* * *
Не встретив никаких трудностей и не заметив по пути ничего подозрительного, Гаррет без происшествий добирается до границ погруженного в ночной сумрак Радшора и следует вглубь района, одному ему известными, привычными тропами следуя к месту, которое выбрал временным убежищем. Мелькнувшая на соседней крыше тройка китобоев-патрульных приветственно кивает вернувшемуся на привычные территории мастеру вору, и тут же, следуя своей дорогой, растворяется в дымке потустороннего смога. Скоро добравшись до условных границ своего убежища, Гаррет благодарит стоящего перед входом на чердак Лукаса, который все это время не то ждал его прибытия, не то бдительно охранял сон потрепанного в неравной схватке лорда-защитника. Ассасин, приложив сжатую в кулак руку к груди, кивает в знак благорадности и растворяется в блике переноса, отбывши по каким-то своим делам, которых, как подозревает Гаррет, за время его заключения в Бригморе накопилось достаточно. Обернувшись через плечо и еще раз пристальным взглядом окинув погруженные в ночную тишь разрушенные улицы, мастер вор с легкостью проскальзывает в достаточно широкий оконный проем. С последнего момента его пребывания здесь, на чердаке мало что изменилось, разве что пыли стало больше, в остальном все осталось так, как было: мебель на месте, ящики с наворованным стоят там, где и стояли, и даже шлем толлбоя все так же занимает свое почетное место на подоконнике. Гаррет медленно обходит чердак по периметру, зажигая светильники, наполнившие помещение мягкими оттенками золотого, синего и фиолетового, и легкой, едва различимой туманной дымкой зазмеившейся по полу. Взяв один из светильников, Гаррет подходит ближе к кровати и мрачным взглядом окидывает уложенного на нее крайне бледного лорда-защитника. Мастер вор невесомо прикасается пальцами к покрытому испариной лицу мужчины и устало вздыхает, смотря на окрасившееся в красный покрывало, пропитавшееся кровью Аттано. Убедившись в наличии пульса и, пусть и слабого, но все же дыхания, Гаррет ставит лампу на пол рядом с кроватью и отходит в противоположную сторону помещения. Вор неспешно стягивает через голову пару ремней, на одном из которых крепится значительно опустевший за эту ночь колчан со стрелами, а на другом верный ему уже не первый год составной лук. Убрав оружие, боеприпасы, а так же перевязь с «Когтем» в шкаф, Гаррет привычными, отточенными до автоматизма движениями принимается растягивать шнуровки и крепления своей амуниции. Оставшись в кожаной куртке и штанах, он аккуратно складывает доспехи рядом с оружием и, вытянув руки вверх, потягивается всем телом, разминая напряженные мышцы. Позаботившись о себе, мужчина вновь обращает свое пристальное и неусыпное внимание на лорда-защитника, состояние которого все же усугубилось за эти несколько минут. Бессознательное тело Корво покрылось мелкой, лихорадочной дрожью, в мягком свете лампы отчетливо заблестел выступивший на лице, текущий по вискам и впитывающийся в волосы пот, лицо мужчины исказилось не то от отвращения, не то от боли. Гаррет в который раз почувствовал искреннюю, человеческую жалость к этому человеку, которая, впрочем, быстро сменилась раздражением. Если бы этот герой-одиночка и искренний патриот своего государства не полез бы туда, куда не просили, то все было бы куда проще, но нет, в этой жизни ничто не дается за просто так. Широким шагом приблизившись к кровати, Гаррет вновь оттирает собственный глаз от остатков крови и смотрит на прикроватный столик, на котором спасенный от мучительной смерти ассасин услужливо разложил все нужные и не очень нужные медицинские принадлежности, какие только смог найти, уж в ком-ком, а в Лукасе Гаррет даже не сомневался. Добавив к этому набору экстренной помощи для героев-самоубийц несколько свертков прокипяченных и продезинфицированных бинтов, вор закатывает рукава и, прежде чем тщательно промыть руки, медленно и аккуратно, чтобы не побеспокоить и без того истерзанное тело, стягивает с лорда-защитника его приведенные в негодность вещи, оставляя мужчину в исподнем. Окинув кровоточащие раны обеспокоенным, мрачным взглядом, мастер вор тихо шепчет слова проклятия и морщит нос. Если так будет продолжаться и дальше, то ему из вора придется переквалифицироваться в медика. Повреждения совершенно не радовали, это были не обычные царапины, какие Гаррет залечивал себе не так давно, а самые настоящие ранения, и если не оказать и без того побелевшему лорду-защитнику скорую медицинскую помощь, то он отдаст Чужому душу от большой кровопотери. Гаррет опустил взгляд ниже и с удивлением посмотрел на собственные нервно дрожащие руки, сглотнул вязкую слюну и тряхнул кистями, прогоняя непрошенный мандраж. Это ничего, он и не в таком дерьме бывал, одни только приключения в «Доме Цветов» чего стоили, когда одуревший от ярости Генерал одним грациозным движением превратил бордель в самый натуральный крематорий, а уж о приюте Мойры и говорить не надо, мастера-вора до сих пор в плечах нервно передергивает при воспоминаниях о путешествии по закрытой лечебнице для душевнобольных. Так что это еще ничего, это еще нормальная ситуация. Хотя нет, на самом деле ситуация никакой нормальной не была, и, прекратив убеждать себя в том, что все в порядке, Гаррет наконец собрался с мыслями, припомнил несколько советов от знающих людей, целеустремленно метнулся в сторону ящиков и в следующий момент громко зазвенел хранящимися в нем предметами. Ему и минуты не потребовалось на то, чтобы найти в куче хлама простенький кухонный нож для разделки мяса — достаточно большой, достаточно чистый. Коптить нож на свечке было не сподручно, слишком долго ждать, а вот попавшийся на глаза примус пришелся как никогда кстати. Нет, все-таки хорошо, что он решил повременить с избавлением от части ненужных вещей. Разжегши горелку и до максимума увеличив напор пламени, Гаррет положил нож на железные «лапки», нависающее над горелкой, и вернулся к лихорадящему Аттано. Смочив чистый обрывок тряпки в теплой воде, вор принялся омывать тело лорда-защитника от грязи и свернувшейся крови, особенно аккуратно оттирая кожу рядом с ранами. Некоторые ранения постепенно переставали кровоточить и обрастали грубой, бурой коркой свернувшейся крови, иные, побольше, кровоточили, но не так сильно, чтобы опасаться. Больше всего Гаррета напрягали две раны — на руке и на бедре, и если та, что на руке была еще более или менее сносной, то вот рассеченное бедро обильно кровоточило, что наводило на мысли о рассеченной вене. Небрежно откинув испачканную кровью тряпку на пол, Гаррет запихнул в рот Аттано небольшой деревянный брусок, чтобы он чего доброго не откусил себе язык, и ухватил нож за деревянную рукоять. В сумраке комнаты ярким всполохом метнулось раскаленное докрасна лезвие, алой точкой отразившееся в