2256 миль между нами

      - Привет, - залетев на кухню и поцеловав меня в щеку, Адам утаскивает с моей тарелки кусочек запеченного картофеля. - Похвастаться ничем не хочешь?       Мама бросает на меня быстрый взгляд и тут же отводит. Я никогда не ссорилась с ней на такое длительное время. Прошло два долгих месяца, а нам все еще неловко разговаривать друг с другом на неотвлеченные и непустые темы. Ведем себя, словно чужие друг другу люди - как те, что вынуждены соседствовать в длительной магазинной очереди или общественном транспорте. Однако сегодня мой воодушевленный настрой побеждает.       - Утром пришло извещение из Университета Восточного Вашингтона (*). Мне предложили стипендию в одиннадцать тысяч! - на одном дыхании выпаливаю я и уставляюсь на маму в ожидании ее реакции.       - Ого. Я поздравляю тебя, милая, - будь мы в нормальных отношениях, мама бы меня обняла. Но сейчас она ограничивается короткой репликой, хотя я вижу, как она рада и горда мной.       - Это больше половины стоимости обучения за год, мам! Это удача!       - И это не Орегонский университет, - сдержанно осекает мама мой восторг.       Я набиваю рот картошкой, пока брат не подчистил мою тарелку.       - Ну, я пока туда не поступила, - непринужденно бормочу, делая вид, что молчание приемной комиссии меня не задевает и это совсем не я в последние дни каждый час проверяла электронную почту на предмет новых входящих сообщений.       - Господи, Оливия, - встревает Адам, успевший объесть и Ханну, для которой сейчас рисование в бОльшем приоритете, нежели обед. - Письма только начали приходить. Одна неделя - а тебя уже приняли в три из четырех колледжей, в которые поданы заявки! Не своди со счетов Орегон так быстро.       Мама ставит перед оголодавшим сыном наполненную тарелку.       - Адам прав. Дождемся предложения Орегонского университета.       Вряд ли его стипендия сможет составить конкуренцию одиннадцати тысячам долларов от EWU. Все студенты, с которыми я общалась в чате университета, не могли похвастаться подобными привилегиями и чаще жаловались на постоянную нехватку денег. И этим заставляли задумываться над столь поспешным выбором колледжа, который на деле оказывался не по карману семейству Кингстонов.       - Я неоднократно взвешивала все варианты, - начинаю я с жаром уверять маму, - и решила, что может, не стоит упираться именно в Орегонский. EWU тоже неплох. Возможность учиться с такой льготой выпадает не каждому. К тому же цены за обучение взлетели, а...       - Оставь финансовые проблемы мне, - обрывает мама. - "Уэллс Фарго" (**) предоставляют нам кредитную линию на твое обучение. Но только под залог дома.       Я округляю глаза и мотаю головой. Что еще за бредовый выход из безденежья? Влезть в долги и оформить закладную на единственную имеющуюся в собственности недвижимость? Из-за моих возвышенных, но далеко не осуществимых планов? Еще чего! Бесспорно, моей семье повезло хотя бы в том, что в отличие от большинства, наш скромный бюджет не разоряют ипотечные взносы - дом перешел к нам по наследству от родителей отца. Но боюсь, платежи по кредиту окончательно его подкосят.       - Не стоит.       - Оливия, это не спонтанное решение. Я уже давно отказалась от спонтанных решений...       Почему-то мне кажется, что мама имеет в виду совсем не денежные траты, а что-то личное.       - То, что наших накоплений не хватит тебе на учебу, никогда не было тайной за семью печатями. Как бы мы не экономили, прибегнуть к ссуде придется в любом случае. Я и так ущемляю вас в расходах, но дать тебе достойное образование хочу! Чтобы схожие жизненные условия в будущем не преследовали твоих детей.       - Мам?       - Ты грезила этим колледжем с восьмого класса... - по-моему, она меня не слышит.       - Мам! - громче повторяю я.       Она резко замолкает и смотрит на меня.       - Спасибо, - улыбаюсь я.       Мама кладет свою ладонь поверх моей.       - Милая, я лишь хочу, чтобы твоя мечта сбылась.       ***       Еще час назад, когда мы с Кристиной возвращались из школы, шел снег. А сейчас он интенсивно тает, обнажая серый асфальт на пешеходных дорожках и оставляя после себя слякоть и рыхлые, перемешанные с грязью, сугробы на обочине. В зеркальной глади луж отражается серое небо. Лучи серого солнца пронизывают уже по-весеннему теплый воздух. Мимо меня снуют прохожие, сливаясь в одну серую безликую массу...       Я люблю серый цвет. Но только в Его глазах. Чисто-чисто серых, без переливов голубого или зеленого, как часто бывает. Я читала в интернете, что такой цвет встречается довольно редко. Но у Него именно такой.       Задорный женский смех прорывается сквозь завесу мыслей. Меня обгоняет девушка с выглядывающими из-под шапки рыжевато-каштановыми кудрями, но ее тут же ловит невысокий парень, от которого она, очевидно, и убегала. Я замедляю шаг, но не из-за того, что кружащаяся на месте влюбленная парочка заняла и без того узкий тротуар. А потому что мой взгляд самопроизвольно затерялся в растрепанных ветром угольно-черных волосах юноши.       - Девушка, простите, я вас не обрызгал? - перекрикивает он смех своей подруги, не выпуская ту из объятий.       Мне хватает ума перевести взгляд на лицо юноши. Его глаза светло-карие. Это не Он, Оливия.       - Все в порядке, - сглотнув, улыбаюсь я.       Это не Он. Все не в порядке.       Уже месяц, как Алекса нет в Милфорде. В конце января Уэсты отправили его в дорогую частную клинику в Сиэтле для прохождения курса реабилитации.       Но всегда ли то, что признается умом, принимается сердцем?       Алекс уехал, а я, не смирившись с потерей, неосознанно искала Его во всех подряд и везде подряд. В каждом высоком брюнете с перекинутым через плечо рюкзаком. В каждом футболисте из транслируемых по спортивному каналу матчей. В парке, где когда-то мы гуляли вдвоем и не затыкались ни на секунду, распугивая голубей своим хохотом. На набережной, где, игнорируя декабрьский мороз и покрасневшие носы, ели мороженное, а потом целовались, ощущая липкую сладость на губах друг друга. В любимом гриль-баре. В кинотеатре. На школьном стадионе... Искала повсюду. Казалось, любой уголок Милфорда хранил отпечаток моих чувств к Нему. Когда мне мерещилось, что я слышу его голос, замирало сердце. И именно эти иллюзии, подкинутые воспаленным сознанием, помогали держаться на плаву. Они служили для меня анестезией. Наркозом, который притуплял чувство утраты.       Я не рыдала по ночам в подушку. Не помышляла о самоубийстве. Не сидела неподвижно в кресле у окна, наблюдая за сменой времен года. Не замуровалась в спальне, позабыв о личной гигиене и постепенно превращаясь в немытое и нечесанное нечто. Нет. На удивление самой себе я обошлась без типичных атрибутов несчастной первой любви. Ведь у меня был якорь. Алекс. Он дал установку жить без него, и я ее вроде как успешно выполняла.       Истерика в машине Пола была единственным внешним признаком того, как больно ударил по мне разрыв с любимым человеком. В ту ночь Пол, ни проронив ни слова - и это было самым разумным его поведением, так как в утешении я нуждалась меньше всего в тот момент, - отвез мало что соображающую меня домой. Я вышла из машины и, передвигаясь на чистом автопилоте, добралась до собственной постели. А когда проснулась на следующее утро, обнаружила, что вопреки моей личной трагедии, мир не исчез, не разлетелся на осколки и не погрузился в вечную тьму. Все было как прежде. Как каждое утро до этого. Но без Него. И мне оставалось только приспособиться. Что я и сделала.       Наглухо запечатав боль внутри и не давая ей прорваться наружу, я продолжала жить: устраивать по утрам шуточные бои с братом за последнюю порцию хлопьев на завтрак; ходить с друзьями в кино и потешаться вместе с Питером над "ванильными" репликами главных героев, которые вызывали поток слез у Мередит; обсуждать результаты вступительных экзаменов с одноклассниками; вместо проверки домашнего задания у Ханны валяться с ней на кровати и смотреть мультфильм про фей; учиться, работать, улыбаться...       Алекс оказался прав: я могла жить без него. Могла... но не хотела.       