***
— Где же он обосновался? Снова открыл себе какой-то бар? — спрашивал по дороге Селим о своем бывшем товарище, неся купленные недорогие чашки. — Нет, в трущобах, — сообщила Ненависть, саркастично усмехнувшись. — Нашел себе место по вкусу, — Прайд ухмыльнулся. Сейчас в его голосе и настроении было больше красок, но Хейт все ещё думала о той реакции сержанта. Возможно, это можно было объяснить его «перерождением», как это описывал Грид, хотя и сам точно не знал что же произошло с Прайдом за это время. «Стал более человечным?» — мелькнуло в голове Хейт. — «Или же забыл, что та семейная идиллия с его папочкой была сущим обманом?» — Не сомневаюсь в этом, — уверила его Ненависть, поглощенная мыслями и размышлениями. Заброшенные кварталы сержанта Бредли совсем не впечатляли — он шёл, крепко прижимая к себе чайный сервиз, и старался держаться как можно дальше от заброшенных зданий. Неизвестно почему, Хейт сочла это за чрезмерную брезгливость и презрительно фыркнула, смерив Селима взглядом прямо у самого входа в дом. Вот ещё, нашелся принц! О гостях жителей дома оповестил оглушительный удар двери об стену. Кажется, где-то даже обвалился кусок штукатурки, над которой бывшие хозяева дома особо не потели. И Грид, и Прайд, стоящий на пороге, одновременно поняли — манерам Хейт никто так и не научил. Дом был готов наполниться возмущением Жадности, как Ненависть, заранее зная реакцию, сообщила: — У нас гости! — но, услышав какую-то возню со стороны гостинной, добавила, обращаясь к Гриду. — Не вздумай меня опозорить! После чего, Хейт, выхватив посуду у Бредли, уверенно направилась вглубь дома. Селим даже засомневался в том, что чашки в этой компании покупают для чаепития: уж больно устрашающе они выглядели в руках Хейт. «Свирепое оружие», — подумал сержант, как перед ним, в узком коридоре, возник слишком знакомый силуэт. — Здравствуй, — сказал стоящий на пороге сержант, смерив взглядом сначала дом, а потом и самого Грида, отметив, что тот, видимо, полностью решил воссоздать свой имидж, — даже жилетка и очки, казалось, остались те же. В голове Селима пронеслась мысль о том, что нужно обязательно спросить гомункула о том, как он восстановил свой первоначальный облик. — Отличный дом, — с сарказмом сказал он. Жадность в первую секунду даже приподнял очки, чтобы поглядеть на солдата, стоящего на пороге его дома и распускающего наглые шутки. Сзади послышался смешок Ненависти, которую всегда веселили ситуации с Гридом-тугодумом. — Прайд? — уточнил он, ориентируясь по знакомым чертам. — Ты вырос? Конечно, Селим Бредли не достигал ростом Грида, да и выглядел очень молодо — если бы не военная форма, его можно было принять за подростка, — но разница его сегодняшнего роста с ростом мальчишки десяти лет впечатляла. Прайд, выпрямив и без того прямую спину, уставился на собеседника. — После смерти Отца, как видишь, многое поменялось. — он чуть наклонил голову. — Но ты, как я понимаю, не в курсе. Грид кивнул. — Я могу рассказать тебе то, что ты захочешь, — Бредли сверкнул глазами, которые снова начали отливать фиолетовым, — Взамен на то, что ты расскажешь обо всем, что успел натворить, — сказал юный сержант, намекая на созданную Хейт.***
