2256 миль между нами

      Я не даю названия частям, но эта - исключение, как и еще одна, которая будет позже. Названием я хочу подчеркнуть важность первого абзаца данной главы: в нем скрыт смысл, очень важный для меня и моей героини.       Я ухожу из школы, хотя до конца дня еще остается пара уроков. Ноги ватные, идти тяжело. Да еще этот снег, выпавший сегодня ночью. Первый снег. В середине декабря. Субтропический климат Милфорда дает о себе знать - погоду лихорадит по нескольку раз за сезон, бросая из крайности в крайность, так что удивляться нечему. Вот и этой осенью яркое солнце, вплоть до конца октября согревающее воздух практически до шестидесяти пяти градусов(*), вдруг сменилось продолжительными грозами и непрекращающимися ветрами, которые усиливались близостью океана. И так весь год: как минимум, раз в месяц - очередной сезон ураганов. Но в декабре установился жгучий мороз, совершенно нехарактерный для Коннектикута. Шторма не было уже около трех недель. И это пугало. Милфорд не привык к подобному затишью. Да и сегодня огромные хлопья долгожданного снега, кружащие в воздухе и покрывающие все вокруг пушистой искрящейся на солнце шапкой, приносили еще более гнетущую тишину. Будто это некая передышка перед ожидающей нас бурей, готовящейся вступить в свои полноправные права и милостливо согласившейся дать нам отсрочку до Рождества. Она словно набирает силы, чтобы потом безжалостно снести все на своем пути...       На мои ресницы попадает снежинка и через секунду растаявшей капелькой скатывается по щеке. Я улыбаюсь. Сама природа хочет, чтобы я заплакала. Бесполезная затея. Я не плачу. Очень редко. А ведь в последнее время это случалось дважды, и оба раза - в присутствии Алекса. Но не он был причиной, а другие - те, кто делают меня слабой. А Алекс? Я еще не разобралась... Но точно уверена, моих слез он больше никогда не увидит. Он считает меня сильной, и я постараюсь не дать ему в этом усомниться.       Я делаю глубокий вдох, в носу приятно щиплет от морозного воздуха. Ноги тонут в сугробах. А Адам с утра не на шутку испугал Ханну, безразличным тоном заверив ее, что снег обязательно растает до обеда. А она так ждала его, и сколько было визгов и счастья в ее глазах, когда за окном она обнаружила белое полотно, покрывающее деревья около нашего дома. Воспоминание о сестре вызывает улыбку, и теперь я уже не бесцельно брожу по улицам, а уверенным шагом направляюсь в ее школу.       - Оливия! - звонкий голос сестры эхом разносится по пустынному коридору школы.       Ханна в нетерпении подпрыгивает на каждом шагу, пока молоденькая учительница, крепко держа ее за руку, ведет ко мне.       - Что-то случилось, Оливия? - спрашивает мисс Холден, отпуская сестру. Маленькая теплая ладошка тут же сжимает мою руку. - Ваша мама не предупреждала, что ты заберешь Ханну раньше. У нее еще один урок и занятие в художественной студии.       - Да? - наигранно удивляюсь я и подмигиваю светящейся от радости Ханне. - У нее много работы, Вы же понимаете. Наверное, совсем из головы вылетело, что мы всей семьей после обеда уезжаем к дедушке на юбилей.       Моя фантазия понеслась галопом. Я беззастенчиво вру про какого-то мифического дедушку, а учительница, как мне предполагается, скорее всего просто делает вид, что верит. Но сестру с уроков отпускает.       - Ну привет, Заяц, - я присаживаюсь на корточки и натягиваю на нее ярко-зеленую куртку. Ее длинные белокурые косички растрепаны во все стороны. Хотя с утра представляли из себя шедевр парикмахерского искусства. - Почему ты такая лохматая?       Ханна по привычке надувает щеки.       - Это все Марк Фойл, - начинает она жаловаться на виновника безобразия на ее голове. - Он вечно задирается ко мне.       - Может, ты ему нравишься? - улыбаюсь я, нахлобучиваю на нее шапку и укутываю шарфом.       - Фууу... Он постоянно шмыгает носом, противно так, - кривится Ханна.       Действительно, вот истинная отрицательная черта в парне, а я тут накручиваю себя насчет лжи Алекса.       - Ну что? Раз уж мы вдвоем нагло удрали с уроков, нужно придумать, чем будем заниматься.       Сестренка азартно загорается.       - Пойдем в парк! Будем делать снежных ангелов.       Я согласно киваю головой.       - А Алекс с нами пойдет?       Закусываю от волнения губу. Ханна влюблена в Алекса. Оказалось, что мой молодой человек знает методы обольщения девушек не только своей возрастной категории, но и на десяток лет младше. Сестра стала преданной его фанаткой, когда Алекс притащил ей в подарок супернавороченный набор для художника, а потом целый час учил ее рисовать лошадей. Вот бы со мной было все так просто: подари мне краски и кисточки - и я все прощу.       - Он занят, - отвечаю я на вопрос сестры.       - Жаль, - вздыхает она. - Он веселый. И ты с ним веселая.       От неожиданности я открываю рот. Сестра застает меня врасплох своей наблюдательностью.       - А без него разве нет? - строго интересуюсь я, когда моя челюсть возвращается на место.       - Ну, - мнется она и теребит свой шарф, - с ним ты больше улыбаешься.       Значит так, да? Сейчас я докажу сестре, что по степени веселья со мной никто не сравнится, даже Уэст. Я резко выпрямляюсь и с вызовом бросаю:       - Мой ангел будет круче твоего!       - А мой красивее! - и она прилипает ко мне, обнимая мою ногу и задирая свою голову кверху. Мой синеглазый ангел...       ***       Когда мы с Ханной, озябшие, по уши в мокром снегу, но по-дурацки счастливые, к вечеру заваливаемся домой, Адам отрывается от приготовления ужина и с подозрением оглядывает своих беззаботно хохочущих сестер. Я отправляю Ханну переодеваться в сухую одежду и сбившимся от радостного волнения голосом рассказываю брату, чем мы занимались. Мы примяли своими телами весь снег в парке, слепили кособокого снеговика, а какой-то незнакомый парень, с улыбкой наблюдающий за нами, даже пожертвовал своим шарфом ради нашего творения. А после, окончательно замерзнув, укрылись в небольшом кафе, где я потратила оставшиеся карманные деньги на горячий шоколад и пончики с джемом.       После ужина я приступаю к мытью посуды, когда на кухню влетает Ханна с тетрадью в руках, уже успевшая сбегать к себе в комнату и спуститься обратно.       - Оливия, ты мне поможешь? Нам на дом задали написать сочинение об отце.       Я едва не упускаю тарелку из своих рук. Оглядываюсь и натыкаюсь на растерянный взгляд Адама, сидящего за столом рядом с Ханной. Ну почему это долбанное сочинение ей задали именно сегодня, когда я узнала горькую правду? Судьба решила пошутить надо мной.       Но брат спасает меня, начиная заваливать Ханну бесконечным числом фактов об отце, а она еле успевает за ним записывать. Я удивлена, ведь когда он пропал, Адаму было всего девять, но он столько всего помнит. И в основном, все воспоминания радостные. Я начинаю улыбаться и втягиваюсь в процесс написания сочинения. Напряженная атмосфера на кухне рассыпается нашим звонким смехом и шутками...       - ...А когда ты родилась, - Адам никак не унимается и продолжает рассказывать Ханне, - отец сказал: "Ну наконец-то дочку дождался!".       Я нахмуриваюсь и поворачиваюсь к нему.       - Я сейчас не совсем поняла. А я, по-твоему, кто?       - Неужели будешь отрицать, что он всегда считал тебя сыном и воспитывал как мальчишку?       - Наверное, для того, чтобы я в любой момент могла накостылять обнаглевшему поганцу-брату! - и я смачно луплю его по спине мокрым полотенцем, в ответ Адам хватает сковороду и пытается защититься.       - А как пишется слово "поганец"? - задумчиво произносит Ханна, отрывая карандаш от бумаги.       - Так, не смей это писать, Заяц, - я подхожу к сестре под аккомпанемент дикого ржача Адама.       - О, - встревает брат, не унимая смеха. - А еще, Ханна, отец называл тебя зайцем. Знаешь, почему? У тебя огромные уши!       - Правда? - в бездонных синих глазах появляются слезы.       - Нет, За... малыш, - вовремя заметив, как затряслась нижняя губа Ханны, я одергиваю себя и спешу ее успокоить, а сама бросаю укоризненный взгляд на Адама под кодовым названием "Тебе не дожить до утра". - У тебя нормальные уши. И ты очень красивая, котенок. Уверена, в твоем классе ни у кого нет таких шикарных волос, как у тебя.       Ее слезы исчезают так же внезапно, как и появились. А вот мой придурок-родственник все еще надрывается от хохота. Я возвращаюсь к мытью посуды и по пути отвешиваю ему подзатыльник.       Ближе к половине двенадцатого Адаму удается уложить Ханну спать, и он спускается обратно в гостиную, где я смотрю "Позднее шоу с Дэвидом Леттерманом". Он присаживается рядом, и я опускаю голову на его плечо.       - Что с тобой? - интересуется Адам.       - Все нормально.       - Не пытайся скрыть что-либо от меня. Ты весь вечер ржала, как сумасшедшая, а глаза были грустными. Поссорилась с Уэстом?       - Это не из-за него.       - Точно?       - Не сомневайся.       Слышу, как к дому подъезжает машина, и поднимаю голову. Мама. Я смотрю на Адама. Полминуты на решение. Что делать? Отправить его спать и наедине поговорить с матерью? Решай, Оливия, быстрее! Но разве он не имеет права знать правду? На крыльце уже слышны шаги матери. Секунда. Как тяжело... Теперь я понимаю Алекса... Я делаю выбор и обвиваю руками шею брата, крепко прижимая его к себе.       - Я люблю тебя, - шепчу ему на ухо.       - Я тебя тоже, - обескураженно произносит Адам. - Но...       - Прости меня, - перебиваю я брата.       - За что?       - За то, что ты сейчас узнаешь.       Входная дверь распахивается, и спустя пару секунд в гостиную входит мама. Я вскакиваю на ноги. Адам встает следом, непонимающе глядя на меня.       - Привет, - мама устало улыбается и снимает свое поношенное синее пальто. Она его носит уже лет восемь, а то и больше. Помню, как отец подарил его со словами, что оно очень подходит к ее глазам.       - Чем занимались? - спрашивает мама, поворачиваясь к нам спиной и отправляясь на кухню.       На негнущихся ногах я иду за ней.       - Писали с Ханной сочинение, - твердым голосом отвечаю я, опираясь на косяк. - Про отца.       Если ее и взволновали мои слова, то виду она не подает, лишь на секунду замирает перед открытым шкафом, но потом невозмутимо достает тарелку и принимается накладывать в нее макароны с сыром, которые приготовил Адам.       - Ну как? Написали?       - Почти, - меня уже начинает колотить, и голос резкий и сквозит холодом. - Вот только не знаем, стоит ли включать в сочинение то, что наш отец... - я облизываю губы и делаю глубокий вдох, - что наш отец - мошенник и сейчас сидит в тюрьме.       Звон разбившейся тарелки бьет по ушам. Немая сцена только усиливает возрастающее статическое электричество, что заполняет кухню.       - Что? - тихий возглас Адама у меня за спиной.       - Откуда? - одно слово, а оно рушит весь мой мир. Значит, это правда. Мама даже не пытается все отрицать. У меня в животе завязывается тугой узел.       - Я видела судебный приказ, - объясняю я, пока Адам, похожий на робота, подходит к стулу и падает на него.       Мама отмирает и вместо того, чтобы убрать макароны с пола, достает с верхней полки шкафа пачку сигарет, вынимает одну и, держа ее дрожащими пальцами, затягивается. Адам неподвижно сидит с каким-то потерянным лицом и упирается взглядом в столешницу.       - Все произошло около семи лет назад, - начинает мама и садится за стол. Я присаживаюсь напротив, не сводя с нее глаз. - Даррен работал в фирме Картеров, которая оказывала услуги по бухгалтерскому учету и ведению финансовой отчетности. Майкл Уэст тогда решил сменить нефтяную компанию, поставляющую бензин для его автозаправок. Я, конечно, не особо разбираюсь в хитросплетениях бизнеса, но поняла, что закупки фирменного бензина безумно дорогие, тем более если он доставляется с другого конца страны. Тогда Даррен, который и занимался этой операцией по просьбе Майкла, и предложил схему поставок топлива через перекупщика, так было дешевле. Не знаю, что пошло не так, но сырье везли долго, а когда оно прибыло в Коннектикут, а деньги за поставку были переведены, обнаружилось, что оно ненадлежащего качества. Уэст настаивал на отмене сделки, но вернуть деньги было невозможно - перекупщик оказался подставной фирмой. А когда стали копать глубже, то обнаружили, что все счета этой конторы, с которых уплыли большие суммы, были открыты на имя Даррена... Он признал свою вину, Оливия... Признал...       