Я даже не пробовала Его забыть. И как только оставалась одна, без окружения родных и друзей, забывала нечто другое - правду, состоящую в том, что мы уже не вместе. И что нет больше никаких "мы". Да, я не могла изменить реальность, но могла построить свою. И в ней я была с Ним. По ночам лежа в кровати, я возводила непроницаемую стену и оставалась наедине со счастливыми воспоминаниями об Алексе. Прокручивала в памяти все наши моменты и разговоры, представляла его улыбку в сочетании с нахальным прищуром серых глаз и получала от этого какое-то извращенное удовольствие. А единственным желанием - таким жгучим желанием, въевшимся в мозг - было продлить это удовольствие. Только бы ночь не заканчивалась, а новый день не начинался! Только бы подольше не засыпать! И вскоре мой организм поддался и перестал спать. Совсем.       Мама первая забила тревогу и решила проблему как истинный медик - достала для меня рецепт на снотворное. В неполные восемнадцать я сидела на таблетках. Лучшего исхода придумать нельзя. Но наверное, мама понимала, что помочь мне могут только искусственные препараты. Или один единственный человек...       ***       - Простите, что отвлекаю, - я опускаюсь в кожаное кресло напротив рабочего стола Майкла Уэста и устраиваю сумку на коленях.       - Не извиняйся, - отмахивается он и, сняв очки, потирает переносицу пальцами. - Я как раз собирался устроить перерыв.       Перерыв? Его стол ломится от горы бумаг, изучением которых Майкл был занят перед моим приходом. Телефон разрывается от звонков. В приемной ждет какой-то нервный и вертлявый усатый дядечка, грозящийся засудить мистера Уэста, Connecticut Oil и всю нефтяную промышленность заодно. А секретарша испепелила меня взглядом, заявив, что у шефа назначена встреча чуть ли не с самим королем Саудовской Аравии и принять непонятную девицу без записи он никак мол не может. Ее просчет был в том, что она слишком громко орала, а я не перевариваю высокомерных выскочек. Короче, на аудиенцию к мистеру Уэсту я пробилась. И теперь сижу и изучаю скромное убранство кабинета, гадая, как озвучить цель своего внезапного визита в офис посреди рабочего дня.       Отдав указание секретарше приготовить два кофе (надеюсь, эта разукрашенная фифа не подсыплет крысиный яд мне в чашку), Майкл кладет подбородок на сцепленные в замок ладони и с интересом разглядывает меня, будто ища что-то на моем лице. Что он ожидает увидеть? Следы страдальческих мук? Но перед ним лишь прежняя я. Чуть повзрослевшая и более спокойная. Но я.       Мы сидим в полной, но нисколько не напрягающей тишине.       Майкл красив. Красив по-мужски. Не размытые годами черты лица, подтянутая фигура, юношеская и такая родная улыбка. Даже мелкие морщинки вокруг глаз, выдающие возраст, и те отсутствуют. Есть от чего потерять голову. Не зря же эта длинноногая стрекоза так выплясывает перед ним, подавая принесенный кофе, который сварила ну просто с реактивной скоростью. Когда она, цокнув языком (в мою сторону, естественно), уходит, я говорю:       - Мистер Уэст, я пришла отдать Вам одну вещь. Она принадлежала... Вашему сыну.       Не могу произнести его имя вслух. Когда я это делаю, что-то странное творится с моим телом - оно забывает, как дышать. Меня словно бьет электрошокером.       Я опускаю глаза вниз. От волнения у меня не сразу получается расстегнуть молнию сумки. Кое-как справившись, я неуклюже достаю громоздкий альбом с рисунками Алекса, который он подарил мне перед нашей первой ночью, и с необъяснимой тяжестью протягиваю его через стол к Майклу. Будто отдаю самое ценное, что у меня осталось.       - Просто посмотрите и Вы все поймете.       Нахмурив лоб, мистер Уэст непонимающе поднимает обложку и... Я знаю это чувство: словно тебя бросают в воду, но вместо того, чтобы задыхаться от нехватки воздуха или дрожать от холода, ты с восхищением рассматриваешь каждую деталь подводного мира. Такое произошло со мной, когда я впервые на школьном стадионе открыла альбом человека, в которого впоследствии влюбилась. Которого полюбила. Которого потеряла. Которого люблю до сих пор.       