глазах мастера вора. — Вы меня простите, лорд-защитник, швейного материала под рукой нет, так что шрам, конечно, уродливый останется, но бить в колокола и звать этого вашего кудесника Соколова у нас времени нет. Вы уж не серчайте, — покосившись на лицо Корво с натянутой усмешкой на губах, суетливо и как-то нервозно проговорил Гаррет, и приложил раскаленное лезвие к кровоточащей ране. В нос резко пахнул тошнотворный, резкий запах паленой плоти и волос, зашипела кожа, едва заметным облачком пара взвилась к потолку вскипевшая кровь. Корво от такого сеанса шоковой терапии моментально пришел в сознание и взвыл диким зверем так, что у Гаррета волосы на загривке зашевелились, а нога отозвалась фантомной, надуманной болью. Оторвав лезвие от ноги Корво, вор отскочил в сторону, и вовремя — в том месте, где он только что стоял, со свистом пронесся немаленький и далеко не легенький кулак разбушевавшегося Аттано. Дезориентированный лорд-защитник с яростью медведя молотил пустое пространство до тех пор, пока зашедший со спины мастер вор не схватил его за голову и не вколол в шею транквилизатор из усыпляющего арбалетного болта, вновь позаимствованного из запасов самого Аттано. Мышцы у Корво моментально обмякли, в голове зашумело, так и не открытые до конца веки самопроизвольно закрылись, и в итоге мужчина рухнул обратно на подушки, как подкошенный. В сердцах злобно сплюнув в сторону, Гаррет вновь подошел ближе уже без опасения отхватить зуботычину, и взял со стола первую колбу алого эликсира. — Ишь ты, нежный какой, — злобно прошипел он в лицо мужчины, скорее из-за разыгравшихся нервов, нежели действительно от злости. Во-первых: он даром что вор, все равно не железный и тоже человек, во-вторых, не каждый день он имперским телохранителям ноги каленым железом прижигает, всяко не выродок, да и на пыточника-истязателя похож мало. Так что чисто по-человечески Гаррету Корво было жалко, а оттого он за него и волновался. Фыркнув и вернув в разум трезвомыслие, Гаррет принялся наносить вязкий эликсир на оставшиеся раны и царапины, после чего плотно перебинтовал прижженную ногу и руку, которая под воздействием живительного эликсира перестала кровоточить. Выдернув из-под бессознательного тела Аттано залитые кровью простыни, он укрыл его предварительно отряхнутым от пыли тонким пледом. Собирая разбросанные по полу тряпки, Гаррет, поднимая с пола изорванный камзол Корво, услышал едва различимый шорох. Перехватив тряпичный куль одной рукой, он склонился ниже и поднял с пола порядком растрепавшееся со временем черное перо, что-то до боли знакомое было в этой обычной с виду вещи. А когда Гаррет вспомнил, где именно видел такое, то непроизвольно вскинул брови и беззлобно усмехнулся. Кто бы мог подумать, что лорд-защитник до сих пор носит при себе оставленный мастером вором шутливый подарок, и что бы это могло значить? Оставив все вопросы до того момента, пока Корво не придет в сознание, вор скинул запачканные кровью тряпки в угол и выскользнул в бойницу узкого окна. Свежий ночной воздух пьянил сильнее вина, выветривая из организма, кажется, забившийся в нос запах паленой плоти и осевший на языке медный привкус соленой крови. Усевшись на край наблюдательной площадки и свесив ноги в развернувшуюся внизу водяную бездну, он для надежности ухватился пальцами за выщербленный скол в крыше и, склонив голову к плечу, вперил немигающий взгляд в постепенно светлеющий купол неба на востоке. Над Дануоллом вот-вот должен был задаться рассвет. Услышав намеренный шорох за своим правым плечом, вор слегка повернул голову и кивнул появившемуся китобою, предлагая присесть рядом. Лукас подошел ближе и, опустившись на корточки, протянул Гаррету налитое красное яблоко. Еду вор принял без вопросов и тут же плотоядно впился в упругую, брызнувшую кисло-сладким соком мякоть зубами. Есть после всей произошедшей кутерьмы хотелось жутко, но сам Гаррет на чердаке провизии не хранил, так что китобой и его подарок пришлись как никогда кстати, а вот консервов на будущее набрать стоило бы — это Гаррет отложил себе на корочку. Стянув с лица намордник газовой маски, ассасин принялся растирать оставшиеся от маски красные полосы. На вид Гаррет дал бы этому флегматичному, неразговорчивому пареньку лет двадцать пять с лишним: голубые, задумчивые глаза, глубокая «хмурая» морщинка между густых бровей и черные, зачесанные назад волосы почему-то наводили на мысли об аристократах, этот эффект усиливала бледная, словно никогда не видевшая солнца кожа китобоя. Гаррету хватило одного короткого, но внимательного взгляда, чтобы на короткой памяти запечатлелся облик этого хмурого, будто вечно чем-то недовольного парня. — Как он? — поинтересовался Лукас и махнул рукой за спину, судя по всему указывая на воровское обиталище. Гаррета нервно передернуло в плечах, в ноздри вновь забился запашок обожженной плоти и волос, пронзительный, какой-то даже звериный крик Аттано зазвучал под подкоркой мозга, заставляя поежиться. Прежде чем ответить, Гаррет вцепился зубами в яблоко и неуместно жизнерадостно захрустел крупным куском беловато-желтой мякоти, небрежно оттирая подбородок от брызнувшего сока. — Скажу честно, могло бы быть и лучше. Но на самом деле ему недурно так повезло, как минимум потому, что он выжил в этой бесчестной мясорубке, — неоднозначно ответил Гаррет, внимательно наблюдая за тем, как расцветает на востоке алый, как маковый бутон, рассвет, постепенно окрашивающийся в медь. Ренхевен на несколько мгновений стал похож на реку расплавленного золота, отсвечивающую всем спектром теплых оттенков алого и желтого. Картина-то перед глазами чудесная, а вот на душе отчего-то погано и хмуро. Ему почему-то вспомнились слова одного его хорошего знакомого: «Птичку жалко», вот и вору тоже было птичку жалко. Птичка, правда, была навскидку метр восемьдесят в холке, весила как теленок, и к тому же была вооружена, оповещена и особо опасна, но жалко все равно было, странно даже как-то. Гаррет вновь для профилактики тряхнул головой, догрыз яблоко, не то он голода, не то от жадности оставив от него один только «хвостик», который благополучно запустил в короткий полет в сторону уличной заводи, и вновь покосился в сторону примостившегося рядом ассасина, который был до смешного похож на нахохлившегося голубя. — Ну-у, — протянул Гаррет, подталкивая «голубя» к действию. Вор-то всяко не дурак, в людях разбираться умеет, чему только жизнь не научит, и чтобы не куковать на крыше лишние двадцать минут, таких вот нерешительных флегматиков кому-то в любом случае надо к действию подталкивать, а то ведь будут молчать, как залетные диверсанты. Гаррет-то, опять же, тоже человек, ему не только пожрать, ему и поспать хочется, и это с учетом того, что ему за лордом-защитником придется присматривать. Лукас аж вздрогнул