Некроромантика: Истории о мертвых и влюбленных

Кирен называет это «Большим Путешествием». Саймон не решается с ним спорить, хотя бы потому, что чувствует иррациональную вину за то, что он и Эми успели немного поколесить по стране, пока Кирен сидел дома за семью замками (поездка из Норфолка не в счет). Поэтому когда он, немного смущенно признается, что хочет поехать в Брайтон (как будто в желании выбраться из этого роартонского болота есть что-то постыдное), Саймон не спрашивает, почему именно туда, а прикидывает, как бы им добраться до побережья в максимально короткие сроки и желательно без неприятностей. Ситуация с пжч оставляет желать лучшего: они все еще вне закона, если можно так сказать. Им разрешают перемещаться на общественном транспорте только группами и под надзором, так что надеяться на случайное стечение обстоятельств не приходится. Кроме того, дорога не из близких. Наверное, даже самая не близкая из всех, что мог выбрать Кирен. Почти семь часов по трассе, через Манчестер, Бирмингем и Оксфорд, и это, если без пробок. Саймон не садился за руль еще задолго до смерти, но говорят, что водить машину — как ездить на велосипеде — не возможно разучиться. Мистер Уолкер отдает ему ключи от машины с недоверием и обреченностью. Ехать через половину Англии без прав, да и вообще права на подобное передвижение — весьма рискованно. Но сказать Кирену «нет» рискованней вдвойне. Кирен Уолкер самый упрямый человек из всех, кто встречался Саймону в этой и прошлой жизни. Он из тех, кто пойдет в свое Большое Путешествие пешком, если это потребуется. Мотор гудит под капотом ровно и чисто, а главное тихо. Саймон выключает фары и выезжает на окраину Роартона. Машину он совершенно не чувствует, и скорее ведет ее по наитию и старой памяти. Зато он чувствует Кирена, который сидит рядом, подобрав под себя ноги. Он абсолютно счастлив — Путешествие началось, и Саймону хочется верить, что он правильно все рассчитал, и оно не закончится в ближайшем полицейском участке. Они выезжают около полуночи, чтобы доехать по темноте без давки и лишних глаз. Саймон надел линзы и нанес мусс, надеясь, что это сработает хотя бы с камерами и патрулями. Кирен дергает колесико радио, бесцельно раскручивая его туда-сюда, и замирает, прекращая хаотично перепрыгивать со станции на станцию, только когда Саймон начинает подпевать одной из песен. — A dreaded sunny day, So I meet you at the cemetry gates Keats and Yeats are on your side While Wilde is on mine* Она написана будто специально для него и его низкого голоса. Саймон слегка перетягивает в припеве, но впечатление это никак не портит. Кирен хочет запомнить каждую милю этой дороги, каждую минуту, проведенную в пути, но к своему стыду засыпает. Его голова заваливается на бок и он вздрагивает каждый раз, когда бьется о дверь, но не просыпается. Саймон не находит ничего лучше, чем подложить ему в качестве подушки свой пиджак. Они едут по Дайк-Роуд авеню, мимо железных дорог и проносящихся им навстречу электричек, и Кирен пропускает тот знаменательный момент, когда они пересекают черту Брайтона, въезжая в еще сонный город. Они могли бы промчаться по самому краю и вывернуть в Истборн или проехать напрямую через зеленые поля к маяку Бичихэд. Но Кирен сказал Брайтон и вот они здесь. Может быть, это место для него имеет какое-то сакральное значение, Саймон не уточняет. Кирен Уолкер — его загадка, и он не хочет получить все ответы раньше срока. — Просыпайся, — шепчет на ухо Саймон и успокаивающе поглаживает встрепенувшегося, как испуганный воробей, Кирена. — Приехали. Они оставляют машину на парковке вокзала и дальше идут пешком. Саймон неплохо ориентируется в лабиринте улочек и перекрестков, как для человека, который приехал сюда впервые. Кирен крепко держит его за руку, словно действительно боится потеряться, и глазеет по сторонам. Город, похожий на десятки других прибрежных городков, тих и безмолвен. В воздухе пахнет морем и солью, уверен Саймон, хоть и не чувствует этого. Они сворачивают перед старым театром, с громоздкими и пестрыми афишами поверх кирпичных стен, идут вдоль уличных кафешек с однотипными табличками «закрыто» на стеклянных дверях, мимо магазинов с плюшевыми чайками в витринах. Саймон на секунду замедляет шаг только у края дороги, чтобы дождаться нужного сигнала светофора, и чтобы Кирен обратил на него внимание. Тот прекращает вертеть головой по сторонам, словно китайский болванчик, и внимательно смотрит туда, куда указывает Саймон. Впереди — широкая мощеная