Мама прикуривает вторую сигарету, едва сдерживая слезы. А я чувствую, что все мои внутренности превращаются в желе. Ведь я до последнего надеялась, что его подставили, он невиновен... Нет, такой человек, как мой отец, всегда говоривший мне, что нет ничего хуже лжи, лицемерия и предательства, сформировавший мои жизненные принципы, такой человек не мог совершить преступление.       - Ему дали восемь лет, - дрожащим голосом продолжает мама. - Это очень суровый срок для такого. За подобное дают обычно меньше, но вашему отцу не повезло. Картеры съели его, боясь, как бы данный инцидент не повлиял на репутацию всей фирмы. Я была удивлена, но Майкл повел себя достойно, учитывая, что именно он оказался потерпевшей стороной. Он нашел адвоката для Даррена и оплатил его услуги, но все было тщетно.       Уже третья сигарета выкурена, и мама тянется за следующей.       - Он до сих пор в тюрьме? - подает голос Адам, который до этого благоразумно не встревал в разговор.       - Наверное.       - В смысле, наверное? - я повышаю голос. - Ты даже не в курсе, где твой муж?       - Мы развелись еще до судебного процесса, но когда уже было предельно ясно, что Даррену не отвертеться. И он попросил забыть о его существовании.       - И ты забыла?! - не унимаюсь я, переходя на крик. - Ты бросила его!       - У меня не было другого выхода, Оливия! Если бы не развод, то все денежные претензии были бы предъявлены нашей семье! Мне бы пришлось возвращать украденные доллары! Что бы сделала ты на моем месте?       - Возвратила бы! - тонкая нить, сдерживающая меня, лопается с таким шумом, что я вздрагиваю. Поднимаюсь на ноги. - Терпела, убивалась на работе, но не бросала бы любимого человека! А ты... ты предательница! Мне противно от того, что ты моя мать!..       Обжигающая боль на щеке заставляет меня зажмуриться.       - Мама! Что ты делаешь? - взволнованно кричит Адам.       Мама ударила меня... Впервые... Ударила. Внутри все леденеет...       - А если бы на твоих руках было трое малолетних детей? - вкрадчиво, сдерживая гнев, спрашивает она, и я поднимаю на нее глаза. Мама стоит передо мной, упираясь ладонями в поверхность стола. - Которых тебе еще ставить на ноги, которым еще жить в этом городе.       Крутанувшись на месте, я выскакиваю в коридор и хватаю куртку. Меня трясет так, что я никак не могу застегнуть молнию на сапогах.       - Оливия, - Адам хватает меня за рукав, - постой, куда ты?       - Не знаю.       - Останься, прошу. На улице ночь. Куда ты пойдешь? Вы обе погорячились. Мама не должна была тебя бить, но ты сама перешла границу, твои слова - это было слишком.       Знаю, что он прав. Я не должна была говорить подобное матери. Она так поступила из-за нас. Но если он считает, что я тотчас успокоюсь и пойду примирительно обниму ее, то глубоко ошибается.       - Она врала нам, Адам! - срываюсь я. - И я не могу больше находиться в этом доме, он пропитан ложью. Все ложь! Не могу, пойми...       Я обнимаю его и выбегаю на улицу.       ***       - Лив?       - Прости, я, наверное, разбудила тебя, - говорю я, но тут же сомнения берут верх - голос Алекса в трубке слишком бодр.       - Я не мог уснуть. Лив, я так больше не могу, позволь, я приеду к тебе.       - Не надо...       - Ты четко сказала: ждать твоего звонка. И я терпеливо ждал, хоть чуть и не рехнулся. А сейчас мне плевать, я уже одеваюсь и буду у тебя через пятнадцать минут.       - Подожди. Не нужно приезжать, просто выйди из дома, я жду тебя у ворот.