от этого мерзко растянутого «ну-у», подумал, сунул руку за пазуху и протянул Гаррету проклятую цацку из моржовых бивней. Вор на дар покосился с недоверием. Аттракцион, видите ли, неведомой щедрости. За спасение своей жизни Лукас уже расплатился, Гаррет с процентами никогда не брал, не скотина же он какая, чтобы на чужой сохранности наживаться, да и цацка ему ни к чему, над ним эти костяные побрякушки власти не имели. — Это для него, — китобой, понимая замешательство мастера вора, вновь махнул рукой за спину, — он когда-то мне одновременно и сохранил жизнь и спас ее, я привык отдавать долги, так нужно. Это «толстая кожа», помогает организму с регенерацией и выработкой крови. Положи амулет ему на грудь, быстрее в себя придет, — звучало вроде как логично, и вроде как заманчиво, да и от дармовых подарков Гаррет отказываться как-то не привык, не смотря на то, что подарки эти ему делали раз в полвека, ибо обычно он их делал сам себе, своими же руками, мозгами и отмычками. Исходящий легкой фиолетовой дымкой амулет из моржовых бивней перекочевал к вору в карман. — Кстати. Что этот странный парень сказал тебе там, в Бригморе? — вопрос Лукаса застал тень уже тогда, когда тот поднимался на ноги с твердым намерением отчалить в свою мрачную обитель для того, чтобы запихнуть подарочек Корво в зубы и наконец, испытать на себе чарующее воздействие заслуженного, восстановительного сна. Мужчина прищурился в сторону заката, в голове смазанной картинкой проносились сумбурные воспоминания, ему тогда не до запоминания деталей было, слишком все суетно, слишком быстро, слишком ярко. Он покачал головой. — Видно меня он за противника решил не считать. Мелок больно, наверное, — вор желчно усмехнулся и продолжил: — То ли стерва эта ему про меня еще не нащебетала, то ли эти его «спецэффекты» с помутнением разума Корво из него все силы выжали. Держался он неважно, клинок держал исключительно в показательных целях, его пни — он бы развалился, мне кажется. Потом только сказал: «еще не время» и по ветру развеялся. Ладно, Лукас, ты парень приятный, заглядывай там, на огонек, но я, пожалуй, пойду отдыхать, чего и тебе желаю. До встречи, — махнув рукой на прощание и не оборачиваясь, вор вновь скрылся в своем жилище. Следуя совету китобоя, амулет он положил Корво на грудь, для надежности засунув его под нагрудную перевязку, чтобы не свалился. Сонливость жутко колола разум, и словно бы кидала песок в глаза, хотелось лечь и уснуть. А вот тут уже возникал вопрос с местом — единственная кровать занята лордом-защитником и ночевать у него под боком не то что желания, а банально возможности нет, кровать-то узкая, да и спать в луже крови — так себе удовольствие. Решение, впрочем, было найдено быстро. Гаррет подтащил вплотную к кровати глубокое кресло, погасил все светильники кроме одного, прикроватного, который, убрал под койку, чтобы в глаза светом не бил и, скинув ботинки, с ногами забрался в кресло, в тоже время, половиной туловища размещаясь на кровати и устраиваясь головой на здоровом плече лорда-защитника, как на подушке. Ему, благо, пока что все равно, кто на нем решил прикорнуть, а вот Гаррету удобно, мягко даже. Поговаривают, что человек неспособен заснуть, когда ему что-то мешает: жара, холод, влажность, неудобное положение, избыточные твердость или мягкость — не верьте, если организму действительно хочется спать он свое возьмет в любом случае, и именно поэтому уже спустя пару-тройку минут мастер вор погрузился в желанный сон без сновидений.* * *
День Гаррета начался в полдень, когда над его ухом раздался замогильный, осипший голос лорда-защитника, едва разборчиво просящего воды. Протянув имперскому защитнику стакан, Гаррет успел вовремя среагировать и перехватить начавшую выпадать из ослабших, негнущихся пальцев тару. Тяжело вздохнув, мастер вор подсунул руку под голову Корво и, придерживая голову мужчины в приподнятом положении, поднес стакан к сухим губам. Аттано пил жадно, большими глотками, так, что приходилось отнимать стакан от его губ, чтобы он чего доброго не поперхнулся, мужчина раздраженно щерился и пытался перехватить запястье Гаррета, чтобы добраться до вожделенной влаги, но вор играючи отводил руку в сторону, с легкостью избегая заторможенных попыток Корво добраться до стакана. Напоив мужчину, уложив его обратно на подушки и поставив стакан на пол, Гаррет вновь повернулся в его сторону, чтобы поинтересоваться о самочувствии, но за это мимолетное мгновение Корво успел вновь впасть в беспамятство. Рано радовался мастер вор, ох, рано. Поправив выбившийся из-под перевязки амулет и убрав с лица Корво растрепавшиеся волосы, Гаррет с мягкой, отчасти напряженной улыбкой, скользнул пальцами от висков до небритых щек, рассматривая и запоминая имперского защитника непривычно расслабленным и каким-то даже беззащитным. Хотелось сказать что-нибудь обидное, казалось, что от этого станет легче, но Гаррет промолчал. Одернув пальцы, он поднялся на ноги и стал собираться. В голове вора прочно засела мысль о символичном запасе еды, который неплохо было бы организовать на чердаке. В конце концов, китобои не будут вечно таскать ему подачки, они все-таки убийцы, а не няньки. Бросив в сторону лорда-защитника короткий взгляд он мысленно попросил всех добрых духов здешних мест сделать так, чтобы тот спал так и дальше до того времени, пока вор не вернется обратно. Будучи по природе своей любопытным, Гаррет не мог долгое время сидеть на одном месте и решил совместить приятное с полезным — посмотреть на город и найти, чем поживиться. К тому же унылые пейзажи покинутого и разоренного Радшора начинали нагонять тоску и наскучивать своей монотонностью. Путь его лежал к одной из монументальных, гротескных построек Дануолла — мосту Колдуина и, как следствие, в район к нему прилегающий. Относительно чистый воздух и обилие на улицах людей, как ни странно, радовали глаз. Гаррет сел на прогретую полуденным солнцем крышу, оперся спиной о трубу дымохода и, прикрыв глаза, молчаливо наслаждался окружающей его суетной городской жизнью: запахами, гулом толпы, улюлюканьем детей и лаем псов. Временами самые обычные звуки могут умиротворить и успокоить. Приоткрыв глаза, он посмотрел на спокойные, бликующие на солнце воды Ренхевена, шелест волн которого едва-едва доносился до этих улиц, пробиваясь сквозь плотный шумовой заслон. Спокойствие, отрешенность, благополучие. Иногда мастеру вору нравилось чувствовать себя частью толпы, нравилось проникаться размеренностью их жизни и забывать о нависающих над душой проблемах. Время от времени, чтобы не сойти с ума, нужно хотя бы на несколько минут позволять себе терять бдительность и не заботиться ни о чем. Раздавшиеся неподалеку голоса, доносившиеся, скорее всего, с балкона последнего этажа, практически над которым и сидел