их разговор вернулся к Семирамиде. Нупта спросила, что ее ждет. - Я и сам не могу придумать, как же быть дальше, - говорил Навуходоносор. – Совет старейшин не требует наказания, но требует подтверждения прав Семирамиды на ее поступки. Обвинить ее в государственном преступлении я не могу. Ее приговорят к казни, а я не собираюсь ее убивать, она дорога мне! Может, позволить ей скрыться? Пусть едет с Набу-наидом в Куту, становится его женой, и конец всем вопросам. А я скажу совету, что запер ее в храме. Для покаяния. Что думаешь? - Мне придется уехать вместе с ней. Я ее собственность. Ты же разбил документ о моем освобождении, боюсь, Семирамида не напишет другой! - Глупости. Я заплачу ей, и ты станешь моей собственностью. Ты и так моя! Говоря это, он снова стиснул ее в объятиях. - А как же твои подданные? Люди, которые приходили к царице за помощью? Что ты скажешь им? Да и захочет ли Семирамида уехать? - Если так любит Набу-наида, то, конечно, захочет! - Не знаю, шаррум. Я не вижу будущее своей госпожи где-то, кроме твоего дворца. Она не уедет. Она попробовала, что такое власть. Это сильнее ее любви к Набу-наиду. - Так бывает? Я спрошу у нее самой, чего она желает. Был уже вечер, когда Навуходоносор решил поговорить с Семирамидой. Придя к ней в покои, он не застал ее там. Выглянул в окно, увидел дремавшего в траве Сирруша. На свист царя дракон поднялся и направился к нему, вспрыгнул на подоконник, затем в комнату. Царь погладил его, Сирруш разлегся у него под ногами, наслаждаясь редкой лаской. - Где твоя хозяйка, Сирруш? Где Семирамида? Дракон нехотя поднялся и вернулся к окну. Царь выглянул в сад, потрепал на прощанье дракона и направился в обход, не собираясь прыгать в окно вслед за зверем. Он знал все те уединенные места в саду, где могла бы быть Семирамида, и направился на ее поиски. Он увидел ее в самом дальнем уголке сада, рядом с маленьким фонтанчиком, журчавшим почти у нее под ногами. Она была не одна. Навуходоносор, прячась за деревьями, подошел поближе. Семирамида стояла в тени деревьев в объятиях Абистана. Она склонила голову ему на грудь, он слегка поглаживал ее волосы. - Почему ты уезжаешь так рано? – спросила она дрожащим от слез голосом. - Я не могу оставаться здесь. Не могу быть гостем во дворце, обманывая царя. Не хочу видеть, что ты обманываешь его. Лучше будет, если я уеду. Ты смогла бы уехать со мной? Задавая ей этот вопрос, он был почему-то уверен, что она ответит отрицательно. Он даже не мог представить, как ему удалось бы увезти ее, если бы она согласилась. Он готов был только к одному – упасть на колени перед царем и, рискуя потерять голову, сказать ему правду. И он сделает это, если она согласится. - Нет, Абистан, я не могу уехать с тобой. Готовность к этому ответу не защитила его от боли, пронзившей его. - Почему? Потому что царь любит тебя? Боишься причинить ему боль? Она не знала, что ему сказать. Потому что не знала ответа. Царь не любит ее. Он не станет удерживать ее возле себя, ведь она свободна. Наверное, для него даже лучше было бы, если бы ее не стало здесь, после всего того, что она натворила. Но все в ней противилось подобному шагу. Ее место здесь. Она должна снова выйти в тронный зал и посмотреть в глаза князьям и советникам, убедив их, что все, сделанное ею, сделано во благо. В ее подчинении здесь верные и преданные люди, оставить которых без защиты она не могла, как и забрать с собой – их слишком много. Здесь Нупта, которая нужна ей и нужна царю, и как поделить ее, не разбив ничье сердце, она не представляла. - Я не могу уехать с тобой, - повторила она, - но не потому, что боюсь обидеть его или обмануть. Он меня не любит. Он любит Нупту, мою рабыню. - Рабыню? О, боги, вы слышите? Мой отец разлучил нас, в то время, как сам царь любит рабыню?! - Но ведь он царь! И никто не сможет отнять ее у него – ни отец, ни жрецы, ни кто бы то ни был! Абистан замолчал. Одной этой фразы было достаточно, чтобы понять, почему она отвергает его, хотя сама она, кажется, еще не поняла этого. Она боится уехать с ним, потому что не верит. Он вспомнил сказанные однажды слова Хашдайи, его раба. Что он дал ей, кроме замка на дверях в своем доме и зависти окружающих? Что он может предложить ей сейчас? Здесь, во дворце, у нее есть защита, ей есть, что терять, - у нее есть всё! Даже царь может