Я знаю, на какую иллюстрацию сейчас глядит Майкл, потому что выучила наизусть расположение каждой черточки карандаша на страницах. А когда мистер Уэст с трепетом пробегает пальцами по черно-белым рисункам, я в точности воссоздаю в памяти их контуры. Потому что люблю. Люблю каждую вещь, имеющую к Нему отношение.       - Это?.. - глаза мужчины в изумлении распахиваются, когда он останавливается на восемнадцатом развороте.       - Харбор-Бридж, - с гордостью подтверждаю я, прекрасно понимая ошеломление мистера Уэста. - Уменьшенная копия рисунка в спальне. Его рисунка.       - В будущем Алекс хочет заниматься именно этим? - в полной растерянности спрашивает Майкл, уловив самую суть.       - Да. И возможно, прямо сейчас он читает письмо о своем зачислении на архитектурный факультет Массачусетского института, или Северо-Западного, или...       Орегонского... Но Майкл так погружен в созерцание рисунков, что не замечает мою запинку.       - ...и распечатывает банковские реквизиты для перечисления денег, - заканчиваю я, не посвещая Майкла в то, что когда-то я и его сын планировали учиться в одном университете. Это уже перестало быть важным. Важно только то, что я хочу хотя бы мельком увидеть выражение лица Алекса, узнавшего, что еще одна ступенька на пути к мечте пройдена. Хочу разделить с ним все, что он чувствует. Хочу сказать, что всегда верила в него и его талант. Я многого хочу, но это действительно уже не важно...       Майкл рывком захлопывает обложку и, замявшись от неловкости, отпивает остывший кофе.       - А как продвигается твое поступление? - поменять тему разговора у мужчины получается несколько рассеяно. Его глаза до сих пор прикованы к закрытому альбому. С изучением иллюстраций Майкл точно не закончил. Но, наверное, он хочет сделать это в одиночестве. Я и так дала ему понять, что за несколько месяцев знакомства с Алексом узнала его лучше, чем Майкл за восемнадцать лет. Не каждый родитель такому обрадуется.       - Жду ответа от последнего колледжа, чтобы окончательно определиться с местом учебы.       - Оливия, ммм... я мог бы оплатить твое обучение, - после недолгой паузы выдает мистер Уэст, и мои брови от неожиданности взлетают вверх. - Ты дочь Джены и...       - Но не Ваша дочь, мистер Уэст, - с ходу отметаю я бред, который он нагородил. - Всерьез надеетесь, что я приму Ваше предложение?       Майкл с нескрываемой нервозностью смеется:       - Джена столько раз посылала меня вместе с моими деньгами, что я предвидел подобный ответ от ее дочери. Но попробовать стоило.       - Вам не повезло: я унаследовала мамин характер, - говорю я, и мужчина согласно качает головой. - Мистер Уэст, лучшее, что Вы можете сделать для меня - поговорить с сыном и прислушаться к его желаниям. Он ведь не отступит: с Вами или без Вас достигнет цели. Но если Вы его поддержите, ему будет намного проще. Побудьте именно тем отцом, которого ему всегда не хватало.       - Знаешь, Оливия, в воспитании сыновей я никогда не был идеальным, - Майкл откидывается на спинку кресла и, сощурив глаза, задумчиво потирает пальцами подбородок. - Почти шестнадцать лет назад я с дипломом вернулся из Филадельфии в Милфорд, чтобы принять бизнес отца. Признаюсь, наследник и правоприемник из меня вышел никудышный. Вопреки ожиданиям отца учеба в престижном университете лиги Плюща не совершила чуда: взрослого и рассудительного человека, готового руководить стремительно расширяющейся компанией, отец так и не узрел. Всеми прелестями четырех лет свободной студенческой жизни в Филадельфии - безбашенные вечеринки и бесконечные пьянки, на следующее утро после которых невозможно было вспомнить собственное имя, - я воспользовался по полной. И домой приехал еще более разболтанным, чем был в школе. А ведь к тому времени у меня уже были трехлетние сыновья... Да, Оливия, я стал папой очень рано - мне едва исполнилось двадцать. Одно из условий передачи мне всех дел, а именно - женитьба на Мелиссе, - я выполнил в конце августа, перед отъездом в Пенсильванский. А в июле родились Алекс и Аарон. Мелисса пожертвовала образованием и осталась с близнецами в Милфорде, где ей помогали наши родители. На такого малолетнего раздолбая, как я, рассчитывать естественно не приходилось, и Мелисса, будучи не по годам умной и сообразительной, быстро это поняла.       