Последняя, кстати, не испытывала ни малейшего сомнения в своей необходимости, попивая чай из новой посуды во время разговора двух гомункулов. Мебели, к счастью, в доме хватало. В гостиной разместились сразу трое гомункулов — Жадность, Ненависть и Гордыня. — Я признаю, что худшей по выполнению частью всего плана был именно поиск способных алхимиков, — говорил Грид, красочно рассказывая историю от своего возвращения и возможности «оторваться» от Отца, до создания собственных гомункулов, что казалось Хейт более интересным, поэтому, когда Жадность посвятил этой части лишь малую часть монолога, девушка молча возмутилась. — Здесь я полностью оплошал. И для исправления этой ошибки требуется другой камень.. — Грид тонко намекал на требующуюся от Прайда помощь, как тот, задумчиво сложил руки на груди и положил ногу на ногу — разговор обещал быть долгим. — Я понимаю тебя, Грид, но, — во взгляде Прайда появилась подозрительность. — Не преследуешь ли ты иную цель, для которой требуется философский камень, прикрываясь той, что ты описал? Хейт нахмурилась. «Что несет этот мелкий? Не хочет помогать — пусть так и скажет!» — думала девушка. — О чем ты говоришь? — эмоции Жадности было невозможно понять — его глаза были закрыты очками, а рот прикрыт руками, сложенными в замок. — Видишь ли.. — заговорил Прайд. — Состояние нас зависит от того, насколько сильна была эмоция в теле того, чья часть души в нас заключена. Это объясняет почему я, как Гордыня, как одно из самых важных и сильных для Отца чувств, остался здесь и продолжил жизнь так, без какого-либо возвращения, Грид, — на его лице вновь появлялась та самая ухмылка. — Ты же, в момент гибели отца, оказался в его душе, хоть и немного в другом виде, несмотря на твою «смерть». Раз какая-то частица была отделена, она никогда не приживется вновь, как прежде. Это и помогло тебе вернуться. — Что ты имеешь в виду? — снова спросил Жадность. — Я знаю, что твоя Ненависть к Отцу была сильна, что и объясняет весь этот феномен. А что касается Страх, — Селим посмотрел на Хейт и Грида, ожидая объяснений того, почему же эта девушка так и не показалась ему на глаза, на что Грид ответил: — Если её это заинтересует, она сама придет. Селим Бредли приподнялся и взглянул в дверной проем. За его взглядом проследила Хейт, и поняла, что привлекло внимание гомункула. Тень. Прайд сидел неподвижно, но Хейт и, кажется, Грид, заметили тонкие струйки подобных, но более темных теней, тянущихся к выходу. — Стой! — вскочил Жадность, обернувшись в сторону дверного проема. Тени, тянущиеся к стоящей за дверью девушке, отступили. — Скэри? — вопросительно позвал Грид, все ещё стоя на месте. Тень девушки шевельнулась, а из дверного проема выглянула худощавая Страх, часть лица которой скрывалась за волосами. Прайд сразу же отметил кардинальные отличия фигуристой и статной Хейт от её худой, очень бледной и низкой сестры, одетой в штаны на несколько размеров больше, армейские сапоги, большую кофту и кожаную куртку. Смерив взглядом рядом сидящую Ненависть, поправляющую длинные и ухоженные волосы, а также уверенно чувствующую себя в высоких сапогах, коротких шортах и топе, Селим мог предположить, что Страх, помимо всего прочего, ещё и постоянно мерзнет. Грид махнул рукой и девушка, отпустив опору, роль которой играла дверь, прошла в комнату. Прайд вздохнул: — Что касается Страх.. — он посмотрел на Скэри. — Я могу предположить, что это всё — следствие недостаточного влияния этого чувства в тебе, Грид. — Разве? — собеседник замер. Вроде, это казалось логичным и хорошо объясняло удивительную силу Хейт, но с другой стороны.. верить в это не очень хотелось. — Нет ничего невозможного, — с иронией ответил сержант. Жадность присел обратно, опустил руки на колени, после чего уставился в пол. Селим задумался. Ему самому было интересно, как красный камень может изменить состояние гомункула, пусть даже такого слабого. Он заметил, что глаза Страх рассеяно смотрящие в никуда были светло-фиолетового цвета, прямо как когда-то у него, Прайда. — Для начала хочу сказать, что сдавать вас армии в мои планы не входит, — проговорил Селим, хоть как-то успокаивая компанию. — Я не хотел бы быть единственным здесь. Хейт заинтересованно сделала глоток чая, приняв более удобную позу. — Ранее я думал о