быть у ее ног, стоит ей только захотеть. Разве она хуже своей рабыни? Так зачем же ей он, Абистан? Она провела с ним свою первую ночь – можно считать, что заплатила долги прошлому. А больше их ничего не связывает. Он прижал ее к себе, хотел поцеловать, но подумал, что не сможет остановиться. Коснулся губами ее волос и прошептал: - Рядом с тобой я был счастлив, как никогда. Прощай. Затем отвернулся и быстро направился прочь, туда, где был тайный выход из сада, о котором знал только сам царь. И, вероятно, Нупта. Семирамида осталась одна. Она прижалась спиной к стволу дерева, закрыла глаза и беззвучно заплакала. Царь выступил из своего укрытия и приблизился к ней. Она услышала шаги, открыла глаза и выжидающе смотрела на него. Он вдруг обнаружил, что она совсем не похожа на себя, на ту Семирамиду, которую он знал. Вместо гордой, по царственному величавой женщины в роскошных одеждах и украшениях, перед ним стояла убитая горем девочка в простой одежде, с обычной косой вместо высокой прически. Она вынула из-за пояса кинжал и протянула ему со словами: - Здесь нет никого, кроме нас. Ни Нупты, ни моей охраны, ни верного стража моих дверей, ни Сирруша. Ты видел то, что хотел. Можешь сделать со мной, все, что я заслуживаю. - Убери свое оружие. Если я захочу тебя убить, я сделаю это голыми руками. - Зачем же пачкать руки о потаскуху. Он поднял глаза к небу, выдохнул, затем снова взглянул на нее: - Прости меня, Семирамида. За то, что наговорил, и за то, что ударил. Я был не в себе. Она ничего не сказала, обошла его и направилась к дворцу. Он пошел рядом. - Семирамида, я слышал ваш разговор. Набу-наид звал тебя с собой. Почему ты отказалась? Она остановилась, он ждал ее ответа, глядя ей в глаза. - А как ты себе это представляешь? Я должна была сбежать среди ночи, поставив тебя перед фактом моего бегства? Или надо было устроить пышные проводы для царицы, решившей жить с градоначальником из Куту? - Так ты отказалась только из-за этого? Боялась поставить меня в глупое положение перед придворными? - Разве этого мало? - Семирамида, если бы ты решила уйти, я бы нашел, что сказать. Хотя бы то, что запер тебя в гареме за наглость. Или отправил в летний дворец на отдых. Или просто сказал бы, что ты умерла, объявив траур на всю страну. Видишь, какой большой выбор? Она промолчала. - Ну, так в чем же причина? - Позволь мне остаться, - прошептала она, удерживаясь от того, чтобы не расплакаться, - просто так, без объяснения причин. Он взял ее за плечи и внимательно посмотрел в ее глаза. - Не позволю. Он ушел сейчас, и ты просто убита этим. Я сейчас готов выслушать все, что у тебя на душе, и помочь тебе. Я отпускаю тебя. В чем проблема? Она вдруг прижалась к его сильной груди и дала волю слезам. - Прости меня, шаррум. Если бы этот разговор происходил год назад, я бы не раздумывала. Я бросилась бы за ним на край света. Я так его ждала, так хотела вернуть те дни, когда мы были вместе! Он появился, я забыла обо всем. Не подумала, где я, кем себя называю, кем считают меня люди. Просто с головой ушла в свое маленькое долгожданное счастье. Была ночь, и все было так просто. Не кончалась бы эта ночь никогда! Мы мечтали быть вместе всегда. Но пришел день, и я поняла, что день наступит и в наших отношениях. Кроме нас двоих всегда будут существовать люди, окружающие его и меня, условности, обязанности. Он в любой момент может снова оставить меня без защиты. Как я могу ему верить теперь? Мне страшно. Когда я поверила ему в первый раз и приехала с ним в этот город, мне было нечего терять. Я жила даже хуже, чем нищие бродяги под воротами твоего дворца. А теперь… Теперь у меня есть все. А самое главное – я верю, что ты защитишь меня от всего и от всех. Даже если я буду заслуживать смерти за свои глупости. А он… Он не смог защитить меня даже от своего отца. Я люблю его, шаррум. Но, наверное, я привыкла любить его на расстоянии. Пусть все останется, как было. Царь слушал ее тихие речи, гладил ее по спине, и ничего не понимал. - Семирамида, я не знаю, что тебе сказать. На его месте я бы вел себя иначе. Вы друг другу нужны! Почему он не взял тебя в охапку и не унес куда угодно, не спрятал от всех? Почему не потребовал от меня отдать тебя, если так тебя любит? Ты сейчас отказываешься от него, и я вижу только одну причину этому – он не уверен в