Я морщусь, и Майкл, заметив мою реакцию, которая, к слову, совсем не удивительная для него, интересуется:       - Осуждаешь меня?       - Ваша жена воспитывала сыновей, пока Вы развлекались на студенческих тусовках. Самому не противно?       Мне даже становится жаль Мелиссу. Она получила фамилию и статус замужней женщины, но получила ли Майкла? Смогла бы я на ее месте смириться с тем, что не обремененный супружескими и отцовскими обязанностями любимый мужчина живет в свое удовольствие?       - Я был безответственным, - соглашается мистер Уэст, поражая меня своей невозмутимостью. - Стыдно признавать, но наличие семьи в столь юном возрасте меня тяготило. Но какой бы разгульный образ жизни я ни вел в Филадельфии, Мелиссе я не изменял. Единственная девушка, с которой я мог изменить, находилась в другом городе, в двухстах милях от меня. И это радовало. Рядом с ней самоконтроль превращался в размытую абстракцию.       - Но иногда для пересмотра системы ценностей нужен толчок. Или человек, который ткнет тебя носом в лужу собственной дурости, - Майкл выдавливает кривую улыбку. - И для меня таким человеком стал Даррен. Да-да, не удивляйся так! Когда мой отец сообразил, что, оставив на меня фирму, он не успеет доехать до дома, а газеты уже оповестят о ее банкротстве, то выдвинул еще одно требование: я должен был разработать реально осуществимый бизнес-план, который через три года выдвинет компанию на удвоение прибыли. Как я это сделаю - самостоятельно (в этом случае оценивались полученные мною знания и умение чувствовать рынок) либо с помощью набранной команды (здесь уже под прицелом были руководительские навыки) - оставалось в моей власти. Я выбрал второе: нашел специалиста с хорошими рекомендациями. Твоего отца. Я знал, кого именно приглашаю на собеседование. Знал, что Даррен женат на моей бывшей девушке и у них есть ты. Не то, чтобы я следил за ними, но, сама понимаешь, в небольшом городе каждая жизнь на виду. А они создавали впечатление счастливой семьи.       - Мы действительно были счастливы, - перевожу я сомнение Майкла в незыблемый постулат.       Мистер Уэст задумчиво смотрит куда-то сквозь меня. Складывается ощущение, будто он не в восторге, что мама была счастлива с кем-то, кроме него самого.       - На деловую встречу Даррен пришел вместе с двухлетней тобой.       - Серьезно?       - Я тоже опешил, - мужчина прикладывает к губам сложенные вместе ладони, скрывая за ними слабую улыбку. - И первое время никак не мог собраться с мыслями. Дочь Джены, пусть и кардинально не похожая на нее внешне, сильно отвлекала. Даррен объяснил, что его жена на последних месяцах беременности и уследить за такой егозой, как ты, ей тяжело. А усидеть на месте ты действительно не могла. Я и глазом моргнуть не успел, как благодаря твоим усилиям вдребезги разбилась дорогущая статуэтка слона, привезенная моим дедушкой в молодости из Индии.       - Простите, - пищу я. Оттенкам красного на моем лице еще не придумали название. Господи, даже в несмышленном возрасте я сумела отличиться!       - Ничего страшного, - смеется Майкл, и его лицо и голос еще больше смягчаются, когда он далее упоминает о сыне: - Чуть раньше Алекс отодрал ему уши и хобот, а ты, вероятно, просто не пережила подобного эстетического уродства. До сих пор мучаюсь в догадках: и чем же несчастный слон так не угодил вам двоим?       Теперь и я смеюсь вместе с Майклом. Искренне. По-настоящему искренне. Наверное, впервые за два месяца.       - За время разговора с твоим отцом, - продолжает мистер Уэст, заставляя меня вслушиваться в каждое слово, - я только и делал, что удивлялся, как фантастически ловко он с тобой управляется. Словно завороженный наблюдал за вами: как ты елозила у него на коленях и пыталась укусить за подбородок; как заливалась смехом, стоило ему пощекотать тебя; а когда успокаивалась, прижималась к груди и играла с пуговицами на его рубашке. Даррен всего на два года старше меня, но реально казалось, будто между нами разница в десятки лет. Я - с незрелым, практически мальчишеским мировоззрением, и он - с грузом ответственности за плечами, который совершенно не тянул его вниз и не напрягал. Он был вдохновлен необходимостью заботы о своей семье. Мы с Дарреном не были друзьями, но мое уважение он заслужил при первой же встрече. Именно он заставил меня задуматься над тем, что я упускаю. А упускал я самое важное - взросление собственных детей. Я ведь близнецам уделял внимание по-минимуму. Большую часть времени они проводили с Мелиссой или моей матерью. А тут вдруг захотелось, чтобы и мой ребенок вот так сидел на моих руках, по-особенному улыбался - так, как никому больше не улыбается, - а не смотрел, словно на чужака, коим я и являлся. Получилось, что твой отец помог мне дважды: завладеть местом управляющего и заново обрести семью.       - А взамен Вы отобрали у него любимую женщину, - слова слетают с языка прежде, чем я успеваю их обдумать.       - Ты все знаешь? - в вопросе Майкла нет и тени удивления. И стыда за свой поступок тоже нет.       Я дергаю плечом, воздерживаясь от ответа, который впрочем и не требуется. Помрачнев, мистер Уэст произносит:       - Отбирают только то, что принадлежит кому-то. Джена не принадлежала Даррену. Как и мне. Она принадлежит только троим людям - своим детям. Она нашла себя именно в материнстве.       - Все равно. Вы не должны были. Вы влезли в семью.       Я веду себя по-детски. И обвинения какие-то жалкие. Я стараюсь мыслить логически, но обида за отца берет свое. У мамы был он и был Майкл. У папы же была только она. Нечестный расклад.       - Простите, мистер Уэст, - шепчу я, уставившись в собственные колени. - Я не вправе обвинять Вас.       - Меня-то как раз ты и вправе обвинять, - ему тоже неудобно от поворота, который принял наш разговор. Но он должен был этого ожидать, когда завел речь о моих родителях.       Помедлив и совладав с эмоциями, я спрашиваю:       - Папа знал?       - Да.       - Только один вопрос. Думаете... - я все еще сижу с опущенными глазами, пытаясь привести миллионы догадок в голове насчет истинной подоплеки поступка отца к единому знаменателю. Я часто об этом размышляла, и чаще всего выводы сводились лишь к одному. - Думаете, папа мстил Вам?       Помолчав несколько секунд, Майкл начинает нервно постукивать перьевой ручкой по деревянной поверхности стола. Пусть скажет, что папа ввязался в мошенническую аферу еще до того, как у Майкла и мамы закрутился новый виток старого романа. А иначе смогу ли я простить маму за то, что она косвенно подтолкнула отца к такому шагу?       - О мотивах, которые им двигали, может поведать только он, Оливия. Знаешь, твой отец - человек с твердыми убеждениями. Именно такой мог нарваться на острые камни характера Джены и остаться невредимым. Но он из той породы людей, которые долго не поддаются молотку, однако стоит найти нужную силу воздействия - и изначальная форма потеряна. Кто-то раскалывается на две половинки, кто-то - на части поменьше и в бОльшем количестве. Даррен рассыпался в пыль. А пыль, как ты догадываешься, склеить в то единое, чем она была до удара, невозможно.       - Он не такой, - тихо произношу я. - Он бы не сдался.       - Я видел его на суде. Это был уже не тот уверенный в себе человек, который когда-то сидел передо мной с любимой дочерью на руках.       - Не надо. Замолчите, - я зарываюсь ладонями в распущенные волосы и закрываю глаза. Остаюсь в такой позе, пока на мое плечо не опускается рука.       - Прости. Иногда я забываю, что вы с Алексом - всего лишь дети.       Странный эффект. Я еще не до конца разобралась в своем отношении к Майклу. И иногда мне кажется, что мои собственные принципы тверже, чем его. Но пока он сидит рядом в соседнем кресле, я ловлю себя на мысли, что не хочу отпускать это чувство комфорта.       - Мне пора, - после пары минут тишины говорю я и начинаю застегивать молнию сумку. - Не буду Вас больше задерживать.       - Уверена, что не хочешь оставить его у себя? - движением подбородка мистер Уэст указывает на оставшийся лежать на столе альбом Алекса.       - В этом и весь смысл: альбом предназначался для Вас. Это важно для Него - значит, и для меня важно.       Мои слова точно наводят Майкла на какие-то мысли. Будто уже слышал что-то подобное, но от другого человека.       - Все-таки ты и Алекс очень похожи, - усмехнувшись, он приходит к своим внутренним выводам.       - Мы разные.       - Останусь при своем мнении.       Поднявшись с кресла и небрежно засунув ладони в передние карманы брюк, Майкл обходит стол и замирает у окна.       - Я не сторонник теории, что противоположности притягиваются. На первых порах - да, возможно. Но чтобы прочно сойтись и слиться воедино, нужны точки соприкосновения. И чем их больше, тем устойчивее союз. Именно на этом держатся отношения. Все остальное - страсть, сексуальное влечение, - конечно, важная составляющая, но второстепенная. Как необходимое дополнение, а не основа. Мы с Дженой были ослеплены страстью, но однажды она призналась, что только с Дарреном обрела стабильность. И эта стабильность перевешивала все, что давал ей я. Тот разговор поставил точку. Хотя я до сих пор надеюсь на запятую.       Мужчина напряженно вглядывается в тоскливый зимне-весенний пейзаж за стеклом, а потом, качнув головой, словно прогнав болезненные воспоминания, поворачивается ко мне.       - Ваша с Алексом связь прочнее, чем у меня с Дженой. У вас не одиночные точки соприкосновения - у вас необъятная плоскость соприкосновения. Вы зацепились друг за друга где-то очень глубоко. Я увидел это давно: еще когда Алекс привел испуганную тебя к нам в дом на праздничный вечер. Я никогда не был фаталистом, но тогда впервые задумался о судьбе, все-таки решившей довести начатое до конца.       Я фыркаю и поправляю лямку сумки, съехавшую с плеча.       - Какая-то жалкая неудачница эта ваша судьба. Ничего у нее не выходит.       - А возможно, в этом и есть замысел судьбы? Развести меня и Джену, чтобы получить возможность соединить наших детей.       А возможно, и не судьба. А банальная человеческая слабость. Только Майкл поздно осознал свой промах и, чтобы легче было принять действительность, придумал приемлемое для самого себя утешение.       Но несмотря ни на что, я буду уважать Майкла. Хотя бы за то, что он воспитал Алекса. За то, что его мнение много значит для сына. И раз отказ мистера Уэста в помощи отозвался столь глубокой обидой Алекса, значит, он не ожидал и искренне верил, что на отца можно положиться. И я буду уважать Майкла хотя бы за то, что он подарил сыну такую уверенность. И не важно, что он же ее и растоптал... Уважать за то, что он бережно дотрагивается до страниц альбома сына и не собирается упускать возможность наладить контакт. Просто за то, что он отец. И за то, что не позволил себе вступить на рискованный путь, в конце которого ему пришлось бы оставить своих детей...       - Оливия, - голос Майкла останавливает меня у двери. - Алекс возвращается из Сиэтла на этих выходных.       Сердце делает скачок в груди. Алекс возвращается в Милфорд. Возвращается в школу... Я вкладываю в интонацию максимум спокойствия, на которое способна:       - Только в кино после первого фильма следует продолжение с теми же героями.       - А разве нам уже показали титры? - подмигивает мужчина и, надев очки, возвращается к изучению документов. - Не обрубай концы. Еще ничего не завершилось. Алекс, в отличие от меня, умеет исправлять собственные ошибки. А ты, - Майкл смотрит на меня поверх черной оправы линз, - в отличие от матери, умеешь прощать. По-настоящему.       Я улыбаюсь:       - До свидания, мистер Уэст. И спасибо.       - За что?       Он хитро изгибает бровь, явно догадываясь, за что. И я догадываюсь. Но, продолжая широко улыбаться, пожимаю плечами:       - Не знаю. Но все равно спасибо.       Я выхожу из офиса и, прикрыв за собой дверь, прислоняюсь к ней спиной.       Мир по-прежнему серый, потерявший цвета без моего личного художника, который одной лишь улыбкой превращал все вокруг в стремительный калейдоскоп красок. Однако чувствую, как дышать стало в разы легче. Что-то изменилось. И когда я поднимаю глаза вверх, то понимаю, что именно.       Небо.       Оно ярко-голубое.