том, что стоит воссоздать двух гомункулов. Это и так значительное количество камня, который было не так легко отыскать, — тень Прайда увеличилась и приняла другую, непонятную форму, что напоминало какое-то представление или шоу. — Кто же пришел тебе на ум? — спросил Грид. — На удивление, ты и Энви, — горько усмехнулся он. Видя непонимание Жадности, с которым, собственно, гомункул и вел беседу, он продолжил: — Расти в окружении одних только людей, пытающихся скрыть от тебя твою сущность, довольно сложно. Я снова вырос, но на этот раз мне пришлось испытать и ещё кое-что.. Нам, гомункулам, никогда не приписывали человеческие качества, но, я понимаю твою человечность, Грид, что ты испытывал ещё тогда, во времена Отца. И из-за этого же понимаю Энви. Потому что нам, как считают многие, никогда не стать людьми, а это весомый повод для зависти. Хейт удивительно взглянула в глаза сержанта — он говорил серьезно. Но разве не он — гомункул и сама Гордыня, — поразил её своей человечностью? — Я думал, ты создашь кого-то иного, — произнес Жадность. — Ласт, допустим.. Прайд оборвал слова мужчины: — На это есть логичный ответ, — усмехнулся он. — Ласт такое существование не нужно — она целиком и полностью подчинялась приказам Отца. Глоттани тоже в этом плане бесполезен, хоть и пригодится во время уничтожения улик или людей, а что насчет Слоса.. ему будет просто лень, ведь помимо быстроты он отличался и своей безмозглостью. — А как же Расс? — без какого-либо умысла спросил Грид, припоминая неприятного ему фюрера. Ну и проблем же от него было! Хейт внимательно приподнялась и даже отставила кружку с чаем. Селим Бредли привстал и сжал руки за спиной, своей позой напоминая пай-мальчика, чью роль он успешно отыгрывал какое-то время назад. Знала бы Хейт, какие эмоции переполняют сержанта, прикрывшего на мгновенье глаза. Он не хотел, чтобы кто-то видел его чувства. — Это невозможно, — коротко ответил Прайд, но после недолгой паузы продолжил. — Его душа, действительно существовавшая, погибла, ведь прежде он был человеком, — на лице Селима появилось что-то вроде грустной улыбки. — До того, как в него влили гневную часть души Отца. — А.. — начал Жадность, но Селим перебил его: — Ты мой план весьма упростил, за что я хочу высказать тебе благодарность, — Гордыня вздернул голову, взирая на гомункула. — Я прекрасно подготовил все к возвращению нашего с тобой завистливого брата, — гордо сообщил он. Селим краем глаза заметил блеснувшие очки Грида, на которые упал свет скудной лампы, стоящей на полу. Освещение здесь было неладное, создающее весьма зловещую обстановку, но это Селима даже привлекало. Тени, казавшиеся довольно темными, были в его распоряжении, что заставляло чувствовать гомункула своё превосходство. К сожалению, в Аместрисе законы и порядки сейчас были совершенно иными, из-за чего возможности развеяться у сержанта Бредли не было — все также верили в то, что печать не дает ему проявить свою сущность, так что внезапное проявление его особенностей привело бы многих в шок. Но можно ли скрыть истину? Взгляд Селима упал на стоящую чуть поодаль Скэри, чья тень достаточно отличалась от тех, что отбрасывали предметы или гомункулы. Она была весьма бледной, а свет лампы словно просачивался сквозь её обладательницу. — Я дам вам часть философского камня, но с условием, — лицо Грида уже озаряла широкая улыбка. — Что вы потратите его с пользой и только с помощью достойных алхимиков. Какого же он был о себе высокого мнения! Хейт, заметив даже при столь ужасном свете, как меняется цвет глаз сержанта с угольно-черного на темно-фиолетовый, осознала, от чего зависит это явление. Гордыня в характере Селима Брэдли проявлялась резко и неожиданно. — Мы согласны, — ответил