себе, потому и ты не веришь. - Думаю, так и есть. Я ждала от него совсем другого. Всегда. Тогда, когда он меня привез в свой дом; тогда, когда я в храме ожидала своей участи; тогда, когда уже была во дворце и верила в твою справедливость. - Семирамида, ты так легко, не стесняясь, говоришь обо всем. А почему не сказала мне правды тогда, когда только оказалась в моем дворце? Я мог бы помочь тебе еще тогда, и все это имело бы смысл в то время. Теперь, конечно, все сложнее. Так почему? Неужели Нупта сумела убедить тебя, что ты станешь моей возлюбленной, и я заменю тебе твоего Абистана? - Нет, шаррум, меня убедили совсем в другом. В том, что ты деспот. Что не сможешь отказаться от новой наложницы, а вот ее возлюбленного уничтожишь. Я испугалась за него. - Кто только выдумал такое?! Кто бы в такое поверил?! - Адда-гуппи. Мать переживала за сына. Наверное, нам надо ее простить. - Пожалуй, только матери способны на такие глупые деяния. Помогла спасти тебя, и в то же время сделала сына несчастным. - Ну, что ты, шаррум, разве она спасала меня? Она отстаивала честь всех жрецов. Она верила, что в Нухаре нарушили традицию, и пыталась загладить чужую вину. И сделать это так, чтобы ее сын ни в коем случае не оказался втянутым в такую историю. Навуходоносор вздохнул: - Так что же нам теперь делать? Она освободилась от его успокаивающих объятий и посмотрела прямо в глаза. - Позволь мне остаться. Я вынесу любое наказание, какое ты посчитаешь нужным наложить на меня. Только не уговаривай уйти. Мне некуда уходить. - И ты собираешься жить во дворце, отказавшись от любви? Такое возможно? - Да, шаррум. Если ты по-прежнему будешь добр со мной, мне больше ничего не понадобится. - Семирамида, я мужчина. Я могу быть не просто добрым, я могу дать тебе больше. Если захочешь. - Ты любишь Нупту? Не обижай ее. У нее в жизни было так мало счастья, мне не хочется, чтобы она им делилась. - Я могу поселить ее отдельно. И она знать ничего не будет… - Нет, нет. Нупта нужна мне, не надо мне таких жертв. К тому же… возможно, настанет день, когда мне будет наплевать на то, что я обкрадываю Нупту, и я сама приползу к тебе с мольбами о любви… Но это будет не сегодня. Он снова вздохнул и грустно улыбнулся: - Хорошо. Я все понял. Идем во дворец. Я не стану говорить тебе «давай все забудем» или «давай начнем сначала». Ты всегда можешь высказать мне все, что будет у тебя на душе. А я попробую не быть тираном. Она тоже улыбнулась. - И не отправишь меня на казнь? - Сделаю все, что смогу, - он усмехнулся и подмигнул, - не унывай. * * * И снова дни побежали один за другим. Навуходоносор пресекал любые попытки совета старейшин или князей потребовать от него отчета за действия Семирамиды. Он не знал, как лучше оправдать ее, и старался переключать внимание совета на более важные проблемы. А их хватало. В Египте пришел к власти новый фараон Псамметих Второй. Не успел он надеть на голову двойную корону*, как издал указ о подготовке к походу на Вавилон. Поэтому Навуходоносор считал самым важным возможную войну с Египтом. За повседневной рутиной государственных дел он почти не находил времени на общение с Семирамидой, а когда выдавалась свободная минутка, он стремился к Нупте. Семирамида же, видя счастливые глаза своей рабыни, избегала общения с ними, давая им возможность побыть вдвоем. В первые дни после отъезда Абистана и беседы с царем Семирамида еще держала себя в руках. Она пыталась заниматься привычными делами, общалась с архитекторами и строителями, наблюдала за учениями воинов, выезжала в город для раздачи милостыни. Пыталась казаться веселой и беззаботной, наряжалась, давала Нупте себя причесать. Нупта, поглощенная своими чувствами, успокоенная безмятежным видом своей госпожи, не пыталась заглянуть ей в душу или вызвать на разговор. Но когда наступала ночь, во сне приходил к ней возлюбленный, покинувший ее, и она упивалась его близостью. Утро отрезвляло. Приходило осознание того, что она одна, что Абистан опять всего лишь приснился. Она готова была уже поверить даже в то, что и их первая и единственная ночь тоже была сном, но тело этого не позволило. Тело, познавшее ласку, ждало продолжения. Ей хотелось ощущать его губы, его руки, слышать его шепот, его горячее дыхание. Желания терзали ее по ночам, и каждое новое утро было мучительнее предыдущего. Ночные