вор, заставили невольно напрячь слух и прислушаться. — Тоже чувствовал сегодня этот отвратительный запах? Это опять Соколов эксперименты ставит, Бездна его забери! Раз уж он трудится во благо города, то пусть ставит свои опыты в Башне, жить тут уже невозможно с такими-то соседями! Роза уже неделю как заведенная говорит о том, что нам нужно перебраться куда-нибудь в другое место, а что я могу? В этой треклятой столице все не так просто, как кажется, — пока мужчина жаловался на свою нелегкую судьбу, Гаррет уже успел привстать и аккуратно подобраться к краю крыши, чтобы лучше было слышно. Соколов, значит. Очень интересно. И судя по разговорам, дом его находится где-то недалеко. Город Гаррет посмотрел, отдохнул, так что теперь пришла пора второго пункта его планов на сегодняшний день — поживиться чем-нибудь, и дом Соколова в эти планы вписывался как нельзя кстати. Королевский лекарь по слухам и рассказам был человеком одаренным не только невероятным умом, но и немалыми богатствами, а зачем, спрашивается, уважаемому ученому столько денег? Правильно — ни к чему, и значит, кто-то должен ему помочь избавиться от этой непосильной ноши. Усмехнувшись и натянув на лицо край нашейного платка, Гаррет отступил от края крыши и, выпрямившись во весь рост, осмотрелся по сторонам. Когда-то, в одной из бесед, Дауд рассказывал ему про одаренного тивианца Соколова, сделавшего не только не одно открытие, но и написавшего не одну картину, одна из которых, кстати говоря, хранилась у Гаррета в закромах. А ведь действительно хорошая картина, даже сбывать жалко. Примерно припомнив карту города и убедив себя в том, что дом великого деятеля он сможет узнать из тысячи, мастер вор двинулся в сторону предположительного места жительства ученого. Как ни странно, с направлением он все же угадал, ровно, как и с тем, что дом Антона сможет узнать и без подсказок. Резко контрастирующий с остальными постройками дом-крепость ученого возвышался на добрых три этажа, оранжерея, расположенная на последнем этаже слепила блеском чистого, кристально прозрачного стекла. Следуя по крышам, Гаррет подобрался ближе и, прищурившись, посмотрел вниз, рассматривая заставленную растениями оранжерею сверху. Правый глаз полыхнул голубым, спектр оттенков сузился до черно-белого и голубого, где-то там внизу цианом подсвечивалось несколько представляющих непосредственный интерес предметов, если не дорогих, то просто наверняка чужовски интересных. Сморгнув, Гаррет подобрался еще ближе, прислушался и, убедившись в том, что оранжерея абсолютно пуста, проник внутрь сквозь пустую ячейку в стекольной крыше. Красиво тут, особенно в дождь, наверное, сидишь себе, наблюдаешь за неспокойными небесами. У Дауда в кабинете, конечно, тоже небо над головой, только у него там не стекольная крыша, у него там абсолютное отсутствие этой самой крыши, так что очаровательность так себе — мокро и холодно, а тут вот очень даже неплохо. Заозиравшись по сторонам, как сорока среди блестящих груд металлолома, Гаррет не сразу понял, откуда исходит свистящее, с тяжелым хрипом дыхание, а когда понял, то резко отшатнулся в сторону. Клетку с парочкой заключенных в ней плакальщиков он заметил не сразу. Когда вор обратил внимание на толстые, прочные прутья, то наваждение все же спало, а беспокойство отступило на задний план. Ситуация: хоть плачь, хоть смейся. Потревоженные плакальщики заворчали, шаткой походкой подобрались ближе к клетке и вытянули вперед бледные, покрытые прожилками темно-синих, почти черных, взбухших вен, руки, в уголках заплывших кровью глаз собралась черная слизь, она же текла у них изо рта, оставляя на синих губах серую пену. Гаррет поморщился, зрелище не из приятных. Второй неожиданный поворот образовался тогда, когда засмотревшийся на плакальщиков Гаррет не сразу обратил внимание на скрип входной двери оранжереи, а когда обратил, то уже было поздно. — Нет, Пьеро, я уже тебе объяснял, что эта формула, даже если мы… Мать моя Чужой, отец мой смотритель, это еще, что экскурсант в моих чертогах? Молодой человек, вы крышей не ошиблись? — услыхав столь лихое обращение, Гаррет резко повернулся на пятках, оборачиваясь к, как оказалось, хозяину дома. Соколов оказался человеком не самой приятной, но, несомненно, соответствующей его ремеслу наружности: узкое лицо, крючковатый нос, тонкие, сухие губы, скрытые под порослью пышной, длинной бороды и пара внимательных, темных глаз под кустистыми бровями. Держался тивианский ученый достойно, даже не дрогнул при виде незваного гостя, сохраняя на лице привычные для него строгость и хмурость. На жалкое мгновение под этим суровым взором, Гаррет почувствовал себя нашкодившим, нерадивым учеником, но наваждение быстро спало, сменившись удивлением — обычно не так ведут себя люди, видящие в своем доме таинственного незнакомца. Вывод напрашивался однозначный: если Соколов не удивился, то значит ему это не в новинку. — Молодой человек, что вы замерли, как памятник жертве паралича? Я к вам обращаюсь, если вы еще этого не поняли, — вновь воззвал Антон своим спокойным, не терпящим возражений голосом. Гаррет аж рот приоткрыл, хорошо еще, что за платком этого позора не видно. Когда Дауд называл Антона «странным», он, видимо, многого недоговаривал. Радовало уже только то, что суровый ученый не ринулся сразу же звать на помощь стражу, его компаньон, выглядящий менее воинственным, скромно отмалчивался в стороне, наблюдая за всем со стороны. — Так я это… Я вор, — говорят, что первое необдуманное решение за частую оказывается самым правильным, судя по всему, в случае Гаррета эта теория не действовала, потому что Соколов, наконец, изменился в лице, выражая всем свои существом удивление и долю насмешки. — Вы, молодой человек, хочу я сказать, странный какой-то вор, нелепый даже, если быть честным. И что же, позвольте спросить, вы собрались тут красть? Парочку горшков с серконскими фикусами? Или может быть ростки морлийских пихт? Так берите, у меня этого добра... Во! — тивианец рукой обвел все обозримое пространство и вновь уставился на мастера вора, как баран на новые ворота. Участником столь идиотских ситуаций Гаррету не приходилось бывать еще со времен во всех смыслах жаркой потасовки в «Доме Цветов», когда он прятался под кроватью от мадам Сяо-Сяо и Генерала. Пылкость и насмешливость ученого сбивали с толку даже больше, чем полностью, мастер вор не сразу нашел, что ответить на столь провокационное заявление. — Там и там, — Гаррет поочередно показал сначала в сторону висящей на стене неприметной картины, а после на один из заставленных горшками столов, — есть достаточно ценные для сбыта на рынке предметы, одна статуэтка в сейфе за картиной и украшения, кажется, закопанные в одном из горшков, — взяв эмоции в узду парировал Гаррет, чем вызывал еще большее удивление