Грид, протягивая руку Прайду. — Отдавай камень. Тот цинично улыбнулся. — Не так быстро, — ответил он. — Для начала скажи, кто поможет тебе с этим камушком. Грид посмотрел на Гордыню поверх очков. И, немедля, сказал: — Стальной коротышка. — Ошибка первая, — Прайд снова уселся в кресло и сделал глоток уже чуть остывшего чая. — Стальной больше не в силах использовать алхимию. — Что он, помер что ли? — удивленно спросил Жадность, от неожиданности даже приподняв очки. — После победы над Отцом он обменял свои врата на целого брата, проще говоря — на душу с телом, — уточнил Прайд. — Равносильно, — ответил Грид, огорчившись. — Тогда как насчет его брата? Селим вновь усмехнулся, видимо, его собеседник ошибся вновь. — Сейчас он находится в Ксинге, — сказал он. Грид озадачено почесал затылок. Хейт с интересом наблюдала за ситуацией, правда, не знала ничего о людях, которых затрагивали в этом разговоре. Разве что мельком, из рассказов её «папаши» о его прошлой жизни. Тот, в свою очередь, припоминал знакомых ему сильных алхимиков, после чего, взглянув на сержанта, выдал, пытаясь скрыть улыбку: — Рой Мустанг, — Грид намеренно блеснул темными стеклами очков. Видимо, за время успел полюбить шутить над служащими армии. — Не думаю, что у фюрера найдется время для помощи столь неприятным ему существам, — все-таки ответил Селим на эту насмешку. Он помнил, с каким трудом и неприязнью его приняли на службу, которая видимо, оказалась сильным ударом по его гордыне — сейчас сержант был в низах карьерной лестницы и даже помышлять не мог об общении с верхами. — Но ведь у прошлого папаши находились часы для развлечения своего сыночка! — засмеялся Грид, а Прайд лишь нахмурился. Его тень резко заострилась, словно готовясь к нападению или обороне, благо, это укрылось от собеседников. Даже от проворных глаз Хейт, оттенок которых сейчас, смешиваясь с желтоватым тусклым светом, напоминал небеса перед закатом. Не любил он такие шутки, принижающие и напоминающие о его статусе в армии: званием сержанта гордится не особо удавалось. А ещё не любил шутки касаемые его семьи. Он замолчал, после чего промолвил, не собираясь тратить время на шутки Грида: — У меня есть на примете несколько алхимиков, готовых помочь в создании Энви, — сказал он. — Если все пройдет успешно, они помогут и тебе, Грид, — Селим почему-то обращался к нему, а не Скэри, которой и требовалась помощь. Грид чуть нахмурился. — А если нет? Не доверяю я больше таким проходимцам, — сказал он, прекрасно видя, чем обернулся его план. Хотя, два его чувства все-таки стояли рядом с ним. Прайд был недоволен. Он и так не верил, что философский камень как-то поможет в этой ситуации. — На крайний случай: двое детей коротышки, которые, я думаю, смогут помочь. Его старший шестнадцатилетний сын и дочь, которая, как я знаю, младше своего брата на два года, преуспевают в алхимии. Грид задумался и кивнул. Элрикам он, все-таки, доверял больше. Да и философский камень будет в его руках. — Но, — сказал Прайд, останавливая Грида. — Для начала вернем Зависть. Хейт уже проявила интерес к неизвестному и незнакомому ей гомункулу. «А каким будет он?» — подумала девушка, оглядев Селима и Грида, которые оба, наверное, особой симпатии у неё не вызывали. — Грид, — обратился к нему Селим, попивая уже почти холодный чай. — Я дам тебе способных алхимиков, дам и философский камень. За это тоже нужна плата, — сделал вывод он. — Я знаю проблемы, касаемые Страх, — Прайд поглядел на неё, стоящую в стороне и опустившую голову так, что волосы почти закрывали её лицо. — Но раскрой и способности своей второй подопечной. Грид засмеялся, а Селим взглянул на девушку, сидевшую сбоку от него. Её глаза были холодными, выражающими неприязнь. — Удивишься, но те же