2256 миль между нами

      Не отлипая щекой от спины Алекса, я шарю рукой по прикроватной тумбочке в поисках источника надоедливого пронзительного звука, который оторвал меня от сладкого сна. Недовольный стон парня сливается с моим страдальческим - высветившееся на экране телефона имя подруги грозит мне крупными неприятностями.       - Алекс, мы безбожно проспали!       Уже час как я должна была вернуться, так что, скорее всего, меня объявили в федеральный розыск. Мистер О`Донелл чересчур серьезно относится к своим обязанностям зама отца.       Я сползаю со спины парня, на которую навалилась чуть ли не всем телом, и прикладываю трубку к уху.       - Со мной все отлично, я жива, здорова, не изнасилована, - отвечаю Кристине, опережая шквал возмущений с ее стороны. - Хотя последнее утверждение спорно... - я хихикаю, когда Алекс, не до конца проснувшийся, но уже явно задумавший что-то особо неприличное, судя по азартной улыбке, подминает меня под себя.       - Это, конечно, радует, что вы там вдвоем весело проводите время...       - Веселье? Да оно только начинается, - расслышав недовольный тон Кристины, шепчет Алекс и спускает ладонь от моей груди к животу и ниже.       Я тщетно стараюсь сконцентрироваться на голосе подруги. Хорошо, что она не видит, поползновениям какого рода я подвергаюсь.       - ...Но советую посмотреть на часы, ужаснуться и поблагодарить предусмотрительную умницу Кристину, которая спрятала ключ от тумбочки, где хранится папино служебное оружие.       - Как здорово, что ты у меня есть, - говорю я, одновременно отбиваясь от рук Алекса. Ревнивый гад! Считает своим святым долгом отвлечь меня от всего, что не касается лично его персоны.       - Останься сегодня со мной, - целуя впадинку между ключицами, просит Алекс.       Подкупающая мольба в его голосе не оставляет мне шанса.       - Эй, - я дотрагиваюсь пальцами до его щеки и, едва касаясь кожи, очерчиваю линию скул.       С каждым днем расставаться все сложнее и сложнее. И дело не в интимной близости, хотя не буду утверждать, что она не изменила наши отношения. Изменила. Бесповоротно. Перевернула мой мир с ног на голову. Теперь мне не достаточно тех эмоций, что дает одно простое присутствие Алекса рядом, - не после того, как я испробовала нечто сногсшибательное, заставляющее нас обоих утопать в невообразимом коктейле чувств.       У меня небогатый опыт, но уже во время первого раза я нашла свой источник наслаждения - вид Алекса во время занятий любовью.       Никакие ощущения от его ласк не сравнятся с реакцией его тела на меня. С тем, каким глубоким становится взгляд его глаз, затянутых пугающей темно-серой поволокой. Как, прикрыв веки, он с шипением втягивает воздух через стиснутые зубы и малоразборчиво шепчет: "Люблю". Как бережно, словно заботясь обо мне, двигается и, не прерывая зрительного контакта, ловит мои губы. Как улыбается под конец и не выпускает из объятий, долго и нежно целуя.       Вот он - истинный экстаз: чувствовать, как любимый человек растворяется в тебе, и дарить ему себя без остатка.       Алекс всегда держит меня на расстоянии и не раскрывается передо мной полностью. Я знаю его намного больше, чем другие, но не могу избавиться от ощущения, что какая-то важная часть - совсем крошечная - ускользает от меня. И именно поэтому мне так дорого время, которое мы проводим наедине. Полное доверие друг к другу, раскрывающееся через близость, - бесценно.       Мой выбор на сегодня - очевиден: останусь на всю ночь с Алексом здесь, в этом гостиничном номере, который мы сняли несколькими часами ранее.       Большего стыда я в жизни не испытывала.       