на лице Соколова, которое, впрочем, подозрительно быстро развеялось. — Из этих значит, — ученый выполнил рукой какой-то малоговорящий пасс и сложил руки на груди, не спеша сдвигаться с места и что-либо делать. Ситуация складывалась не столько патовая, сколько сумбурная: ни вашим, ни нашим, и стоят три человека, смотрят друг на друга. Уж неизвестно, что там с Соколовым, но Гаррет себя тем еще идиотом чувствует. — Из каких «из этих»? — осмелился спросить вор, примерно повторив жест Антона, чем вызвал прилив суровости к лицу тивианца. Ученый с горестным вздохом опустил голову и усиленно потер пальцами переносицу, собираясь с мыслями и, видимо, решая, послать ли незваного гостя к Чужому на чаепитие или с толком, с чувством, с расстановкой, объяснять ему смысл своих слов. — Да есть тут выводок интереснейших личностей — время останавливают, с места на место перемещаются, через стены видят. Меченные, молодой человек, Чужим меченные, слышали про таких? — Гаррет бодро кивнул головой, он же ведь не только слышал, он с такими очень даже знаком, и не с одним, а с целыми двумя. — Я не из «этих», я из... «других», — быстро поправил мастер вор. И почему в его голове это звучало менее нелепо? Соколов, видимо, растратил весь свой запас терпения и, обходя заставленные горшками с саженцами столы, стал приближаться к мастеру вору, который и не знал, бежать ли ему или стоять на месте. Когда тивианец подошел на расстояние вытянутой руки, Гаррет отступил на шаг назад, пытаясь хоть как-то сохранить свое личное пространство нерушимым. Вблизи взгляд ученого показался ему еще более строгим и неприятно внимательным, цепким, изучающим. — Вот видишь, Пьеро, из-за таких вот... — Соколов окинул взглядом вора с головы до ног, — ...«других», я и не могу спокойно работать. Сначала Дауд, потом Аттано с его треклятым похищением, потом вопящие несуразицу смотрители, толпа плакальщиков, рвущаяся за вакциной, — причитал ученый, после резко оборвал свою речь и покосился в сторону так и стоящего на месте мастера вора. — Ну и чего вы стоите, молодой человек? Берите, что хотели, и идите своей дорогой, нам нужно работать, — Гаррет принялся хватать ртом воздух и выдавать малопонятные жесты руками, как бы изображая всю степень своего удивления. Подобное в его жизни случалось впервые. «Берите», говорит, «и идите». Нет, Дауд ему все-таки с лихвой так недоговорил. А этот Соколов оказывается одновременно и чудной, и чудесный, так сразу и не поймешь. И все-таки не смотря на общее удивление, мужчина собрался с мыслями. — Лорду-защитнику нужна помощь, — без предисловия начал Гаррет. Соколов мгновенно обернулся к нему и сосредоточил на нем свое неусыпное внимание, что-то во взгляде ученого резко поменялось, не осталось насмешки и смешинок, только серьезность и заинтересованность, — две раны, глубокие. Нужен эликсир, — коротко и четко, обозначая границы проблемы. Соколов склонил косматую голову к плечу и прищурился, смотря в глаза своего загадочного собеседника, и будто не смотрел вовсе, а в нутро заглядывал, проверяя, врет или не врет. Спустя несколько минут затянувшегося молчания, он все же выпрямил голову и коротко кивнул. — Предположим, молодой человек, я выделю вам порцию-другую эликсира, но вы как человек не самый глупый, наверняка кое-что смыслите в товарно-обменных операциях, — намеки у Антона были завидно тонкими, Гаррету было хотелось издевательски зааплодировать, но он оставил внутренний посыл при себе. Пораскинув мозгами, вор все же пришел к единственному выводу: если ученый так пренебрежительно разбрасывается своими богатствами, значит деньги ему ни к чему, а следовательно нужно что-то такое, что заинтересует его достаточно сильно. Новый объект для изучения, быть может. — Я слышал, сэр, что вы хороши не только как натурфилософ, но и как инженер. Могу предложить вам две вещи, относящиеся к двум разным научным категориям: ботанике и технике. Я могу гарантировать, что оба этих предмета вам неизвестны и могут представить немалый интерес, — в глазах тивианца загорелся ученый интерес, азарт и заинтригованность. Компаньон Соколова, Пьеро, тоже придвинулся ближе, с интересом поглядывая на гостя. Гаррет поднял руку и достал из колчана разрывную стрелу, покрутив снаряд в пальцах, он протянул его Антону оперением в руки. Ученый принял вещь из рук вора, и с интересом посмотрел на необычный наконечник и плещущуюся внутри ало-золотистую жидкость. Достав из подсумка цветок пепельного мака, Гаррет передал его стоящему рядом Пьеро. Изучив вещи, ученные обменялись ими, вновь осмотрели и практически одновременно подняли на Гаррета свои глаза. — А вы, молодой человек, не такой нелепый, как показались сначала. Давайте начнем сначала. Антон Соколов, королевский лекарь, ученый, художник… список, думаю, продолжать не стоит, — мужчина протянул вору узкую, сухую ладонь, которую тот коротко пожал, после чего он обменялся рукопожатием с представившимся Пьеро. Из дома ученного Гаррет уходил с четырьмя порциями обоих видов эликсиров, второй, голубоватый, как заверял Пьеро, тоже немало поможет лорду-защитнику, ну, ему-то всяко виднее. Ко всему прочему в колчане, взамен одной разрывной стреле, появились четыре новых, одолженных Антоном у толлбоев, стерегущих его дом. Заправленные ворванью стрелы завораживали мягкой световой пульсацией жидкости, залитой в закрепленные у самого наконечника колбы. Как понял Гаррет, действовали они практически так же, как и разрывные, но требовали к себе большего внимания и аккуратности. Уже направляясь в Радшор, следуя по залитым рыжим светом заходящего солнца крышам, Гаррет удовлетворенно думал о том, что план на сегодняшний день он выполнил в полной мере: Город посмотрел, эликсирами разжился, новыми знакомствами обзавелся. И ведь все-таки, как ни посмотри, он начинает постепенно привыкать к этому необычно суетному, но по своему очаровательному городу, к его обычаям и, само собой, к населяющим его личностям.* * *