самые, что и у Расса, — Прайд недоверчиво взглянул на девушку. В байку про невероятную силу он с трудом ещё мог поверить, но в то, что способности гомункулов передаются от одного к другому.. Высокая и стройная Хейт с хорошими формами смотрела на сержанта с некой неприязнью. Он, в свою очередь, выпустил тень на волю: длинные руки потянулись, но через секунду.. Ненависть, не отворачиваясь от противника, крепко сжала его тень, нападающую сзади. Её глаза пылали холодом, давая ему понять, что девушка не терпела сомнения в ней. А они, несомненно, впечатляли. Однако, гомункул проговорил другое, не желая уступать в этом поединке. — Любые способности нужно тренировать и совершенствовать, — его глаза снова меняли оттенок. — Так что, я могу смело сказать, что сейчас ты уступаешь своему предшественнику, Рассу. Пока девушка не сказала ни слова, но по хмурому лицу было ясно, что она готова вскочить прямо сейчас, чтобы хорошо наподдать Селиму. — Не суди книгу по обложке, — грозно ляпнула она, что заставило Грида развеселиться. Селим возмутился. «Разве он сам не получает от неё нагоняи?» — подумал он, вспомнив ситуации, выражающие отношение Хейт к её «папочке». — Я, — Прайд оглядел присутствующих. — Постараюсь провести вас в армию, чтобы проще пробраться в лабораторию. К тому же, служба может послужить дополнительным источников доходов, — Гордыня, видимо, намекал на то, что обстановку всё-таки стоит сменить. — Вам это будет на руку, однако, для начала восстановим нашего завистливого братца. Грид свистнул. — Думаю, придется обойтись без тебя, — сказал Селим. — Ты даже на улице привлекаешь много внимания. Я найду форму для девушек, возможно, сделаю поддельные биографии, но все это при условии, что вы максимально будете сдерживать свои особенности или, проще сказать, сущность. Никто не должен узнать об этом, в том числе, — Прайд сжал руки. — Обо мне. — Никто не знает, что у них служит реальный гомункул? — спросила Хейт, все ещё с долей неприязни в голосе. — О моём прошлом некоторые, разумеется, знают, а то, что я остаюсь таким, — тени из-за спины сержанта угрожающе поднялись. — Нет. Вы первые, кого я посвятил в это. Все присутствующие в комнате понимали, что этот секрет был раскрыт с целью сотрудничества. Было совершенно ясно, что Прайду было одиноко, но Грид, знавший его ранее, был удивлен этому. Селим словно сам жертвовал своей гордыней. — Этого не знает даже твоя мать? — ради интереса спросил Жадность. Он слышал, как к тому, что мадам Бредли решила вырастить бывшее чудовище, относились в армии или даже просто в народе. — Иногда лучше умолчать что-то, — ответил тот, опустив взгляд. — Это только ей во благо. Так будет лучше всем. Хейт злобно взглянула на сержанта. Высокомерный эгоист.***
Интересно, а что в действительности могла почувствовать мадам Бредли, узнав такую страшную тайну её сына? Поднимаясь в двухэтажный дом, ставший его жилищем несколько лет тому назад, Селим опустил голову. На улице уже стемнело, часы показывали поздний вечер, а он только приоткрывал входную дверь. Казалось, он должен чувствовать облегчение — он нашел союзников, его планы воплотятся в жизнь, но.. Прайд боялся. Вдруг, все это раскроется и в одно мгновенье рухнет? Впервые за всю свою эту жизнь он так близок к осуществлению своей цели, как в его голове возникают сомнения. Он не хотел бы потерять её. Ещё тогда, давно, он ценил её, как настоящую мать. — Добрый вечер, Селим, — она мягко и нежно улыбалась. — Ужин на столе, я надеюсь, у тебя все хорошо? — она волновалась, как волнуются родители за своих детей. Он понимал, что любил её, и за это презирал себя. Не знал, как можно гордится этим, обвиняя себя в проявлении этого ещё с очень давних пор. Ведь это были человеческие чувства.