Пока Алекс расплачивался за номер под гнетом подозрительного взгляда дотошного администратора, который намеревался узнать мой возраст (сотня долларов, предложенные Алексом, убили в нем это желание), я прятала покрасневшее лицо на груди парня и чувствовала, как его в свою очередь распирает от смеха. Но идти нам было некуда - я жила у О`Донеллов, да и Алекс был близок к тому, чтобы уйти из собственного дома, и предпочитал появляться там как можно реже. Даже поднявшись в номер, мы долго не могли успокоиться и хохотали на всю гостиницу. А Алекс заикнулся даже, что раньше у него не возникало проблем с местом, но когда я с напором начала выпытывать столь интересующие меня подробности, он заткнулся сам и заткнул меня своими губами, перейдя к тому, для чего мы собственно сюда и приехали.       - Крис, я могу попросить тебя об одолжении? Скажи своему отцу, что я ночую у... Зои, например.       - Без проблем, - после недолгой паузы подруга соглашается прикрыть меня. - Но ты сама знаешь, как он относится к твоим задержкам. Раз уж живешь у нас - живи.       - Спасибо. Я поговорю с ним завтра и извинюсь за то, что не предупредила заранее и тем самым заставила волноваться.       - Хорошо. Спокойной ночи. Или лучше пожелать бурной ночи? - усмехается Крис.       - Какой бы она ни была, подробностей не дождешься, хитрюга. Я приеду утром. Пока.       Поняв, что теперь я никуда не сбегу, Алекс зевает и устраивается поудобнее, утыкаясь лицом в изгиб моей шеи. То есть мы будем просто спать? Бурная ночь в моем представлении выглядит несколько иначе. Я спешу высказать ему несогласие с дальнейшим времяпрепровождением:       - Ты обещал веселье. Где оно?       Алекс поднимает голову. Уголки его губ упрямо лезут вверх, рисуя довольную ухмылку, смотря на которую, невозможно не улыбнуться в ответ.       - Я-то могу устроить, - говорит парень, скользя ладонью по моему бедру вниз и закидывая ногу себе на поясницу. - Но советую подумать: хочешь ли ты завтра передвигаться на трясущихся конечностях? Лично мне кажется, что ты пока не готова к подобным подвигам. Так что закрывай глаза и радуйся, что я у тебя такой терпеливый.       - Терпеливый засранец!       - Ага.       - Алекс? - перехватив его ладонь, сплетаю наши пальцы.       - Ммм?       Я встречаю его чуть усталый взгляд. Алекс может маскировать его чем-угодно: шутками, улыбками, уверениями, что он в порядке, но все оно - поверхностное. Вижу, его что-то тянет. А он сопротивляется. Хочу бороться вместе с ним. Но он не подпускает. И поэтому я должна сказать ему нечто важное - то, что иногда бывает даже важнее любви. А в нашем случае это фундамент, на котором строятся отношения и по кирпичикам складывается доверие друг к другу.       - Я с тобой, Алекс. Я рядом.       Почему я больше не чувствую его ладони в своей? Он разжал пальцы? Я опускаю взгляд на наши руки, чтобы убедиться, что органы чувств меня подводят. Алекс ведь не отпустит меня.       Странно, я все еще держу его, тогда почему?.. Но вопрос в голове перебивает нечто иное, от чего у меня резко учащается пульс. Лицо Алекса со слабой улыбкой на губах, тепло его обнаженного тела, прижатого к моему, постепенно отдаляется. Ускользает в тумане, которое застилает зрение. Я тянусь к размытому образу Алекса рукой, но чем ближе я к нему, тем дальше он от меня.       - Не уходи, - с застывшим в груди ужасом твержу я, не имея возможности сдвинуться с места.       Комната разлетается на тысячи мерцающих кусочков: неясные блики света, расплывающиеся, кружащиеся, словно в калейдоскопе. Моргаю несколько раз, чтобы развеять наваждение, и у меня это получается, но я больше не нахожусь в номере гостиницы. Блики собираются в горящую бледно-голубую лампочку в люстре на потолке. Моя спальня. Я дома.       На секунду мне становится хорошо. Но щемящее чувство тоски перекрывает облегчение.       Нет. Нет. Нет. Я хочу обратно. В счастливый сон - туда, где Алекс.       Я хочу к нему.       Стараюсь ухватиться за обрывок воспоминания, но все растворяется в сумраке.       ***       Сквозь сон - а может, это и не сон совсем, а что-то одновременно и поверхностное, не позволяющее полностью провалиться в забытье, и глубокое, не дающее очнуться, - я различаю голоса. Знакомые, но далекие и гулкие, словно я нахожусь под водой.       - Ханна, она болеет. Ей нужен покой. Иди к себе в комнату.       - Можно еще немноооожечко? - не открывая глаз, представляю, как сестренка показывает степень этого "немножечка" большим и указательным пальцем.       - Ты и так все утро возле нее сидишь.       Недовольное пыхтение предшествует наступившей после тишине.       Спустя какое-то время со скрипом приотворяется дверь и торопливый топот маленьких босых ножек приближается к кровати. Матрас прогибается под чьей-то невеликой тяжестью. Пришедший склоняется надо мной, обдавая шею теплым дыханием, и быстро-быстро шепчет:       - Я скучаю по тебе. Очень-очень! Просыпайся, Лив. Сегодня же праздник. Уже "Гринча"(*) показывают, а без тебя я не хочу его смотреть, - шепот Ханны становится тише и сбивчивее: - Не говори маме, но вчера... я плакала... потому что ты пропустила Сочельник. Мы пекли... - она шмыгает носом, и я еще больше цепляюсь за ее голос, испытывая жгучее желание наконец-то вынырнуть из темного забвения сна и успокоить мою девочку. - Мы пекли печенье. Помнишь, как мы его разукрашивали в прошлом году?       Помню. И разноцветную глазурь, в которой я измазала носы Адаму и Ханне. И ароматы корицы, хвои и омелы, кружащие в воздухе. Еловые ветки с мишурой, переплетенные на перилах лестницы. Сияющий иллюминацией родной дом. Развешанные на деревьях красочные гирлянды, которые переливаются яркими цветами. Я помню. И это становится ступенькой, от которой я отталкиваюсь.       Открыть глаза трудно из-за слипшихся ресниц, и первое время я ничего не вижу. Чувствую тошноту. По спине и шее струятся бесконечные капельки холодного пота, от чего футболка намертво прилипла к лопаткам.       - Оливия? Маааам!       Я поворачиваю голову на звук, и от этого незначительного жеста теряю половину энергии. Огромные синие омуты, обрамленные густыми светлыми ресницами, смотрят на меня со смесью шока и неподдельной детской радости.       - Тш-ш-ш, иди сюда, Зайка, - пытаюсь улыбнуться, но засохшие уголки губ режет от боли.       - Знаешь, что я попросила у Санты на Рождество? - заикаясь, тараторит Ханна, трогая ладошками и целуя мое мокрое от пота лицо. - Чтобы ты вернулась к нам. И он исполнил мое желание, Лив!       - Зайка, я тоже сильно этого хотела.       - Маааам, где ты? Адам! Идите сюда! Я же говорила, я говорила, что мое лекарство подействует! Я лечила тебя, Лив!       Лекарство? Из уст сестренки звучит зловеще. Я перевожу взгляд на тумбочку у кровати, где Ханна, похоже, устроила пункт оказания медицинской помощи. Игрушечные шприцы, фонендоскоп, градусник. И разведенная в мерном стаканчике гуашь грязно-болотного цвета. Кажется, я догадываюсь, какое именно лекарство имела в виду сестра.       - Успокой меня и скажи, что ты не вливала ЭТО мне в рот, - хриплю я, сумев наконец-то изобразить гримасу, как мне кажется, более или менее похожую на улыбку.       - Нет, я начертила тебе "йодовую" сетку. На лбу.       - Ханна! Кому я приказала?.. - в комнату влетает мама и замирает на пороге.       Ее глаза, покрасневшие от недосыпа, с опухшими веками, находят мои. Мысли - если они вообще были, так как я еще не отошла ото сна - обрываются молниеносно. Все переживания, все ужасы и страхи предыдущей недели, что я провела без мамы, вспыхивают с новой силой. И меня прорывает.       - Мам... - чувствуя, что сдавливает горло, я начинаю задыхаться от всхлипов.       - Тише, милая, - присев на край кровати, мама аккуратно поднимает меня, рыдающую навзрыд, и прижимает к своей груди. - Все хорошо. Ты дома. Все наладится.       Я быстро дышу через нос и сжимаю пальцами мамину кофту. От нее пахнет песочным тестом, корицей и лавандовыми духами, которым она не изменяет уже много лет.       - Прости меня. Я поступила глупо, убежав из дома. Прости.       - Уже все позади. Я люблю тебя, детка.       Я еще долго реву, реву так, словно несколько лет до этого не плакала. Убаюкивая и покачивая на руках, мама целует меня в макушку и стирает с моих щек слезы, которые все текут и текут.       За спиной мамы через пелену перед глазами я замечаю высокую худощавую фигуру Адама, который прислонился головой к дверному косяку. Он не решается подойти, но на его губах проступает ободряющая и понимающая улыбка. Они здесь: мама, брат, сестра - все, кого мне так не хватает. Или практически все. Важная частичка - уже не просто моего мира, а важная частичка самой меня - отсутствует. Осознание этого приводит в чувство, и, отстранившись от мамы, я озвучиваю то, что набатом бьет в голове:       - Алекс?..       - Оливия...       - Мам, что с Алексом? Не тяни. Что с ним?!       Она вздыхает.       - Алекс получил серьезные травмы: переломы ребер, ушибы внутренних органов, сотрясение мозга, ему удалили селезенку...       Мне кажется, что я все еще сплю, ее слова, ужасающие, способные довести до помешательства, доносятся до меня урывками.       - Угрозы для жизни уже нет. Его перевели в отделение интенсивной терапии. Он молодой, Оливия, он обязательно поправится.       - Мне нужно к нему. Сейчас же, - твердо заявляю я, ни капельки не сомневаясь в своем решении и возможности осуществить задуманное.       Но все - включая собственное тело - против меня. Едва я отшвыриваю покрывало и спускаю с кровати ноги, как их тут же сводит неприятная судорога. Сколько времени я пролежала неподвижно, раз организм так ослаб?       - Что еще за глупости? - шипит мама. - Ты три дня провалялась с жаром и без сознания! Возвращайся в постель и не вздумай мне перечить.       - Мне нужно к Алексу! - сжав челюсти, четко выговариваю я, а почувствовав мамины руки, сводящие на нет и без того жалкие усилия подняться на ноги, извиваюсь и верещу: - Пусти меня! Я сказала: пусти!.. Убери руки! Мама, пожалуйста! Мама!       - Адам, уведи Ханну. Быстро!       Все мелькает перед глазами: испуганная, прижавшаяся к Адаму, сестра; мамины губы, призывающие успокоиться; пряди собственных волос, хлестающие по лицу, мокрому то ли от пота, то ли от начинающих бесить слез. Как же паршиво. Каждый мускул дрожит. Тошнота усиливается. Но эмоции, которые управляют мной, затуманивают боль в мышцах и общую слабость. Маме лучше смириться, потому что от своего я не отступлю. Любым способом, но попаду к Алексу.       - Мам, - сменив тон на молящий, я оттягиваю воротник ее кофты на себя и заглядываю в глаза, ища в них поддержку. Она должна меня понимать. Как никто другой. - Не останавливай меня. Мне необходимо увидеть Алекса и убедиться, что с ним все в порядке. Мне нужно сказать ему кое-что. Это очень важно!       - Ты не сможешь...       - Почему?       - К нему никого не пускают, - и спустя несколько томительных секунд, легко сжав мой подбородок дрожащими пальцами, которые на пылающей жаром коже кажутся ледяными, мама добавляет: - Алекс уже четвертый день не приходит в сознание, Оливия.       Внутри все переворачивается. Пробирающий тело озноб от болезни словно добрался до самого сердца. Холод. Опять. Заползает внутрь, поглощая и замораживая крохи живого, что у меня остались. Только не это. Нельзя позволять жутким ассоциациям вернуть меня... туда.       - В таком случае я просто обязана быть с ним, - таким шепотом говорят помешанные. Я помешанная. И не только.       - Мам, думаешь, я сумасшедшая? Глупая? Безрассудная?       - Я думаю, тебе многое пришлось пережить за одну ночь, милая, - ее глаза блестят. - Мальчик, который вытащил вас, - Пол... Он рассказал, в каком состоянии нашел тебя.       - Тогда помоги мне. Ты ведь знаешь, если...       - Если ты что-то вобьешь себе в голову, спорить бесполезно. Да, знаю, - улыбается она. - Сама такая. Мы поедем в больницу, обещаю...       