Сознание возвращалось к Корво медленно и неохотно, и вместе с просветлением рассудка к нему возвращалась нестерпимая боль, заставившая рефлекторно, до скрипа сжать челюсти. Лорд-защитник никогда не мог подумать, что когда-нибудь ему доведется настолько хорошо чувствовать свое тело, кажется обратившееся в сплошное сосредоточие нервов и ноющих от тянущей боли мышц. В пересохшей глотке полынная горечь смешалась с привкусом крови и чем-то отвратительно кислым. В тяжелой голове, словно стянутой стальным обручем боли, слишком громко шумит кровь так, что кажется, будто у него заложило уши. Глаза, будто воспаленные, нестерпимо щиплет. Корво хочется проклясть все на этом свете, но с пересохших губ срывается лишь неясное бормотание, больше похожее на разрозненный набор малопонятных, скрипучих звуков. Он старается не напрягаться, чувствуя каждую саднящую рану, и понимая, что стоит ему шевельнуться, как тянущая боль сменится острой и проникающей. Особенно сильно болит бедро, и Корво, кажется, что его прижгли, ему кажется, что он даже помнит, как это было — только вот сейчас не может отличить правду от вымысла. Даже способность мыслить поддается вяло и неохотно, и Корво предпочитает не думать, оставив в голове сплошной вакуум, а чувствовать. Сквозь сплошной гул в голове он слышит скрип прохудившихся половиц, а после чувствует, как на лоб опускается чья-то холодная ладонь, убирающая упавшие на лицо пряди волос. Когда человек убирает руку, Корво недовольно ворчит и тянется за прикосновением, желая вновь почувствовать приятный холод кожи, но кто-то кладет руку ему на грудь, не позволяя дернуться, и он покорно замирает на месте, расслабляясь. На лоб опускается что-то ледяное, мокро льнущее к коже. Корво чувствует, как по вискам и куда-то за уши текут тонкие нити ледяной воды, у него нет сил, чтобы звуком или жестом выразить свое удовольствие. — Открой рот, — говорит ему до боли знакомый голос, и Аттано чувствует, как кто-то аккуратно приподнимает его голову и подносит к губам стакан. Чувство déjà vu возникает столь же внезапно, сколько и затухает. Он пьет аккуратно, стараясь не перебирать, чтобы не поперхнуться. Вода кажется вязковатой, отдающей знакомым привкусом целебного эликсира, и когда она заканчивается, его голову вновь устраивают на жесткой, тощей подушке. Кто-то проходится влажной тряпкой по взмокшей коже, аккуратно, не задевая ран, оттирая липкую пленку пота. Вода скапливается в углублении на груди, течет по животу, едва щекоча, стекает по бокам и выбивает из лихорадящего тела болезненный жар. Когда чувство дискомфорта спадает до терпимого уровня, а гул в голове сходит на нет, Корво чувствует, как его сознание вновь оплетается непроницаемо-черной паутиной блаженного забытья. Он не знает, сколько минут, часов, или быть может даже дней, он пробыл в бессознательном состоянии. Он знает только то, что сейчас утро, потому что каким-то чудом солнечный свет, добравшийся до темного угла, мягко прикасается к лицу, согревая кожу, и алым просвечивает сквозь закрытые веки. Корво рад уже тому, что не мучается от боли, от которой осталось лишь тянущее чувство в залежавшихся, одеревеневших мышцах. На чердаке сладко пахнет свежими яблоками и виноградом, и едва-едва тянет запахом свернувшейся крови. Не смотря на то, что сознание постепенно поднимается из глубин целительного сна, он не спешит открывать глаз, оценивая свои ощущения. Тело все так же болит, в голове едва слышно шумит, а во рту стоит отвратительный кислый привкус — но по сравнению с тем, что было в прошлое его пробуждение, это еще по-божески. Аккуратно приоткрыв слезящиеся глаза, Корво фокусирует зрение на прикроватной тумбочке и рассматривает рубленные, неаккуратные грани проклятого амулета. Он чувствует, что былой силы в целебном амулете не осталось и для повторного его использования придется прождать довольно долгое время. Только вот что артефакт тут делает? Корво покачивает головой, это не так для него важно. Подняв взгляд выше, он смотрит на прямую, очень знакомую спину, и прежде чем успевает сказать хоть слово, чтобы привлечь к себе внимание, Гаррет оборачивается, с интересом и каким-то облегчением смотря на него своими разноцветными глазами. — Я же говорил, что у тебя слишком пристальный взгляд. Доброе утро, кстати, долго же ты «спал», — со смешком говорит мастер вор. Оттолкнувшись ладонями от стола, он разворачивается и привычным для него мягким шагом подходит ближе, после чего садится на край кровати. Стянув с руки перчатку, он прикасается ладонью ко лбу Корво и удовлетворенно кивает головой. Лорд-защитник думает о том, что не так давно уже чувствовал прикосновение этих рук, но он все еще не может понять, где его воспоминания правдивы, а где придуманы. Гаррет поднимается с места и отходит в темный угол помещения, Аттано переключает свое внимание на продолжительное шуршание и бряцанье, пытаясь понять, чем занимается вор. Когда Гаррет кладет на кровать рядом с ним пару спелых морлийских яблок, небольшую гроздь винограда и прочие фрукты, Корво выглядит почти удивленным. Вот она, вторая, знакомая лишь немногим сторона неуловимой тени. Лорд-защитник, задумчиво пережевывает яблоко, наблюдая за тем, как Гаррет ставил небольшой чайник на «лапки» примуса. — Поешь, а потом сменим повязки, эти уже никуда не годятся, — он беглым взглядом скользит по виднеющейся из-под пледа посеревшей, местами испачканной в крови повязке и, фыркнув, возвращается к столу. Неспешно трапезничая, Корво наблюдает за тем, как Гаррет подпиливает заправленные ворванью стрелы, интуитивно отмечая легкость и точность его движений. Он даже не хочет спрашивать, где вору удалось раздобыть столь редкие, используемые лишь толлбоями боеприпасы, а потом косится на шлем, одиноко стоящий на подоконнике и беззлобно усмехается. Гаррет отвлекается от своего занятия только тогда, когда слышит посвистывание чайника. Аккуратно положив стрелу на стол, он подходит ближе и наливает кипяток в заготовленный заранее стакан. В помещении разливается терпкий, цветочный запах чая, смешивающийся со свежим запахом фруктов. Есть в этом что-то домашнее, думает Корво и кивает головой, когда Гаррет ставит стакан на стоящий в изголовье кровати стол. — Сколько я пробыл в бессознательном состоянии? — интересуется лорд-защитник и морщится, когда вор показывает ему два пальца, действительно долго. — И за это время не было никаких новостей от Дауда и Лиззи? — вновь спрашивает Корво, и, когда вор отрицательно покачивает головой, его это совершенно не радует. — И да, если что, никакого чая ты не пил, — говорит мастер вор, меняя тему, и Корво подозрительно щурится в его сторону, с интересом наблюдая за тем, как он передергивает плечами, словно пытаясь стряхнуть с себя цепкий, подозрительный взгляд темных глаз. — Дауд, конечно, не обнищает от пропажи одной банки с заваркой, но знаешь… Мало ли, вдруг обидится, — отвечает Гаррет на так и не прозвучавший вопрос, и Корво тихо посмеивается. Мастер вор, крадущий заварку — это зрелище, вероятно занятное донельзя. Тень вновь принимается отлаживать длину стрел, то и дело, прикладывая их к луку и проверяя, удобно ли они лежат. Впрочем, занятие Гаррета логично — боевые луки толлбоев и составной лук вора значительно отличаются, как в конструкции, так и в размере, а посему и стрелы толлбоев длиннее, чем те, что использует тень. Доев предложенную снедь и выпив очень крепкий, отвратительно сладкий чай, Корво щелкает ногтем по стакану, привлекая внимание вора к своей скромной персоне. Вор реагирует моментально и, взяв со стола две продолговатых склянки, вручает их Корво. Откуда у вора еще и эликсиры, Корво старается