грезы, терзавшие ее, становились ночными кошмарами. Она просыпалась разбитая. Желание продолжать жить, как прежде, становилось все слабее. Потому что жить, как прежде, не получалось. В конце концов, Нупта заметила, что ее госпожа почти перестала есть, что она стала бледной и рассеянной, что все реже выходит из своих покоев, и все чаще возле нее находится ее дракон. Верный Сирруш приползал по утрам на ложе своей хозяйки и сворачивался возле нее, не отрывая от нее своих внимательных змеиных глаз. Зверь чувствовал ее тоску, ее боль. Ему хотелось помочь своей хозяйке, но он мог только одно – быть рядом. Нупта сказала царю о том, что с Семирамидой что-то происходит, что она отдаляется и впадает в какое-то отстраненное состояние. Когда он пришел, чтобы убедиться в этом, он вдруг осознал, что не видел ее много дней, потому что она изменилась. Ее лицо осунулось, стало будто бы прозрачным. Глаза стали безжизненными, она смотрела на него равнодушно, будто сквозь него. Когда он попытался ее разговорить, то почти не услышал ее голоса, отвечавшего, что у нее все хорошо. Тогда он попытался привлечь ее к себе, но она осталась безучастной. Царь беспомощно обратился к Нупте – сделай что-нибудь! В ответ она сказала только, что у нее ничего не получается сделать. В душе Семирамиды такая пустота, что Нупте даже зацепиться не за что, чтобы чем-то помочь. Через день она отказалась подняться с постели. Еще через день Нупта не смогла ее разбудить. Ей виделся незнакомый город, объятый пламенем, и мертвые тела на улицах этого города. Бледная женщина в пыли на дороге, из-под груди торчит наконечник стрелы. Павшее животное, кажется, коза, и с этим видением ясно вспомнился вкус козьего молока. Но воспоминание тут же забылось. Она видела теперь огромную, летящую над пустыней птицу. Из когтей ее выпала на песок ящерка. Упав, стала расти, превращаясь в Сирруша. Вот дракон встал на задние лапы и превратился в мужчину. «Кто ты?» - спросила она. И он ответил ей, не размыкая губ, голосом, идущим из-за спины, страшным, оглушающим: «Я – бог! Ты должна покориться мне!» Но она закричала: «Лживый бог! Я тебе не верю!» И тогда он обернулся вокруг себя и превратился в жреца Табию. Он улыбался полусгнившим ртом, и она бросилась бежать от него, чувствуя, что ноги не подчиняются, едва двигаются, и убежать она не сумеет. Она одна среди пустыни, песок жжет ей ноги, а голова словно плавится от солнечных лучей, скорее похожих на языки пламени. Она ищет, озираясь, куда бы спрятаться, и вдруг видит совсем рядом присыпанное песком тело. Она подходит ближе, склоняется – и видит мертвое лицо Ваядуг, ее застекленевшие глаза. Она пытается растормошить от вечного сна старуху, но тело в ее руках рассыпается в песок, остается лишь череп с черными дырами на месте глаз. В ужасе бежит она прочь. Бежит к далекому огню. Приближаясь, видит она, что это костер на площади Эсагилы, и в огромном пламени стоят связанными три человека. Огонь лижет их лица, а они улыбаются. Люди вокруг шумят, кричат, и Семирамида вдруг замечает, что в огне появляется еще одна фигура. Она прозрачная, как облако, в белых одеждах, и манит к себе Семирамиду. А сама она в одежде царицы, медленно идет прямо в огонь и не чувствует жара. Но вдруг все вокруг словно проваливается, остается пустая тьма и лишь вдали в ярком круге света стоит зовущее ее облако, и она бежит к нему. До ее сознания долетел голос. Он звучит сзади, из тьмы, и ей не хочется оборачиваться. «Вернись, Шаммурамат, постой! Ты уходишь слишком рано!» «Я не хочу возвращаться», - отвечает она, но все же оборачивается. Сзади стоит Нупта. Она не догоняет ее, стоит и протягивает к ней руки, умоляя вернуться. «Вернись, ты нам нужна!» «Зачем?» - удивляется она, собираясь идти дальше. «Вернись ради сына!» - кричит Нупта. «Разве у меня есть сын?» «Будет, если не уйдешь!» И рядом с Нуптой появляется малыш. Голенький мальчик стоит, утирая маленькими ладошками мокрые глаза. Нупта исчезла, и он остался совсем один, окруженный мраком. «Мама, мама-а-а!» - плачет малыш, голосок его срывается от ужаса. Семирамида бросилась к нему. Малыш, казалось, совсем рядом, но она никак не может дойти до него. Уже погас свет, звавший ее, расступилась тьма, и мальчик растаял в рассветных лучах солнца, светивших в распахнутое окно ее комнаты во дворце.