дорога, огибающая по периметру главное достояние города — Королевский павильон. Он похож на Тадж-Махал, такой же точеный и резной, словно птичья клетка, и белый, как выжженная солнцем кость. Буклет, с которым сверялся Саймон, когда готовился к поездке, говорит, что это «индо-сарацинский стиль», впрочем, Кирен знает это и без всяких буклетов. — Во время второй мировой войны здесь был госпиталь, — говорит Саймон. — А сейчас музей. Хочешь посмотреть поближе? — Я хочу к воде, — говорит Кирен, и они идут дальше. До пляжа — всего ничего — три квартала. Широкий песчаный берег тянется в обе стороны от них, сколько хватает глаз. Здесь так же пустынно, как и на улицах. Надрывно кричат чайки, пролетая над водой, и ветер гонит к берегу темные волны, вспенивая по краю. — Искупаться бы, — мечтательно говорит Кирен, пуская мелкую гальку в воду. Она ударяется только один раз и тонет у самого берега. — Май месяц. Никто не купается в это время — слишком холодно. Кирен понимающе кивает. Им не нужно лишнее внимание и как следствие — проблемы. Кроме того он вряд ли сможет оценить всю прелесть Ла-Манша в своем нынешнем состоянии. — Пойдем на пирс, — предлагает в качестве альтернативы Саймон. Пирс — выкрашенная в белый деревянная громада, торчащая из воды. Наверное, днем здесь снует толпа народу и крутится чертово колесо, блестят светодиодами кабинки сумасшедших мышек, рычит на все голоса дом ужасов. Но пока все замерло без движения. Ненадежный на вид пол скрипит под ногами. Если присмотреться, между досок видно как бьются о колонны пирса волны. Кирен останавливается у перил, не дойдя до конца деревянного настила метров сто. Отсюда хорошо видно берег, дорогу и даже металлический каркас западного пирса. Он похож на механического осьминога, вынырнувшего из воды. — Жаль, что я не рисую пейзажи, — признается он Саймону и тот успокаивающе обнимает его за плечи. — Нельзя уметь все. Соленые брызги оседают на щеках и губах, и Кирен, в силу привычки, жмурится от летящих в лицо капель. И облизывает губы, снова и снова. Высоко над ними реет французский флаг. — Permettez — moide fumer**, — декламирует Саймон то единственное, что он знает по-французски. — Красиво звучит, — признается Кирен. — Очень романтично. Саймон усмехается, и не спешит его разубеждать. Они возвращаются к машине окольными путями, словно заметают следы. Кирен не хочет смотреть ни на музеи, ни на парки, и даже единственный на побережье магазинчик ББС его не интересует. Наверное, Путешествие вышло каким-то не таким, думает Саймон, потому что Кирен выглядит грустным и слишком задумчивым для человека, чье желание исполнилось. Они идут по самому краю склона, который нависает над линией пляжа, почти след в след. И хотя Саймону уже давно кажется, что его целенаправленно куда-то ведут, он не спешит делиться своим наблюдением. В какой-то момент обрыв становится слишком крутым и от воды их начинает отделять высокая, в человеческий рост сетка, вдоль которой висят разноцветные таблички с жизнеутверждающими надписями. «Не сдавайся», «Жизнь переменчива», «Верим в тебя». Кирен долго смотрит на ту, где поверх безликих строчек написан губной помадой номер телефона и лаконичное: «Позвони. Я пойму» Он обводит пальцами последние две цифры, а затем подходит к самому краю, цепляясь тонкими пальцами за плетенный металл. Саймон остается стоять позади, готовый подхватить его в любой момент. — Я хотел приехать сюда, — наконец говорит Кирен. — Ни на пляж, ни в музей, а именно сюда. Саймон с интересом разглядывает клочок дороги, на котором они стоят, и не находит в этом месте ничего особенного. Для себя, но не для Кирена. Тот делает еще один шаг вперед и сетка, под тяжестью его веса, начинает болезненно скрипеть. Саймон обнимает его со спины, не дожидаясь приглашения, и притягивает к себе. Они долго смотрят на море, на пенных барашков появляющихся из-за горизонта, пока Кирен собирается с мыслями. — Это дорога самоубийц, — говорит он. — Но я никогда больше не хочу оказаться у этого края. Всю обратную дорогу Кирен улыбается и бодро отстукивает ладонью ритм на бардачке. На нем смешные солнцезащитные очки во все лицо и забытая Джем камуфляжная кепка. — В следующий раз мы поедем… — В Белфест, — подсказывает Саймон, и Кирен согласно кивает. Ну, а пока, они просто возвращаются домой. _____ * «A dreaded sunny day, So I meet you at the cemetry gates Keats and Yeats are on your side While Wilde is on mine» — песня The Smiths — Cemetry Gates. ** «Permettez — moide fumer» (фр.) — разрешите закурить