Я дергаюсь, готовая сорваться с места прямо сейчас, но мама встряхивает меня за плечи - не сильно, но достаточно, чтобы ощутить скрутившую каждую косточку тела ломоту. Видимо, запас адреналина с эффектом наркоза иссякает. Узнаю это поганое самочувствие при гриппе.       - Но сначала ты примешь душ и пообедаешь!       Я не хочу ни того, ни другого, но киваю, соглашаясь на безапелляционное условие мамы. Я не могу больше сопротивляться. Я просто хочу к Нему.       ***       Я в который раз опускаю руку с зажатой в ладони расческой и, злясь на собственную беспомощность, с шумом втягиваю воздух через заложенный нос. Я когда-нибудь расчешусь вообще? Такими темпами - только к следующему Рождеству. Стоит мне поднести расческу к голове, как рука внезапно тяжелеет на сотню фунтов и обессиленно падает вниз. И это продолжается уже на протяжении десяти минут, не меньше!       Мама вскоре не выдерживает моих мытарств и, завладев щеткой, садится позади меня.       В узкую щелку между дверью и косяком робко заглядывает Ханна.       - Она подготовила тебе подарок, - поясняет мама. - Извелась уже от нетерпения вручить его.       - Иди сюда, - улыбаясь, я зову сестру.       Она, наверное, еще напугана истерикой, устроенной мною час назад. Я знаю только то, что все время, пока я купалась и насилу вливала в себя "спасительный" бульон, приготовленный мамой, Ханна в одиночестве провела у себя в комнате. Одна. В Рождество.       И хотя мысль о Рождестве и подарках сейчас кажется нелепой, неуместной, даже отчасти чужой на фоне всего случившегося, я не могу испортить сестре любимый праздник. Пусть хотя бы она будет счастливой.       - Это тебе, - остановившись напротив, Ханна протягивает мне рисунок. Яркий - полностью в ее стиле. Два смешных палкообразных человечка. Один с короткими черными волосами - видимо, это мальчик. Второй, судя по шикарной шевелюре, - девочка.       - Спасибо. А кто это?       - Ты и Алекс.       Я с трудом глотаю воздух, практически заставляю себя. Мама бросает на меня взгляд, переполненный сочувствием, будто понимает, как мне больно видеть это.       - Я просила ее нарисовать что-нибудь другое, - оправдывается она.       - Нет. Все нормально, - уверяю я ее глухо, словно мой голос мне не принадлежит. - Правда. Спасибо, Зайка. Очень похоже. А эти пятеро кто? - я указываю на несколько таких же темноволосых фигурок поменьше, чем те, что изображают меня и Алекса.       - Как кто? - приободряется Ханна моим интересом к ее шедевру. - Ваши дети! Я им даже придумала имена: Том, Дженнифер, Фиби...       - Зайка, достаточно, ладно?       Если она продолжит, то боюсь, я снова начну плакать и уже не смогу остановиться. Делаю глубокий вдох в бессмысленной попытке успокоиться. Да хоть миллион вдохов - пока у меня рисунок, на котором "Алекс" держит "Оливию" за руку, ощущение бескрайней опустошенности вряд ли отпустит. Но чем дольше я на них смотрю, тем теплее мне становится.       Странно, но у меня никогда не возникало и мысли о том, что Алекс может стать моим мужем, а помимо чувств нас еще будет связывать ребенок, а возможно, и не один. В наших планах совместное будущее ограничивалось лишь отъездом в Орегонский университет, предвещающим несколько счастливых лет вместе. И меня это вполне устраивало. Я не хочу чего-то большего - того, чем забивают голову девушки в моем возрасте: розовые мечты о принце и замужестве. У меня есть Алекс - вот, что важно, а остальное - далекое и нереальное в данный момент. У меня нет сомнений: Алекс - именно ТОТ, кто мне нужен. И пусть он моя первая настоящая любовь, я не боюсь утверждать этого. Ведь ключевое слово здесь не "первая", а "настоящая"...       Я провожу подушечками пальцев по фигурке Алекса и, собрав последние крупицы силы, улыбаюсь. (*) мультфильм "Как Гринч украл Рождество"