не думать, главное, что они вообще есть. Пока Гаррет распутывает повязку, лорд-защитник мелкими глотками опустошает обе склянки и чувствует прилив сил — как физических, так и сверхъестественных, магических, если будет удобно. — Я мог бы и сам, — говорит он, наблюдая за тем, как мастер вор сматывает старый бинт в аккуратный валик. Гаррет смотрит на него хитрым прищуром разноцветных глаз и улыбается одной из неприятных, но, тем не менее, беззлобных своих улыбок. — Помнится, когда-то я тоже так сказал, — Корво лишь морщится, вспоминая, как не дал Гаррету позаботиться о самом себе самостоятельно. — К тому же, мне кажется, что, бинтуясь одной рукой, ты немногого добьешься. Так что давай сэкономим и мое, и твое время, Корво, — продолжает говорить мастер вор и, отложив в сторону серый бинт, берет в руки свежий, едва желтоватый после многочисленных стирок и кипячений. Жестом, попросив Корво поднять руку, он принимается неспешно, со знанием дела накладывать повязку. — Спасибо, что не оставил, — с благодарностью в голосе говорит имперский защитник и обращает внимание на то, что руки Гаррета на мгновение замерли. — И? — выжидающе протягивает вор, посмотрев в глаза Аттано беглым, выжидающим взглядом. Корво напрягает память, но ему не сразу удается вспомнить о короткой, но эмоциональной склоке, произошедшей между ними порядка четырех дней назад. — И еще прошу прощения за мою недавнюю грубость, — Корво приглушенно шипит от резкой боли в плече, которое Гаррет перетянул сильнее положенного и бросает в сторону тени яростный взгляд, но тот лишь пожимает плечами с виноватым видом и ослабляет повязку. Только вот что-то подсказывает Аттано, что он все же сделал это намеренно. — Я тебе что-то должен? — интересуется мужчина тогда, когда Гаррет, забинтовав руку и часть спины, берет второй бинт и продолжает тщательно скрывать незажившие раны под слоем прокипяченной марли. Услышав вопрос, Гаррет на несколько мгновений замирает и, подумав, положительно кивает головой. Кто бы сомневался. От этого ушлого любителя блестящих и звенящих вещиц, бескорыстности ждать не приходится. — Я могу провести тебя в хранилища Башни, возьмешь что-нибудь, что тебе понравится, — простодушно говорит Аттано и ловит на себе взгляд разноцветных глаз, сначала удивленных, а после насмешливых. Гаррет приглушенно посмеивается и покачивает головой. — Ты превышаешь свои полномочия и к тому же предлагаешь мне абсолютно скучные вещи. Я почти разочарован, лорд-защитник. Я вор, Корво, мне не интересно лезть в хранилище, в которое меня пускают просто так и еще дорогу факелом подсвечивают, чтобы удобнее было. Никакого спортивного интереса, понимаешь? К тому же, если бы мне действительно хотелось что-то оттуда забрать, я бы уже давно это сделал. Все твои вещи у меня, включая ключи от Башни. Это лишний раз доказывает, как плохо ты меня знаешь, что в свою очередь почти льстит моей самооценке, — размеренно говорит Гаррет и, закончив с наложением повязки, затягивает аккуратный узелок, края которого прячет под повязку. Вид у Корво, конечно, все такой же непрезентабельный, но пару дней назад он выглядел и того хуже. Взяв в руки третий, последний бинт, Гаррет присаживается перед имперским защитником на корточки и, цокнув языком, касается пересекающего его бедро, грубого, уродливого рубца, все еще пестрящего алым цветом. — Болит? — участливо интересуется Гаррет, невесомо прикасаясь к ожогу кончиками пальцев, Аттано положительно кивает головой, с интересом рассматривая новый шрам на своем теле, до этого ему его видеть не приходилось. Значит, все-таки ночные воспоминания о красном блеске накаленного железа и нестерпимой жгучей боли — это правда. — Ну, во всяком случае, будет, что внукам рассказать, — все так же простодушно заверяет его Гаррет и быстро накладывает повязку, благо, в остальном ноги целы и полностью забинтовывать их не нужно. — За все прожитые мною года, я обрел множество самых разных навыков, но есть кое-что, что я до сих пор делаю просто отвратительно, — неожиданно начинает говорить мастер вор, и Корво не сразу понимает, о чем он, но когда, наконец, до него доходит, что вероятно Гаррет придумал, что хочет получить в награду, мужчина внимательно прислушивается. Загадочный тон мастера вора почему-то вызывает в Корво внутреннее напряжение, но он не без интереса ждет окончания реплики. — Научи меня танцевать, — Гаррет говорит это настолько буднично и простодушно, что лорд-защитник непроизвольно давится воздухом, но, поймав на себе пристальный взгляд, берет себя в руки. Из всех возможных вариантов, тень, как обычно, выбрал самый непредсказуемый. Корво думает о том, что просьба пускай и необычная, но легко выполнимая, так что артачиться было бы глупо, особенно учитывая изобретательность вора, который мог бы попросить, например, экскурсию по Аббатству Обывателей, или какой-нибудь нелепый артефакт от Чужого, просто так, из вредности. И Корво не мог бы ему отказать, потому что цена жизни всегда велика, и такие долги не отдавать нельзя. — Хорошо. Только один вопрос: где моя одежда? — как бы, между прочим, интересуется Корво и осматривается по сторонам. Он останавливает свой взгляд на куче сваленного в угол, испачканного кровью и грязью тряпья, отдаленно похожего на его костюм, — только не говори мне, что это… — медленно, с расстановкой произносит Аттано и неспешно переводит взгляд на вора, который широко разводит руки в стороны и пожимает плечами. Корво почему-то очень хочется кинуть в этого невыносимого человека чем-нибудь увесистым, чтобы наверняка, но он быстро себя одергивает. — Издеваешься? — скорее не спрашивает, а констатирует мужчина, и вор бодро кивает головой, соглашаясь со словами Аттано, из-за чего еще больше хочется сделать ему какую-нибудь гадость. — Только не говори, что за все это время ты не мог залезть в Башню и вынести оттуда какие-нибудь мои вещи. Раньше, насколько я могу помнить, ты там рисовался с завидной регулярностью, к тому же у тебя есть эти треклятые ключи, — голос Корво срывается на раздраженное, кошачье шипение, и Гаррет вскидывает руки вверх, словно собирается сдаваться в плен. Императорский телохранитель тяжело вздыхает и устало потирает пальцами переносицу. — Зато теперь ты никуда не убежишь. По крайней мере, я надеюсь на то, что у тебя не возникнет желания бегать по городу в… — Гаррет окидывает его обнаженное тело наигранно изучающим, едва ли не оценивающим взглядом, — …таком виде, — Корво думает, что, в общем-то, кидать в него чем-нибудь совсем не обязательно, можно просто садануть по голове. Или, например, зная нелюбовь Гаррета к крысам, призвать небольшую кровавую стаю, просто так, исключительно забавы ради. Впрочем, вариантов испоганить тени настроение великое множество, но Корво отметает их все, сейчас ругаться с вором, тем более из-за такой мелочи, ему не хочется, зато потом, если он когда-нибудь об этом вспомнит — сюрприз будет неимоверный. — Так что на счет моей просьбы? — Гаррет смотрит на него с каким-то даже нетерпеливым ожиданием, и Корво, вновь тяжело вздохнув, согласно кивает головой. В конце концов, инициатива наказуема. — Вопрос исключительно из научного интереса: зачем? — Корво поднимается с кровати, переминается с ноги на ногу и, удостоверившись, что рана на ноге скорее не болит, а саднит, следует за мастером вором в центр помещения, свободного от мебели и разного рода рухляди. — Какая разница? Впрочем, если тебе так интересно, никогда не поздно учиться чему-то новому. Вдруг когда-нибудь мне вновь потребуется станцевать с леди Бойл, а она в это время будет не столь пьяна, как в прошлый раз. Неудобно получится, — не без смеха в голосе говорит Гаррет и тихо охает от неожиданности тогда, когда лорд-защитник слишком резко притягивает его к себе, обнимая одной рукой под талию, а пальцами другой, сжимая узкую ладонь мастера вора. Кто бы мог подумать, что невозмутимый Корво Аттано до сих пор злится из-за той случайной выходки. Гаррет-то не виноват, он и сам не рвался, так сложились звезды и обстоятельства, впрочем, Корво это, наверное, мало волнует. Аттано не потребовалось много времени для того, чтобы понять, что танцует Гаррет действительно куда хуже, чем ворует. Были в нем пластичность и гибкость, привитые необычным ремеслом и постоянной надобностью передвигаться скрытно и бесшумно, но он совершенно не знал движений и путался, то и дело пытаясь посмотреть себе под ноги, что Корво каждый раз пресекал, то словом, то делом. — Двигайся вместе со мной. Не опускай голову. Когда ты танцуешь — ты должен смотреть в глаза партнеру или, во всяком случае, держать голову поднятой. Не надо смотреть себе под ноги, ты и без этого хорошо чувствуешь свое тело, — менторским голосом вещает лорд-защитник и не без довольства смотрит на лицо Гаррета, выражающее раздражение и напряженность. Вор относился к числу тех достаточно целеустремленных людей, которые или игнорируют упреки вовсе, или делают так, чтобы больше не слышать в свой адрес ничего подобного. Мужчине оставлялось только удивляться упорству Гаррета, продолжающего двигаться лишь из-за нежелания ударить в грязь лицом. Во всяком случае, так думал Корво, как оно было на самом деле, знает лишь сам Гаррет и, может быть, Чужой, который вероятно и вовсе потешается, со стороны наблюдая за этой умилительной картиной. Гаррет не мог не отметить того, что, даже несмотря на множественные повреждения, Корво двигался с удивительной, можно сказать даже завидной, плавностью и точностью. Он ни разу не оступился и не сбился с такта, лишь временами морщась, вероятно, от боли в раненной ноге, на которую, как насчитал сам мастер вор, наступил уже раз пять, если не шесть. Его редкие, но точные советы о том, что надо делать и куда ставить ногу, направляли вора наравне с его руками, прижимающими практически вплотную. Привыкнув и интуитивно запомнив движения и повороты, мастер вор перестал пытаться посмотреть себе под ноги и двигался, ведомый Корво, которому теперь не приходилось тащить его за собой. Прикрыв глаза, ступая шаг в шаг, Гаррет напевал какую-то одному ему известную мелодию из далекого прошлого, которая настойчиво звучала в его голове. Шаг, назад, поворот, шаг, вперед, поворот. То, что кажется сложным, может быть до смешного простым. Вор подступает чуть ближе, кладет подбородок на здоровое плечо имперского защитника и на каком-то периферийном, незримом уровне скорее не чувствует, а знает, что Корво улыбается, слушая его «мелодичное мычание». Непривычно спокойно, привычно тихо, уютно. Гаррет мельком думает о том, что он уже давно не давался никому в руки с такой легкостью. Почему именно сейчас, именно тут, именно тому человеку, которого он изначально невзлюбил? — Почему ты носишь с собой то перо? — спрашивает Гаррет и, чувствуя давление широкой ладони на бок, покорно поворачивается, чуть отводя ногу в сторону. Шаг, вперед, назад, еще один поворот. Корво молчит и скользит взглядом по обветшалым, пропахшим стариной стенам. Можно было бы подумать, что он не понял смысла вопроса, можно было бы… Но Гаррет знает что это не так. Молчание интригует. — Потому же, почему ношу и маску, хотя я уже давно не Мститель, — говорит Корво и делает сначала один, а после второй шаг вперед. Гаррет отступает назад, с интересом и непониманием смотря ему в глаза. Ритм утерян. Еще несколько шагов и вор спиной чувствует шершавое, едва теплое дерево. Аттано все так же обнимает его и пристально смотрит в разноцветные глаза, будто ищет что-то на их дне. — Память, — говорит лорд-защитник, и Гаррет кожей чувствует, как он придвигается ближе. Жар чужой кожи скорее надуманный, нежели реальный. Мастер вор склоняет голову к плечу и внимательно смотрит в темные почти неприятно внимательные глаза. Ему кажется, что лорд-защитник чего-то ждет. Действия? Приглашения? Ответа? Предположения? Тень не понимает, чего он хочет, во всяком случае, он решил думать, что не понимает, только вот скребется что-то в сознании, шепчет, как всегда четко сработавшая интуиция. Гаррет даже сквозь завесу лицевой, скрывающей подбородок маски чувствует его теплое дыхание. — Слишком близко, — наконец едва слышно говорит Гаррет, и лорд-защитник, чувствуя упершуюся ему в грудь ладонь, покорно отступает. Только чуть после он видит, что взгляд вора направлен в сторону бойницы окна и, обернувшись, смиряет взглядом нелепо высовывающегося из проема, хранящего смущенное молчание китобоя. Увидев направленные в его сторону пристальные и в чем-то даже недовольные взгляды, ассасин встряхивает головой и бесшумно спрыгивает на дощатый пол. — Мы еще продолжим, — прежде чем сосредоточить все свое внимание на неожиданном госте, едва слышно говорит Гаррет, и лорд-защитник, скорее не слышит, а читает эту фразу по его губам, спрятанным под черным платком. — Прошу прощения за беспокойство. Мастер Дауд велел передать, что они прибудут в Дануолл в течение ближайших пятнадцати минут. Причалят рядом со зданием жироварни Гривза, — рапортует китобой, и оба участника нелепой мизансцены резко меняются в лице. Гаррет облегченно улыбается и благодарно кивает «посланнику» головой. Корво сначала тоже улыбается, а потом резко хмурит брови и потирает пальцами висок, переводя взгляд с китобоя на вора и обратно. — Я, конечно, весьма рад подобному раскладу дел. Но у меня есть весьма интересный и животрепещущий вопрос — где за пятнадцать минут можно найти подходящий мне по размеру комплект одежды? — Гаррет улыбается так, что Корво опять задумывается о том, что в профилактических целях все-таки стоило бы разок-другой приложить его чем-нибудь тяжелым, даже несмотря на то, что он спас ему жизнь.